Хосок считает себя не только терпеливым человеком, но и хорошим родителем. Он не отрицает, что в их отношениях с Чонгуком бывают проблемы. Просто каждая проблема легко или сложно, быстро или долго, но решается, и в их дом вновь приходит гармония.

Хосок позволяет Чонгуку иметь от него тайны, не лезет в личную жизнь, если сын устанавливает чëткие границы, принимает нежелание общаться на определённые темы. На Тэхëне свет клином не сошёлся. Не хочет Чонгук говорить, пусть не говорит — всё в порядке.

Но всё не в порядке.

Первый месяц Хосок кивает и не задаёт вопросов. Он даёт Чонгуку время набраться смелости и понять, что осуждать он никого не собирается. Ребёнок счастлив, присылает фотографии, проводит с Тэхëном время, и это отлично и замечательно, Хосок полностью за и нисколько не против.

Второй месяц держит в напряжении, потому что Чонгук зацикливается на утаивании от Хосока всех подробностей. И не только от Хосока: с Сокджином он не говорит, а Чимина вовсе избегает, как будто боится, что Чимин его по глазам прочитает и все карты раскроет. Хосок не знает, что делать.

— Нужно дать ему время, — говорит Чимин.

Хорошо, время.

Хосок даёт и время, и свободу, и деньги, и всё, что Чонгук просит.

Получает ли он хоть какую-нибудь отдачу? Очевидно, нет.

Зато Чонгук учится распределять время, чтобы хватало и на Хосока, и на Тэхëна. У него не очень хорошо получается, но он, как минимум, старается проводить вечера и с отцом, а не только сбегать к своему Тэхëну на сутки и возвращаться, чтобы забрать учебники, показать, что он жив-здоров, и испариться, словно его и не было.

Иногда Хосок пытается встретиться с Тэхëном.

Приезжает к школе раньше и выходит, чтобы сесть на скамейку и подождать там. Чонгук из-за двери всегда показывается под руку с ним, однако, едва замечает, разворачивается, прощается, очевидно, и к воротам подходит уже в одиночестве. И не говорить же, что Хосок не уедет, пока не уйдёт домой Тэхëн. Это было бы глупо. Чонгук бы после такого сказал, что добираться будет автобусами, а личный водитель ему больше не нужен. И автобусы, вообще-то, — отличный способ найти новых друзей.

Хосок приглашает Тэхëна к ним. Удивительно, как часто Тэхëн с отцом путешествует, ведь каждый раз оказывается, что они не в городе. Или отец Тэхëна болеет. Или сам Тэхëн болеет. Или у их хомяка день рождения, и он не может его бросить. Или Чонгук обещал Хосоку провести вечер вместе, а во «вместе» ни Тэхëн, ни кто-либо посторонний не входит.

Единственный шанс подойти поближе — забрать Чонгука с вечеринки, потому что обычно его провожает именно Тэхëн и передаёт в руки.

— Здравствуйте, Хосок-щи, — даже узнаёт, кланяется.

Хосок пытается почувствовать хоть какой-нибудь запах альфы, но и на нëм, и на Чонгуке их столько, что нос забивается. Понять, какой принадлежит Тэхëну, просто-напросто невозможно. Это запах Чонгука Хосок везде узнает, потому что в нëм смешиваются их с Соëном и потому что за шестнадцать лет успел выучить так, что никогда забыть не сможет, а Тэхëн ему незнакомец.

По двум фразам «здравствуйте, Хосок-щи» и «здравствуй, спасибо, что позаботился» узнать, какой Тэхëн в действительности невозможно. Чонгук говорит мало.

Иногда ещё фотографии кидает.

— Тебе, Хоби, писать статьи надо, — издевается Сокджин. — Знаешь, что делать, если ваш сын третий месяц тщательно скрывает от вас возлюбленного и любую попытку познакомиться просчитывает наперёд.

Как будто от него ничего не скрывают.

От полетевшей в его сторону подушки Сокджин уворачивается, ловит её и кидает обратно. Хосок увернуться не успевает.

Чимин рядом не перестаёт хихикать.

— Знал бы он ещё, что делать.

Зато у Чимина среагировать не получается.

Ситуация, на самом деле, уже доводит то ли до грусти, то ли до раздражения.

Хосок, правда, старается быть понимающим, принимающим, хорошим, но упирается в крепкую стену, выдвинутую Чонгуком, и не понимает. Почему Чонгук не доверяет ему, почему прячется, почему уходит при малейшей попытке разговорить — он не имеет ни малейшего понятия, что делает не так, и всё, у кого бы он ни спросил, в унисон твердят, что вины Хосока нет. Если нет, в чём тогда причина?

Чёрт возьми, Хосок согласен принять всё, лишь бы Чонгук просто раскрылся.

Но Чонгук не раскрывается, упрямо молчит.

А время идёт, и календарь отсчитывает три месяца. 

