Что такое последние недели декабря? Изящно порхающие снежинки, причудливыми траекториями спускающиеся на землю, а иногда превращающиеся в капельки на раскрасневшихся от мороза щеках прохожих. Скрип шагов, торопливых и не очень. Кое-где белое полотно окрашено светом гирлянд, по городу развешены всевозможные атрибуты Нового года и Рождества. Многие спешат по улицам с подарками, стараясь не поскользнуться на льду и донести их до дома невредимыми. Большую часть времени всем этим людям проще поверить в реальность мира любимой книги, чем в себя. Не в силах узнать, как всё будет завтра, через неделю, через год, они просто читают гороскопы, выдумывают приметы и верят в Рождественское чудо. Пожалуй, это по-своему прекрасно, ведь порой для исполнения мечты достаточно именно веры. Кем бы ни был сценарист наших судеб, он знает толк в напряжённых сюжетах. Когда всё идёт прахом, он нередко исполняет крохотное желание, давая надежду на завтра и силы продолжать биться. Это особое волшебство жизни, заставляющее идти дальше. И всё же, в конце года надеяться и верить проще, ведь это время преисполнено чудес и ожиданий.

В вялых, будто увязающих в сугробах мыслях о чудесах и робко крадущихся мечтах Фран наблюдал, как падающие снежинки появляются в свете фонарей из ниоткуда и исчезают вновь, миновав яркий луч. То же и с гирляндами, но, пожалуй, даже немного красивее. Попасть в круг разноцветных огней – своего рода триумф для снежинки. В эти мгновения она прекрасна как никогда.

– Интересно, почему люди так рвутся объединяться в группы? Что такого хорошего в этих бессмысленных и скучных скоплениях народу? – пробормотал иллюзионист, не глядя на курящего рядом друга.

– Коллективный дух и прочая абстрактная херня. Не ной, мы просто ненормальные.

Хаято медленно выдохнул сигаретный дым, непроизвольно вслушиваясь в доносящиеся из школы звуки музыки. В этот вечер двадцать пятого декабря старшая Намимори праздновала конец года, но двум выдающимся ученикам не удалось найти там своё место. Час, проведённый в беснующейся толпе одногодок, произвёл на парней удручающее впечатление, после чего они благополучно сбежали на улицу. Там красиво, свежо и сравнительно тихо. Идеально для философствования в масштабах целого человечества.

– Ну, да. Мы слишком геи и ботаники для нормальных людей. А ещё мы слишком ботаники для геев и слишком геи для ботаников. Тяжёлый случай, короче, – заключил Фран и получил снежком в спину.

– Не перегрейся от тяжести своих раздумий. Итак еле на ногах стоишь.

– Зато ты так бодр и остроумен, что аж тошно, – проговорил иллюзионист, равнодушно наблюдая за падающими снежинками.

– Ты бы таким же был, если бы не принял решение никогда больше не видеться с доктором-шизиком, – с непоколебимой уверенностью в своих словах проговорил Гокудера.

– Много ты знаешь… – вздохнул Эмаралд, разглядывая упавшую на перчатку снежинку.

– Только то, что ты мне рассказал, – хмыкнул хранитель урагана, пожимая плечами.

Фран ненадолго замолчал, решая, хочет ли он рассказать свою историю Гокудере. Действительно ли тому интересно? И простит ли он небольшую ложь о том, что его друг якобы больше не хочет видеть Принца? Совсем недавно он понял, что стесняется признать свою слабость в отношениях с Белом перед другом, с которым во всём остальном идёт практически в ногу. Ему казалось, что их равенство – это единственное связующее звено, и его нельзя потерять. С другой стороны, продолжать врать и увиливать от вопросов было бы совсем не по-дружески. Нельзя тащить недосказанность с собой в новый год.

– Это довольно длинная история…

– У меня ещё полпачки сигарет и полчаса пешком до дома, когда они кончатся. Я действительно хочу понять, как можно после секса разлюбить человека, из-за которого едва не порезал вены… вдоль, – блондин зажёг вторую сигарету, намереваясь выслушать друга.

Всё-таки тот в своё время слушал его восторженные россказни про них с Мукуро, и ему никак не удавалось понять, почему же Эмералд скрывал подробности их встречи с Бельфегором.

– Я… не переставал его любить. Я соврал, – Фран сделал паузу, давая Хаято возможность возмутиться, но тот лишь поморщился.

