На пике Аньдин все работали, как пчëлки. Без выходных, старательно и очень-очень много. Цинхуа, как бы ни хотел, не мог облегчить тяжёлую ношу учеников, но всё равно был ими любим за нестрогий нрав и крепчайший внутренний стержень. И он на самом деле скучал по адептам. Особенно по вечерам, когда старшие ученики собирались у него в кабинете, сетуя на жизнь, и дружно смеялись с того, как адепты Байчжаня отвратительно шпаклюют.

В свой любви к Аньдину Цинхуа и убеждал Мобэй-цзюня, когда едва не вымаливал право на возвращение. Благо до слëз не дошло, Мобэй-цзюнь лишь внимательно посмотрел на него, сказал что-то про «гостя» и отпустил.

Приëм на Аньдине в тот раз ему оказали холодный — главы пиков Байчжань и Сяньшу как раз искали там какого-нибудь мальчика для битья. Оказалось, адепты решили, что если их глава ушёл и не работает месяц, то и им можно взять заслуженный отпуск. Цанцюн встал, неспособный полноценно работать без домоправителя, и Лю-шиди с Ци-шимэй хорошенько напомнили Цинхуа об этом.

— Шиди, ну что вы сразу с кулаками? — Цинхуа едва уклонялся от атак разъярëнного Лю Цингэ. — Не всë так плохо, а если и так, то я исправлю всё за полторы недели... Шимэй, не доставайте меч! Я понял, управлюсь за неделю! Только не в ногу! Ой-ой-ой!

Единственное, почему Цинхуа всё ещё был жив, так это из-за вмешательства Мобэй-цзюня. Король появился ровно в тот момент, как Ци Цинци гневно замахнулась, и взмахом руки отбросил её в сторону. Цинхуа еле уверил Мобэй-цзюня в том, что его не хотят убить, хотя сам в кровожадных намерениях Цингэ и Цинци не сомневался. Мобэй-цзюнь выпроводил лордов с Аньдина, Цинхуа пообещал, что сразу примется за дела, и король захлопнул перед их носом дверь, что чуть не слетела с петель.

Тем вечером, к слову, Цинхуа обещание не выполнил — он только и делал, что разгребал старые свитки и чаëвничал с Мобэй-цзюнем.

— «Если уважаемый горный лорд вновь не соизволит отстроить стену в...» — ты сам об неё адептов бьëшь! Надеюсь, хоть не головой. Вон ты во что с таким подходом вырос, Лю-шиди, — под нос бубнил Цинхуа.

Он почти закончил читать обращение Лю Цингэ, и свиток вдруг покрылся коркой инея до середины.

— Ваше Величество? — Цинхуа поднял голову на Мобэй-цзюня.

С недавних пор, тот зачастил к нему в кабинет и покои. Цинхуа, не будь дураком, догадался сразу, что не просто так — решил новое испытание подкинуть. Если уж личным прислужником Цинхуа быть не способен, пока находится на Аньдине, то пусть сносит присутствие Мобэй-цзюня у себя как гостя.

Не то чтобы заваривать чай, делить трапезу и вести разговоры было сложно. Цинхуа и за просто так принял бы Мобэй-цзюня у себя, как друга — впрочем, какие из них друзья? — даже при том, что этот друг иногда заставляет лапшу замерзать в форме столба.

— Хотите чай? — предположил Цинхуа, не дождавшись ответа.

— Ты часто говоришь про Лю Цингэ.

Цинхуа немного задумался. Да, в последнее время Лю-шиди и впрямь основательно решил снести свой пик подчистую. И Цинхуа жаловался, ныл, но делал всё, чтобы не дать Байчжаню исчезнуть. Доходили некоторые слухи, что взбалмошность Лю-шиди как-то связана с Шэнь Цинцю, но на расспросы времени не нашлось.

— Он часто пишет мне, — пожал плечами Цинхуа. — Особенно с недавних пор.