Хосок создаёт альбом тех редких фотографий Чонгука с Тэхëном, узнаёт, какую музыку Тэхëн любит и как зовут его хомяка, который, на удивление, существует, а не является простым оправданием. И даже его день рождения они празднуют, как полагается, с тортом, свечами и подарками.

У Чонгука получается всё лучше уделять время им двоим.

Не касаться Тэхёна — всё идеально.

Вечера вместе, проведённые за фильмами, вылазки в город, игры на двоих, разговоры, когда Чонгук делится всем, объятия, смех, абсолютно всё, как раньше. Ни одного признака дискомфорта. Боже, их отношения — мечта как любого родителя подростка, так и любого подростка, а в итоге даже обычный вопрос «как дела у Тэхёна?» встречает неловкость и испуганные глаза, прежде чем Чонгук, вздохнув, немного рассказывает.

И ладно бы только Хосок, но с Чимином и Сокджином история та же. Ни у одного из них так и не получается вытащить ни слова.

Конечно, ничего не мешает просто заявиться к Тэхёну, он ведь знает адрес, но тогда понимающему, принимающему, хорошему родителю придётся столкнуться с иной проблемой, когда в глазах сына он станет врагом номер один. Пойдёт ли он на такое? Ну, конечно, нет. Его потом ещё и Чимин добьёт морально, а Сокджин пару раз неслабо ударит, дай бог, чтобы не по самым чувствительным местам.

— Может, Тэхён чем-то болен? — размышляет Чимин, и Хосок, задумавшись, качает головой.

Тэхëн и выглядит, и ведёт себя как обычный здоровый альфа-подросток.

И если бы Тэхëн был болен, Чонгук бы чаще был подавленным, а не счастливым.

— Или жрёт младенцев по ночам, — добавляет Сокджин.

Больше похоже на правду.

— Или истинный, — и это вполне вероятно.

Но в чëм смысл утаивать? Не запретит же Хосок им встречаться. Подумаешь, шансы забеременеть выше, одно слово, и он им оплатит лучшие презервативы, сколько бы они ни стоили. И вообще — что угодно. В разумных масштабах.

Но презервативы им и не нужны. Хосок за те немногие встречи сделал вывод, что период у них скорее букетно-конфетный, смешанный с объятиями, смущëнным смехом и неловкостью. Детский немного и наивный. Как Чонгук. Идеально подходящий именно Чонгуку.

Хосок валится на пол, проливая остатки из бутылки рядом. Потом успеет вытереть.

Он уже, если честно, готов принять любого Тэхёна.

— По крайней мере, Гуки научился равномерно распределять время для Хоби, Тэхёна и общения с друзьями, — пожав плечами, выдаёт слишком осознанно для пьяного Чимин. 

Хосок согласно кивает, но из-за того, что он лежит, шея напрягается и начинает болеть, а при возвращении головы в прежнее положение та с приглушённым стуком ударяется о пол. Чимин на это преувеличенно нежно бормочет «о, хён, тебе нужно быть аккуратнее» и жмётся, уместив голову на его груди и с мурчанием принимая руку в своих волосах.

— Но он мог бы дольше быть с Тэхёном, если бы приводил к нам. И он знает это.

Они тысячу раз это обсуждали.

Хосок даже предлагал приводить Тэхëна, пока он на работе, однако ответ всегда был неизменным — твëрдое нет. Испуганное и зажатое.

— Может, он просто боится, что ты не примешь Тэхёна?

— Ты так намекаешь, что я проявил себя как хуёвый родитель?

Сокджин раскрывает рот, чтобы опровергнуть, но, не найдя слов, пожимает плечами. Если бы не отрицающее мычание Чимина, возмущению не было бы предела.

— Я всегда постараюсь принять и понять его выбор, — добавляет Хосок.

— Не забывай, что он не только твой сын, но и омега. Единственный, прости за правду, омега в твоей жизни. — Вопрос «и что?» почти срывается с языка. — Ты, может, умом и сможешь принять, однако зверь внутри тебя точно захочет сожрать альфу-чужака. Это, типа, логично.

— И он думает, что я не справлюсь с животной ревностью?

— Он не думает, а боится. Страх иррационален. Да и инстинкты — на то и инстинкты, ты не в силах их контролировать. Мы-то знаем, что ты к этому Тэхёну спокойно относишься, а откуда узнать Чонгук-и? Вы же не обсуждали его влюблённость. Мы вообще не можем быть уверены, что он реально влюблён.

— О, поверь, хён, мы можем, — вмешивается Чимин и кивает, подтверждая слова.

— Тогда — что они встречаются.

— Почему Чонгук так волнуется о моём самочувствии, а о папе Тэхёна даже не думает? Он тоже отец-одиночка и, наверняка, любит Тэхёна. Сужу исключительно по рассказам Чонгук-и.

И Сокджин, и Чимин пожимают плечами.

— Как его, кстати, зовут?

— Кого?

— Отца Тэхёна.

— Мин Юнги, вроде как.