– Я почему-то так и думал.

– Что ж… – с облегчением выдохнул зелёноволосый юноша, – тогда я расскажу, как всё было на самом деле. В ту ночь Бел был… груб со мной. Мне было плевать. Однако после всего он прогнал меня из дома и из жизни под проливной дождь. Не хотел, чтобы я возвращался. Я не мог тебе это рассказать… Иногда мы просто боимся спугнуть близких своим унынием, омрачать их счастье грустными лицами, – юноша пожал плечами. – Думаю, это нормально.

Гокудера, напрягшийся от этого рассказа, коротко кивнул, хоть иллюзионист и стоял к нему спиной, пустым взглядом рассматривая фонарь, и не мог это видеть. Блондин испытывал что-то похожее на благодарность. Он не смог бы искренне упиваться счастьем, испытывая подобие чувства вины перед Франом за то, что у того нет таких эмоций. А может, и вовсе перестал бы с ним общаться, чтобы не сдерживать себя. Тогда это было возможно. Сейчас – уже нет.

– Но я все равно ослушался его. Пришёл к нему снова. Я узнал причины его поступков, и мне было легче принять его. Он стал моим новым репетитором… Да, это он.

– Он что, хочет сделать тебя таким же шизиком, как он сам?! – вскипел хранитель урагана.

– Нет, он хочет как лучше… По сути, мы с ним оба стараемся сделать друг из друга людей. Каждый по-своему… Да и мне нравится всё это изучать в таких темпах. Я чувствую, как становлюсь лучше. Это… довольно приятное чувство.

– Окей, если так, но почему тогда ты не выглядишь счастливым?

– Это вторая часть истории. Ты уверен, что хочешь это услышать?

– Рассказывай уже, раз начал, – раздражённо буркнул Хаято, пожимая плечами. – Ты обещал мне длинную историю. Раз уж ты так мало рассказал о том, что было раньше, наверное, хочешь побольше рассказать о том, что волнует сейчас.

– Это тебя Мукуро приучил строить такие догадки? – хмыкнул Фран, не отрицая, в общем-то, предположение своего друга.

– Пожалуй. Манера общения непроизвольно перенимается.

Иллюзионист вздохнул и поднял голову к небу. Упавшие на глаза снежинки заставили пару раз быстро моргнуть и вернуться к созерцанию фонаря. Это дарящее свет изобретение человечества, безусловно, способствовало лучшей концентрации мыслей и установлению хлипкого, но такого необходимого душевного равновесия.

– Это похоже на какую-то странную, нам самим не очень понятную игру. Постоянно ходить по тонкой грани… После того, что было между нами в ту ночь, мы всё же делаем вид, будто каждое прикосновение нам впервой. Хотя на самом деле всё гораздо хуже. Мы оба панически боимся любых проявлений непреходящего притяжения друг к другу. Он боится сорваться, я боюсь, что тот вечер повторится. Вдобавок ко всему, он ещё и считает себя недостойным и бла-бла-бла… Его Высочество доктор-шизик очень любит выдумывать нам лишние проблемы. Поэтому пока всё очень паршиво. Я безумно хочу быть ближе… – парень смущённо вздохнул, немного теряясь от того, что рассказывает Хаято такие откровенные вещи, но остановиться было уже невозможно. – Вчера я подумал, что уже готов справиться со страхом, что могу доверять Белу. Но… – иллюзионист грустно хмыкнул. – Стоило ему забраться пальцами мне под кофту, и у меня началась самая настоящая паническая атака, со всеми присущими ей симптомами. Учащение пульса, озноб, удушье, боль в области сердца, онемение конечностей. Я не знаю, что будет теперь… Не думал, что те его действия так глубоко засели в подсознание. Этой ошибкой я выстроил между нами ещё одну стену, как нам теперь это всё пробивать, я вообще не понимаю. Паршивее этого только то, что из-за лишних переживаний я не могу сосредоточиться на книгах, и он может вскоре отказаться меня учить.

– Новый год скоро. Мне кажется, надо почувствовать этот переход из одной жизни в другую. Оставить в этом году всё дерьмо и постараться не налажать так же в следующем. Не знаю уж, что этот псих с тобой сделал, но наверняка есть способ довериться ему. Осталась всего неделя, а там сам увидишь, как всё изменится, – с неприсущим для него самоуверенным спокойствием проговорил Гокудера.

