18.03.1814

.

Высочайший смотр российской армии в честь взятия Парижа.

Предместье Парижа. Близь Бельвиль и Шомона.

Сотни киверов сверкали на солнце, поднятые вверх ружья-штыки, семеновские мундиры с белыми полосками крест на крест, такие же белые лосины и сабли, крепленные на поясе. Это все лейб-гвардии Семеновский полк стоял в парадном построении.

…мы уже знали, что все кончено и радовались победе…

Неподалеку от полка стоял молодой штабс-капитан Бернард Валентинович Гириканан, улыбался, глядя на солнце и белоснежной перчаткой поправлял кивер, на нем превосходно сидел мундир и золотистые эполеты, на шее висел серебряный горжет, нижнюю часть тела обтягивали серые с вертикальными красными полосами лосины, а ноги обуты в штиблеты с брючными застежками. Поправив кивер, молодой человек обернулся, чтоб взглянуть на полк, который поднял штыки и только ожидал приезда императора Александра Павловича.

Позади них стояли белые палатки около здания и гнедой конь с желто-синей попоной на спине, мирно стоявший неподалеку от полка, изредка помахивая хвостом и дёргая ушами, хлопая своими густыми черными ресницами, прикрывающие черные, как омут, глаза. Иногда он то и дело переминался с ноги на ногу, вертя головой, шерстка у коня была на ощупь на удивление гладкая и блестела на солнце, а хвост и грива, черные, лоснящиеся. Полностью запряжен он не был, только кожаная уздечка красовалась на его морде. Где-то еще стояла парочка таких же.

На балконах французского здания в стиле классицизма толпились любопытные улыбающиеся девицы в разноцветных платьях, некоторые из них бросали букеты с цветами, которые схватывали молодые офицеры и слали девушкам воздушные поцелуи, что их больше забавляло и они тихо хихикали, закрывая веерами рты и демонстративно кокетливо поворачиваясь в разные стороны. Собравшись в кучки, стояли гусары и, как и все, радовались близкой победе. Над всем этим чувствовалась торжественная атмосфера, да и довольно шумно было.

Вдруг чья-то тяжелая рука в перчатке коснулась плеча Гириканана, он вздрогнул, сразу же до него донесся голос подпоручика князя Сергея Петровича Трубецкого:

-Борис Валентинович, чего ж вы стоите в стороне ото всех.

-Бернард. Бернард Валентинович Гириканан, — процедил мужчина.

Из-за того, что у Гириканана нерусское имя, ему приходилось страдать, потому что многие офицеры коверкали его до Бориса, хотя в имени Бернард нет ничего сложного в произношении, и самого его очень бесило это.

-Да ладно, Бернард, я просто шучу, — с напускным весельем отмахнулся Сергей. — Мы победили, — посерьезнев, опустив голос чуть ли не до шепота с облегчением Трубецкой и с широкой улыбкой, сверкая карими глазами.

-Шутки у Вас не смешные, Сергей Петрович, — серьезно, нахмурив брови, сказал Гириканан, но мышцы тут же расслабились, и его тело начало заполняться облегчением и всеобщей радостью, уголки рта сами собой приподнялись, вскоре Бернард улыбался вовсю, охваченный торжеством победы, он бы сейчас же начал в порыве радости скакать по предместью, но его сочли бы сумасшедшим, поэтому он сдержался.

Тем временем, поняв, что с Гирикананом больше не о чем разговаривать, князь отвернулся и зашагал к полку, стоявшему в парадном строю и с поднятыми вверх вышеупомянутыми ружьями-штыками, старые серьезные лица сосредоточенно смотрели вдаль, они, конечно, тоже радовались приближающемуся концу, но умело сдерживались.

Между Бернардом Гирикананом и Сергеем Трубецким не было никакой дружбы, скорее неприязнь.Относились они друг к другу холодно, а первому не слишком нравился последний, да не только из-за характера, но и из-за внешности: вытянутым лицом, бакенбардами, завитыми волосами и большим ростом Трубецкой напоминал Бернарду лошадь. Одним словом, свою ненависть Гириканан не скрывал.

Как только штабс-капитан повернулся, тут же нос к носу столкнулся с нарочным, который держал в руках, помятый от дороги и уже не чисто белый, как он был, наверняка, до этого, конверт с письмом внутри.

-Бернард Валентинович, вот, возьмите, письмо от Ирины Сергеевны, просила передать, я до вас никак докричаться не мог, — запыхавшимся голосом скороговоркой проговорил молодой парнишка в мундире.

Беловласый схватил одним движением руки конверт, на котором было написано женской рукой «Бернарду Валентиновичу Гириканану от Ирины Сергеевны Гириканан. Передать лично в руки.» и вскрыл, сломав коричневую печать, ловко подхватил краешки письма и вынул аккуратно его из конверта, положив сверху.