— О, подожди, серьёзно, тот самый Мин Юнги? — Чимин даже подскакивает, что, однако, не венчается успехом. Весь выпитый алкоголь ударяет в голову, и он с громким стоном валится обратно на многострадальную грудь Хосока. — Он мой ангел. Мой спаситель. Я жизнь за него отдам. Будь он альфой, я бы точно вышел за него.

— Что он сделал-то такого?

— Помните, у меня машина полетела? — Ещё бы они, господи, не помнили, по ощущениям казалось, будто сам Чимин неизлечимо болен, а не просто его автомобиль. — Ну, я тогда искал, кто бы починил, но никто не брался. Или устанавливали слишком высокую цену. Так вот. Заявился я к Юнги, а он такой «ебать, вопрос, ща порешаем», и через месяц моя детка вновь радовала меня. Я теперь там постоянный клиент. Правда, не знал, что у него взрослый сын. Он едва ли старше нас.

— Может, ситуация как у меня?

— Да кто его знает.

— В общем, Хосок-а, с таким не породниться — всю жизнь потом жалеть. Хватай его и под венец, — Чимин словам вновь кивает и, задумавшись, хихикает. — Не его под венец, в смысле, а его сына и Чонгук-и. А его мне оставь. Вдруг я однажды проснусь альфой, а? Глупые вы, альфы... Такое сокровище упускаете из-за стереотипов.

Хосок вздыхает, пока Чимин ему в шею продолжает бормотать про зашоренность и стереотипность всех альф в округе, среди которых нормального не найти. Только он, Хосок, и освещает этот непроходимый мрак, да вот беда — с ним Чимин на стену полезет. Кота даже не завести, аллергия мешает.

Едва ли пьяный Сокджин посмеивается и взгляд, полный страдания, игнорирует. Предатель.

Быстро заснувшего Чимина Хосок по традиции относит на диван, проверяет сообщения от Чонгука, отпущенного на вечеринку, и садится рядом с Сокджином. Сидят, наконец, в тишине. Без разговоров, мыслей, с дыханием в унисон и пустыми взглядами вникуда. Именно то, чего не хватает в вечер пятницы после загруженной недели.

И расходятся, когда Чонгук отправляет «сладких снов, па, люблю тебя» и следом присылает фотографию себя в объятиях полусонного Тэхëна с гнездом на голове, прижимающего к нему сзади.

— Точно встречаются, — без тени сомнения пьяно говорит Сокджин, прежде чем раздеться, забраться под одеяло к Чимину и улечься совсем рядом.

Они ведь знают, что Чимин по ночам очень тактильный.

Ладно, встречаются.

Хосока тема с отношениями Чонгука уже не так сильно трогает, его больше волнует, что с их семейными отношениями происходит и почему он не может найти ответа, как ему быть. Разговоры с Чонгуком не помогают.

Каждый день говорить, что он рядом и всегда готов поддержать, немного глупо. Чонгук и сам знает. Трудно не знать, когда напоминают при удобном и неудобном случае, стоит только заявиться на порог дома.

— Слушай, хëн, — тема всё никак не желает оставлять, и приходится подчиниться её давлению. — По какой причине ты скрывал бы от родителей своего парня? Чисто гипотетически.

Они вновь на кухне, Чонгук снова с Тэхëном, в этот раз на вечеринке, а Чимин, слишком уставший и вырубившийся после двух глотков соджу, опять спит на диване, заботливо укрытый пледом. Алкоголь не пьëтся. Хосок вертит в руках бутылку, открытую Чимином и уменьшившуюся лишь на пару сантиметров. Сокджин на неё даже не смотрит.

Пить ни у кого нет настроения.

Непонятная и необъяснимая тревожность давит на них троих.

— Ты знаешь, какие у меня отношения с родителями, — спустя долгое молчание отвечает Сокджин на вопрос, который Хосок и забыть успел. — Я бы им и о рыбках не сказал.

— А если представить нормальную семью?

— Хосок-а. — Сокджин измученно вздыхает, точно не хочет об этом говорить. Хосок не хочет тоже. Хосок чувствует себя таким вымотанным, что не хочет уже ничего. — Чонгук — влюблëнный подросток. Вполне нормально, что он загоняется. Подожди немного, он чуть свыкнется с чувствами, ситуация устаканится, и он обязательно всё тебе расскажет. Они же не чудят, ребёнок вполне счастлив и доволен, чего страдать зря?

Верит ли Сокджин в то, что говорит?

Хосок поворачивает голову и ясно видит ответ. Они оба не знают, действительно ли ребёнок счастлив и доволен. Сложно объяснить словами бурю, что бушует внутри, Хосок называет её родительским чутьём.

И родительское чутьë говорит: что-то Чонгука ломает.

— А что мы можем сделать? — тихо говорит Сокджин.

Хосок отпивает немного из бутылки и морщится от неприятного вкуса.