– О-ой, неужели ты веришь в эти чудеса? – с ухмылкой в голосе проговорил Фран, опускаясь на корточки и начиная задумчиво лепить снежок. – Дядька с белой бородой приедет на оленях и подарит выуженное из увесистого мешка наше с Белом персональное счастье?

– Почему бы и нет? – Хаято хмыкнул и отвёл взгляд куда-то в сторону, закуривая уже третью сигарету.

Он и сам не понимал своего волнения, но дышать морозным воздухом сейчас совершенно не хотелось. Подметив это, Эмералд протянул:

– Курить вредно.

– Общаться с тобой вредно. А курение – единственный оставшийся способ самозащиты, раз уж нельзя тебя убить...

– Вот как… – Фран, наконец, долепил снежок и, развернувшись, кинул его в Гокудеру со словами, – Тогда защищайся!

Наверняка это был не последний снежок, брошенный ими в тот вечер. Просто в преддверии Нового года и лениво плетущегося за ним чуда нельзя считать себя слишком взрослым.

***

Бельфегор отложил на журнальный столик дочитанную книгу и собирался уже пойти спать, но тёплый плед никак не желал выпускать из своих объятий. Засыпающему сознанию было противно одиночество и надрывно-спокойное тиканье часов. Тик-так. Тик-так. Тик-тик… Тик…Тик-так… Чертовски мерзкий звук. Единственная причина, по которой Принц ещё позволял им тикать, было то, что их подарил Расиэль незадолго до своей смерти. Прошло почти два года, а они всё тикают. Рано или поздно они остановятся. Но когда? В дверь позвонили. Это довольно странно, ведь блондин никого не ждал. Каково же было его удивление, когда он увидел Франа… Ну, конечно, кого ещё принесёт на ночь глядя? Бел тонко улыбнулся и впустил промокшего от снега парнишку.

– Как ты мог позволить снегу растаять, пока одежда была на тебе?! – драматично воскликнул Принц, растягивая губы в широчайшую улыбку.

– А я тут подумал, что Вы сами её с меня и снимете. Причём, гораздо оперативнее, чем я сам. Однако вот вам шапка… – парень протянул Белу обозначенную вещь, – шарф… и куртка.

Иллюзионист с ухмылкой посмотрел на нагруженного вещами, опешившего хранителя урагана и не без ехидства добавил:

– А вы что думали, я дальше раздеваться буду?

– Нет, но я подумал, что ты в кои-то веки спошлил, ши-ши-ши, – проговорил блондин, развешивая и раскладывая вещи в подобающих им местам.

– Я пошлю так же редко, как Вы меня целуете, семпай, – спокойно проговорил юноша, поправляя примятые шапкой волосы.

Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что снова провоцирует бывшего хирурга на активные действия, но не мог себе отказать в этом желании.

– Ши-ши-ши… Ты спать пойдёшь? Я как раз собирался.

Принца внутренне разрывало от противоречий, но он смог скрыть это и даже исполнил непреодолимое желание укутать подростка в плед. Чёлка помогает сохранять конфиденциальность испытываемых эмоций. Фран с пару секунд внимательно смотрел на него, но, хмыкнув, кивнул. В этот момент блондин замер.

– А… разве твоя бабушка не приехала?

– Приехала. Но я сказал, что после школьного праздника останусь ночевать у друга.

– Ши-ши, вот как… Тогда по-дружески тебя прошу, сними эту промокшую кофту, ты же простынешь.

Иллюзионист по-доброму ухмыльнулся и направился в комнату, по пути кинув плед на диван и начиная снимать водолазку. Для него было волнительно снова ходить по лезвию ножа, раздеваясь вот так, на ходу, по-своему картинно. Но Бел оказался гораздо сдержаннее, чем Фран мог предположить. Пока он запирал внутри худшую половину своей личности, парню ничто не угрожало. Не то что ножи, даже банальный срыв на поцелуи не мог произойти без явно осознаваемого желания парня. Может, когда-то Эмералд научится разделять этих двух живущих внутри бывшего хирурга людей, но не сегодня. Этой ночью Потрошитель будет крепко спать, а сам Принц уснёт сильно за полночь, убаюканный размеренным дыханием и согретый теплом подростка. Когда водолазка улетела на ближайший ко входу стул в спальне, блондин снова оценил, насколько парень хрупок. Следы от царапин на груди было не разглядеть с расстояния нескольких шагов. Это по-своему радовало. За водолазкой на стул полетел ремень, но дальше юноша не зашёл, тут же забираясь под одеяло. Выключив свет, Бельфегор скинул свою полосатую кофту и бросил на тот же стул, оставляя на себе только свободно сидящие домашние штаны. Всё-таки право спать с нежданным гостем под одним одеялом того стоило.

