У Франа День рождения. И это не ново, когда друзей этот праздник радует больше, чем самого именинника. Только вот, Фран пролежал в коме уже месяц, и при прямых вопросах "есть ли шанс?" медсёстры виновато опускали глаза, прежде чем улыбнуться и сказать: "Он так молод. Конечно, он ещё может выкарабкаться".

В тот день в палате у Франа стояли цветы и лежали подарки: непортящиеся сладости, пара номеров научного журнала за время его отсутствия, пара виниловых пластинок, которых друзья не нашли у него в коллекции, старые и обшарпанные учебники по рисованию.

На опустевшей пару дней назад кровати миссис Эмералд сидел Гокудера и смотрел на бледное лицо, скрытое за кислородной маской, потом на свои руки и снова на это уже такое родное лицо. В кармане драных джинсов бряцали ключи от дома Эмералдов, за которым он пообещал присматривать, пока Фран не очнётся – кажется, неделю назад, когда бабушка ещё была жива. Хаято был измучен дурными снами и преисполнен надеждой, что именно сегодня его друг откроет глаза. Каждый день его сны будто бы приближали пробуждение Франа, и от этого он каждый день чувствовал себя обманутым. Хроме беспокоилась, что парень помешался, и даже если их зеленоволосый друг проснётся, не сможет выдержать тех ожиданий, что взвалил на него Гокудера. Гокудера считал, что будет просто счастлив, и ничего другого ему не будет нужно.

Приборы больше не пищали – пульс шагал ровно уже пару недель, – повязки частично сняли, и всё отчётливее казалось, что Фран просто спит. В кабинет вошла Хроме, кивнула Хаято и села на край кровати, взяла Эмералда за руку.

– Думаешь, это правильно, что мы не можем его отпустить? – тихо проговорила она, не отводя глаз от бледного лица.

– Конечно! – сжал кулак Гокудера. – Это не какие-то пустые традиции! Я много книг прочёл, где сказано, что человек чувствует, что его ждут. Это облегчает его возвращение.

Хроме закрыла глаза, и по её щеке скатилась слеза. Они оба знали, что у парня осталась пара недель, чтобы очнуться. Но девушка не знала, каким тяжёлым выдался месяц у её друга.

Гокудера действительно помешался на идее вернуть Франа во что бы то ни стало и проживал каждый день так, будто тот вот-вот очнётся. Он часто оставался ночевать в доме Эмералдов: убирался, готовился к зачётам и экзаменам за тем же столом, что и Фран раньше, перебирал и включал пластинки, читал книги с его книжной полки, а главное – проваливался в сон в его постели. Потом приходил в больницу и рассказывал о делах в университете и о том, как плохо без напарника на химии и подготовительных по матану. Рассказал даже, как сдал лабу, которую они вместе завалили в самом начале их общения. Парень уже не замечал, что остальные события, связанные с Хроме и её компанией проходят мимо него. Он толком не знал, как у неё дела, держится ли она, готова ли к сессии, а она не хотела терзать его рассказами про Хибари, Кена и Чикусу, разбитое состояние Мукуро – чтобы не сделать ещё хуже. Горе сделало Хаято слепым и глухим к чужим чувствам, он остался способен только ждать, верить и надеяться.

Когда Хроме ушла, парень достал учебники и принялся за сегодняшний учебный план, сидя на полу у окна. Сегодня он не хотел уходить вовсе. Когда время начало подбираться к окончанию часов приёма, он вдруг услышал голос, который ни с чьим больше не перепутать:

– Кажется, мы потеряли из жизни не одного человека, а, Гокудера-кун?

Хаято поднял резкий взгляд и увидел в дверях Мукуро. Тот прошёл в палату и остановился рядом с постелью Эмералда. Скользнув взглядом по его лицу, Рокудо скрестил руки и встретил пронзительный взгляд Хаято своим чуть ядовитым.

– Какого хрена ты тут забыл?

– Пришёл тебя проведать.

– Тут лежит человек, который пострадал от твоих игр с Мельфиоре посильнее, чем я.

– Ку-фу-фу, кто знает. Мне жаль, что Фран пострадал, я и сам виню себя в этом. Но не об этом сейчас нужно беспокоиться.

