Дрожь. Пальцы мальчишки дрожали и цепенели от мысли, что часы утекают безвозвратно, не давая результатов. Ему катастрофически не хватало скорости. В какой-то момент мелодия становилась такой эмоциональной и быстрой, что руки замирали в растерянности либо сбивчиво ударяли по клавишам, что, как показала практика, в понимании Бельфегора было полным провалом. Он не справлялся. Он не справлялся и на третий, и на четвёртый день. На это время Принц уехал из города, чтобы не слушать режущие слух репетиции своего навязанного кохая, и Франу было страшно вообразить, что будет, когда тот вернётся. Он и так всё дольше засиживался за инструментом, попросту считая себя недостойным жить в комнате учителя. Разочарование. Юноша надеялся, что сенсей никогда не испытает эту эмоцию в отношении ученика, но уже почти подвёл его. Мукуро переоценил талант мальчишки – так тому казалось.

Подросток робко вошёл в комнату учителя, где коротал беспокойные ночи. Спина ныла от долгого сидения в одном положении, но это не волновало его. Стороннему наблюдателю могло показаться, что его вообще ничто не заботило, но отсутствующий взгляд и меланхолично-беззаботное выражение лица были лишь иллюзией. Фран вполне искренне хотел провалиться под два слоя пола и сквозь землю, да так, чтобы его ни за что и никогда не нашли, а в идеале – и вовсе забыли о его бренном существовании. Даже портрет Мукуро на стене, казалось, смотрел на него с немым укором. Юноша осторожно прилёг на самый краешек кровати и обхватил себя руками. Усталость накрыла его сознание своей тяжёлой когтистой лапой, и размышления в полудрёме перетекли в некоторое подобие сновидения: воспоминание яркое, как реальность, и болезненное, как любое уважающее себя хорошее воспоминание, неожиданно ставшее упрёком.

– Улыбайся, словно тебе и правда весело, Фран. Всегда, когда внешний мир пытается втоптать тебя в землю, ты должен держать голову гордо поднятой, – пальцы мужчины коснулись подбородка подростка и заставили его заглянуть в разноцветные глаза.

– Я не умею улыбаться, сенсей, – протянул юноша, встречая горящий взгляд наставника своим стеклянным и пустым. – И я не достиг ничего, чем мог бы гордиться.

– Оя, – протянул Рокудо самой опасной из своих интонаций, означавшей, что его ученик очень сильно ошибся в своих суждениях; тонкие губы изогнулись в приторной улыбке. – Ты знаком с понятием метафоры, Фран? Или мне надо отдельно объяснить тебе, что улыбка – по большей части состояние души? И когда я говорю тебе обманывать улыбкой, я имею в виду твою собственную душу, – мужчина принялся неторопливо расхаживать перед Франом. – Мой милый ученик, в музыкальном мире обстоятельства нередко складываются таким образом, что ты не сможешь найти опору нигде, кроме как внутри себя. Когда всё совсем плохо, улыбайся. Это может свести тебя с ума, но не даст пасть духом. Вымученная улыбка очаровывает Судьбу. Что до гордости... – Мукуро метнул к мальчишке пронзительный взгляд прищуренных глаз, а в голос закрались резковатые нотки, – То, что я трачу на тебя время, чтобы научить всему, что знаю, это не повод для гордости? А подняться так высоко, едва сбежав из приюта? Не разочаровывай меня, Фран.

Вспоминая интонации, с которыми сенсей говорил эти слова, видя как наяву его мимику и изящные жесты, юноша едва не улыбался от удовольствия. Всё-таки Рокудо Мукуро – удивительный человек, его действительно нельзя разочаровывать. Фран встал с кровати и поплёлся вниз, к фортепиано. Руки болели, пятая точка неприятно заныла от очередного соприкосновения с жёсткой скамьёй, но он не намерен и дальше страдать от "общения" с инструментом. Теперь он сам собирался с садистской улыбкой мучать пианино до победного конца.

Фран ошибался снова. Ошибался даже в тех местах, трудности с которыми, казалось, преодолел. Осталось два дня до проверки. Аппетит отшибло, сонливость игнорировалась. Когда пальцы не играли мелодию, юноша слышал её в своей голове, подобно галлюцинации, и хотел продолжать играть. Не мог остановиться. Ему казалось, что он немного сошёл с ума. Недостаток таланта компенсируется упорством – пианист вдолбил в подсознание эту истину за неимением прочих. Мукуро назвал бы его "милым глупым мальчиком" за эту мысль и объяснил бы ему, что талант зажат страхом; он бы сказал, что Фран сковал свои неидеальные пальцы пресловутым "должен". Но его не было рядом, а подросток уже начал делать глупости.