Фран снова повернулся спиной к тому месту, где обычно лежал Принц, и хранителю урагана ничего не оставалось, кроме как лечь набок и слегка прижать мальчишку к себе. Почувствовав дрожь в его теле, Бел почти убрал руку с талии и прошептал:

– Мне перестать обнимать тебя?

– Нет, – негромко ответил юноша, вернув ладонь семпая себе на живот и снова едва заметно вздрогнул. – У Вас руки холодные.

– Раздражает?

– Нравится… по-своему, – тонко улыбнулся иллюзионист, слегка сжимая пальцами накрывающую живот ладонь.

– Ши-ши.. Тогда доброй ночи, Лягушка, – принц улыбнулся широкой, но мягкой улыбкой, и в полюбившейся манере уткнулся носом в аквамариновую макушку.

Скрытое тайной тёмной спальни, спрятанное под чёлкой, иррациональное чувство Бельфегора к Франу могло беспрепятственно скользить по окружающему пространству, согревая торчащие из-под одеяла плечи мальчишки и оберегая от всех бед. Почерневшая от гнили часть сердца не имеет права голоса, когда даже часы в гостиной тикают более робко, чтобы не потревожить сон юноши, оказавшегося достаточно смелым, чтобы рискнуть вновь.

***

– Так ты решил, как хочешь отметить этот Новый год? – спросила у Хаято Бьянки, протягивая тому чашку с чаем.

– Да… – парень поставил кружку на стол, зажимая её между ладонями. – Я говорил, что, пока тебя не было, не только у тебя произошли перемены в жизни. У меня тоже появился дорогой человек, и я хотел бы провести этот вечер с ним. Да и ты, наверное, хочешь провести время с женихом, – в голосе блондина откровенно сквозило раздражение, хоть он и понимал всю его необоснованность.

Его сестра села рядом и немного печально улыбнулась. Она никак не могла решить, какой поступок будет правильным, ведь оба мужчины были ей очень дороги. С другой стороны, если Хаято сам хочет отмечать праздник с кем-то ещё, разве может она возражать? Рождественские праздники даны нам для того, чтобы заметить ближнего своего и понять, что мы не обязаны идти своей дорогой в одиночку. Похоже, их с братом дороги разошлись, и каждый готов идти бок о бок с самостоятельно избранным человеком. Хоть от прошлого уже и не сбежать, будущее каждый выбирает для себя сам, подчиняясь возможности, необходимости и мечте. Бьянки искренне радовалась, что её брат достаточно вырос, чтобы принять своё решение, но лёгкая грусть всё же ютилась в груди от осознания, что придётся отпустить то, чем жила долгие годы.

– Расскажешь мне о нём? – неожиданно для себя парень прервал молчание, повисшее в комнате, когда его сестра погрузилась в свои мысли.

На этот раз он был уверен, что так правильно. И в этот раз он, наверное, был прав. Девушка немного опешила от такого вопроса, да и Хаято смотрел на неё так строго, словно хотел проверить, что жених достоин невесты. А потом стало тепло. От этой заботы, от этого интереса и полноценного ощущения семьи. Впрочем, румянец тронул щёки девушки явно не от тепла.

– Конечно! Мы познакомились с ним в аэропорту. Я как раз должна была лететь из Милана в Токио, возвращалась домой, и так вышло, что очень опаздывала. Я так спешила, что чуть не сшибла с ног очень представительного мужчину в шляпе и с бакенами. Такой странный, сейчас редко увидишь что-то подобное. Правда, тогда я не придала этому значения, ведь меня возмутил сам факт того, что кто-то стал на пути между мной и самолётом. Я как-то огрызнулась и побежала дальше: оформляться, проверяться и, в конце концов, садиться в самолёт. Но ирония судьбы была в том, что этот человек тоже должен был лететь моим рейсом. Более того, он сидел рядом со мной, у прохода. Летел в Токио по делам фирмы, как я узнала потом. Ну, я извинилась, и мы разговорились… – Бьянки ещё сильнее покраснела, продолжая рассказывать. – Потом он пригласил меня поужинать прежде, чем совсем разойдёмся. Ох, Хаято, я до сих пор не встречала настолько галантных и обходительных мужчин! – девушка мечтательно обхватила лицо ладонями. – Он сказал, что если нам суждено снова встретиться, познакомимся получше, и мы не обменялись ни полными именами, ни телефонами. Признаться, я была немного расстроена, но потом… мне до сих пор не верится… мы встретились на обратном рейсе! И тогда он стал ухаживать за мной по-настоящему…

