Шла вторая неделя репетиций Бельфегора и Франа. Юноша ни за что бы не подумал, что это будет так тяжело, когда самая, казалось, сложная часть уже пройдена. Принц играл долго, страстно, до полного изнеможения, и юноша старался поспевать за ним, соответствовать, не сбивать восторженный настрой, но он не всегда справлялся. А скрипач не придерживался рамок. Он наказывал болью.

Не один смычок был сломан о руки пианиста, которые блондин считал недостаточно проворными, если тот начинал допускать неточности спустя несколько часов занятий. Репетиции были направлены на синхронизацию мелодий, и Фран должен был научиться подстраиваться под настроение и темп скрипки. Бельфегор не ругал его за отставание или опережение, лишь поджимал губы и начинал сначала. Однако даже малейшая ошибка по части пианино вызывала у скрипача неконтролируемые всплески агрессии. Когда стало ясно, что спустя несколько ударов по рукам юноша просто не сможет играть, Бел начал бить смычком по шее чуть ниже затылка. Фран ухмылялся, отпускал колкости, иногда просто улыбался одними уголками губ, почти незаметно, но так, что Принц не мог и не хотел бить дерзкого мальчишку и дальше. Скрипач не мог отрицать того факта, что был неправ. Ученик Мукуро не был полноценной заменой своего наставника, но он старался, упрямился и в конце концов справлялся. С вымученной улыбкой в сердце. С болезненным отчаянием в музыке.

Дни утекали неуловимо быстро, и подросток начал подозревать, что его семпай никогда не будет доволен.

– Идиот! – очередной удар смычком прошёлся тупой болью по давно посиневшим от гематом кистям рук пианиста. – Как можно прямо перед концертом лажать в таком месте?!

Фран болезненно простонал. Когда же это уже кончится... Эта боль пробирала чуть ли не до слёз, но и они никак не желали пролиться. Оставалось неприятное, грызущее изнутри чувство, вызывающее вымученную улыбку.

Улыбнись, словно тебе правда весело.

Он не сомневался, что завтра всё получится, даже если Бельфегор в это не верит.