Закрыв глаза, он прислоняется головой к стене и восстанавливает дыхание. Ничего они не могут сделать, пока Чонгук не пускает ни в их с Тэхëном отношения, ни внутрь себя. Они даже не знают, с чего начинать разговор. Может быть, они надумывают — день сегодня такой, слишком неудачный, нехороший и давящий.

Им остаётся лишь ждать.

Стрелка часов доходит до одиннадцати, а Чонгук всё ещё отсутствует, что довольно необычно и немного настораживающе. То ли они нашли, чем заняться надолго, то ли он отсыпается в какой-нибудь из комнат, то ли произошло что-то, о чëм Хосок, как отец, узнать пока не может — та причина, по которой ему не нравится отпускать Чонгука. Естественное родительское беспокойство. И что делать-то с ним?

С одной стороны, Чонгук — мечта любого родителя трудного подростка.

С другой — нервов даже мягкий подростковый период убивает изрядно. Да и поспорить можно, что он мягкий. Лучше бы Чонгук ссорился, истерики закатывал, манипулировал, только не уходил в себя и не прятал под замком всё, что можно было бы распознать.

И ведь не пишет, чëрт возьми, ни слова. Совершенно на себя не похож. Интересно, если Хосок сейчас приедет по отправленному Чонгуком адресу, как он это расценит? Может, попробовать позвонить для начала?

Хосок терпеливо ждëт пятнадцать минут, прежде чем сдаётся и берёт в руки телефон.

И — облегчённо выдыхает, когда в тот же миг он загорается входящим.

— Да?

— Эм... Здравствуйте? — голос не Чонгука. Точно не Чонгука. 

То, чего боится любой родитель.

Кажется, мир вокруг рушится. Или сам Хосок распадается. Сокджин подскакивает следом и, следуя взгляду, исчезает в коридоре, чтобы найти ключи от машины. Понятливый, спасибо.

— Я... Новый знакомый вашего сына, — вновь продолжают глубоким голосом. — Чонгука, да? — фоном слышится «да» от Чонгука, а Хосок чудом не падает на колени.

Несколько секунд, а эмоций столько, словно они пять лет жизни забрали.

— Что с ним? — он честно старается держать голос. Серьёзно, старается.

— Вы только не волнуйтесь, ладно? — Видит Бог, Хосок едва сдерживается, чтобы через телефон не придушить этого нового знакомого. — Кажется, у него была паническая атака. Но сейчас ему лучше! Всё хорошо! Ему просто нужно домой!

Нет, десять лет.

И жизненных сил за двадцать.

— Приеду через десять минут.

— Я выведу его на улицу.

Парень по ту сторону отключается, из коридора возвращается Сокджин с ключами в руках, а Хосока начинает мелко трясти. Больше никаких вечеринок. Господи, он собирается ни на шаг не отходить от Чонгука все следующие дни.

— Я поведу, — бросает Сокджин.

Будто Хосок против.

Если бы за руль всë-таки сел именно он, пожалуй, до Чонгука они бы так и не доехали и врезались ещё на первом светофоре в кого-нибудь.

— Дыши, Чон Хосок, — мягко говорит Сокджин. Хосок послушно дышит. — Не конец света.

— Клянусь, я его никуда больше не пущу.

— Ага, а я завтра замуж выхожу. Спокойно. Надо с причинами разбираться, а не последствиями. Заберëм его сейчас, вы поспите, а утром на трезвую голову сядите и всё нормально обсудите. У него теперь нет выбора уйти от разговора. Ехать-то куда, ты мне объясни, а то заведу нас в лес.

На дорогу уходит тринадцать минут, и за это время Хосок успевает кучу всего надумать, вымотаться, вымотать Сокджина и потрепать им двоим нервы. Он не думал, что может так сильно волноваться, однако, очевидно, Чонгук просто жалел его и никуда не влезал. Что ж, теперь влез. 

Теперь на голове под краской на сотню седых волос побольше.

Подъехав, Хосок видит их на скамейке. Чонгук, кажущийся ещё меньше, чем есть, сидит, спрятав голову в коленях, а незнакомый парень, вероятно, тот его новый знакомый, стоит чуть в стороне. На приближение реагирует именно он, Чонгук же не двигается, хоть и слышит. Хосок кивает незнакомцу — альфе, как отмечает краем сознания — и присаживается напротив, вынуждая сына поднять голову. Стержень внутри вновь трескается от того, насколько сломленным, потерянным и виноватым он выглядит. Про растрëпанную и в паре мест порванную одежду и потëкший макияж и говорить нечего. Альфой от него несёт тем, что ждëт в отдалении. 

Весьма характерно.

Сексуальная связь и паническая атака — набор пугающий.

— Поехали домой, Чонгук-а, — шепчет он, подавив внутри яркую вспышку, протягивает руку и с небольшой заминкой проводит по плечу и следом по щеке. Чонгук, словно котёнок, следует за лаской. Не пугается.

Если бы...

