31 декабря

– Бел-семпай, доброе утро, – настойчиво утверждал Фран, не желая слышать никаких возражений ни по поводу того, что Принц должен проснуться сию же минуту, ни о доброте этого дивного времени суток.

Бельфегору, привыкшему в выходные спать подолгу, лишь бы кошмары не мучили, было почти физически больно от мысли, что сегодня выспаться не удастся. И всё же… Этот голос. Бесит и успокаивает одновременно, так противоречиво. Мужчина не сразу понял, почему юноша замер и замолчал. Лишь через несколько секунд до него дошло, что чёлка приоткрыла один глаз, и Лягушонок мог рассмотреть не только цвет, но и какие-то детали за время этого замешательства. Вернув золотистые пряди на подобающее им место, блондин сел на кровати и, сжав губы в тонкую линию, принялся сверлить подростка взглядом, как будто пытаясь понять, что он чувствует, прикоснувшись к этой тайне.

Эмералд замер в оцепенении. Он как-то успел привыкнуть, что у Бела словно и нет глаз – так, какое-то абстрактное понятие. Ему и в голову не приходило попросить Принца открыть глаза и позволить заглянуть в них. А сейчас… Такая роковая случайность. Душа трепетала от радости и от страха одновременно, потому что иллюзионист прекрасно помнил это особое напряжённое состояние бывшего хирурга. Его нервы, всё его существо казалось звонким и натянутым, как струна. Как в тот вечер…

– Н… нам надо украсить квартиру, – наконец проронил юноша, внутренне напрягаясь и готовясь в случае чего отпрыгнуть и всячески защищаться.

– М-м-м? – Бельфегор недоумевающее поднял брови, пока никак не проявляя свою тёмную часть личности.

– Ну-у, семпай! Мишура там всякая, шапки на плакатах, мигалки-гирлянды, мандарины, носки специальные, шарики. Я видел, у Вас этим всем добром чердак завален, не отмажетесь, – парень говорил всё увереннее, а Принц снова смог взять себя в руки.

– Но у меня нет плакатов. Какие шапки?

Губы бывшего хирурга изогнулись в нервно-растерянную улыбку, однако решительно настроенного иллюзиониста было уже не остановить. Он мигом взял дело в свои руки и подключил Бела к увлекательному процессу. По гостиной, где уже несколько дней как стояла ёлка, украшения развешивались с особой тщательностью. Принц и Лягушка и думать забыли об утреннем происшествии – до поры до времени.

– Ты… Ты прикрепил рождественский колпак к портрету Джона Уоррена?! – воскликнул Бельфегор в праведном возмущении от подобного неуважения к великому хирургу.

– Да. А Вы говорили, что плакатов нет, – протянул юноша, ненавязчиво пятясь к стене от угрожающе медленно приближающегося блондина.

Бел сам не мог понять, действительно он злится или просто подыгрывает. Он лишь видел, что Фран ждёт от него чего-то. Действий? Неисправимо заносчивый мальчишка. Дождавшись, когда иллюзионист прижался спиной к стене, он сократил разделяющее расстояние до минимума и склонился к ничего не выражающему лицу. На этот раз не для того, чтобы произнести проклятое «ты мне не нужен». Нужен. И они оба знают, как сильно. Эмералд сам подался слегка вперёд, почти невесомо касаясь губ Принца своими. Они слегка горьковаты от мандаринов, кожицу которых юноша предпочитал надкусывать прежде, чем чистить. Бельфегор растерянно отстранился, нервно облизывая губы, и, ощутив эту приятную горечь, обвил талию подростка рукой и вовлёк в чувственный, но настойчивый поцелуй. Тот не возражал, но и никак больше не проявлял инициативу. Он всё ещё боится. Какая жалость… Блондин ни на миг не выпускал себя из-под контроля, хоть и лавировал где-то на грани. Он больше не сможет причинить парнишке вред. Вспомнив слёзы, выступившие на глазах Франа в ту ночь, он лишь целовал всё настойчивее, понимая, как мало делал это тогда. Так мало…

Звонок в дверь заставил хозяина дома вздрогнуть и разорвать поцелуй. Он был почти рад нежданному гостю, который, вероятно, спас от совершения очередной глупости. Однако юноша совсем не выглядел напуганным.

– Прости… Ты в порядке? – немного обеспокоенно выдохнул Бел, находясь всё же слишком близко от лица иллюзиониста. Настолько, что мог ощущать тонкий, терпкий аромат мандаринов, оставшийся на губах парня.

– Более чем… – честно ответил Эмералд, теряясь в своих ощущениях.