Он взял обращение Лю Цингэ со стола и попытался завернуть, но свиток окончательно окоченел. Цинхуа при этом вздохнул и поблагодарил годы выдержки, что он мороз Мобэй-цзюня может выдерживать лучше этого свитка.

— С недавних пор.

— Я думаю, Вам не менее знакомы ситуации, когда какой-то человек, хочет он или нет, настойчиво влезает в Ваш быт, в Вашу работу, в Ваши, — Цинхуа замялся, не зная синонимов к «еженедельные жалобы на совете старших адептов Аньдина», — мысли.

— Вполне знакомо.

— И так сложно выдворить человека оттуда, хотя, казалось бы, вы друг друга месяц не видели.

Цинхуа согласился бы не видеть Лю Цингэ куда дольше, но какое же тут право выбора?

Мобэй-цзюнь насупился и чуть недовольно выпрямился, расправив плечи.

— Он не отстаёт от тебя?

Когда дело запахло жаренным, Цинхуа стушевался:

— Всë нормально, он мне не докучает. Лю-шиди бывает приставучим, но он хороший. В основном.

Не хватало ещё Мобэй-цзюня доставать с личными претензиями. В отличие от Цинхуа, он никогда не нарушал клятвы «будь мне верен — и я защищу тебя» и всегда приходил на помощь, если требовалось. Сочти Мобэй-цзюнь Лю Цингэ за угрозу, строить Байчжань и вправду придётся с нуля.

— Сомневаюсь, — фыркнул Мобэй-цзюнь.

— Что Вы, в большинстве он никогда не нападает на своих с мечом, — Цинхуа так и хотел добавить, что обычно это делает Ци Цинци. — Я, конечно, при его появлении до сих пор иногда дрожу, но...

Он не нашëлся с оправданием, и Мобэй-цзюнь покосился на него в подозрении. Через мгновение в кабинет влетела старшая адептка, запыхавшаяся и недовольная. Цинхуа, изображая интерес, к ней повернулся, старательно избегая продолжения разговора.

— Шицзунь, вам надо выйти, — адептка подбежала к письменному столику и присела на корточки. — Адепты пика Байчжань. Шишу снова послал их.

Лю Цингэ не слал своих учеников для чего-то серьёзного, лишь для того, чтобы лишний раз поглумиться над ненавистным пиком Аньдин. Сам он таким не промышлял, времени в обрез.

— Ох, однажды я им... — Цинхуа сжал кулак и вздохнул. — С посланием?

— «Вы плохо работаете, мы вас подначиваем» — дословная цитата. Может, вам другое скажут, — адептка, также не преисполненная добрыми чувствами, закатила глаза. — А может, вы, ну...

Она коротко посмотрела на Мобэй-цзюня и снова на Цинхуа, явно намекая.

— Нет. С твоим шишу я справлюсь сам, — твëрдо сказал Цинхуа и встал с подушки.

Адептка глубоко вдохнула и тоже встала.

— Конечно, сейчас вас отведу, — она повернулась к Мобэй-цзюню и спросила: — А вы чай не хотите? Нам имбирь недавно завезли.

Ученики Байчжаня только и ждали появления Цинхуа, чтобы высказать всё ему в лицо. Что стены делает тонкие, что доходит до него всё долго, что рис на прошлой неделе был солёным. Цинхуа ностальгию почувствовал — библиотекари во дворце Мобэя примерно так же к нему придирались. Так что, сохраняя уважительный тон голоса, Цинхуа послушал, покивал, пообещал исправиться и выпроводил с пика.

Старшие адепты, хоть и привыкли к презренному отношению, уже едва выносили выходки байчжановцев. Никому до них не приходило в голову наведываться на сам пик Аньдин ради язвительных комментариев. И только посланники Лю-шиди ушли, старшие адепты взвились вокруг Цинхуа, недовольствуя.

— Всё в порядке, — Цинхуа пожал плечами и успокоил учеников. — В следующий раз просто не открывайте им двери, я разрешаю. И да, чай с имбирём сейчас — хорошая идея.

