— Хинна? Что это?
Сугимото посмотрел на Огату, но тот жевал, глядя в свою чашку, будто не слышал ни вопроса, ни неожиданный довольный выкрик Асирпы. Отвлекшись от еды, девушка пояснила:
— Это слова благодарности айну за вкусную пищу, — отчего-то взглянув на Огату, спросила. — Хинна, Сугимото?
— Хинна, — согласился тот без раздумий.
Набе из оленины приправленное незнакомыми ему травами, было необычным на вкус, но пришлось Сугимото по душе. Весь день проведя в движении, он понял, что был голоден лишь оказавшись в безопасности котана. Несмотря на то, что дети показывали на него пальцем, говоря «сисам», а взрослые с интересом провожали вслед, встретившие его люди проявили к нему не меньшее радушие, чем к «Огате-ниспе». «Сисам», как пояснил Огата, айну называли японцев, «ниспа» было уважительным обращением, а что касалось отсутствия у них страха даже перед солдатами, то пересиливающее его любопытство было общей чертой их народа. Все встреченные ими айну носили белые одежды, напоминающие теплые кимоно. Как и на хаори Асирпы, на каждом, отличаясь местом покраса, неизменно присутствовал акцент синего и тонкий витиеватый узор внутри.
У одного из домов их встретила Асирпа и, проводив внутрь, познакомила со своей хуси — бабушкой на языке айнов, после чего тут же потребовала добычу. Получив оленину, она с бабушкой начала готовить «что-то, что съел бы такой неженка, как сисам», а Сугимото с Огатой занялись содержимым своих рюкзаков. Спустя недолгое время, все сели ужинать, и Асирпа продолжила знакомить Сугимото со своей культурой, предложив сырые оленьи мозги.
— Это самое вкусное! Хинна-хинна, Сугимото!
Блеск в глазах Асирпы и стоящие торчком уши, звякающие серьгами, убеждали Сугимото попробовать морщинистую субстанцию с деревянной ложки. Он покосился на Огату, который ничего не сказал о том, что ему предстоит, когда был шанс, и тот вновь спрятал взгляд в чашке. Сугимото скривил губы.
— Ешь что дают, рядовой первого класса, — неожиданно произнес Огата. Прихлебнул жидкость и обратился к Асирпе. — Я съем, если он не будет.
— Но Сугимото сегодня гость, — возразила та. — Он обязательно должен попробовать. Ну же, Сугимото!
Состроив недовольное выражение, Асирпа вновь направила к нему ложку. Не имея другого выбора, ему пришлось открыть рот навстречу и откусить кусок мозга.
— Хинна?
Видя ее нетерпение, он начал жевать. Заметив, что даже Огата отвлекся, Сугимото переборол первоначальное отвращение и сосредоточился на содержании, а не форме. Спустя несколько секунд, справившись с непонятным, но не невкусным ощущением во рту, он уверенно произнес:
— Хинна.
— Ну вот, видишь! Давай, еще кусочек! Тебе надо больше есть для восстановления.
Возразить, что он может есть и сам, он не успел — перед ним возникла новая порция мозгов. Асирпа оставила его в покое лишь после того, как скормила все. Вернувшись к мясу, он вновь подумал о том, что не выходило у него из головы, как только он его попробовал — чего-то во вкусе не хватало. Он уже было ухватился за мысль, чего именно, когда сбился, услышав:
— Огата-ниспа, хинна?
Бабушка впервые заговорила с начала ужина. Японского она не знала совсем, и все ее слова о том, что она рада еще одному гостю, переводила Асирпа. Подсев к Огате, она обратила к нему лицо, и ее губы изогнулись во вкрадчивой улыбке, шире растянув по щекам большую черную татуировку вокруг рта. К удивлению Сугимото, Огата тут же отвлекся от еды и, задержав на ней взгляд, ответил:
— Хинна.
