Октябрь выдался довольно солнечным, чем вполне мог бы удивить даже страдающих недосыпом студентов, будь у них хоть какое-то желание расстраиваться или радоваться из-за погоды. Учёба захватила ребят настолько крепко, что им теперь некогда было встретиться даже на обеденном перерыве. Во всяком случае, Эмералд с удивлением обнаружил, что он не видел Хроме уже три дня, а сегодня, когда увидел, она попросила их о встрече в “Smart Apple”, потому что на перерыве ей снова надо было доделывать домашнее задание в компании более сведущих одногруппников. Юноше оставалось радоваться лишь тому, что он учится с Хаято в одной группе и хоть с тем удаётся пересекаться чаще. Из аудитории в аудиторию они почти всегда ходили вместе, даже если приходилось чуть опоздать из-за внезапно одолевшего Гокудеру желания покурить. Фран боялся потерять друзей из-за усложнившейся учёбы, действительно боялся. Он ожидал испытаний, ожидал, что будут трудности, но вот такая вот естественная изоляция, попытки противостоять которой лишены здравого смысла, навевала ощущение безысходности. Однако стоило им собраться всем вместе, он понимал, что пока ничего не изменилось, и это прекрасно.

В этот раз они собрались за одним из столиков на четверых. Хаято выглядел взвинченным, Хроме – усталой и вымотанной, а если присмотреться, то ещё и заплаканной, и только Фран остался абсолютно таким же равнодушным ко всему сущему, только тени под глазами стали чуть глубже, заметнее и красочнее.

– Хроме, что-то случилось? – спросил Хаято прежде, чем Фран вышел из своей задумчивости и осознал, что девушка, наверное, попросила о встрече неспроста.

– Да. Но мне, на самом деле, просто хотелось побыть с вами, так легче переживать всё, – Наги неуверенно улыбнулась, на самом деле не особо надеясь, что Гокудеру устроит её ответ.

– Нет, так не пойдёт. Рассказывай. Ты же мои бредни про Бела слушала, пора бы и мне ответить тебе тем же.

Докуро не хотела с ним спорить, ей действительно нужно было высказаться. Она не то вопросительно, не то виновато взглянула на Франа, и тот тут же проговорил:

– Я не против задушевных бесед.

Девушка вздохнула и сбивчиво, едва сдерживая слёзы рассказала о ночном визите Мукуро, который разбил все её надежды и посоветовал посмотреть по сторонам. Она с удивлением обнаружила, что слёзы уже не рвались наружу, хотя глаза и оставались на мокром месте. Что ж, и то хлеб. Не совсем хлеб, конечно, но за слёзы перед парнями было бы стыдно.

– Вот мудак! – высказался Хаято, несильно ударив кулаком по столу. – Только и знает, как на других ответственность сваливать!

Хроме стало неловко, что она выставила лидера банды в столь нелицеприятном свете, но у неё не было моральных сил как-то его оправдать. Ей действительно было очень больно и обидно, но добивал её факт, который она не стала озвучивать, потому что парни не оценили бы столь нелогичное и, в их глазах, необоснованное предположение. Она понимала, что Рокудо вполне однозначно подтолкнул её к Хибари. Подтолкнул, как маленькую несмышлёную девочку. Дело в том, что Мукуро наверняка знал о её не совсем однозначном влечении к ответственному за дисциплину японцу, и если сама она сомневалась в своей симпатии, то парень со своей стороны считал её вполне себе свершившейся истиной. Это чертовски раздражало, но Наги уже знала, что в долгосрочной перспективе он окажется прав. Никто из членов банды Кокуе-Лэнда не знал, это их собственное самовнушение, влияние лидера на ситуацию или его интуиция, но факт этот пугал и настораживал. Сама Докуро предполагала нечто среднее и чувствовала себя в этой ситуации подневольной и зажатой тисками обстоятельств.