– Да?! А о чём, не просветишь? – рыкнул Хаято, откладывая книгу, и встал с пола.

– О живых, – Рокуда хмыкнул. – Ты же не в курсе, что происходит с единственной твоей подругой, да?

– Хроме переживает, как и я. Что тут непонятного?!

– Ты ещё больший эгоист, чем я, ку-фу-фу. И в её, и в твоей жизни есть кое-кто помимо Франа. И эта жизнь продолжается, независимо от того, видишь ты это или нет.

– Наверное, очень легко закрыть глаза на то, что тебе неприятно, и отвлечься на другое, – огрызнулся Гокудера.

– О, я думаю, гораздо проще зациклиться на беде и ни о ком больше не думать, тебя даже осудить никто толком не сможет. Но мне пришлось повзрослеть и начать думать, как позаботиться об остальных, – Рокудо достал из кармана перевязанную ленточкой старую губную гармошку и положил на тумбочку рядом с другими подарками. – Если вдруг поймёшь сегодня, что ты не один в своём мире, приходи в бар Нишизоно после девяти – я планирую выпить за здоровье Франа, за упокой некоторых идей, да и мало ли за что ещё.

Рокудо развернулся и ушёл из палаты прежде, чем Гокудера собрался с мыслями что-то съязвить.

* * *

М.М. готовилась к репетиции очередного представления в университетской гримёрке и пыталась хоть как-то зашнуровать корсет без посторонней помощи – никто больше не смог прийти сегодня, чего раньше за ними не водилось: ни Кен с Чикусой, ни Хроме. А Мукуро снова опаздывал, чего за ним не водилось вообще никогда. Придёт ли он вообще? Ей было даже немного страшно, что он придёт – она не знала, как рассказать ему о своей неудавшейся омерзительной афере.

Но Рокудо пришёл. Молча подошёл, отстранил руки девушки от завязок и принялся затягивать их сам.

– Опаздываешь, – М.М. взглянула на него через зеркало, и её дыхание сбилось. Нужно сказать ему сегодня, а у него по-прежнему разбитый от бессонницы вид, поблёкший взгляд, но неизменно лукавая полу-улыбка.

– Раньше в моём расписании не было полумёртвого мальчишки, которого стоит навестить хотя бы в день рождения. Наверное, стоит внести некоторые изменения в план, чтобы больше не опаздывать, – Мукуро усмехнулся и закрепил завязки.

– Ты не должен себя винить, – девушка повернулась к нему и заглянула в разноцветные глаза. – Пока есть Мельфиоре, такое может случиться с каждым.

– Ты знаешь, что это не так. Не нужно меня переубеждать, М.М., у меня было достаточно времени всё осмыслить, – Рокудо положил ладони девушке на плечи. – Ты же выучила танго, да?

Парень достал мобильный, включил музыку и положил девайс на стол. М.М. легко приняла правильное положение для танца в его руках, и он повёл её, не сдерживаясь, касаясь её страстно и развязно, но ни на миг не выходя из ритма.

– В гримёрке тесновато для танцев, не находишь? – спросила девушка, и Мукуро тут же развернул её спиной к себе, провёл ладонями по бёдрам и посмотрел ей в глаза через зеркало.

У М.М. сбилось дыхание, она смотрела в зеркало с надеждой и непониманием одновременно. Рокудо не был отстранён, как это ему свойственно, зашёл за свою грань – она ощущала его желание и страсть.

– Похоже, этот танец не для сцены? – голос М.М. подрагивал.

– Только если ты этого хочешь.

Девушка развернулась к Мукуро лицом и, заглянув в разноцветные глаза, вовлекла его в самый жаркий поцелуй в своей жизни. Парень усадил её на гримировальный столик, не разрывая касания губ, и принялся развязывать завязки её корсета с диким нетерпением. Целуя её в шею, за ухом, в плечи и ключицы, он тихо проговорил:

– Знал, что развязывать их гораздо приятнее.