Мобэй-цзюнь всё время оставался в кабинете. Цинхуа поспешил обратно и мысленно поблагодарил за то, что тот не вмешивался в дела Аньдина от слова совсем. Не мешал ученикам, не вступал в здешние разборки, а позволял всему идти своим чередом. А ведь мог и погром устроить, как, например, в день пропажи Цинхуа, когда пик пришлось наспех чистить ото льда. Со слов адептов, тогда слова «я так больше не могу, я ухожу» звучали даже чаще, чем обычно.

— Спасибо за ожидание, Ваше Величество, — привычно сказал Цинхуа и сел за стол, пододвигая к себе тушечницу. — Думаю, писем с Байчжаня скоро придёт ещё пачка.

Мобэй-цзюнь хмыкнул и заморозил тушечницу. Цинхуа куснул себя за губу и отложил тушечницу в сторону, переведя взгляд на короля.

— Ваше Величество?

Цинхуа мог поклясться, что никогда не прописывал Мобэй-цзюню ребяческое привлечение внимания. Он же воплощение гордости, для него внимание — извечная константа.

— Возьми.

Мобэй-цзюнь протянул ему миску горячей лапши с пряным запахом. Наверняка адепты вновь позаботились о том, чтобы их лорд не забыл поесть, у него бывает. Цинхуа бережно взял миску и вдохнул аппетитный аромат.

— Спасибо, — чуть смущённо ответил он, поджимая губы. — Вы не голодны, Ваше Величество? Я могу сейчас же напомнить ученикам, что и о гостях учителя забывать нельзя.

Мобэй-цзюнь прищурился и подтолкнул миску ко рту Цинхуа — вот и ответ. Видимо, и король уже не придавал большого значения тому, что его слуга изредка пользуется столовыми приборами. Цинхуа набрал в рот лапши и довольно зажмурился, чувствуя привкус любимых специй. Странно, что адепты знали про его вкусовые предпочтения. Насчёт любимой лапши он заговорил лишь однажды и то, когда Мобэй-цзюнь вëз его до дворец на телеге.

— Вкусно?

Немного замешкавшись, Цинхуа понял, что не показалось. Мобэй-цзюнь и впрямь уточнил у него, какая на вкус лапша.

Отношение Мобэй-цзюня ещё давно смягчилось, он не бил, не наказывал, почти не злился. Возможно, профилактическая беседа перед уходом (коей называл Цинхуа ту сцену, которую устроил в полуразрушенном зале после побега Линьгуан-цзюня) дала ему понять, что избиение людей не равнозначно похвале. Но благосклонность Мобэй-цзюня уже начинала выходить за рамки отношений «слуга-господин» — значит, Цинхуа правильно проходит все испытания.

— Вполне, — кивнул Цинхуа. — Не хотите попробовать?

— Всë это — тебе.

— В следующий раз я постараюсь найти для Вас ягоды.

На слове «ягоды» Мобэй-цзюнь слегка дëрнул уголком губ, что Цинхуа справедливо расценил как улыбку.

— Шицзунь, вам послание!

Старшая адептка распахнула дверь и замахала свёрнутым свитком. Приличия у учеников Аньдина было не очень много, впрочем, если бы Цинцзин занимался логистикой все дни в неделю, то его интеллектуалы посходили бы с ума и кидались бы фарфоровыми чайниками в любую пролетающую муху.

Цинхуа хотел уже отложить лапшу и принять ученицу, как в комнате резко похолодало. Мобэй-цзюнь рассерженно зыркнул на адептку. Она остановилась на полпути, сомневаясь, стоит ли ей вообще доходить до стола Цинхуа. Здешние ученики, особенно старшие, не понаслышке знали нрав Мобэй-цзюня и то, почему действовать ему на нервы нельзя.