Он не хотел, чтобы это прекращалось. Однако Принц уже шёл открывать дверь, и школьнику ничего не оставалось, кроме как на негнущихся ногах пройти к дивану и приступить к очистке очередного мандарина. Личность гостя была установлена сразу же, как только входная дверь была открыта.

– Вро-о-ой! С наступающим, Бел! – раздалось из прихожей.

Фран тут же бросил недочищенный мандарин на стол и поспешил в прихожую, поздороваться с психологом. Однако тот опередил:

– Врой, пацан, не ожидал тебя здесь увидеть! – Скуало довольно оскалился, а Бел приобнял подошедшего парня рукой за плечи.

– Мы празднуем вместе, ши-ши. Не хочешь зайти?

– Заходите, Скуало-сан, у нас как раз имбирный чай заварился, – кивнул Фран.

– Когда ты успел? – Бельфегор с недоумением посмотрел на юношу, с которым, казалось бы, всё это время был рядом.

– Когда Вы распутывали ту особо длинную гирлянду, семпай, – гордо ответил подросток и снова перевёл выжидающий взгляд на психолога. – Так Вы задержитесь?

– Ненадолго могу, пожалуй, – усмехнулся мужчина и принялся снимать верхнюю одежду. – Насчёт вас двоих я уже спокоен. А насчёт того буйного, с которым я вас в кабинете у Бела видел, ты что-нибудь знаешь?

– М-м-м? Почему тебя это интересует? – спросил Бел у друга, забирая его куртку.

– Он приходил ко мне. И я дал ему совет, которому сам однажды не последовал. Вот и интересно, как там всё сложилось, – в голосе гостя явно слышались ещё более резкие нотки, чем обычно.

– У него всё хорошо, – ответил Фран, вспоминая, как Гокудера расписывал свой поход к психологу. – Там не всё прошло гладко, но теперь он благодарен Вам за тот совет. А не расскажете, как вышло, что Вы сами не решились на то же самое? Вы же, вроде, не из робкого десятка, Скуало-сан, – заметил иллюзионист, провожая мужчину в гостиную.

– Вро-ой… – задумчиво протянул психолог. – Долгая история. По молодости, по глупости. Как это обычно и бывает.

– Ну, Скуало, расскажи ему эту прекрасную историю! Иначе я сам расскажу, – с широчайшей улыбкой проговорил Бел, а потом посмотрел уже на мальчишку, принёсшего чайник и три чашки. – Это история о том, как мой давний друг стал психологом. Он рассказал её мне в вечер нашего знакомства.

– О-ой, Скуало-сан, расскажите, интересно же! – попросил Фран, разливая чай по чашкам и протягивая одну гостю.

– Ну… раз вы так просите, – психолог ухмыльнулся и взял чашку. – Слушайте.

Юноша тут же сел на диван, поджав под себя одну ногу и зажав чашку между спрятанными в рукава свитера ладонями, а Бельфегор продолжал приводить квартиру в порядок, намереваясь слушать лишь вскользь – он-то знал эту историю в подробностях.

– Мне тогда было двадцать. Я окончил школу и долгое время работал в порту бригадиром. Денег на жизнь хватало, а море я люблю всем сердцем, поэтому работать там было одним удовольствием. Собирался моряком стать…

– Так вот где Вы так голос поставили! – отметил юноша и тут же уткнулся в чашку.

– ВРОЙ! Не перебивай. Так вот, в том порту я увидел девушку. Зацепила сразу. Аккуратно одетая, красивая, но, судя по всему, богатая. А я что? У меня ни образования, ни сбережений не было, чем мне было её впечатлять? Я даже цветы хорошие купить не мог тогда. Ну, так, чтоб сразу – не мог. Я узнал, что она приехала в мед поступать, на психолога. Ну и я, решив, что терять мне нечего, пошёл с ней на экзамен. Познакомиться так и не решился, только пялился на неё весь экзамен, как идиот. Понаставил галочек в тесте наугад. И, знаешь, как-то прошёл. Туда в моё время отбор был не такой жёсткий, как сейчас. Я кое-как решился и пошёл учиться – грех возможностью не воспользоваться. Учился я, прям скажем, через пень-колоду, ведь первоцель моя была совсем в другом. Я познакомился с ней, год общался, подбивал клинья, так сказать. Месяце на четырнадцатом общения я её даже в кино приглашал. Не знаю, почему я таким тормозом в этих делах был. Когда через два года я, наконец, признался, она показала мне поднятый безымянный палец с кольцом с бриллиантом и торжественно заявила, что я опоздал, – мужчина скорбно хмыкнул и слегка мотнул головой, словно отгоняя эти мысли. – Вышла она за богатенького ботаника на полголовы ниже неё, а я продолжил учиться. Решил, что, раз не судьба с ней быть, хоть возможность доучиться не упущу. Ничего и никого вокруг не видел, пока этого шизика в баре не встретил, – Скуало кивком указал на широко улыбающегося Бела, только что облокотившегося на спинку дивана чуть сбоку от головы Франа. Мальчишка же поставил на стол опустевшую чашку и вернулся к чистке оставленного ранее мандарина. – Он был пьяный и весёлый. Высмеял меня, получил в челюсть, потом споил, и мы подружились. Хоть и учились на разных факультетах и…