Хосок закрывает глаза. И в мыслях заканчивать страшно, а на деле сталкиваться с таким — худшее, что могло быть в его жизни. Липкий ужас и оцепенение охватывает тело, и Хосок смотрит на одежду, вдыхает запах и не делает ничего. Просто молчит. Просто представляет.

— Давай, я провожу, — голос Сокджина немного отрезвляет, и Хосок убирает руку.

Чонгук кивает да поднимается, чтобы, оглянувшись, уйти.

Сокджин уводит его в машину, а Хосок встаёт на ноги и подходит к парню. Ему требуется больше объяснений, потому что картина, складывающаяся в голове, требует отправиться с Чонгуком не домой, а в полицейский участок. Если альфа доживëт до полицейского участка. Единственное, что сдерживает, — крохи рациональной его части, твердящей о других людях вокруг и без того напуганном Чонгуке за спиной.

С другой стороны — если бы насилие имело место быть, Чонгук бы не позволял этому альфе звонить Хосоку и находиться рядом. Да и сам бы насильник поспешил свалить, а не дожидаться, пока жертва в себя придёт.

— Здравствуйте. — Альфа кланяется.

— Здравствуй... — с намëком. Злым намëком.

— Джун. Ким Намджун.

Рациональная часть то, что имя он и не скрывает, приводит в качестве довода.

— Здравствуй, Джун.

— Слушайте, я, правда, не хочу проблем, — поспешно произносит, опережая любые дальнейшие фразы, и Хосок хмыкает. — Не знаю, что вы успели надумать, но всё было по обоюдному. Причина не во мне.

Хосок оглядывается на машину.

Не то чтобы он поверил бы, если бы поведение Чонгука не подтверждало правдивость слов альфы. Они обсуждали это. Они обсуждали, какие знаки стоит дать, если это произойдёт, и Чонгук не дал ни одного. Он вëл себя как человек после панической атаки.

Ладно. Нужно разобраться в причинах, чтобы понять, как Чонгуку помочь.

— Можешь рассказать, что случилось? — выдохнув, чуть спокойнее просит он.

Альфа, кажется, мнëтся, беспокоится, пытается придумать, как опустить детали. Оно и понятно. Хосоку на его месте было бы крайне неловко рассказывать родителю того, с кем собирался развлечься, подробности. Тем более, отцу несовершеннолетнего омеги. Хотя, возможно, он о возрасте не знает. Выглядит лет на двадцать, такие предпочитают с несовершеннолетними не связываться, а если и связываются, то их родителям после неудачной попытки не звонят.

— Меня волнует его состояние, а не ваши развлечения.

— На самом деле, — неуверенно начинает альфа, почесав шею, — я не могу представить, что запустило процесс. Всё шло... Стандартно. Никаких специфических деталей, которые могли бы так повлиять. Думаю, проблема глобальнее и распространяется за пределы этого дома, — пожав плечами, делает вывод. — Собственно, это все мои размышления. Не давите на него сильно, ладно? Уж не знаю, сколько ему на самом деле лет, — значит, прав был Хосок, — но вам он доверяет полностью. Настолько, что попросил позвонить именно вам, а не друзьям. Такое доверие дорого стоит. Не подведите. А я пойду, окей?

— Спасибо, что позаботился о нём.

— Ага. И вы позаботьтесь.

Джун, напоследок улыбнувшись, исчезает в здании, а Хосок, развернувшийся в машине, поднимает глаза к небу. Помнится, Хëнджин говорил что-то про ретроградный Меркурий, или то не Меркурий был, или не ретроградный, но оно и не особо важно, важнее, что в этот период жизнь у многих полетит в Тартары. Похоже, то самое. Если это начало, чем его судьба дальше удивит?

Чонгук, когда Хосок садится на заднее сиденье к нему, продолжает смотреть побитым щенком. И что с ним таким делать? Есть ли вообще инструкция, что в таких случаях родители должны предпринять? Одному отцу она срочно требуется. Желательно, с порядком действий на месяц вперёд.

— Обнимемся? — ему приходится приложить все силы, чтобы собрать волю в кулак и сохранить в голосе мягкость без истеричных ноток зарождающейся паники.

Ребёнок, только того и ждал, жмëтся сбоку, уместив голову на груди. От него всё ещё несëт чужаком, и Хосок едва подавляет желание поморщиться и прикрыть нос. Вместо этого он, чтобы перекрыть, ведëт ладонью по своей шее вблизи паховой железы и следом — по шее Чонгука, оставляя запах. Так, по крайней мере, лучше.

— Тебе этот Джун сделал что-нибудь, за что мне следует отправить его за решётку?

Чонгук отрицательно мычит.

— А одежда почему порвана?

— Зацепил. Случайно. Пап, давай без вопросов об...этом.

