– Выглядишь паршиво, иши-ши, – со смешком и широкой улыбкой отметил Бельфегор по возвращении в особняк спустя неделю.

– Вижу, вам этот факт по душе, семпай. Таким довольным я вас ещё не видел.

– Конечно. Любая хорошая музыка требует больших жертв. Любопытно, во что ты вложил столько сил.

Фран не поднял к нему бледного осунувшегося лица, а большие малахитовые глаза, подчёркнутые заметными кругами, безучастно смотрели в пространство перед собой. Юноша пытался натянуть рукава тёмно-синей мешковатой кофты до кончиков пальцев, будто мёрз, но это был скорее воображаемый холод. Он смог сыграть композицию, выданную Принцем, без ошибок, но не испытывал от этого никакой радости. Он не мог позволить себе расслабиться, пока не получит мнение семпая о результатах своей работы.

Чтобы подросток почувствовал всю важность происходящего, Бельфегор позвал на "представление" и организатора концерта, которому намеревался продемонстрировать необходимость убрать из программы их с Франом совместный номер. Принц предпочёл бы не выступать вовсе, чем опозориться рядом с бездарным мальчишкой на сцене.

Скуало и сам не горел желанием выпускать на большую сцену дебютанта, но то, что он услышал, заставило его изменить своё мнение в корне. Он даже поаплодировал с довольным оскалом, когда мальчишка закончил.

– Врой! О тличная работа, Фран, – звучно похвалил он и повернулся к Принцу. – Ты же передумал, правда, Бел?

– Шутишь? – с кривоватой улыбкой пошипел тот и обратился уже к мальчишке. – Ты знаешь, почему люди ходят на концерты, Фран? Им нужны эмоции. Душа музыканта, его чувства. Музыка должна литься через сердце. А ты... Просто извратил этот факт. Я впервые слышу музыку, играемую живым человеком безэмоциональнее, чем бездушной шарманкой. – Бельфегор на мгновение сжал губы в тонкую линию и продолжил уже капризно-пренебрежительным тоном, – Выступления не будет. Это совершенно безнадёжно.

Юноша впал в оцепенение. Сначала он несколько долгих секунд ничего не понимал, а потом его осенило. Он понял в этот момент всё, абсолютно всё, чего ему не хватало во время подготовки, – пришедшее воспоминание насквозь пронзило сознание и мысли, – но... возможность упущена. Принц раздражённо тряхнул рукой, будто к ней прилипло что-то мерзкое, и хлопнул дверью.

– Прошу вас, Скуало, – Фран встрепенулся, подошёл почти вплотную к мужчине и, сжимая обе руки в кулаки, посмотрел ему в глаза. – Дайте мне ещё день. Ещё один день, я убежу его, что могу играть так, как ему понравится.

– Вро-ой... Не думаю, что ты, пацан, сможешь что-то сделать. Бел упрям. Ты хорошо играешь, но твоё время ещё не пришло, – Скуало по-дружески похлопал подростка по плечу и направился к выходу. – До завтрашнего вечера, больше ждать не могу.

– Спасибо. Этого достаточно, – кивнул подросток и, присев обратно на скамью, ласково прошёлся кончиками пальцев по клавишам пианино.

В уголках его губ залегла печальная полуулыбка. Его так шокировала ответственность, свалившаяся на его хрупкие угловатые плечи, что он посмел забыть, как сильно любит музыку; как по-особому клавиши отзываются на чувственные прикосновения пальцев; как сбивается дыхание от звуков любимой композиции, извлекаемой из инструмента вдохновлёнными ею же руками; как мурашки бегут по пояснице и между лопатками, отражая охватывающий душу шальной восторг от безупречно сыгранного и распробованного слуховыми рецепторами отрывка.

Он был совсем юн, когда сенсей назначил ему встречу в театре после генеральной репетиции кружка актёрского мастерства, в котором тот преподавал. Фран помнил этот просторный зал, будто всё произошло только вчера. Мукуро сидел за роялем на сцене и играл, пока его ученик, робея, опасаясь даже дышать, поднимался по ступеням и пробирался между рядами к сцене. Учителя не было тогда в той комнате, во всяком случае, сознание его совершенно точно отсутствовало и порхало где-то в другой вселенной. Оно кричало от боли. Оно пело о ней через чёрно-белые безжизненные клавиши и каждым звуком понемногу разбивало неокрепшее сердце, с последним аккордом собрав все осколки воедино и заставив сиять ярче.