Гость чуть было не ляпнул про то, что Бел почти всегда был со своим братом, но вовремя остановился. Принц почувствовал напряжённость этой заминки и всё понял, но не успел как следует вникнуть в свои ощущения по этому поводу: Фран протянул ему почищенный мандарин и был немного озадачен, когда половинку Бельфегор вернул ему. Это действие вызвало в груди подростка сначала невыносимое щемящее чувство, а потом приятный, постепенно утихающий трепет. Он сам не понял, почему среагировал так остро.

Скуало начал чувствовать себя лишним. И ему было непонятно, почему законы запрещают отношения, в особенности однополые, до восемнадцати лет. Мужчина смотрел на эту странно выглядевшую пару двух безупречно подходящих друг другу людей, ощущая, что от взгляда на них становится тепло и спокойно. Они обязательно найдут своё счастье, теперь он в этом не сомневался. Пора бы уже и за своё браться. Психолог поставил чашку на стол и встал с места, проговаривая:

– Пора мне. Тем более, свою историю я уже рассказал.

Никто из присутствующих спорить не стал – они итак уже задержали Скуало дольше, чем тот рассчитывал. Когда Бел ушёл провожать друга, Фран остался жевать мандарин и пытаться успокоить свою душу и тело. Эмоции вместе с сильнейшим желанием физической близости пробирали почти до дрожи. А, нет, не почти – пальцы начали слегка подрагивать. Юноша сжал руку в кулак и посмотрел на часы на стене. Они показывали, что сейчас половина второго, самое время за готовку браться.

Распрощавшийся с другом и обменявшийся с ним подарками Бельфегор нашёл Франа методично нарезающим картошку. Парень был напряжён, это чувствовалось безо всяких особых усилий.

– Что с тобой, Лягушка? – с улыбкой спросил Принц, неторопливо сокращая расстояние между собой и ссутулившимся юношей.

– Ничего. Ну… чувствую себя немного странно.

Ладони блондина мягко накрыли предплечья подростка и ощутили напряжение, смешанное с едва ощутимой дрожью. Нож сразу же был отложен парнем в сторону, чтобы не пораниться.

– Расскажи.

– Я… – парень судорожно вдохнул воздух и совсем тихо протянул, – я хочу стать ближе, но не могу. Даже после того хорошего, что Вы уже сделали для меня… Не могу. Я верю, доверяю, но этого почему-то недостаточно…

– Фран… – Принц обнял юношу со спины за плечи и прижал к себе, шепча на ухо, – Просто дай себе ещё немного времени. Я не хочу, чтобы ты снова страдал от попытки сделать то, чего я от тебя, заметь, совершенно не требую.

– Но Вы же… – парень запнулся и сжал губы, стесняясь закончить фразу.

– Хочу тебя? Безумно, ши-ши. Но это непреходящее желание, я не жду, что оно исполнится сегодня, завтра или через неделю. Есть две точки, – Бел вытянул вперёд одну руку, другой продолжая прижимать мальчишку к себе. – Начало, – указательный палец блондина ткнул в пространство один раз, – Здесь ты позволил мне исправить мою ошибку. И конец, – указал в другое место. – Здесь ты уходишь от меня навсегда. Главное – чтобы мы с тобой всегда были где-то между, понимаешь? Я не спешу к конечной точке. И ты не иди, пожалуйста, на жертвы, которые мне не нужны.

Бельфегор коснулся губами щеки юноши и разомкнул объятия, принимаясь за готовку вместе с ним. Такое странное счастье… Не яркое и игристое, а тихое и немного печальное. Снова им тяжело. И снова они справятся. Переливы гирлянд напоминали о том, что чудо уже близко. Скоро оно заглянет и в их дом, а пока… Салаты, музыка и немного мечтаний о том, как всё будет, когда стрелка часов перевалит за полночь.

***

– И чем я думал?! – восклицал Хаято, преодолевая трудности передвижения по скользким, слегка припорошённых снежком улицам. – Как тебе удаётся убеждать меня в таком? Я же… Как мне вообще это всё пережить?