Бьянки не догадывалась, что Реборн, на самом деле, знал её полное имя – успел разглядеть на кредитке, которую та протянула подошедшему официанту, чтобы расплатиться в ресторане. От смущения она ещё и не с первой попытки смогла засунуть её обратно в кармашек кошелька, когда итальянец настоял на том, чтобы оплатить ужин самостоятельно. Позже этот влиятельный человек следил за кредитной историей понравившейся девушки и купил билет на тот же рейс до Милана, что и она. Коварный тип не хотел её обманывать, вовсе нет. Он просто привык не упускать из рук то, что подбросила туда сама судьба, а закрепление положительных впечатлений Бьянки считал лучшим способом этого добиться.

Хаято выслушал сестру, но так и не смог решить для себя, доверяет ли этому внезапно объявившемуся итальянцу. Одно он знал наверняка: теперь ему надо срочно поговорить о предстоящем празднике с Мукуро. Благо, самую страшную проблему Нового года, имя которой "Что ему подарить?!", Фран помог решить ещё вчера. Гокудера так и не понял, шутил его друг или нет, но предложенная им идея запала в душу юному хранителю урагана как весьма остроумный и, вместе с тем, ни к чему не обязывающий подарок.

– Подари ему Йорика, – заявил Эмералд с бесстрастным выражением на лице.

– Что?.. – Хаято просто не верил своим ушам.

– Йорика.

– Что?! Того, который бедный? Череп?!

– Ну, да. Драматизму Мукуро нельзя и дальше влачить своё пафосное существование без персонального Йорика, – после этих слов зелёноволосый парнишка упёр руку в бок и вытянул другую, взирая на воображаемый череп в своей ладони и проговаривая, – Увы, бедный Йорик! Я знал его, Горацио…

За это парень получил ощутимый тычок в бок от вспыльчивого друга, но факта своеобразного великолепия его идеи это не отменяло.

Когда Хаято пришёл к Мукуро и сообщил тому о своём желании отпраздновать Новый год и Рождество вместе с ним и его привычной компанией, он ожидал энтузиазма, восторга, ну или хотя бы сдержанной улыбки, на которые хранитель тумана никогда не скупился. Но он никак не ожидал, что тот, наоборот, поникнет и станет таким напряжённым. Однако это была лишь мимолётная слабость. Спустя пару секунд иллюзионист снова немного ядовито ухмылялся и, наконец, ответил:

– Ку-фу-фу, какая приятная новость. А я чуть было не смирился с мыслью, что ты решишь встречать его с сестрой.

– Судя по твоей реакции, ты отчаянно на это надеялся, – прохрипел Гокудера, непроизвольно сжимая руки в кулаки. – Ты собирался встретить Новый год в привычной для себя компании, я прав?

В его голосе сквозили несвойственные парню тяжёлые и пробирающие до дрожи нотки. Его очень задевало собственное положение, это было видно, и у Рокудо не осталось времени на раздумья, как лучше преподнести ему правду о Бьякуране. Нужно было просто говорить то, что есть, не увиливая и не приукрашивая, чтобы потом не стало хуже. Но как заставить себя это сделать?..

– Оя-оя, конечно же, ты не прав, – вздохнул Мукуро и потёр переносицу. – Просто есть кое-что такое в моём друге, о чём я тебе не рассказал… Сейчас самое время поговорить об этом. Дальше я тянуть не могу. Присядь, пожалуйста, – мужчина кивком указал на кресло, сам же сел в соседнее и, уперевшись локтями в колени, сцепил пальцы в замок.

Гокудера был зол и взбешён заведомо, и сидение на одном месте вряд ли как-то исправит ситуацию, однако дерзить сенсею сейчас он не хотел. Было очевидно, что тот итак скоро даст повод для возмущения, осталось лишь его выслушать.