Бабушка довольно закивала, заговорив что-то на своем языке, и вернулась к еде. Асирпа тут же заулыбалась и, повторив «хинна», с удвоенным усилием принялась уплетать ужин. «Хинна», — добавил Сугимото и невольно тоже улыбнулся. После проведенного на улице дня отдых в тепле и вкусный ужин оказались более чем приятны. К растекшемуся в груди защемившему чувству они отношения не имели. Едва ли несколько дней зная деливших с ним еду людей, Сугимото ощутил себя частью чего-то незримого и почувствовал себя в безопасности.
◉•◉•◉
Все сели, куда им удобно. Бабушка занялась домашними делами — штопкой. Огата начал обслуживать винтовку. Сугимото хотел последовать его примеру, но предпочел уделить внимание Асирпе — девушка стала уговаривать его открыть уши и хвост. Все присутствующие уже знали и ничего не имели против того, что он волк, и он согласился, сняв фуражку. Хвост он прятал в складках собранного на бедрах кимоно, и пришлось немного повозиться, чтобы его достать.
— Можно?
Сев за его спиной, Асирпа спросила уже после того, как прикоснулась к хвосту. Ощущение было странным, но не неприятным. Невольно махнув хвостом, Сугимото высвободился из ее рук и тоже сел. Девушка вновь взялась за хвост и провела по шерсти ладонью. Сугимото не возразил, и она медленно проредила пальцами мех.
— Такой ровный блестящий черный цвет. Хоть ты и прячешь хвост, видно, что следишь за ним. — Она отпустила и, встав, уперла ладони Сугимото в плечи, чтобы рассмотреть уши. — Но зачем его прятать, Сугимото?
Услышав ее голос над собой, Сугимото задрал голову. На мгновение их лица оказались прямо друг над другом. Широко распахнув голубые глаза, Асирпа, вскинув руки, неожиданно подалась назад и, чтобы удержать равновесие, ухватилась за первое попавшееся — звериные уши. Она весила слишком мало, чтобы его уронить, но потянула на себя с такой силой, что, взвизгнув, Сугимото повалился на нее сам, инстинктивно пытаясь прервать боль. Упав, Сугимото вскочил первым и, держась за уши, обеспокоенно склонился над оставшейся лежать Асирпой.
— Асирпа-сан?! Я тебя не задавил?!
Сложив под грудью руки в замок, девушка коротко кивнула несколько раз. Ее лицо было настолько красным, что Сугимото переспросил, на что получил идентичный ответ. Не зная, что еще предпринять, вспомнил о существовании двух других человек и оглянулся. Бабушка Асирпы, ловко работая иглой, выглядела так же, как и до конфузного происшествия. Ее заинтересованность выдали дергающиеся треугольники темных собачьих ушей. Кроме того, что ей было явно смешно, она была спокойна, и Сугимото, убежденный, что в противном случае, если бы с Асирпой было что-то не так, она уже бы хлопотала над внучкой, посмотрел левее, о чем тут же пожалел. Черные глаза, намерение обладателя которых трудно было прочесть, выражали открытое лукавство. Держа винтовку с тряпкой в руках, прервавшись от протирания деревянных частей, Огата, не моргая, смотрел прямо на Сугимото. Приподняв губы, он беззвучно усмехнулся.
Отпустив уши, Сугимото пошарил по волосам, ища на них фуражку и, не найдя, понурил голову. Ощутив, как застывшие в глазах слезы, которые он заметил лишь сейчас, едва не стекли по щекам, поспешно отвернулся на Асирпу. Пристально смотревшая на него девушка тут же отвела взгляд куда-то в потолок. Воспользовавшись моментом, Сугимото стер влагу с ресниц рукавом и сконфуженно коротко вздохнул.
С улицы ничего не доносилось, в огне изредка потрескивало дерево. Все молчали, и повисла странная неловкая атмосфера. Сугимото отчаянно думал, что могло бы ее прервать, когда заговорил Огата.