– Лучшие пианисты, Фран, рвут на ноты собственную душу, – проговорил Рокудо мягким, слегка усталым голосом, не оборачиваясь к своему подопечному. – Суть не в том, чтобы успеть нажать нужную клавишу в нужное время. Важнее всего, чтобы у слушателя дыхание сбивалось одновременно с твоим.

– Я никогда так не смогу, сенсей, – потупил взгляд мальчик.

– Оя-оя, откуда столько пессимизма, мой милый ученик? – со смешливыми нотками в голосе поинтересовался мужчина и встал лицом к подростку. – Ты обещал мне стать хорошим пианистом, помнишь?

– Помню, – прошептал одними губами уже повзрослевший юноша, сидящий за фортепиано в пустом зале.

Фран не знал, сколько просидел здесь, пока думал. В его голове, подобно реалистичной галлюцинации, вновь играла партия Мукуро. Подросток ругал себя за то, что не разглядел вложенные в неё чувства, что не ощутил, как сильно эти эмоции подходят ему. Учитель знал, что именно эту композицию его ученик сможет сыграть сердцем абсолютно искренне, только вот "запамятовал" сказать об этом. Было так горько... Как любое запоздавшее осознание. Партия Мукуро, порывистая и отчаянная, превратилась в играющую в глубине души мелодию, ставшую своего рода саундтрэком к каждому движению Франа, решившего усилить свою музыку колонками и микрофоном, дабы заставить Бельфегора выслушать его снова.

Безупречный слух Принца улавливал каждый звук, издаваемый фортепиано, даже когда тот находился на другом этаже и в самой дальней от источника звуков комнате. Но то, что он услышал сейчас, заставило его подпрыгнуть в постели и мигом вскочить на ноги. Да что этот мальчишка себе позволяет?! Бел достал из ящика тумбочки скрипичную струну и намотал на пальцы. Сжав руку в кулак, он ощутил лёгкую боль в перетянутой коже, и это немного успокаивало взбеленившееся сознание. Блондин быстро спустился по лестнице, на ходу накинув поверх спальной одежды халат, и ворвался в комнату с фортепиано размашистым шагом, тут же раздражённо выдернув вилку микрофона из розетки.

– Какого чёрта ты делаешь, идиот?! – воскликнул Бельфегор.

Ответа не последовало. Фран с отчаянием, но мягко жал на клавиши и продолжал играть, не изменившись в лице и не сбившись ни от внезапного включения техники, ни от пугающе ожесточённого голоса. Больше всего истеричному скрипачу сейчас хотелось до крови перетянуть тощую хрупкую шею струной, но он не мог пошевелиться – такое чувство, что мальчишка сошёл с ума, и это безумие парализовало Бельфегора. Доиграв мелодию до конца, Фран сделал небольшую паузу и начал сначала, ещё эмоциональнее. Принц слышал его сбитое дыхание, учащённое биение сердца и идеальную, леденящую кровь музыку. Он улыбался. Ему хотелось подыграть, но за неимением с собой скрипки он просто стоял и восторженно смеялся тихим шипящим смехом, стягивая струной собственную руку. Доиграв мелодию во второй раз, юноша опустил руки на колени и прикрыл глаза, пытаясь унять прерывистое дыхание.

– Иши-ши-ши, прекрасно... – выдохнул Бел до пошлого томно и, в один миг оказавшись за спиной подростка, стянул его горло струной; с наслаждением проследил, как та едва не до крови врезается в бледную кожу. – Завтра в девять в этом зале. И послезавтра. И каждый день. Не вздумай потерять это настроение. Не смей.

Ещё немного натянув струну, Принц отпустил Франа так же быстро, как и поймал, и исчез столь же тихо, как появился, оставив растерянного подростка шумно вдыхать воздух и потирать красную линию у себя на шее. Молодой пианист получил шанс. Шанс, который он не упустит.