Обстановку, едва не накалившуюся до очередной попытки Гокудеры громогласно высказаться, разрядил Фран, вытащивший на стол пачку фотографий с вечеринки в школе. Он всё время забывал показать их друзьям, а тут, под шумок, как-то всё само собой и вспомнилось.

– Ого! – тихо воскликнула Хроме. – Киоко и Хару так мило вышли. Ох… А М.М. такая…

– Да дерзкая, как всегда. Кажется, сейчас с разворота ногой в камеру даст, – проворчал Хаято.

– Ты преувеличиваешь, Гокудера-кун, – Наги посмотрела на блондина укоризненным взглядом, но тут же тепло улыбнулась и протянула другое фото. – А вот ты.

– Хроме, скажи, почему у тебя такое странное прозвище? – вдруг повторил давний вопрос Фран, неожиданно даже для себя. – Я же уже имею право стать посвящённым?

– Да… – Докуро взволнованно разложила фотографии на столе и, подумав с пару секунд, начала рассказывать. – Мы с Мукуро встретились, когда мне было тринадцать, ему – пятнадцать. Они с и Чикусой только-только сбежали из приюта, а я… я… кхм, росла в неблагополучной семье. В тот день мы с мамой возвращались из магазина на машине и попали в аварию. Она была пьяна, как всегда, и не успела среагировать. У меня тогда многие внутренние органы пострадали, и я потеряла много крови и глаз, – девушка указала на чёрную повязку с черепом, которую носила на правом глазу. – Маму могли спасти, если бы я не выдержала. Отец винил в катастрофе меня и говорил, что лучше бы я умерла. – Наги всхлипнула, что особо громко прозвучало в воцарившейся тишине. – Вылечить меня толком не могли, донорскую почку и печень не давали в таком состоянии… и я приносила слишком много проблем. Если бы я умерла, все они решились бы – так отец говорил. Мукуро был в больнице в тот день, хотел сдать кровь как донор, и услышал это. Он спас меня, добыл мне донорскую почку. Я не знаю, как. Он буквально вытащил меня с того света. Я всю жизнь буду ему обязана. Так вот… После этого я заметила, что моя фамилия – анаграмма букв его фамилии, как будто это судьба такая, и мне оставалось сделать то же самое с именем, а потом облагородить звучание. Так и получилось.

Фран долго молчал – даже Гокудере, который уже слышал эту историю, было тяжело её переваривать. Однако Эмералд не выглядел поражённым, он даже особо задумчивым не выглядел. Он скорее оценивал, а может, даже критиковал эту ситуацию по своим стандартам. Ему действительно не нравилось, что Хроме считает себя вечно обязанной Рокудо. В конце концов, это его личное решение – спасти её и опекать.

– Это глупо, так превозносить человека, – наконец, проговорил он. – Тебе потому и больно сейчас, что вы преисполнены ожиданий в отношении друг друга. Зачем всё так усложнять?

К концу своей реплики парень осознал, что язык следовало придержать за зубами, да было уже поздно – Хаято был готов вступиться за Хроме, а та, в свою очередь, намеревалась объясняться и защищать свою позицию. Однако в этот дивный день то ли Юпитер был в Марсе, то ли счастливый билетик, съеденный десять лет назад, сработал, то ли Фортуна решила порадовать, но нотация была прервана внезапно возникшей аномалией, имя которой…

– Ламбо, стой! Ты куда? ЛАМБО!

– Я не хочу больше сидеть в этой скучной комнате, глупый Тсуна! – вопил выскочивший из служебного помещения вихрь.

За ним вылетел и сам Савада, который пытался это самое стихийное бедствие по имени Ламбо Бовино локализовать до приемлемых масштабов, с чем тот явно не был согласен. Мальчишка сразу ринулся к Наги и спрятался у неё в ногах.

– Хроме, спрячь меня от мерзкого Тсуны, он мне надоел, – пронудил он.