— Ах, серьёзно? — возмущение всë-таки вырывается, Сокджин за рулëм показательно цокает, и приходится вновь проглотить. Боже, пошли сил. — Хорошо. Перейдëм к главному. Панические атаки, Чонгук-а, так просто с неба не сваливаются. Возможно, ты не хочешь говорить со мной, с Сокджином или Чимином, но в городе ещё тысяча психологов, психотерапевтов, господи, психиатров. В мире вообще миллионы. Если надо, я найду деньги, чтобы оплатить самого дорогого, отвезу на другой континент, из-под земли достану, ты только скажи. Хоть что-нибудь, — с отчаянием. — Одно слово.

— Они не поймут.

Хосок слышит в голосе Чонгука такую тоскливую, обречëнную боль, и ему впервые становится настолько страшно — даже звонок напугал не так. Даже картина, которую он долго не сможет забыть. Что происходит в жизни его сына? Почему он считает, что даже специалисты не в силах ему помочь?

И как ему, чëрт возьми, удавалось это состояние скрывать?

Машина останавливается у дома, Хосок помогает Чонгуку вылезти и провожает до ванны. И возвращается к Сокджину в поисках ответа. Любого. Хотя бы одной догадки, пусть и самой нереалистичной, но чтобы она была, потому что сам он не может представить ситуацию, в которой ни один человек в мире не сумел бы понять. Возможно, Чонгук утрирует. Хотелось бы верить в это.

— Будь с ним, — шепчет такой же растерянный Сокджин.

Дважды просить не надо. 

Едва Чонгук выходит из ванной, Хосок оказывается рядом, ему и не отказывают. Чонгук пускает в комнату, в гнездо, прячется в объятиях, как в детстве. Он плакал. Он сломлен и сломан.

— Чонгук-и, — решает вновь предпринять попытку. — Расскажи мне.

— Ты не поймëшь.

— Не пойму, может быть, но приму. Знаешь, чем я отличаюсь от всех остальных в мире? — Чонгук едва качает головой. — Я тот, кто вырастил тебя, и я принимал всё, что бы с тобой ни происходило. Ты мой сын, и это неизменно. Как бы то ни было, я уверен, что ничто и никогда не способно сломить мою любовь к тебе, — как же трудно подбирать слова. — Послушай, ты не должен проходить через это в одиночестве. Я здесь ради тебя и для тебя, поэтому, Чонгук, прошу, не держи в себе. Лучше, поверь, не станет, а хуже вполне может.

— Я подвëл тебя, пап, — голос его ребëнка срывается. Он на грани истерики.

Хосок напрягает руки, чтобы прижать сына ещё ближе. 

Подвëл? Откуда такие мысли? Что за ними прячется?

— Вдвоём мы справимся.

Несколько минут молчания, а после них — Чонгук выпутывается из объятий, садится на другой конец кровати, прижимает к груди колени. Он держится и уверенно, и в то же время совершенно несмело. 

— Обещай, что не откажешься от меня.

— Обещаю, — господи, ему требуется помощь.

— Поклянись памятью папы, — и вот это особенно пугает.

Хосок замирает. Чонгук никогда не делал вот так. С его стороны говорить это довольно жестоко, и он, вероятно, должен быть безумно обеспокоен, безумно в отчаянии, безумно уверен, что Хосок, едва узнав, вычеркнет его из своей жизни. Напуган, раскрыт и уязвим. Одно неверное слово — и Хосок рискует разрушить всё между ними.

Он с закрытыми глазами считает до десяти.

Чонгук не должен был так говорить, но время крайне не подходящее для нотаций.

— Клянусь памятью о Соëне, я не откажусь от тебя, — с трудом сохраняет видимость покоя.

И почему складывается ощущение, что Чонгук жестоко расправился с половиной города?

— Хорошо. — Чонгук на мгновение прикрывает глаза. Его грудь заметно вздымается, а тело дрожит, словно он весь день усиленно занимался в зале. Хосок пальцами может чувствовать его напряжение и стену, возникшую между ними. — Мне не нравятся альфы, — на одном дыхании выпаливает он и приглядывается. Считывает реакцию. — Совсем. И запаниковал я, потому что как омега не хотел подпускать его к себе. Это просто было проверкой, чтобы убедиться. Альфы не для меня. Это не страх перед ними, не травма, просто отсутствие влечения и реакция омеги, отрицанием которого пренебрегли.

Хосок кивает. Не нравятся, пусть не нравятся. Отсутствует — окей. Ещё тысячу раз всё поменяться успеет, а если не поменяется, не особо это и важно. И Чимин, и Сокджин, вон, одни, а одинокими и несчастными себя точно не чувствуют. И пока Чимин ещё встречается с кем-то временами, когда влюбляется, Сокджин от отношений держится подальше и уделяет внимание друзьям, карьере, развлечениям и всему, чем можно разнообразить жизнь. Не проблема.

Молчание Чонгука затягивается, но Хосок знает: он не сказал всё.

— Тебя это напрягает?.. — предполагает он.

— Нет. Не это.

— Тогда что?

— Меня не привлекают альфы, но я чувствую влечение.