— Сугимото, ты так и не ответил. Зачем ты прячешь уши под фуражкой, хотя оставил службу? Мне тоже интересно послушать.
Тон его голоса не отличался от привычного, но Сугимото почудилась в нем издевка — о причине Огата должен был не догадываться, а знать. Заметив, что Асирпа слушает, Сугимото нашел рядом с собой фуражку и, принявшись теребить край, чтобы отвлечь желание ее надеть, ответил:
— Привык после армии. Там не любят тех, кто выделяется. Особенно старшие по званию, — Из угла глаз он кинул взгляд обратно на Огату — его уши торчком стояли в разные стороны. — Собаки, что с них взять.
Лежавшая девушка неожиданно вскочила.
— Асирпа-сан?
Увидев на ее лице сложное выражение борьбы обиды с сожалением, Сугимото оторопел.
— Как они могли? Притеснять волка!
Послышалось шуршание одежды — Асирпа недовольно замахала хвостом, так что тот показался из-за ее спины из-под подвязанного над коленями кимоно. Сжав перед собой руки в кулаки, девушка решительно заявила:
— Сугимото, ты должен был дать им отпор и показать, что значит быть волком!
Пытаться объяснить ей порядки в армии и рассказывать о том, с чем он сталкивался, Сугимото не стал. Вполуха слушая о том, что ему следовало сделать, уставившись перед собой, бездумно повел глазами по стене и, в конце концов, остановился на Огате. Тот, хоть и был из кошачьего семейства, которое между собой враждовало меньше, чем семейство собачье, выделялся среди них, пожалуй, больше, чем он сам — заметить слишком длинный хвост было проще. Задал ли он вопрос, на который уже знал ответ, чтобы разрядить обстановку? Огата взял винтовку обеими руками и поднял голову. Едва не пересекшись с ним взглядом, Сугимото пересел к Асирпе вполоборота.
— Каким волком был твой отец?
Девушка послушно отвлеклась и, поутихнув, воспрянула духом. Сев к Сугимото, заговорила.
— Он был лучшим. Все в котане прислушивались к его словам, хотя он родом не из наших мест. Я была еще ребенком, когда он умер, но все еще помню его доброе лицо. Голубые глаза и темный мех достались мне от него. Он научил меня всему, что я знаю и умею. Волчий дух был в нем так силен, что волки принимали его за своего. Часть его живет и во мне, поэтому Сугимото, я возьму на себя роль наставника и научу тебя слушать свою сущность.
Сугимото почесал неприкрытый затылок, приглаживая непослушные волосы. Резкий переход обратно к теме, которую он хотел оставить, вызвал на его лице ни то ироничную, ни то смущенную улыбку.
— Я, конечно, не сомневаюсь в твоем наследии, но не думаю, что я не слуш…
— Вот поэтому тебе и нужна моя помощь! Волк должен быть твердым и решительным! — Асирпа перебила его, ткнув пальцем в лицо, едва не попав по носу. — Огата тоже сначала отказывался, а сейчас посмотри, какой стал.
Девушка махнула в сторону Огаты другой рукой, и Сугимото посмотрел. Тот выглядел так же, как и вчера, и судить, насколько тот изменился, он мог едва ли.
— Она имеет ввиду, что научит тебя быть охотником, — Подав голос, Огата начал складывать инструменты, видимо закончив с винтовкой. — Выслеживать добычу, слушать лес, определять съедобные травы. Свежевать.
Сугимото дернул ухом, заметив, как тот выделил последнее.
— А за это будешь помогать по дому и делиться добычей, — добавила Асирпа, вновь отвлекши на себя. — И, если тебе кажется, что ты мне все еще должен, то отдашь мне винтовку, которую вы с Огатой принесли, и научишь меня из нее стрелять.