Адептка в сомнении посмотрела на учителя и медленно попятилась. Какой бы он не был ханжой, но Цинхуа не мог говорить с набитым лапшой ртом, и ему оставалось лишь бросить просящий взгляд на Мобэй-цзюня, мол, со мной твори что угодно, но ученицу не трогай. Отвращëнно насупившись, Мобэй-цзюнь чуть слышно цокнул и отвернулся к стене. Цинхуа тут же подозвал адептку, взял свиток и погнал прочь, пока король вновь на неё не посмотрел.

— Извините, Ваше Величество, — Цинхуа развернул свиток. — Это всего лишь... Лю-шиди.

Мобэй-цзюнь поморщился ещё больше от упоминания лорда, и Цинхуа как никогда был с ним согласен. Это пик Аньдин, а не личный почтовый ящик Байчжаня!

— И он приглашает меня к себе, — обыденно сказал Цинхуа, сильно перефразировав «...вызываю столь ничтожного лорда, как ты, на дуэль». — Этого я и ждал.

— Ты ответишь? — неожиданно быстро спросил Мобэй-цзюнь.

— Раз и навсегда.

Сильные слова для того, кто хочет написать Лю-шиди самое вылизанное, льстивое письмецо, от какого завянут глаза и уши. Это не успокоит, но хотя бы обескуражит Лю Цингэ ровно до момента, как Цинхуа благополучно смоется в Ледяные Пустоши. Лучшая драка — та, которой не было.

Цинхуа достал чистый свиток и постучал тушечницей об стол, чтобы разбить в ней лёд. Он намеревался написать письмо и наконец уделить внимание Мобэй-цзюню. Но только Цинхуа коснулся кистью бумаги, Мобэй-цзюнь молча встал и торопливо вышел из комнаты, столкнувшись на выходе со старшим адептом; на лице не пробежало ни брезгливости, ни разочарования, запечатлелось одна, до боли знакомая Цинхуа холодная решимость.

— Я помешал? — на всякий случай уточнил адепт. — Я слишком долго нëс чай?

— Всё хорошо, — покачал головой Цинхуа. — Его Величество просто хочет кого-то убить.

Адепт выдохнул, поняв, что его пронесло.

<center><b>***</b></center>

— Шицзунь, шицзунь! — тараторила старшая адептка, ведя полусонного Цинхуа к дворику пика. — Шишу Лю совсем рассвирепел.

Её слова доходили до Цинхуа с опозданием. В кои-то веки ему удалось заснуть не в рабочей одежде и даже не в кабинете на столе, а в покоях на кровати, и именно в этот день его разбудили спозаранку из-за происшествия на пике. Лю-шиди нельзя назвать иначе, как Великая Аньдинская Катастрофа, потому что ущерба Аньдину он принёс больше, чем мог бы принести настоящий торнадо.

— Он недоволен вашей работой? — вздохнул Цинхуа, устало протирая глаза. — Если младшие его слышали, скажи, что он придирается. Я лично доволен каждым из вас.

— Если бы, шицзунь, — адептка поникла. — Он недоволен вами и... Мобэй-цзюнем.

Вопрос о поддержании Цинхуа отношений с демонами оставался открытым на всех собраниях лордов. Лю-шиди и Ци-шимэй, конечно, выступали за то, чтобы четвертовать Цинхуа на месте, но Юэ Цинъюань понимал одно — ещё раз они лишатся любимого Аньдинем домоправителя, и Цанцюн запомнит это навсегда.

Видимо, Лю-шиди решил не спрашивать разрешения на казнь, а просто провести еë без чужого ведомства. Цинхуа зевнул и заплëл волосы в хвост. Он вышел во внутренний дворик пика, освещëнный зажженными фонарями.

— Шан Цинхуа! — закричал Лю-шиди, только Цинхуа возник в проходе.

— Да, Лю-шиди, я пришëл, — негромко проговорил Цинхуа, чувствуя, как старшая адептка спряталась за его спину. — Должно быть, случилось что-то очень серьёзное, если Лю-шиди...

— Как смеешь ты посылать своего демона рушить мой пик?!