М.М. не думала о том, что именно сегодня на ней нет чулков, красивого макияжа, и вообще она не идеальна. Как будто страсть Мукуро прорвала дамбу и залила всё, сбив все шероховатости на своём пути. Она думала, что его страсть – огонь, но нет, это вода, которой хочется упиваться, в которой хочется утопиться, которая заполняет лёгкие, и невозможно нормально дышать. Девушка потерялась в этом потоке, она так долго ждала этого момента, но детали ускользали от неё: как она аккуратно стаскивала его перчатки, как они оба оказались без одежды, насколько громко она стонала, когда он вошёл в неё, как изгибалось от оргазма её тело в его руках. Но каждое ощущение, каждый поцелуй и прикосновение она впитала кожей и сердцем. Она так долго этого ждала.

В истоме, взмокший, измождённый, Мукуро всё же легко подхватил обнажённую девушку на руки и отнёс на тесный ветхий диванчик, где лёг вместе с ней, прижал к себе и продолжил легко поглаживать губами её шею и плечи.

– М.М., ты снова напряглась. В чём дело?

– Ты говорил, что не можешь быть со мной... из-за репутации.

– Я вышел из игры. Это всё больше не важно. Есть только близкие люди и мои собственные стремления.

– Поэтому ты отпустил их, да? – вздохнула от осознания М.М. и полуобернулась к парню. – Кена и Чикусу.

– Не совсем. Мне нужно было вывести их из-под прицела. То, что им практически ни с чего перепал магазин манги и комиксов, который они так любили – неспроста, это подстроено Мельфиоре. С Кеном и Чикусой всё прошло по плану Бьякурана – я не собирался их останавливать. Все в этой ситуации получают то, что им нужно, включая меня. Я не хочу, чтобы кто-то ещё пострадал. Они не жалеют средств на то, чтобы раздавить и разделить нас. Если бы ребята не вышли из игры добровольно, их вывели бы... грубо.

После этого заявления о выходе из "игры", М.М. поняла, что не может рассказать, как подвела Мукуро, сделав тайный ход самостоятельно. И что выбросила письмо с предложением переехать в Америку к небезызвестному итальянскому продюсеру и начинающему режиссёру. Возможно, она могла бы стать настоящей актрисой, как всегда мечтала. Но ей хотелось сделать это самостоятельно, а пока быть с ним. Просто быть с ним, когда ему так тяжело.

* * *

Хроме сидела в своей комнате и пыталась подготовиться к завтрашним экзаменам. В последнее время, с концентрацией у неё беда, а вдохновение на творчество угасло. Она уже и не пыталась понять, что именно так выбило её из колеи: тяжёлое состояние Франа, уход из их компании Кена и Чикусы, подавленность Мукуро, помешательство и отшельничество Гокудеры, появление Хибари в такое неподходящее время или всё вместе. На телефон пришла вторая за сегодня СМСка – первая была от Кёи, он просил отписаться, что всё в порядке. На встречи он её больше не звал после сплошного потока отказов. Это сообщение – от Хаято. "Мне кажется, ты была права. Мы можем встретиться?". Они уже виделись сегодня. Девушка удивилась, но всё же ответила: "Ненадолго". "Буду в кафе у твоего дома через полчаса". Ей снова стало горько. Они всегда встречались в “Smart Apple”, пока кафе не закрылось.

Девушка пришла в кафе через двадцать минут, взяла свой нарочито приторный капучино и горький американо для Гокудеры. Сесть за столик на ветреной улице она не успела – её друг тоже пришёл раньше, как всегда. Впервые за несколько дней она улыбнулась и протянула запыхавшемуся и одновременно продрогшему парню кофе.

– С...спасибо, Хроме. Привет.

– Привет.

Оба сели за столик, и Докуро вопросительно посмотрела на друга, но тот напряжённо молчал.

– Я не знаю, как правильно сказать… Хочу извиниться. Я действительно помешался, – Хаято заговорил быстро и на повышенных тонах. – Я жил научными журналами и метаниями от дома Франа до больницы. Не знаю, почему так вышло, он ещё не успел стать кем-то значимым для меня, а наша с тобой дружба… Я ведь даже не знаю, как, чёрт возьми, у тебя дела.

– Мне кажется, ты не хотел делиться своим горем. Я тоже не хотела, чтобы не подавлять тебя ещё больше. Тебе не за что извиняться, нам обоим не помешало бы научиться дружить.