Пока она отходила за винтовкой, принадлежавшей мертвому вору, солдаты переглянулись. Огата склонил голову в сторону и, скосив взгляд на девушку, повел ушами, на что Сугимото дважды коротко кивнул. Асирпа вернулась. Держа винтовку перед собой так, будто она в любой момент может начать биться в руках, словно вынутая из воды рыба, вытянула перед Сугимото.
— Ваши винтовки же лучше, не так ли?
Стараясь смотреть ей в глаза, Сугимото как можно убедительнее произнес:
— Да, лучше, и я не возражаю ее отдать, но учить… Я не думаю, что мне это по силам.
Слова Сугимото вызвали на округлом лице девушки обиду. Уперев винтовку прикладом в пол, другую руку она поставила на бедро и недовольно процедила:
— Вы с Огатой сговорились что ли? Он тоже сказал, что не умеет учить стрелять. Если это из-за того, что вы оба считаете меня ребенком!..
— Асирпа.
Девушка прервала тираду, оглянувшись на бабушку. Седовласая женщина, пусть и не понимала слов, на котором та говорила, прекрасно видела суть, и та ей не понравилась не меньше, чем мужчинам. Асирпа оставила винтовку у стены и, подойдя к подозвавшей ее бабушке, стала слушать. Тон бабушки звучал скорее назидательно, нежели обеспокоенно, и Сугимото решил воспользоваться тем, что они заняты. Покопавшись в карманах, достал мешочек и, пересев к Огате, протянул ему со словами:
— Это деньги за медведя, которого я убил. Асирпа отказалась брать их обратно, поэтому я отдаю тебе их все.
Огата склонил голову уже в другую сторону, но мешочек принял. Он ничего не сказал, и Сугимото решил пояснить:
— Ты же помогал меня выхаживать, поэтому и заслужил. За спасение моей жизни.
Огата хмыкнул и слегка изогнул губы вверх.
— Я удивлен не твоей щедростью, а тем, что она кстати. — Пригладив волосы, он отвел уши назад. — Завтра утром я ухожу из котана.
Асирпа, слушавшая одним ухом бабушку, а другим их разговор, тут же всем телом развернулась в его сторону и ошеломленно выпалила:
— Что… Огата, почему ты говоришь это только сейчас?! Когда ты это решил?!
— Сегодня. Передай мою благодарность за гостеприимство бабушке.
Видя обеспокоенность внучки, женщина отложила шитье и, поднявшись, встала рядом с ней. Асирпа ограничилась для перевода парой слов, и бабушка, сведя брови вместе, посмотрела на Огату. Японского она не знала и потому выразила всю печаль лицом: морщины вокруг глаз, рта и на лбу как будто стали еще глубже, поджатые губы задрожали, а в глазах проявилась тоска. Выдержав ее взгляд, Огата, прижав уши, склонил голову в поклоне, и та расстроенно вздохнула.
— Огата-ниспа…
Выслушав все, что она хотела сказать, Асирпа начала переводить, постаравшись придать недовольному тону мягкость бабушки:
— Она понимает, что тебе пора, и не будет спрашивать о причинах. Самое главное: знай, что, если будешь вновь в наших краях, наш дом всегда примет тебя, как гостя.
Подняв голову, Огата посмотрел на бабушку и кивнул, выпрямив уши. Махнув кончиком хвоста, перевел взгляд на сложившую перед собой руки Асирпу. Нахмурившись, девушка едко произнесла:
— А я твое решение не принимаю. И до тех пор, пока завтра тебя сама не отпущу — не уходи, а то не прощу.
— Как скажешь, — Огата звучно усмехнулся.
Бабушка вернулась к шитью, прежде бросив еще один печальный взгляд на Огату. Асирпа ушла куда-то в угол, докуда едва доходил свет огня, и стала копаться в плетеном ящике. Положив винтовку рядом, Огата опустил руки на скрещенные ноги и уставился куда-то перед собой. Так и не произнеся ни одного слова после внезапного заявления Огаты, Сугимото ощутил, как под ложечкой засосало. И дураку было понятно, что причиной, по которой хрупкая идиллия совместной жизни солдата в отставке и семьи из двух женщин дала трещину, послужило его появление.