– Гокудера-кун… Чтобы ты имел представление, о ком я говорю… – Рокудо поднял взгляд на парня. – Ты когда-нибудь видел рекламу сладостей от компании Мельфиоре?

– Да… – юноша озадаченно нахмурился. – Пошлая и недалёкая, нацеленная на такую же глуповатую и озабоченную часть населения. Но как это вообще связано?

– Ку-фу-фу, – такая формулировка не могла не вызвать у хранителя тумана улыбку. – В этой рекламе снимается непосредственно директор компании Мельфиоре, Бьякуран Джессо. Мой друг.

От такой новости Хаято захотелось не то закашляться, не то закурить, но он не позволил себе ни то, ни другое. Ему было непонятно, неужели Мукуро так стесняется этого факта? Да быть того не может.

– И ты поэтому не хотел мне о нём рассказывать?! – возмутился подросток, даже немного остывая от облегчения.

– Нет, не поэтому. С первого курса университета и до недавнего времени мы с ним были любовниками.

От этих слов Гокудера на время забыл, что нужно иногда и воздух вдыхать. Да и выдыхать тоже. Он смотрел на иллюзиониста возмущённым взглядом зелёных глаз и в кои-то веки не знал даже, что выкрикнуть. Полнейшее оцепенение. Рокудо знал, что сейчас парень вспылит и, может, даже сбежит. Осталось надеяться на его возвращение. Ну, а пока он молчит…

– Его характеру свойственно держать всех окружающих на грани истерики, поэтому он будет постоянно напоминать нам с тобой об этом, если мы пойдём на праздник вместе.

Хранитель урагана, наконец, вскочил с кресла со сжатыми в кулаки руками и прорычал:

– А мы пойдём? На праздник в компании бывшего, которому ты стыдишься меня показывать. Он, наверное, и не знает о моём существовании… И не тот ли это, кого ты так великодушно отпустил?!

– Ку-фу-фу… – на этот раз Мукуро не стал вставать и смотрел на парня снизу вверх. – Он давно знает о тебе. Я не стыжусь ничего из того, что связано с тобой. Но ты прав. Он тот самый человек, которого я вынужден был отпустить. Теперь, встретив тебя, я знаю, зачем.

Хранитель тумана чувствовал, как льстиво звучат его слова, и юноша только сильнее закипает от этого. Когда же тот уже почти развернулся, чтобы уйти, Рокудо вскочил с кресла и схватил парня за запястье, тут же притягивая к себе и крепко обнимая за плечи.

Хаято опешил от такого нетипичного для сенсея поступка, а тот быстро и с придыханием зашептал, положив подбородок на плечо блондина:

– Я хочу провести эти праздники с тобой. Для меня не важно всё остальное. Прошлое – то, что я не могу ни перечеркнуть, ни стереть. Оно, как и разноцветные глаза, неотъемлемая часть меня. Я не хочу, чтобы ты снова хлопнул дверью сейчас, когда ничего нельзя исправить. Хотел бы я разделить себя на двух разных людей: до и после того, как ты стал мне дорог... Но я не могу. Может, ты всё же сможешь принять меня целиком, м? – мужчина ослабил объятия и слегка отстранился, чтобы встретить взгляд растерянных зелёных глаз, а на его губах снова красовалась привычная ядовитая ухмылка.

Гокудера не знал, чему верить, а что подвергать сомнению: и ложь, и правду Мукуро высказывает одинаково неправдоподобно. Нет ничего глупее и предусмотрительнее одновременно, чем ревновать человека к его прошлому, которое не до конца покинуло настоящее.

– Мне нужно подумать. Завари чай, – сухо попросил парень, отводя взгляд в сторону.

Он снова выглядел неуверенным, растерянным, и от этого злым. Но он не пытался вырваться. Это давало какую-то до отвращения смутную надежду, что всё не так плохо, как кажется. Лживое, сомнительное, но такое приятное чувство...

***

Фран долгое время скрывал от бабули не только свою аморальную зависимость от Бельфегора, но и непоколебимое намерение встретить Новый год с ним. Теперь же он решил, наконец, расставить всё по полочкам. Сейчас, когда до праздника остался один день, откладывать стало попросту некуда. После обеда, получив от миссис Эмералд свою чашку чая, юноша неуверенно начал:

– Бабуль, я должен тебе кое-что рассказать, – пальцы подростка принялись непроизвольно поглаживать стекло чашки. – В последнее время очень много всего случилось.