– Но Ламбо, Тсуна хороший, он старается заботиться о тебе, – назидательно, но мягко проговорила девушка.

– Ничего он не старается! – завопил мальчик. – Он только ноет, что ему некогда со мной играть!

– Хроме, не знаешь, Киоко и Хару сегодня заглянут? – устало спросил у Наги Савада, надеясь на небольшую передышку.

– Вряд ли, сегодня у них курсы допоздна, – покачала головой та.

Тсунаёши вздохнул и принялся снова бегать за Ламбо, понимая, что помощи ждать неоткуда. Этого мальчишку в своё время отдали Нане на "присмотреть, пока родители в отпуске", но эти самые родители так и не вернулись за ним. Киоко и Хару хорошо ладили с детьми и помогали парню иногда, только вот свободны они были далеко не всегда, а в середине семестра учёба захватила всех. Теперь Саваде приходилось отдуваться в одиночку.

Ребята предпочли забыть предмет едва не состоявшегося конфликта и продолжили болтать уже ни о чём. Они искренне не хотели заострять внимание на том, что бессмысленно обсуждать, покуда каждый видит проблему только со своей позиции, а для рассмотрения её с других точек зрения не хватало откровенности. Это все равно что смотреть на треугольную пирамиду с разноцветными гранями со своей стороны и утверждать, что она вся одноцветная, – никакой объективности, лишь пустой конфликт. И всё же, исход разговора, каковым он оказался впоследствии, застал Франа врасплох. Он и сам искал предлог пригласить друга в гости, да как-то несподручно было, а тут случилось внезапное: "А ты фото сам печатаешь? Покажешь?".

Конечно, покажет. Глупо было бы не показать. Фран уже и не помнил, когда у него в последний раз были в гости. Как хорошо, что тот раз всё же не был последним!

В момент, когда Гокудера зашёл к нему в спальню, юноша осознал, как это хорошо и правильно – слушаться бабулю, которая требует: "Уберись уже у себя в комнате, лягушка с ушами!". Она, конечно, не совсем так говорит, но намекает именно на это, Эмералд всегда так думал, а посему не упускал шанс перестать быть этим мистическим зверем, да и кто бы стал? И именно поэтому в комнате царил слегка творческий порядок, даже кровать была почти застелена.

Хаято потерянным взглядом прошёлся по матрасу, лежащему прямо на полу; по старому обшарпанному столу, на котором, словно пришелец из иной эпохи, стоял вполне современный ноутбук; по стене, обклеенной самыми разными фотографиями; по комоду с граммофоном и книжной полке, один ряд которой был занят пластинками; по старинному безвкусному гардеробу, обклеенному вырезками из старых газет и чьих-то нотных тетрадей.

– Не думай, старые вещи не мания и не пунктик, это просто выращенная необходимостью симпатия, – пояснил Фран. – Вот этот шкаф, например, – юноша кивнул в сторону гардероба, – я прекрасно знаю, что у меня есть только этот шкаф, и ничего другого мне не светит. Пришлось полюбить. Стерпится-слюбится, как говорится.

– Я разве высказал мысли вслух? – буркнул блондин.

– А зачем? У тебя все вопросы на лице написаны.

Эмералд пожал плечами и швырнул рюкзак к стене. Его гость сделал то же самое. Чувствовать себя как дома не получалось у обоих. Хаято разглядывал фотографии. Все они были разные по настроению, все разнились: на некоторых были не люди, а пейзажи или вещи на фоне интерьеров.

– А что это за места? Вроде, ничего особенного, – спросил Гокудера, указывая на обыденные, в общем-то, фото.

– А люди?

– А что люди? – не понял блондин, наблюдая за Франом, устанавливающим граммофонную иглу на пластинку.

– Пейзажи, перемежающие фото людей, должны наводить на мысль, что люди – тоже вполне себе места, если с правильной стороны посмотреть. Мне эта мысль пришла, когда я наблюдал череду кадров на плёнке.