Гокудера смотрел на подругу растерянно и с недоумением. Хроме не стала развивать тему и просто рассказала:

– Кен и Чикуса съехали от нас. Владелец магазина комиксов и манги, в котором они постоянно оставляли почти все свои заработки и в котором Чикуса пытался устроиться на работу, попросил их взять магазин в управление. По сути, отдал его им. Они теперь буквально живут там, продвигают его, счастливы, но времени у них нет совсем. Я уже недели полторы с ними не общалась – даже если прийти к ним в магазин, они особо ничего не рассказывают. Заняты по уши. Чикуса, к тому же, к сессии готовится. М.М. ещё сильнее обозлилась – не знаю, почему. Как будто ей отвратительно до злости всё, что её окружает. Мукуро подавлен с того самого спектакля. С Хибари не встречаюсь – я не в форме для общения с ним, но он все равно интересуется, как я. Вот такие у нас дела, – девушка потупила взгляд и шмыгнула носом.

– Ты переживаешь за них всех, да?

– Да… то есть, нет, – Хроме покачала головой. – Я переживаю за себя.

– Что? – Хаято удивился, но в его голосе не было и тени упрёка.

Хроме отвела взгляд в сторону, но смотрела в пустоту, не на дорогу и не на прохожих.

– Когда мы с тобой встретились, я была совсем не такой, как тогда, когда Мукуро взял меня под свою опеку. Раньше, несмотря на всю свою благодарность, я не могла есть с ребятами за одним столом, боялась сказать хоть слово. Кен относился ко мне пренебрежительно, хотя, как я сейчас понимаю, просто боялся откровенно показывать свою заботу. М.М. и вовсе пугала меня до оцепенения. Что бы ребята ни говорили, Мукуро никогда их не одёргивал, но приучал меня к их обществу и правилам, как дворового побитого котёнка, а по вечерам часто приходил ко мне на разговор. Он объяснял мне их поступки и слова, чем дальше, тем менее прямо, чтобы я научилась думать сама. Учил общению: как постоять за себя, что и когда нужно говорить, а когда лучше помолчать. Пригласил в его личный театр, оплачивал моих хореографов, а когда мог, обучал меня сам. Чем большему я училась, тем меньше он опекал меня и тем больше давал свободы. Я изменилась благодаря им всем, они стали моим миром. А сейчас… – девушка прикрыла глаза и вздохнула, – сейчас этот мир рушится. И я не понимаю, что происходит.

Гокудера накрыл руку девушки своей и нахмурился.

– Никогда бы не подумал, что Ананас способен на такое.

– Он был бы рад это услышать, – Хроме смахнула слезинку и улыбнулась – ей стало легче после всего рассказанного.

– Почему?

Девушка пожала плечами.

– Он не объяснял. Но предупреждал, что, что бы он ни делал, хорошее или плохое, он всегда следует своим интересам. Что за каждым его поступком всегда стоит его цель.

– И этот хмырь меня назвал эгоистом! – Гокудера сжал руку в кулак, а девушка напротив тихонько посмеялась.

– Когда ты видел его?

– Сегодня. Приходил в палату Франа. Поумничал, обозвал эгоистом и ушёл.

Хроме поняла, что именно поэтому Хаято пришёл. А ещё – что сегодняшняя встреча и есть ключ к переживанию их тяжёлой ситуации.

– Гокудера-кун, – Хаято вопросительно посмотрел на подругу, а она сжала его руку и, глядя в глаза, робко сказала, – давай не будем отпускать Франа. Давай просто жить и ждать его. Не только ждать и не только жить, а всё вместе.

Хаято тихо произнёс её имя, посерьёзнел и кивнул. Если мир рушится, нужно собирать выживших и строить новый. Так написана вся человеческая история.

* * *

Бар, выбранный Мукуро, походил на мини-версию Токио: неоновые огни по всем стенам, толпа за теснящимися поближе друг к другу столиками, духота – а из-за отсутствие нормального освещения в этом баре невозможно опознать малознакомые лица. И всё же, потолкавшись между стульями, Гокудера достаточно хорошо рассмотрел посетителей, чтобы понять, что Мукуро среди них нет. Он даже спросил бармена, не видел ли тот парня в кожаных штанах и с причёской-ананасом. Нет, не видел. На часах почти десять вечера. Хаято ломанулся на улицу, рассерженный потерянным временем и намеренный скурить парочку сигарет, но столкнулся с Рокудо в дверях.