Крик Лю-шиди зазвенел в ушах у всех адептов, а Цинхуа поставил в ступор.

— Мой демон... — он перебирал в голове варианты, но ни один не сходился.

— Мобэй-цзюнь, — тихо подсказала адептка за спиной, будто они сидели на важном экзамене.

— Ох, Его Величество, — у Цинхуа гора с плеч упала, ведь он знал, Мобэй-цзюнь никогда не был его демоном. — Рад сказать, что ты ошибся, Лю-шиди. Его Величество не мой демон, и я никак не мог послать его куда-либо.

И секунды не прошло, как Лю Цингэ вытащил меч из ножен и наставил его на Цинхуа. Лезвие едва не задело кончик носа, благо, ни одной царапины на теле Цинхуа не почувствовал.

— Я понимаю твоё негодование, однако прошу...

— Представляешь ли ты в полной мере всю разрушительную мощь демонических лордов? — Лю-шиди оборвал его на полуслове и зло блеснул взглядом. — Страсть к предательствам настолько разъела твою душу, что ты готов послать одного из них на наш пик!

— Лю-шиди, это досадное недоразумение, — Цинхуа хотел было отступить назад, но адептка сзади встала, как нерушимая скала.

— Твой демон сам признался, зачем пришëл в Байчжань! Он чëтко и ясно сказал твоё имя перед тем, как разгромить мой пик!

«Какое несчастье, что ты помнишь моё имя».

— Подумай, Лю-шиди, мог ли такой ничтожный человек, как я, надоумить такого, как Его Величество?

Лю Цингэ не дрогнул, но в его глазах появилось сомнение, за которое Цинхуа сразу ухватился, как за спасительный оплот.

— Будет ли мне прок от того, что я разрушу Байчжань, если мне также придётся его отстраивать? Видишь ли ты во мне кровожадного человека, упивающегося смертями и болью адептов?

Он знал, что в глазах Лю Цингэ выглядит самым жалким существом из возможных, однако далеко не самым жестоким. Цинхуа наработал репутацию предателя, ни в коем случае не психопата. И впервые репутацию сыграла ему на руку.

Кончик Чэнлуаня опустился и уставился Цинхуа в живот. Лю-шиди сдвинул брови, уголок его глаза нервно подëргивался от невыговоренной ярости и откровенной усталости. Немудрено, что он прибежал сразу, как инцидент случился, весь потрёпанный, изнуренный, но всё ещё несгибаемый. Цинхуа не успел предложить ему помощь — он всё же не бесчувственный — как Лю Цингэ рубанул мечом в другую сторону, почти задев младшего адепта около себя. Лезвие проскочило у его груди и оставило рассечëнную полосу на ханьфу.

— Посмотрим.

Голос Лю-шиди прозвучало мрачнее грозовой тучи. Лю Цингэ, отвернувшись от Цинхуа, угрожающе вцепился в рукоять Чэнлуаня. Адепт съëжился и замер от страха.

— Лю-шиди! Что ты себе позволяешь? — Цинхуа, осмелев, выступил и поморщился от недовольства. — На всём пике Аньдин я — единственный, кто связан с Его Величеством.

— Врëшь.

Лю Цингэ наставил клинок на младшего адепта, и у Цинхуа перед глазами засверкали искры. Он подскочил к ученику, закрывая собой, и уставился на Лю-шиди, как на сумасшедшего.

— Я поговорю с Его Величеством, — Цинхуа сохранил едва ровный тембр голоса. — Но только попробуй тронуть моих адептов.

Персонажи или массовка, сейчас они — его ученики. И после, и до они — адепты пика Аньдин. Цинхуа сглотнул, понимая, что предатель и верный человек в нём сцепились в финальном бою, но итогов решил не дожидаться.