– На пределе выдержки, с чувством юмора и стараясь дерзить тонко, ку-фу-фу. Тебе понравится, я уверен, – с ядовитой ухмылкой проговорил Мукуро, открывая перед парнем дверь офиса Мельфиоре.

– Я думал, мы к ним домой идём, – озадаченно проговорил блондин, проходя в открытую дверь.

– Они, представь себе, здесь живут. На самом верху небоскрёба, Мукуро указал пальцем вверх, продвигаясь к лифту.

– Охренеть… – буркнул блондин, стараясь всё же не слишком сутулиться от своего смущения и злости.

При приближении к последним этажам здания до слуха начала доноситься еле слышная музыка. Долетали обрывки фраз на английском. «Ты думаешь, что ты мужчина…», «Ты всего лишь мальчишка…», «…просто игрушка», «недостаточно мужчина, чтобы удовлетворить меня»*. Рокудо бросил осторожный взгляд на сжавшего руки в кулаки парня и проговорил:

– Ты хорошо знаешь английский, да?

– Достаточно, чтобы уловить суть песни, – практически сквозь стиснутые зубы выдавил хранитель урагана.

– Держи себя в руках. Дальше будет хуже, – вздохнул иллюзионист, с ухмылкой поднимая взгляд к камере, через которую за ними наверняка следили.

Лучезарный и белоснежный Бьякуран встретил гостей уже на выходе из лифта.

– А вот и вы! – улыбнулся лидер Мельфиоре и протянул блондину руку. – Бьякуран Джессо, рад знакомству. – На мгновение мужчина сжал пальцы почти до боли, но вёл себя так, словно ничего не было. Хаято даже не поморщился, хоть это было и непросто, и выдержал пронзительный взгляд сиреневых глаз, – А это Шо-тян, – с ещё более широкой улыбкой указал он на подошедшего к ним рыжего парня.

– Бьякуран, я же просил не называть меня так! – в сердцах проговорил тот и тоже протянул гостю руку. – Ириэ Шоичи.

– Гокудера Хаято, – кивнул хранитель урагана и пожал протянутую руку, ощущая, что ладонь ещё болит от хватки, казалось бы, добродушного блондина.

У Ириэ рукопожатие было мягким и словно извиняющимся. После этого оба хозяина вполне по-дружески обняли Мукуро и пригласили гостей за стол. Хранитель урагана даже почти не возмутился их приветственному жесту. Да и поведение Бьякурана изменилось. Ничто больше не предвещало беды, даже песни стали играть тёплые и милые, без каких-либо пошлых намёков. Директор Мельфиоре без умолку болтал о блюдах, выставленных им на праздничный стол. Его послушать, так даже у чечевицы и винограда есть своё особое значение – символы богатства, процветания и долголетия.

– Вы можете считать, что я не прав, но эти блюда мелькают на нашем новогоднем столе уже не первый год, и уже не первый год мы богаты и процветаем, – с лучезарнейшей улыбкой заключил блондин.

– Говори за себя, Бьякуран-кун, – с улыбкой проговорил Мукуро. – Я всего лишь скромный преподаватель литературы.

– Да уж, скромный, – буркнул Хаято, чем вызвал на губах хранителя неба ещё более широкую и умилённую улыбку.

– Действительно. Мукуро-тян, ты, ведь, владелец пятнадцати процентов акций нашей фирмы и входишь в состав совета директоров. Или ты уже забыл, что твой банковский счёт ежемесячно пополняется нашей прибылью?

– Как он тебя назвал? – шёпотом поинтересовался хранитель урагана у своего спутника.

– Кхм… – Рокудо натянуто улыбнулся и принялся нервно постукивать обтянутым чёрной кожей пальцем по ножке бокала, исподлобья глядя на друга. – С твоим умением переводить непринуждённую беседу в рабочее русло тебе следовало быть юристом.

– А также моим умением подлавливать тебя на незначительных, казалось бы, мелочах, которые, как ты надеешься, ускользнут от моего внимания.

Шоичи и Хаято почувствовали себя лишними в этом помещении, когда Джессо и Мукуро вступили в своё привычное противостояние в остроумии и выдержке. И если для первого это было привычно, то второй принялся нервно попивать шампанское, надеясь расслабиться. Он знал, что не имеет права вспылить, но его уязвляло происходящее. И раньше было ясно, что ему до Бьякурана, как до неба пешком – нужно сломить здравый смысл и нарушить пару фундаментальных законов, чтобы желание сравняться с ним стало оправданным.

– А также твоим умением совать нос, куда не следует, – отметил хранитель Тумана.