– Оя-оя, уже уходишь, Гокудера-кун?

– Ты опоздал!

– Да нет же, я говорил "после девяти". Десять – это определённо после.

– Вот урод… Я хочу покурить.

– Хорошо, хорошо, – Мукуро пропустил Хаято на улицу, но сам не пошёл за ним.

Старшекурсник сел за барную стойку, взял две порции выпивки и снова погрузился в мысли, не дававшие покоя. Его сегодняшний собутыльник присоединился явно быстрее, чем две сигареты спустя.

– Рад, что ты всё-таки пришёл, Гокудера-кун.

– Не мог пропустить такой важный тост. Ты тут ни при чём.

– Ку-фу-фу, ну, что ж, – Рокудо поднял бокал. – За выздоровление Франа.

– Пусть он вернётся к нам, – Хаято мягко ударил по бокалу, отпил и поставил бокал, чуть поморщившись.

– Неплохой ром, а?

– Собираешься возобновить пиратские вылазки, Мукуро?

– Отнюдь. Я завязал.

– Что?! Почему? Нельзя же оставить этих ублюдков безнаказанными!

– Хочешь крови? – Рокудо глухо посмеялся и поболтал лёд в бокале. – Я тоже хотел. Однако же, Франа я не замечал, пока он не исчез. А что будет, если я потеряю кого-то из самых дорогих мне людей?

– Мы должны объединиться, – свободная рука Гокудеры сжалась в кулак. – Мы сможем сберечь друг друга.

– Всё время искать компании, чтобы куда-то выйти? Жить в страхе и растить свою паранойю? Ку-фу-фу. Мне кажется, нам всем пора вырасти.

– Что ты, чёрт возьми, имеешь в виду? Хочешь сказать, мы все тут беспомощные детишки? Нечего кичиться тем, что ты старше!

– Нет. Я даже не о том, как ты закрылся, переживая трагедию с Франом. Дело в нашем единении. Мы жили, как единый организм, были друг другу поддержкой, но эта модель давно себя изжила. Убери одного из нашей группы – вся конструкция пошатнётся, а то и развалится, потому что ни у кого нет своей, только своей жизни, увлечения, опоры. Каждый из нас должен построить свою жизнь. Хорошо, если… мы останемся друзьями, даже не нуждаясь друг в друге.

– И ты сам за всех это решил?!

– Нет. Кен и Чикуса сами так решили. И тогда я понял, что это правильно.

– Но ведь это подстроили Мельфиоре. Слишком красивая у них история: целый магазин, да просто так, за любовь к мечте. Я уверен, что это их рук дело – чтобы оставить тебя ни с чем, ты ведь ничего не можешь без тех, кто тебе помогает.

Рокудо скосил на парня пронзительный, полный яда взгляд, но взял себя в руки и позволил себе только ухмылку.

– Бьякуран тоже так думает.

Хаято только сейчас понял, что сказал, но он был так зол, что брать свои слова назад не собирался.

– Ты заставляешь Хроме беспокоиться. И теперь я понимаю, чем именно. Сгорела соседняя деревня, и ты сжигаешь свою, чтобы этого не сделали другие. Это… грёбаный… бред.

– Гокудера-кун, неужели ты думаешь, что взрослые люди, заполучив свою насыщенную жизнь, неспособны объединиться снова как друзья? Не как симбиоз, где один за всех и все за одного. Наши узы ничего не стоят, если, живя самостоятельную жизнь, мы не захотим снова делить горе и радости вместе.

Хаято уже хотел наорать на Мукуро снова, даже привстал для этого, но вдруг сел обратно и задумался. Это решение далось Рокудо непросто, и в нём прослеживалась некая больная, непонятная Гокудере правда, которую не хотелось принимать. Ему было известно две стороны жизни: полное погружение в свою, сопровождающееся затворничеством, и неистовое желание заполнить жизнь другим человеком. По факту – скупость и нищета. Нежелание делиться против полного отсутствия того, что ты можешь дать другому, когда всё – общее. Но ведь Мукуро делился своими знаниями, опытом и деньгами, чтобы помочь всем встать на ноги.