Разве он не сказал минуту назад противоположное?

Это он в себе путается или Хосок в теме не разбирается?

— К бетам?.. — звучит неуверенно.

Хосок ни разу не слышал, чтобы было влечение к бетам, но отсутствовало к альфам, однако он вполне способен допустить и такое. Известны пары омеги и беты, пусть и намного реже, чем двух бет, и это тоже точно не проблема.

Чонгук качает головой.

Хосок хмурится. Эта игра в угадайку ему не нравится так же сильно, как не нравится молчаливость сына. Почему он не может просто сказать? Зачем заставлять их двоих нервничать?

Оставшийся вариант действительно пугает, и он, определённо, будет проблемой, и Хосок, пока набирается смелости озвучить, подсчитывает, сколько будет стоить лечение и куда вообще можно обратиться. То есть... Это же лечится, правда? Должна существовать причина. Патология, может быть? И специалисты должны быть.

— К животным? — он решается и слышит в голосе ужас. Нехорошо.

Реакция Чонгука заставляет опять потеряться: Чонгук растерянно распахивает глаза и смотрит так, словно Хосок несëт полнейший бред. «Как ты мог о таком подумать?» — читается во взгляде. Господи, спасибо, не к животным. Хосок вытряхивает из головы страшные иллюстрации их будущего.

— Чонгук, твоё молчание напрягает. Просто скажи, раз начал.

— Я не могу, — в отчаянии.

Хосок переводит взгляд на потолок.

Не к альфам, не к бетам, не к животным.

Последний вариант невозможен. В любой другой ситуации Хосок бы и не подумал о нëм, однако он не может предположить ничего иного. Это лучше, чем животные, но это нереально. Если про зоофилию он ещё слышал краем уха, то про такое — никогда и нигде. Так не бывает.

— К омегам? — Хосок спрашивает легко, уверенный в последующем отрицании.

Отрицания не следует. Более того, Чонгук вздрагивает, падает головой на колени и, кажется, всхлипывает, и такая реакция значит лишь одно определённое, и это одно определённое проносится в голове на повторе, словно приговор. Хосок знает: зоофилия — отклонение. Хосок понятия не имеет, чем является влечение омеги к омегам, лечится ли такое, проблема ли это, нужно ли, чëрт возьми, такое лечить. Он напуган, но Чонгук, что проходит через это, напуган ещё сильнее, поэтому он, поставив состояние сына в приоритет, приближается, подтягивает к себе и обнимает.

Ему нужен Чимин.

Спасибо, Чонгук после всего пережитого засыпает быстро.

Когда Хосок входит на кухню, Сокджин и Чимин обеспокоенно подскакивают. Чимин чуть шатается, а про его внешний вид и говорить нечего, они оба одновременно спрашивают «что он сказал?», пока Хосок, едва передвигаясь, проходит к бару, открывает самый крепкий коньяк и делает глоток прямо из горловины. Единственное желание сейчас — напиться так, чтобы неделю в себя не приходить.

— Хосок-а, не молчи, — Сокджин аккуратно забирает из рук бутылку.

— Ты пугаешь.

— Что с Чонгуком? Он сказал что-нибудь?

— Тэхëн — омега, — всë, на что хватает сил.

Очевидно, они не понимают.

— Чонгук не влюблëн в Тэхëна, и ты поэтому пьëшь?

— Чонгук влюблëн в Тэхëна.

— Но ты только что сказал, что Тэхëн омега! — голос Сокджина становится слишком громким.

Хосок шипит, чтобы не будили только успокоившегося и уснувшего ребёнка, и ищет осознания хотя бы у Чимина в надежде, что Чимин с таким сталкивался. 

О, Чимин понимает. Чимин, несмотря на опьянение и усталость, статуей останавливается в центре кухни и смотрит чуть удивлëнно, чуть испуганно, намного трезвее.

— Вы уже минуту стоите и смотрите друг на друга, — Сокджин встаëт между ними, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Хосок разрывает зрительный контакт с Чимином. — Чонгук влюблëн в омегу?

— Да.

— И ты уверен, что это не самовнушение или вроде того?

— Не делай вид, что не знаешь Чонгука, — чувствуя стремление защитить чувства сына, резко выдыхает Хосок.

— Такое вообще возможно?

— Как видишь.

— А это...

— Гомосексуальность, — вмешивается Чимин.

Сокджин разворачивается к нему. Очевидно, и ему, и Хосоку слово незнакомо, но звучит пугающе. Если у этого явления есть название, значит, оно так или иначе изучено, правильно? Значит, Чонгуку можно помочь. Значит, он не один.