– Иногда оно оказывается очень полезным. Я бы и не узнал о твоём молодом… очень молодом человеке, не сунь я свой нос куда не надо, – с нотками победоносного ехидства в голосе отметил Джессо.

– Молодец, что не сказал «слишком», а то я уж было подумал, что тебе не плевать на возраст моего партнёра, – с нажимом в голосе ответил хранитель тумана, пронизывая друга взглядом.

Складывалось впечатление, что Джессо попросту не может отпустить человека, с которым долгое время был близок, к кому-то совсем чужому. Хаято же, наконец, ощутил, насколько он юн для этого коллектива. И насколько он в него не вписывается. Ещё и этот намёк на то, что Мукуро скрывал его. Ложь? Провокация? Или всё же правда, а врал сам иллюзионист? В давящем присутствии Бьякурана парень никак не мог вспылить и высказать всё, что думает. Да и глупо было бы: в голове каша из догадок. Ириэ всё это время молчал, поглядывая на участников спора. Гокудера попытался уже снова отпить из бокала, но сенсей одним уверенным движением руки прижал ножку к столу за плоскую подставку.

– Не надо. Лучше скажи, чем именно ему удалось пошатнуть твою уверенность во мне, –спокойно проговорил он, не глядя на подростка, чтобы не смутить ещё больше.

Сильнее всего он боялся, что хранитель урагана сорвётся и уйдёт. Или вовсе разорвёт отношения после этого разговора. Но тот почему-то держался. Скрестив руки на груди, парень откинулся на спинку стула и, наконец, подал голос:

– Пошатнуть? – Хаято встретился хмурым взглядом с сиреневыми глазами Джессо. – Грустно, что взрослый человек не может смириться с тем, что его место занял школьник, и выбрал для разборок праздник. Но если он рассчитывает, что я не выдержу и уйду, он заблуждается.

Бьякуран широко и с неприкрытым восторгом улыбнулся, подпирая голову рукой и с неприкрытым интересом вопрошая:

– И где это школьников учат так красиво говорить?

– Я мультики смотрел, – буркнул Гокудера, утрируя в отношении своего возраста. – Там главный герой в конце концов показывает злодею, какой тот мудак, и стоически превозмогает все его пакости.

Джессо искренне посмеялся, а губы Мукуро тронула довольная улыбка. Парень и сам не замечает, как меняется. Может, оно и к лучшему.

– Теперь я понимаю, почему он тебе так нравится, Мукуро-тян! – заявил абсолютно счастливый лидер Мельфиоре.

– Да ты и половины не знаешь, – заверил его хранитель тумана с тонкой улыбкой на губах.

Гокудера безбожно покраснел, хотя на душе стало спокойно. Не важно, лицемерит Рокудо или искренен в своих словах. В компании старого друга он горой стоял за своего юного любовника, что говорило как минимум о том, что он этими отношениями дорожит. По-настоящему дорожит, готовый пожертвовать тем, чем жил долгие годы до этого. Это было действительно важным открытием, на фоне которого смущение – сущая ерунда.

– Ну, а что до вас? – не без яда в голосе спросил Мукуро. – Шоичи-кун ни слова за вечер не обронил. Как вам вообще удалось за короткий срок стать парой? После стольких лет отрицания. Да и сейчас вам, похоже, не слишком уютно вместе.

Шоичи нервно поправил очки и, наконец, вступил в разговор:

– Это не самая лучшая тема для обсуждений.

– Ну-ну, Шо-тян, а как же наша традиция рассказывать самые значимые истории года на этом праздновании? – мило улыбнулся хранитель неба, глядя на своего поникшего партнёра. – Историю Мукуро мы итак уже знаем, а нашему новому приятелю может быть интересно узнать историю в целом, раз уж он так серьёзно настроен стать частью жизни моего давнего друга.

– Мукуро рассказывал мне о ваших студенческих буднях, – хмуро проговорил Хаято, всё ещё не отошедший от недавней перепалки и нервничающий от напряжённой атмосферы.

– А он рассказывал, с чего всё началось? Как мы познакомились, – Бьякуран перевёл пронзительный взгляд с Гокудеры на потирающего переносицу Рокудо и с ещё более широкой улыбкой заключил. – Не рассказывал, значит. Что ж, Новый год – отличное время для историй, правда, Мукуро-тян?

– Не буду спорить, – с самодовольной улыбкой проговорил Рокудо и откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу.