В письме было написано следующее:

Bonjour, mon cher fils!

J'ai appris que tu étais mort à la bataille de Leipzig.

Es-tu vivant?

Alerte si oui.

Tout va bien à Saint-Pétersbourg. Froy et Hikaru sont en vie.

Je suis en bonne santé aussi.

En général, nous vivons comme nous l'avons vécu.

C'est ce que je dis au revoir. Ta mère, Irina Sergeevna Giricanan.*

Бернард ухмыльнулся на вопросе матери «Ты жив?». Если ей сообщили, что он мертв, так зачем она писала ему письмо, да еще и спрашивала, жив ли он? И почему она написала письмо именно сейчас, ведь битва под Лейпцигом произошла год назад в октябре? Эти вопросы возникли при прочтении, но поразмыслить над ними было некогда, не в этот момент и не в это время, может, он потом спросит у самой матери.

Рядом всё ещё стоял молоденький офицер, нетерпеливо ждавший ответа, переминаясь с ноги на ногу и с таким же нетерпеливым видом, о чем кричало его вспотевшее в результате быстрого бега лицо, которое он пытался вытереть от пота рукавом, из-за неимения платка. Немного постояв и тщательно обдумав слова, молодой человек наконец-то дал ответ нарочному:

-Передай, что я жив, здоров, у меня все хорошо и всем им передаю привет.

Вот и все. Мальчишка кивнул и резво помчался прочь из города, только затылок с русыми волосами видно было, да пятки сверкали.

Бернард даже не похвастался, что они победили, он не хотел передавать эту новость матери, пока ничего точно неизвестно, но все закончится успешно, он был уверен, но не хотел доводить эти сведение до нее, мало ли что может случиться.

…все вдруг затихло. Приближался сам император…

Вот вдалеке зацокали копыта императорского коня, что возвестило о приближении его высочества. Сразу же мужчина пристроился к полку, как раз вовремя, потому что тут же показался сам император.

Он притормозил коня почти вплотную к полку, ближе к Семеновцам подъехал только Милорадович, двууголка с перьями восседала на его голове, на теле сидел мундир с несколькими орденами, с синей лентой, обозначающей его статус. Он приехал на величавом белом большом жеребце, но загораживал отчасти императора Милорадович на коне поменьше, с виду слабом, но ноги у животного сразу же разубедили в слабости из-за внушающей накаченности, да и мышцы у него были упругие. Генерал-губернатор Милорадович, тоже в двууголке с перышками и синей лентой, грудь его украшали куча орденов. Мужик уже немолодой, где-то седой, немного плешив, но кудряв.

-Здравствуйте, Семеновцы! — поздоровался с лейб-гвардии Семеновским полком Александр Павлович.

-Здравствуйте, ваше императорское ве-ли-чест-во!!! — поздоровался в ответ хором полк, надрывая глотки до боли в легких.

После чего его высочество вместе с Михаилом Андреевичем осмотрели внимательно полк и двинулись дальше, лошади так и зацокали копытами.

***

Бернард умолк. С кресла-качалки на него грозно смотрела мать, и он понял, что зря упомянул письмо и взбучки не миновать. Сосредоточенно ловя каждое слово, сидели по левую сторону Хикару и Фрой, когда рассказ закончился, они почему-то утихли, наверное, переваривая историю, только что рассказанную, но в их глазах читалась крайняя заинтересованность. В комнате повисло напряженное молчание, которое разрушено было вздохом облегчения старшего сына.

-Зачем ты упомянул письмо? Кто тебя просил? — дрожащим от гнева голосом произнесла Ирина, чуть ли не сорвавшись на крик, но сдержавшись и произнесла она эти слова достаточно холодно, вены на руке угрожающе показались, глаза стали из холодно-спокойных холодно-гневные.

-А не надо было? — осторожно спросил старший Гириканан, с видом пришибленного, понимая, что сейчас разразится буря.

-Нет, не надо было, — более спокойно ответила maman, гнев уже утих, складки лица разгладились, она впервые показалась Бернарду слишком утомленной и старой, так же впервые он увидел морщины, заметил седину, несмотря на и так белые волосы, ему даже стало жаль старушку.

Во время повествования Бернард упоминал вопросы, которые вертелись на его языке тогда, но мать посчитала должным не отвечать на них, видимо, она не хотела что-то доводить до его сведения, но старший сын и не хотел ее расспрашивать, потому что maman могла рассердиться, что произошло только что, поэтому остаётся только оставить вопросы неотвеченными и думать о настоящем не прикасаясь к загадкам прошлого.

После они еще посидели в молчании, потом Ирина Сергеевна встала, сказав, что пойдет разбираться с неоконченными делами в деревушке и отдавать указания слугам…