— Мы на последнем курсе проходили, я помню, — с нахмуренным выражением лица и неуверенным тоном говорит он. Сам не уверен в своей правоте. — Есть ещё бисексуальность, и она встречается довольно часто. Люди, имеющие влечение и к бетам, технически могут испытать и к своему полу и раз в жизни точно с таким сталкиваются. Речь не обязательно про любовь, сексуальное влечение тоже к этому относится, — становится увереннее. Его уверенность питает и Хосока. — Но это просто теория, никто не смог её ни доказать, ни опровергнуть. Гомосексуальных людей значительно меньше. Ему нужен специалист, работающий непосредственно с ними.

— И это можно вылечить? — в груди расцветает надежда.

И Чимин тут же рушит её, когда качает головой.

— Понимаешь, это просто часть его. Я, прости, не знаю, как объяснить, мы всего две лекции уделили этой теме. Бисексуальных и гомосексуальных людей не лечат, им помогают... Научиться жить с этим? Совладать со своим зверем? Это то же самое, что лечить бету, чтобы сделать из неё альфу или омегу. Затея, заранее обречëнная на провал с неприятными последствиями вплоть до самоубийства.

— Чонгук, что, навсегда останется таким? — озвучивает страшную мысль Сокджин и встаёт рядом, чтобы взгляд Чимина был направлен на них двоих.

— С высокой вероятностью. Может, он однажды и влюбится в бету или альфу, только надеяться на это сильно не стоит. И ему, и себе хуже сделаете.

С каждой новой фразой Чимина Хосок всë глубже погружается в пучину бессилия. Что он сделал не так? Что упустил? Неужели на него так повлияло отсутствие в их жизни омеги-родителя? Вопросы сменяют друг друга, однако ни на один из них ответ так и не находится, и Хосок лишь стоит молча, глядя на пятно на стене — надо отмыть попробовать — и не имея ни малейшего понятия, как им дальше жить, пока Чимин что-то отвечает на тысячу вопросов Сокджина.

Его к такому не готовили. Он прочитал немало книг по воспитанию детей, подростков, и ни в одной, чëрт возьми, даже лучшей и рекомендованной специалистами, не было и слова написано про чëртову гомосексуальность, будь она неладна. Ни на одном родительском форуме, ни в одном разговоре, нигде, господи, никто не говорил об этом. Что ему делать? Что делать Чонгуку?

— Чимин, — он хрипло обрывает разговор. — Его жизни что-нибудь угрожает?

— Гомосексуальность...

— Перестань говорить это.

— Что?

— Не называй.

— Нет, Хосок, прости. Чем быстрее ты примешь, тем легче тебе будет. Гомосексуальность не болезнь, он не умирает, его мозг работает так же, как у среднестатистического человека. Если она и вызвана какими-то отклонениями, на его жизни это отразится не так сильно, — хоть как-то успокаивает. Хосок выдыхает. Зря, Чимин опять даëт повод для тревоги. — Но больше трети таких людей заканчивают жизнь самоубийством из-за непринятия со стороны близких, травли и ненависти к себе. Поэтому Чонгуку нужен специалист как можно скорее. И поэтому тебе нужно постараться смириться с мыслью, что твоего сына привлекают омеги.

— Ты сказал, есть вероятность, что он почувствует влечение и к бетам.

— Сказал.

— Если... Если подобрать подход...

— Нет.

— Нет?

— Не существует подходов. Не существует лечения. Ты можешь отдать все свои деньги тому, кто пообещает вылечить Чонгука, и в итоге разрушить его психику и жизнь. Я не знаю, в каком состоянии вы его забрали, но ты хочешь видеть его таким каждый день? — Хосок медленно качает головой. — Можно я скажу грубо?

— Говори.

— Либо ты учишься его принимать, либо через пару недель, месяцев, лет, десятилетий, не знаю, на сколько его хватит, будешь реветь на его похоронах. Блять, как же голова разболелась. Ты меня понял, хëн? Не поднимай тему, пока не будешь готов, и не тяни, иначе Чонгук решит, что ты игнорируешь.

— Как ты так легко принял?

— Я пьян, у меня болит голова, и год назад ребёнок, с которым мы провели один сеанс слишком поздно, выбросился из окна. Ты знаешь, каково это — открывать утром диалог и читать, почему сеанс, назначенный на двенадцать, нужно отменить? А я знаю. И перед моими глазами стоит статистика. Если я могу помочь, я помогаю, и мне плевать, как это рушит твою, мою, вашу картину мира. Нам придётся это принять и жить с осознанием, что Чонгука, блять, влечёт к омегам и он от этого хуже не становится.

Как жаль, что Хосок почти не пил.

Слова Чимина всё равно отрезвляют, потому что последнее, чего он хочет, — стать частью этой страшной статистики, про которую говорит Чимин.

По крайней мере, Хосок поклялся Чонгуку, а шестнадцать лет назад — поклялся Соëну, а потому — даже если окажется один-на-один против всего мира, никогда не примет чужую сторону. Даже если там мир, к которому он привык и в котором был уверен, а здесь то незнакомое слово, которое в голове произносить страшно, но с которым придётся ужиться.

Выбора нет.

Нет, выбор есть, и он выбирает живого ребёнка.