Занеся меч для атаки, Лю-шиди не дрогнул, не испугался, что заденет невиновных, лишь с холодной уверенностью оглядел Цинхуа. Тот отчаянно сжался, не отойдя от адепта, и зажмурился. Чëрт с ним, трогать ребёнка — выше всяких границ! И это и вправду оказался бы последний момент в жизни Цинхуа, если бы Лю Цингэ не промахнулся. С оглушающим свистом Чэнлуань проскочил около лорда Аньдина и опустился к траве, а Лю Цингэ на этот пассаж лишь дëрнул подбородком и сложил руки на груди.

— Ничтожество, — привычно бросил он и, запрыгнув на свой меч, улетел прочь.

Адепты с округлыми от страха глазами окружили Цинхуа, обеспокоенно хватая его то за голову, то за руки. Едва не плача, они льнули к нему, отчитывая за безрассудство, а пара старших помогала перепуганному младшему отцепиться от учителя и перевести дыхание.

Единение со своим пиком Цинхуа почувствовал страннейшим, но, скорее всего, самым приятным образом (хотя ради безопасности адептов он бы отказался это повторять). Если он смог превратить Аньдин из какой-то каторги, в место, где его уважают и любят, то он поистине способен на всё! Даже на большее, чем его братец!

— Сейчас даже не утро, идите отдыхать. И помогите ему дойти до комнаты, — Цинхуа указал на младшего адепта и потрепал его по голове. — С Байчжанем я разберусь.

— А с Мобэй-цзюнем? — уточнила одна ученица.

— А с ним я поговорю.

На разговоры Цинхуа не был настроен, только на сон в покоях и не более того. К тому же, какие разговоры с Мобэй-цзюнем? Не настолько уж тот дипломатичен.

Но, оказалось, адептка, разбудившая его, слегка перестаралась с открытием двери, и та, не выдержав силы женских рук, свалилась на пол. Цинхуа фыркнул и, убедившись, что вокруг никого, закатал рукава, обнажив пятнистую кожу. Аньдин, всё же, звëзд с неба не хватал: что-то надо — сам сделаешь.

— Как хорошо, что это не в первый раз, — пробурчал Цинхуа, попутно исполняя работу плотника. — Однажды эта дверь точно меня прибьёт.

— Цинхуа.

Он воскликнул от неожиданности и отпустил сломанную дверь, что сразу упала и ударила его по макушке. Прибила. Цинхуа обернулся к знакомому голосу и сонно прищурился, смотря в два синих глаза, ярко светящихся в темноте.

— Что случилось, Ваше Величество? Всегда готов помочь, — проговорил он и громко зевнул.

— Что случилось с тобой? — Мобэй-цзюнь тут же перевёл стрелки.

— Работал, — отмахнулся Цинхуа.

Растрëпанный вид для него совершенно не нов, особенно после притязаний Лю Цингэ. Мобэй-цзюнь недоверчиво хмыкнул и склонил голову, Цинхуа по привычке напрягся.

— Лю-шиди заходил, — уточнил он, надеясь, что этого хватит.

— И?

В темноте глаза Мобэй-цзюня словно загорелись и с предвкушением впились Цинхуа в душу, намереваясь осушить её до дна.

— Он был расстроен... — чуть пискляво пробормотал Цинхуа, и Мобэй-цзюнь в удовлетворении смягчился. —...сказал, что Вы разгромили его пик, — Мобэй-цзюнь не прервал его, тем самым лишь подтвердив слова Лю Цингэ. — И я утешил его...

— Утешил, — резко повторил Мобэй-цзюнь и чуть не пришëл в гнев от столь наглой лжи.

— Точнее, я изо всех пытался! К сожалению, Лю-шиди был не настроен на спокойный лад, поэтому, — Цинхуа посмотрел на хмурого короля и судорожно затараторил: — совсем слегка наставил на меня меч, пригрозил убить за то, что якшаюсь с демонами, обвинил в том, что я послал Вас в Байчжань, чуть не убил моего адепта, назвал ничтожеством, ничего особенного!