◉•◉•◉
Сугимото резко сел. Предчувствие чего-то буквально выдернуло его из сна, и он, полностью проснувшись, заозирался по сторонам, ища причину. Глаза быстро привыкли к полумраку: снаружи не доносилось ни звука, угли изредка потрескивали, слабо тлея алым; бабушка и Асирпа тихо спали. Поднявшись с постели, Сугимото подошел к сложенным в одном месте рюкзакам и проверил содержимое. С прошедшего вечера ничего не изменилось. Старая винтовка вместе с той, что принадлежала Сугимото, лежала рядом. Не было лишь винтовки Огаты и ее хозяина.
Не подвязав рукава и полы кимоно, накинув на плечи пальто и надев на голову фуражку, Сугимото обулся в сапоги и вышел на улицу. Никого не было. Следуя чутью и едва уловимому запаху пороха, стараясь как можно меньше шуметь, он вышел на край деревни. До утра еще оставалось несколько часов, но отражающегося от снега света убывающей луны было достаточно, чтобы видеть перед собой метров на десять. Благодаря этому он разглядел на одном из начинающих лес деревьев слишком большой, чтобы быть снегом, белый «ком» и торчавшую из него «палку». Если бы снайпер хотел остаться незамеченным, Сугимото не смог бы его найти. Уверенный в этой мысли он, не скрываясь, направился в ту сторону. Когда он подошел, Огата уже спустился и, отвернувшись к лесу, смотрел через бинокль. Поравнявшись с ним, Сугимото уже было спросил, чем тот занят, когда тот произнес:
— Что такое, Сугимото? Опять не спится и пришел попросить подержаться за хвост?
Забыв, что хотел сказать, Сугимото вспыхнул. Он ожидал услышать все, что угодно, кроме напоминания о слабости, которую он себе позволил, будучи раненным. По настоянию Асирпы он не спрятал хвост, и тот, как и вставшие под фуражкой торчком уши, не слушая команд, нервно завилял из стороны в сторону, что осталось незамеченным — внимание Огаты все еще было сосредоточено на лесе. Сугимото, отбросив смешанные чувства, посмотрел туда же, но ничего кроме нетронутого снега среди деревьев не нашел. Огата определенно видел больше, но едва ли намного.
— Враги?
Моментально возникшее в Сугимото предположение вышло настолько естественно, что он удивился. Будто они еще вчера были на поле боя, а сегодня им вновь предстояло выживать, полагаясь друг на друга. Огата тоже это подметил — его хвост выставился из-под плаща. Повернувшись, он ответил:
— Нет. Мы позаботились о том, чтобы как минимум ночь провести спокойно.
Возникший сам собой безмолвный вопрос о причине его действий повис в воздухе. Сугимото не озвучил его, все еще находясь под влиянием разбудившего его беспокойства. Дом Асирпы, пусть и был небольшой, но жители котана ее семью уважали. Девушка объяснила это тем, что татуировки вокруг губ некоторых женщин айну означали то, что они были замужем, а их величина прямо пропорционально зависела от важности избранника. Татуировка ее бабушки была самой большой из тех, что он видел и, хоть ее муж умер, она вне всяких сомнений не потеряла свой статус. Не понимая всех тонкостей, Сугимото мог с уверенностью судить, что айну ни за что не стали бы ночью нападать на ее гостей. Оставался лишь один вариант, о котором они с Огатой действительно позаботились.