– А я думала, ты из-за репетиторств такой уставший, – женщина сразу заволновалась, и это вызвало на губах парня едва различимую улыбку.

Всё-таки она любит его. Она должна это принять… Она сможет. Чёрт возьми, сейчас вся надежда на это.

– Репетиторства – это причина усталости. Но некоторые вещи также изменили меня. Я… У меня появился дорогой мне человек, с которым я и хотел бы отметить этот праздник. И это мужчина… он старше.

Фран не мог поднять взгляд на бабулю, а повисшая над кухонным столом тишина говорила о том, что восприняла она новость отнюдь не легко.

– А я больше не дорогой тебе человек? – вкрадчиво, но как-то потерянно спросила она.

– Конечно же, дорогой, бабуль! – встрепенулся юноша, не ожидавший такой трактовки. – Но уже в этом году я уеду на учёбу, и всё так складывается… Мы уже не будем семьёй, как раньше. Он очень сильно изменил меня, и я хотел бы, чтобы он менял меня и дальше, пока есть такая возможность…

– Франушка… если ты так уверен, что он может заменить тебе семью во время семейного праздника, то и проваливай к своему… мужчине, – миссис Эмералд проговорила последнее слово с долей яда, уверенная, что в этих отношениях не может быть ничего серьёзного. – Живи с ним, взвали на него всё то, что испытывает семья. Поверь, ему это не понравится, да и тебе, поди, тоже. Маловат ты ещё для такого.

Это всё бред. Юношеская блажь. Бабуля была уверена, что её внук не может действительно быть гомосексуалистом. А значит, ей просто нужно показать, что симпатичные мальчики – лишь игрушка для взрослых мужчин. Важно, чтобы он понял это на своём опыте, как можно скорее. Пока не влюбился окончательно.

– Я понял, бабуль, – тихо проговорил юноша и, встав из-за стола, пошёл в свою комнату.

Собирать вещи. Он, конечно же, не думал, что всё так обернётся. И сейчас, кидая в большую спортивную сумку всё самое необходимое на пару-тройку дней, парень пытался преодолеть ощущение рушащегося мира и накатывающий ледяными волнами страх от того, что Принц может не принять его к себе на постоянной основе. Приходить к нему едва ли не каждый день и постоянно жить под одной крышей – совершенно разные вещи. К тому же, у Бельфегора возрастут расходы на еду, и не факт, что он сможет себе это позволить. Как же всё это сложно… Эмералд уже не мог с уверенностью сказать, что принял верное решение, но его изменение означало бы, что он где-то в глубине души сомневается в избранном собой человеке, а это недопустимо. Семью не выбираешь, и подобное предательство в виде неприятия тебя таким, каков ты есть – норма, от которой никуда не деться. Поэтому Фран не слишком болезненно воспринял поступок бабули, выставившей его за дверь за то, что он не оправдал её ожиданий, но потерять веру в Бела было гораздо страшнее.

– Я приду за оставшимися вещами в следующем году, – бросил подросток на прощание и поспешил закрыть за собой дверь. Без хлопков и эмоций, осторожно и тихо. Ведь закрытая дверь уже не была попыткой исправить ситуацию. Это что-то вроде жирной точки, которая должна быть в конце любого настоящего решения.

На улице снова был снегопад. Крупные хлопья так и норовили залепить изумрудные глаза, а лежащий на оледеневшем тротуаре толстый слой снега всё время пытался уйти из-под ступающих по нему ног. Франу хотелось разрыдаться от страха быть отвергнутым и своей неспособности что-то изменить. Даже чёртова погода мешала добраться до дома доктора Принца поскорее, чтобы узнать его решение. Звонить ему парень не хотел: в такой ситуации надо видеть человека и смотреть в его глаза, наблюдать за каждым едва различимым жестом, чтобы не дать себя обмануть. Парнишке не нужно лицемерие и лживая готовность принять его. Ему нужно… чудо. Пожалуй, сейчас только оно и способно расставить всё по местам, собрать что-то осмысленное из внезапно рухнувшего мира.

Добравшись, наконец, до крыльца Бельфегора, юноша уверенно надавил на дверной звонок. Мужчина уже привык к тому, что его гостем чаще всего оказывается Фран, и неожиданный визит его ничуть не удивил. Однако в этот раз парень не поспешил заходить и, стоило двери открыться, без всяких приветствий проговорил:

– Я рассказал о нас. Меня выгнали из дома. Я могу остаться у Вас, семпай? – иллюзионист опустил взгляд, понимая, как это звучит, но за всю дорогу он так и не смог придумать ничего лучше.