– Поясни, – нахмурился блондин.

– Люди во многом похожи на места: дома, кафе, площади, парки. Места, в которые хочется регулярно ходить или места, в которые непременно хочется вернуться. Некоторые вызывают страх тем, что в них заглянешь и захочешь остаться, а тебя вышвырнут. Некоторые хочется обходить стороной, а в некоторых чувствуешь себя как дома, – юноша пожал плечами. – Я мог бы продолжить, но, думаю, ты и так понял.

Гокудера кивнул, а Фран взял фотоаппарат и открыл, как показалось гостю, дверь в стене. Дело в том, что тесная светонепроницаемая гипсокартонная каморка сделана здесь настолько давно, что обросла уже не одним слоем обоев – фотографией увлекался и покойный дед Эмералда, он-то её здесь и сколотил. Для его внука место это стало очень ценным и почётным, ничего загадочнее и важнее у мальчишки не было – так ему, во всяком случае, казалось. Вещи – да. Но не места. Даже если под местами подразумевать людей. Особенно если подразумевать людей. Хаято прошёл вслед за хозяином помещения с неким благоговейным трепетом, который можно было бы спутать с неловкостью, если не брать в расчёт гордо расправленные плечи. В тесном помещении ютилось столько аппаратуры, что даже просто стоять рядом там было очень проблематично. Фран положил фотоаппарат на небольшой столик и прикрыл дверь – стало ещё и темно, хоть глаз выколи.

– И как ты собираешься показывать мне процесс? – поинтересовался сквозящий раздражением голос Хаято.

– На ощупь, – решительно ответил протиснувшийся между ним и столом Фран, который тут же положил одну руку приятеля поверх своей ладони с внешней стороны, другую тот догадался положить так же.

Оба смутились, но если Эмералд сумел никак этого не показать и принялся возиться с фотоаппаратом, то блондин как-то притих от смущения и попытался хотя бы не напортачить – пальцы не слушались его, а мозг пытался взорваться от творящегося там хаоса. То, что происходило сейчас в абсолютно тёмной комнате, казалось даже больше, чем просто объятием. При этом фотограф вёл себя совершенно естественно, и Хаято не понимал, как ему реагировать. Он честно пытался сосредоточиться на лекции. В какой-то момент это даже получилось.

– Вот, вставляешь в катушку плёнку так, чтобы хвостик остался, – вещал его невозмутимый товарищ. – Чувствуешь? Эй… Ты мне там что, киваешь? Помнишь, что я тебя не вижу?

– Да помню я! – буркнул блондин.

– Ты плёнку пальцами не нашёл. Думаешь, я не замечу? Ну-ка не халтурить!

Хаято пришлось прочувствовать все этапы проявления плёнки в деталях, потому что в этом деле его обычно равнодушный ко всему друг был неумолим. Блондин готов был поклясться, что к концу лекции уже в точности знал проявочный бачок для плёнки на ощупь. Когда плёнка была надёжно спрятана туда, Гокудеру ждал новый шок: внезапно включившаяся лампа какого-то безумно красного цвета. Всё вокруг стало красным, даже аквамаринового цвета волосы Франа, и это пришлось как нельзя кстати, чтобы скрыть смущение, окрасившее румянцем щёки обоих. Теперь всё было гораздо интереснее. Заливка плёнки реагентами, промывка, взбалтывание их в бачке с плёнкой через разные промежутки времени и, конечно же, размеренные рассказы Эмералда по матчасти и физике-химии процессов.

Потом плёнке полагалось сохнуть, а это означало очередное испытание для Гокудеры: мадам Эмералд и её гостеприимство. А выражалось это дивное качество пухленькой старушки в нескольких тарелках пирожков и печенья, а также вкуснейшем чае с мятой. Вопрос гостя дома о том, как его флегматичный друг умудряется оставаться таким неприлично тощим, отпал сам собой, когда пришлось выслушать очередную трогающую за сердце речь бабули о том, как хорошо, что хоть кому-то её стряпня приходится по вкусу. Фран мужественно молчал и дул на горячий чай. Видно было, что это уже не первый случай, и парень познал особый бытовой дзен, позволяющий даже не пытаться оспорить предъявляемые ему обвинения.