– Тогда я рассказываю, – Джессо оживился ещё больше. – При первой нашей встрече его методично избивали члены студенческого клуба по игре в «21». Он считал карты и выигрывал почти постоянно – не знал в то время меры, да и деньги были нужны. Ребята решили убедить его в том, что так делать не надо. Про меня уже тогда были наслышаны, и я попросил их отпустить его. Мой милый друг был избит и еле стоял, держась за стену, но обозвал меня самодовольным идиотом, чья помощь ему ни к чёрту не сдалась. Я, конечно же, высмеял эти слова и протянул ему визитку со своими контактами. Пообещал, что помогу ему с чем угодно, если к концу учебного года он вылезет из долгов, оставаясь успешным человеком, и будет сообщать о своих достижениях. Даже труп спрятать помогу, если понадобится. Понравился он мне... Та вымученная улыбка на кровоточащих губах и решительно-насмешливый взгляд покорили меня.

– Я подумал тогда: «До чего самонадеянный невыносимый тип! Родился с папиным кошельком во рту и считает себя сверх-человеком!», – решил вставить своё слово Мукуро. – Я тогда только-только выбрался из приюта и паршивой школы, да ещё и сразу в люди. Не буду рассказывать, чего мне стоило поступление в Государственный Калифорнийский университет, но я считал это достижением всей своей жизни. Поэтому я поклялся перед самим собой, что надеру задницу представлениям этого выскочки о других людях. Его контроль надо мной подстегнул меня к ещё более решительным действиям.

– Мы с Бьякураном оба учились на одном факультете и жили в одной комнате, – добавил Шоичи. – Сообразив, что находимся примерно на одном интеллектуальном уровне, мы начали писать собственную компьютерную игру. И уже тогда непрекращающиеся разговоры о некотором Рокудо Мукуро неизменно вклинивались в наши расчеты и рассуждения. Проще говоря, ты, Мукуро, бесил меня даже тогда, когда я ещё не знал тебя.

Иллюзионист довольно куфуфукнул, потому что злость Ириэ изображать не умел совершенно, а его слова звучали крайне лестно. Впрочем, сейчас это и не было слишком интересно рыжему владельцу Мельфиоре. Он понял то, чего их юный гость ещё не успел осознать: их неизменная перебранка, как всегда, переросла в дружеские посиделки, а сам Хаято был официально принят в коллектив.

– Тогда-то и понеслось. Его имя начало всплывать тут и там. Рокудо Мукуро – лучший игрок в покер сначала на потоке, а потом и на всём факультете. Переводы на итальянский, японский и обратно. Работы по философии. Потом этот же парень создал у нас на курсе кружок актёрского мастерства. Я начал искать с ним встреч и бесед. Наш обворожительный гуманитарий никогда не ломался сверх необходимого. Просто он не переставал соревноваться со мной даже в процессе разговоров и был единственным, кто понимал ход моих мыслей так же хорошо, как Шо-тян. Только вот если Шо-тян вечно молчит о своих догадках, то Мукуро-тян всегда ими пользовался. Его интеллект и патологическое для людей нежелание привязываться сделало нас любовниками. Хотя мы оба любили погулять, но на постоянной основе встречались только друг с другом, ни в коем случае не объявляя себя парой. Он меня и другом-то считать отказывался, этот мерзкий тип.

Рокудо самодовольно улыбался, хоть и понимал, каково Хаято всё это выслушивать. Юноша дышал напряжённо и хмурился, но молчал. Ему действительно важно было узнать, как всё было у этих троих, хоть он и сам не до конца понимал, почему. Сравнивать собственные отношения с тем, что было у Бьякурана с его сенсеем – сущий бред, ведь там не было этой особой эмоциональной зависимости. Наверное, дело всё же в том, как именно эти трое обсуждают дела давно минувших дней. Они словно и не о себе говорят. Словно это сказки от первого лица. Так говорят люди, которые изменились, переступили через прошлое и больше не ассоциируют себя с ним, как это свойственно большинству людей. Они просто идут дальше, не вместе и не врозь, но бок о бок, как и планировали когда-то давно.

– А потом я понял, что для большинства моих разработок явно мало средств, имеющихся у простого студента. – продолжил Ириэ. – В конце концов, отцам тоже надоедает выделять деньги не пойми на что. И тогда Бьякуран предложил казавшуюся сумасшедшей в то время идею…

– Открыть свой бизнес! – просиял Джессо. – Я знал, что у нас получится. Я слишком люблю сладости, а Шо-тян – своих роботов. Мы вместе вели сразу два дела: он изобретал и собирал свои машины, я руководил фирмой и заботился о её процветании. Обе части бизнеса – продажа роботов и торговля сладостями – материально поддерживали друг друга. Мы создали безупречный слаженный симбиоз, наполовину незаконный, но об этом никто не мог узнать. Кроме, конечно же, одного прохвоста, который сейчас так самодовольно улыбается. Этот гад, – Бьякуран восхищённо улыбался, кивнув в сторону Мукуро, – начал шантажировать меня, и я не смог ему отказать. Отдал часть своих акций за допущенный просчёт – виноват-то был я, Шо-тян ни за что не подпустил бы постороннего к своим документам. Ох, весело же было! Но, как ни крути, на скромного учителя литературы он никак не тянет.