Слишком больно для красивых слов. Больно и до ужаса прозаично. Бел пару раз попытался что-то сказать, но его хватало только на то, чтобы слегка приоткрывать губы и смыкать их вновь, так и не проронив ни звука. Он был ошарашен таким вопросом и не мог с ходу дать ответ. Всё смешалось: страх, что проживание под одной крышей подкосит решимость, и он навредит Франу; опасение, он что не справится с совместной жизнью после нескольких лет одиночества; вероятность того, что их характеры не подходят для того, чтобы жить вместе; мысли о том, что мальчишке некуда будет пойти, если тот не выдержит скверный нрав блондина; радость от осознания, что до окончания школы этот несносный подросток всегда будет рядом. Какие-то полгода… Это даже не вопрос. К чёрту опасения. У них есть всего полгода, чтобы рискнуть. Реши он спасти школьника от себя, следовало бы сказать «Нет», но он уже так делал, и результат ему не понравился.

– Я… Я понял… – сбивчиво проговорил Эмералд, ощущая, как в этот момент дрожит само его существо.

«Этого не может быть, просто не может…», – эта мысль лихорадочно металась в голове иллюзиониста, когда он потерянно и очень медленно разворачивался спиной к Принцу.

И всё же, этого действительно не может и не должно быть, поэтому Бел, увидев, что мальчишка принял его растерянное молчание за отказ, схватил его за ручку сумки и втащил в дом со словами:

– Ну, и куда ты собрался в такой снегопад?

Когда цепкие пальцы отпустили сумку, Фран еле устоял на ногах, тут же устремляя на блондина неизменно стеклянный взгляд, в котором тот всё же разглядел печаль. Скорее всего, ему показалось, но это не отменяет того факта, что до сознания мальчишки нужно срочно донести, что он здесь нужен. Однако сам Принц был так взволнован, что начал говорить на повышенных тонах:

– Ты пришёл без предупреждения, без объяснения и просто попросился ко мне жить! Я всё понимаю, но замешательство – это первая реакция человека в такой ситуации! Это не значит, что я не хочу принять тебя! – Бел снял с плеча поникшего парня сумку и бросил её на пол. – Это значит, что я просто не сразу осознал этот факт! Это не так просто, в конце концов!

– Не кричите на меня, семпай, я и так расстроен, – юноша сжал руки в кулаки, не в силах даже поднять на мужчину взгляд.

– Я не кричу на тебя, я просто никак не решу, самое время обнять тебя или ещё нет… – проговорил Бельфегор уже более спокойно, разводя руки в стороны.

– Да, сейчас в самый раз, – кивнул подросток и бросился в объятия Принца в холодной и мокрой от снега куртке, зажмуриваясь и прижимаясь лбом к его груди. – Я думал… она поймёт меня… единственный родной человек…

– Я знаю, как это больно, – хранитель урагана с непривычным для себя трепетом прижимал мальчишку к себе, слегка поглаживая его плечи. Воспоминания о проклятиях собственной матери тут же пронеслись в его голове, позволяя сполна разделить эту боль на двоих, понять и прочувствовать её вновь. – Но она же не ненавидит тебя? Уверен, что нет. Дай ей время справиться с этой новостью.

Фран коротко кивнул, ни на мгновение не отстраняясь. Он был благодарен семпаю за то, что тот не стал расспрашивать его сейчас. Ком в горле от непролившихся слёз все равно не давал сказать ни слова на эту тему. И ему было легче от осознания, что тот действительно всё понимает, ведь тоже был отвергнут родной матерью.

– Сам-то не жалеешь? Ведь нам придётся довольно непросто…

– А когда нам с Вами было просто? – Фран тонко улыбнулся.

– Резонно. Ши-ши-ши…

Начиная потихоньку замерзать в объятиях промокшего иллюзиониста, Принц понял для себя одну важную вещь. Люди так часто прогоняют тех, кто их чем-то разочаровал… Это нормально, когда мы ищем друзей, приятелей, любовников. Однако то, насколько человек тебе дорог, измеряется вовсе не тем, как сильно он подходит тебе, а тем, насколько сильно ты готов измениться, чтобы подходить ему.