Лучшая стратегия — та, где притворяешься, что совсем не при делах. Цинхуа взял в руки дверь и отвернулся, пытаясь приставить её к косяку. Мобэй-цзюнь не расценил ход, схватил его за ворот и подтянул к себе.

— Ваше Величество, а для чего Вы напали на пик Байчжань? — выпалил Цинхуа, запаниковав.

Они встретились взглядами, и Мобэй-цзюнь коротко бросил:

— Ты — мой.

— Безусловно, но Лю-шиди же...

Лимит приукрашиваний и лжи исчерпан, упрямо твердил разум. Сонный Цинхуа, заведённый всей ситуацией с Лю Цингэ, подавлял изрядное количество потаённых эмоций, чтобы не сорваться на учеников или несчастную выбитую дверь. Однако пик Байчжань, если от него не остались одни руины, строить придётся практически с ничего, с пустой земли, наверняка испещрëнной льдинами. Есть ли что терять?

— Да, я не выношу его, Ваше Величество! И с ним в одной комнате я всегда сижу вопреки собственной неприязни! Как, скажите мне на милость, вообще можно угрожать жизни адептов? Ты Бог Войны или психдиспансера?

Цинхуа разразился огромной тирадой про то, как же сильна его враждебность к Лю Цингэ. К тому, как он вечно придирается, как хочет навесить вселенские грехи ему на плечи, как готов угрожать адептам, лишь бы вывести Цинхуа из себя. Цинхуа предатель, от этого не отмоешься, но свои обязанности как лорда он выполнял беспрестанно. А Лю Цингэ появлялся на своём пике раз в месяц и то забавы ради.

Под конец длинного монолога голова разболелась от потока несвойственной желчи, и Цинхуа подумал, что перестарался. Лю Цингэ — тот ещё кадр, который, однако, не заслуживает ни смерти, ни позора от рук Мобэй-цзюня.

Тот, крепко держа Цинхуа за ворот, не остановил его, дал неслыханно щедрую возможность выговориться, будто и сам внимательно слушал, под окончание и вовсе отпустил. Импульсивный, вспыльчивый нрав на сей раз не дал о себе знать. Мобэй-цзюнь не выглядел зло, не злее, чем обычно, и Цинхуа, не веря, пробубнил:

— Вы не злитесь?

— Тебе не нравится Лю Цингэ, — подытожил Мобэй-цзюнь, расслабив плечи.

— Да. Не больше, не меньше. И это ни в коем случае не значит, что он опасен.

Про их отношения нельзя было сказать что-то в дополнение. Не ненависть, уж точно не симпатия. В общем-то, как есть. Мобэй-цзюнь хмыкнул и потупился.

— Его адепты живы, — он прищурился. — Все до единого.

И почти нечитаемо взглянул на Цинхуа. Тот с небольшим облегчением выдохнул и слабо улыбнулся.

— Благородно с Вашей стороны.

«Надеюсь, ещё и здоровы, а то моим адептам рук не хватит всё строить».

— Я прикажу моим рабочим им помочь.

— Ох, я вслух?

Мобэй-цзюнь медленно кивнул, и Цинхуа смутился.

— Не стоит, Ваше Величество, это дело Аньдина.

— Моё, — указал Мобэй-цзюнь, вскинув палец.

«Твой любимый жест, да?» — усмехнулся про себя Цинхуа, зевнув. Грех на что жаловаться, если Байчжань не придётся восстанавливать в одиночку.

Починку двери Цинхуа отложил на завтра, точнее, её отложил Мобэй-цзюнь, когда настойчиво потянул Цинхуа за рукав — впервые не за шиворот — уложил в кровать и коротко сказал: «Спи». И непонятно, приказ, просьба, совет? Что бы то ни было, Цинхуа этому последовал и впал в беспамятство чуть ли не сразу, как затылок столкнулся с подушкой.

Дверь к утру была на законном месте. Немного хлипкая, не выдержит ещё одной пары изящных женских рук, но есть же! Поставленная, между прочим, Мобэй-цзюнем с его характерной коркой инея на петлях.