– Есть кое-что, что я не могу понять. Ты ведь постоянно помогал им развиваться, давал советы. Ты не допускал никчёмности.

– А что бы было, если бы меня не стало?

Глаза Хаято расширились, он с изумлением посмотрел на Рокудо, с ухмылкой подпёршего голову рукой. Тот так легко это сказал.

– Поэтому ты попросил Хибари присматривать за Хроме.

– Ку-фу-фу, и поэтому же я поддержал Кена и Чикусу, когда у них появилась возможность вырастить в себе то, в чём я ничего не понимаю. И потому же я надеюсь отправить М.М. учиться по обмену в Америку, где сейчас работает один мой небезызвестный старый знакомый. И поэтому же я говорил тебе об эгоизме. Ты дурак, если думаешь, что я не хочу, чтобы всё осталось, как раньше.

– Мукуро… – Гокудера стиснул зубы, пытаясь справиться с эмоциями и панически спутавшимися мыслями.

– Ты же поэтому жил изгоем?

– А?

– Ты сам это выбрал. Чтобы всё было под твоим контролем и в зоне твоей ответственности. С другим человеком в жизни иногда появляется то, что до одури страшно потерять. Люди – самостоятельные субъекты, их отношение непостоянно, оно независимо от вложенных сил. Иногда ты можешь лишь немного влиять на их решения.

Это была одна из болезненных эмоций, которые копошились после их предыдущего разговора у Хаято внутри. Он осознал, что фанатичные действия в отношении Франа, его дома, всего, что с ним связано – всё это было ради закрепления за собой права на дружбу, благодарность, возможно, даже любовь. Эта мания ослепляла его, но ни гроша не стоила с самого начала.

– Зная о моём прежнем затворничестве, ты теперь говоришь мне, что людей не стоит подпускать к себе?

– Я этого не говорил. Я говорил, что никто не будет с тобой просто потому, что ты этого хочешь. Ты должен быть чем-то интересен. У Франа ведь было что-то, чем он зацепил тебя?

Гокудера задумался снова. Если вот так ставить вопрос… Этот парень притягивал непонятностью того, что творится у него в голове. Его лёгкой оторванностью от нормы. А ещё – его особый взгляд на фото, увлечённость старинными вещами, которую хотелось если не разделить, то хотя бы поучаствовать. Он мыслил совершенно по-другому, поэтому вместе они могли решить почти любую задачу. Вспоминая это, Хаято помрачнел, ему стало больно и страшно, что всё это упущено. Парень залпом осушил бокал и только потом заметил, что Рокудо уже заказал ещё пару, почти опустошив свой.

– Да, он…

– "Да" – достаточно. Не обязательно рассказывать мне абсолютно всё, что творится у тебя в голове, Гокудера-кун. Это для близких.

Гокудера словно пощёчину получил, но ему удалось проглотить эту тираду. Есть грани, которые нельзя переходить – и у Мукуро тоже. Он прав, защищая её.

– Я думал, тебе нравится узнавать о других всё.

– Ку-фу-фу, да, это удобно. Раскрывать других, не раскрываясь взамен. Людям начинает казаться, что я сильнее и мудрее них.

– Какой же ты… – Хаято стиснул зубы и тихо ударил кулаками по столу. – Как они все тебя терпят?

– Вопрос не “как?”, а “почему?”. Почему ты меня терпишь, когда тебе уже давно хочется послать меня подальше? Ответь себе на него – поймёшь и их.

Бармен поставил на стойку ещё одну порцию выпивки. Хаято с непривычки и от ускоренного злостью кровообращения захмелел ещё от первой.

– Ананас, у тебя вообще есть люди, которым ты можешь открыться? Мне начинает казаться, что быть загадкой для всех тебе нравится гораздо больше.

– Оя-оя, ты мне льстишь. У меня просто иначе не получается.

Хаято подозрительно посмотрел на Мукуро, а тот лишь тихо посмеялся и поднял бокал для следующего тоста.

– За близких, Гокудера-кун. За тех, кого страшно потерять.

За следующим глотком спиртного последовали разговоры ни о чём: оба травили байки и рассказывали истории из прошлого. Рокудо почувствовал уверенность в своих поступках и силу двигаться дальше, а Гокудере ещё о многом предстояло подумать.