– Может, перестанешь оттягивать и расскажешь, как так случилось, что в моих визитах по понедельникам отпала всякая необходимость, а вы стали чуть ли не супружеской парой? – со львиной долей ехидства спросил иллюзионист.

– Мукуро, ты преувеличиваешь, – проговорил Шоичи, вновь нервно поправляя очки.

– Да-да, сейчас самое время к этому перейти. Любопытное наблюдение: если человек пришёл сделки ради, а ты его поимел своими хитрыми и блестящими условиями, он затаит обиду. Если же его ещё и поиметь в прямом смысле этого слова, то обиду он затаивает чуть меньшую, а предъявлять претензии боится. Сложив себе репутацию опасного этим фактом бизнесмена, я вёл свои дела вполне определённым образом и однажды понял, что Шо-тян – единственный, с кем у меня никогда не было ни мысли о подобной связи. Он меня не провоцировал, всегда увлекал исключительно как личность. Мне порой даже казалось, что он держит мои вредные привычки в ежовых рукавицах. Я не чувствовал с его стороны желания сблизиться, мы всегда были чистой воды друзьями. Осенью я заметил в нём настораживающие меня перемены. Он стал раздражительнее, в его ответах появилась какая-то непривычная язвительность. А однажды он пришёл…

– Бьякуран… – попытался остановить его Ириэ, хоть в его голосе и не было никакой уверенности.

– …и закатил мне истинный скандал, с претензиями и восклицаниями! – восторженно продолжил Джессо.

– Бьякуран! – уже громче воскликнул рыжеволосый хранитель солнца. Безрезультатно.

– Он заявил, что не понимает, чем он ущербнее всех остальных. Я даже опешил, честно говоря. Привык думать, что его сексуальная ориентация – кибернетика, и всё тут. Когда до меня дошла суть его претензии, я предложил ему раздеться.

– Скомандовал… – поправил его пунцовый от смущения Шоичи.

– И что вы думаете? Он снял кеды, которые, к тому же, были надеты на босу ногу, заявил, что остальное снимет только в спальне, и ушёл. Босяком. По офису. Наши сотрудники до сих пор считают генерального директора крайне неординарной личностью и на всякий случай уважают ещё сильнее.

– Конечно же, тебя это впечатлило, ведь так тонко показать тебе, что он не во всём такой же, как все, мог только человек, который хорошо тебя знает, – понимающе хмыкнул Рокудо. – Дальше итак примерно ясно, я всё понял.

Хаято и Ириэ пребывали в смешанных чувствах. Первый испытал облегчение от осознания, что у Мукуро с Бьякураном остались чисто дружеские отношения: ни ревности, ни каких-либо сожалений они оба не показывали. Второй был рад тому, что иллюзионист нормально принял их с Джессо отношения и не станет мешать. Всё сказанное было расценено как одна большая история, произошедшая с кем-то другим. И всё же… Хранитель солнца встал из-за стола и, пробормотав что-то про салат, ушёл на кухню. Директор Мельфиоре вздохнул и, кивнув гостям, направился следом.

– Ты в порядке? – шепнул хранитель тумана на ухо Гокудере, когда они остались одни.

– Д… да. Вроде, да. Я не понимаю, как можно постоянно общаться в таком напряжении?!

– Нужно уметь расслабляться, оставаясь наедине. Мы, ведь, тоже не так напряжены, когда остаёмся вдвоём.

– Ага. В качестве моральной компенсации я хочу запереться с тобой в замкнутом пространстве минимум на сутки, – заявил юноша, искоса глядя на своего сенсея.

– Принято, – с улыбкой ответил иллюзионист и снова принял прежнее положение, увидев, что хозяева вернулись.

Шоичи по-прежнему был смущён, но уже не выглядел расстроенным. Умеет же Бьякуран убеждать… Ещё с полчаса компания обсуждала щекотливые случаи из студенческой жизни, а потом белоснежный лидер Мельфиоре вдруг посмотрел на часы и встрепенулся.

– Вы только посмотрите! Десять минут до полуночи. Все заготовили желания?

– Желания? – растерялся Хаято.

– Да, по традиции мы каждый Новый год формулируем желание, которое обязательно исполнится в следующем году, – с робкой улыбкой кивнул Шоичи.