После обеда были домашние задания и вынужденная для Хаято возня с адской компьютерной программой, которая, как утверждал Эмералд, представляет из себя одну сплошную жопу, абстрактную и нечеловеческую. К моменту завершения этого познавательного процесса блондин уже забыл, что вообще делает в этом доме. Печать фотографий оказалась, таким образом, весьма приятной неожиданностью. Проецирование кадров плёнки на фотобумагу, обсуждение запечатлённых моментов, доносящаяся от граммофона музыка, красный свет, который делал их обоих какими-то особенными, словно не из этого мира, – всё казалось волшебным и запоминалось. Фран даже улыбнулся один раз, если, конечно, его приятелю не показалось. Снимки ещё не высохли и висели, пришпиленные прищепками к верёвке в коморке, когда Гокудера вышел из дома друга и принялся изучать трофейную плёнку – напоминание о дне, когда что-то у него внутри окончательно и бесповоротно перевернулось. Он сам этого не чувствовал и не понимал, но сомнений не было: плёнка – это важно. И дело даже не в том, что они оба касались её и друг друга в абсолютной темноте. Конечно, не в этом. Конечно.

* * *

Хибари Кёя, покончивший с делами сильно позже обычного, зашёл проверить кабинет студсовета перед закрытием и, к его мимолётному удивлению, слегка припорошенному страхом, увидел на фоне окна силуэт. Ему потребовалась всего секунда, чтобы опознать обладателя силуэта, но секунда эта показалась ужасно долгой.

– Чего тебе, Мукуро? – буркнул он, не заходя в кабинет и не потрудившись даже включить свет.

Силуэт развернулся к нему с привычно раздражающей вальяжностью.

– Моё соперничество с Бьякураном выходит на новый уровень, – парень подошёл к Кёе вплотную и пронзительно на него посмотрел. – Пришло время вернуть мне долг.

– Мне повторить свой вопрос? – холодно поинтересовался ответственный за дисциплину парень, всё сильнее закипая от медлительности Рокудо и унизительности своего положения. – Я и так уже позволил тебе устраивать твой нелепый балаган в этих стенах.

– Присмотри за Хроме, если меня по какой-то причине не окажется рядом с ней в нужный момент, – вкрадчивым, по-актёрски поставленным разборчивым шёпотом попросил тот и вышел из кабинета.

Парень едва заметно кивнул. Он не понимал, на кой лидеру банды Кокуе-Лэнда сдалось просить о подобном. Зато он знал, что не бросил бы эту девчонку и безо всяких расфуфыренных просьб. Позже он непременно это обдумает.

– Если бы я запер тебя здесь, не проверив кабинет, ты бы потерял лицо, стуча в дверь в надежде, что я тебя выпущу, – равнодушно бросил ему вслед Кёя.

– Если бы ты не проверил кабинет перед закрытием, первой рухнула бы твоя репутация безупречного блюстителя порядка, – не оборачиваясь, парировал Рокудо, на самом деле рассчитывавший на этот самый перфекционизм Хибари изначально.

– Когда-нибудь я всё же загрызу тебя до смерти, – сквозь стиснутые зубы констатировал Кёя.

– Непременно, – в голосе Мукуро сквозила насмешка.

Они разошлись, так больше и не взглянув друг на друга. Лидер банды Кокуе-Лэнда был напряжён и полностью погружён в мысли о предстоящей конференции по прикладной математике, где он намеревался впервые выступить открытым противником Джессо. Он должен был найти изъяны, что угодно, за что можно зацепить безупречного парня. Пришло время начинать войну и беречь близких.