Лицо Огаты скрывала тень от накинутого на голову капюшона, и все, что можно было увидеть — это выдыхаемое в морозный воздух тепло размеренного дыхания. Чувствуя его выжидающий взгляд, Сугимото неожиданно подумал, что его предложение могло быть и не шуткой. Тут же отмахнувшись от этой мысли, наконец-то осознав окружающий холод, он решил пойти обратно, оставив снайпера самого разбираться с фантомами ночи, и уже было отвернулся, как тот позвал:
— Сугимото.
Голос в тишине прозвучал оглушающе. Огата приспустил капюшон так, чтобы видно было глаза. Различить что-то в их тьме было невозможно. Верхнюю половину лица Сугимото скрывал козырек, и они все еще были в равных условиях. Огата спросил ничего не выражающим голосом:
— Ты решил остаться в котане с Асирпой, не так ли?
— Ты против? — тем же тоном ответил Сугимото.
— Нет, если ей так хочется.
— Но ты уходишь из-за меня.
Издав короткий смешок, Огата подошел ближе, протянул руку и, не встретив сопротивления, поднял фуражку Сугимото, так, чтобы заглянуть в лицо.
— У меня изначально не было на нее никаких видов. Но теперь, когда ты со мной рассчитался, хотелось бы быть уверенным, что не зря ей помогал.
Сведя брови, Сугимото недовольно ответил:
— Моя жизнь так дешево не стоит. Я уже сказал, что не собираюсь помогать военным.
— Даже если они будут угрожать котану?
Он произнес это ниже, с намеком, который никак нельзя было понять иначе, нежели самый неприятный для Асирпы исход. Сугимото представил его всего на мгновение и ощутил, как в нем пробудилась едва успокоившаяся вчера злоба.
— Послушай, Огата… — Он едва сдержался, чтобы не сказать лишнего. — Ты что, так сильно хочешь, чтобы мы стали врагами?
— По долгу службы я рассматриваю все варианты, — спокойно произнес тот, будто не заметив смену чужого настроения.
— Ты больше не солдат.
— Ты тоже, но говоришь о врагах, как будто мы союзники.
Не зная, на что его провоцируют, Сугимото мотнул головой. Пальцы Огаты все еще держали за козырек, и он смахнул их с фуражки рукой. Сняв ее, дав себе пару мгновений на раздумья, Сугимото нахлобучил ее обратно ниже, чем следовало. Сочтя это концом разговора, Огата отстранился, прячась в плащ. Прежде, чем тот ускользнул из его личного пространства, Сугимото дернулся вперед и поймал его под локоть. В воздух взметнулся длинный хвост, и он ухватился и за него, полностью отрезав путь к отступлению. Опережая сопротивление, быстро выпалил:
— Союзники!
Метнувшаяся к бедру свободная рука Огаты замерла, не взявшись за штык. Не видя его выражения, но чувствуя, с какой силой тот тянет хвост обратно, Сугимото попытался как можно кратче пояснить сказанное:
— Тот вор, которого я убил, сказал, что работает еще и на седьмой дивизион. Он предложил объединиться и сдать тебя им, потому что ты подходишь под описание того, кого они ищут. Он уверял, что у него есть связи с каким-то Цуруми, который сейчас в Отару главный, и тот меня обязательно оценит. Мне плевать, ты ли это и что ты сделал седьмому. Я ни за что не буду им помогать.
Огата медленно выпрямился, и Сугимото медленно разжал хватку. Хвост он стискивал сильнее, и тот тут же, словно уж, выскользнул из ладони, пощекотав по ней мехом. Спрятав его за спину, Огата поправил съехавшую с плеча винтовку. Видя, что тот тянет с ответом, Сугимото уже приготовился, если что, дать отпор, но все равно оказался ошарашен.
— Сугимото Сайчи, теперь я понимаю, почему ты остался рядовым первого класса.
Голос Огаты прозвучал настолько незнакомо, что Сугимото не сразу осознал, что в нем была радость. Из-под капюшона выглядывала лишь короткая бородка, и ему оставалось лишь воображать, насколько это чувство изменило чужое лицо.