– И это обязательно должно быть утверждение, без всяких «хочу», – проговорил Мукуро. – Подумай хорошенько, какое желание ты хотел бы сделать целью всего года? А я, пожалуй, начну.

Никто не стал возражать. Мукуро встал со стула и громко поговорил:

– В этом году я допишу книгу, которая станет бестселлером, – выждав небольшую паузу и довольную улыбку Бьякурана, он сел на место.

Хаято напрягся, но ничего не сказал. Ему было стыдно от того, что он до сих пор не знал, что Рокудо пишет книгу. Теперь по традиции настала очередь хранителя неба. Тот поднялся и неторопливо провозгласил:

– А у меня в этом году главный офис фирмы переедет в Токио, а сама Мельфиоре станет компанией уровня всей страны.

На смену ему поднялся Шоичи.

– В этом году я спроектирую способный к обучению искусственный интеллект.

После того, как Ириэ озвучил своё желание, Хаято понял, что в его идее нет ничего предосудительного. И всё же, юноша был ужасно смущён. Неуверенно поднявшись с места, он с пару секунд помялся и всё-таки громко, с резкими нотками в голосе проговорил, избегая смотреть на присутствующих:

– Я… в этом году… найду точные решения системы уравнений фрактальных… световых пятен.

Смущённый до невозможности, Хаято опустился на свой стул, отчаянно пряча взгляд. Мукуро накрыл его руку своей ладонью и легонько сжал, показывая, что всё в порядке. Повисшая в воздухе пауза была продиктована не неловкостью, а тем фактом, что до полуночи осталась ещё пара десятков секунд. Когда время пришло, тишина была бессовестно нарушена радостным возгласом Бьякурана, начавшего разливать по бокалам шампанское. Когда четыре бокала со звоном ударились друг о друга, всё уже поменялось. Цифры календаря, цели, настроение. Все четверо были уверены: будущий год будет ещё лучше предыдущего.

***

– Вау, теперь у меня есть своя персональная подушка в Вашем доме… Я буду обнимать её, а Вы – меня, и у нас будет истинная идиллия, о которой даже в сказках не пишут, – высказался Фран, прижимая к себе подаренную Бельфегором подушку в форме лягушачьей головы.

– Ши-ши-ши… Ты всегда такой болтун, когда выпьешь? – поинтересовался Принц, открывая свой подарок.

На пару секунд он замер, не зная, как такое расценивать. В коробке лежала диадема. Никаких пошлых стразиков или ажурных ветвлений, только вполне себе солидная гравировка на металле. Вещь выглядела недешёвой и очень многозначительной.

– Фран… – потерянно проговорил он, и юноша поспешил вывести его из оцепенения.

– Я ещё и очень смелым становлюсь, – заявил подросток, откладывая подушку и усаживаясь верхом на колени мужчины лицом к нему.

Он обеими руками трепетно взял диадему и надел блондину на голову, после чего высвободил несколько прядей, чтобы она выглядела естественнее среди пшеничных локонов. Довольно хмыкнув, он с тонкой улыбкой проговорил:

– Вам идёт. Диадема нашла своего Принца.

Бел осторожно положил ладони на талию мальчишки и медленно приблизился к его лицу, намереваясь поцеловать, но так и не преодолел последний сантиметр до желанных губ. Помедлив, он спросил:

– Тебя напугал мой взгляд сегодня утром?

– Нет, – иллюзионист положил ладони на плечи семпая, робко и осторожно обнимая его. – Меня напугало то, что я видел его, хотя Вы этого не хотели.

– Иногда мне кажется, что ты не можешь мне довериться потому, что не видишь моих глаз.

Юноша отрицательно мотнул головой, обвивая шею Бельфегора руками и прижимаясь носом к его носу.

– Я доверяю… Я… Я колеблюсь совсем по иным причинам, – Фран слегка отстранился и принялся поглаживать волосы Принца, любуясь творением своей фантазии. – Кто знает… может, вам просто не хватало короны?

– Я бы это проверил, но скоро полночь. Ты загадал желание? – прошептал блондин в самые губы парня.

– А то как же…

Эмералд так же резво вскочил с колен Бела, как несколько минут назад уселся на них, и поспешил за бенгальским огнём. Лишь когда в одной руке у него был зажженная трескучая вещица, а в другой – бокал шампанского, парень стал выглядеть окончательно довольным. Он не улыбался, но улыбалось всё его существо, воздух вокруг сменил настроение на чистую, по-детски искреннюю радость. Когда стрелка часов дошла до полуночи, юноша сделал символический глоток шампанского и, отставив бокал на стол, обнял блондина за шею, стараясь держать бенгальский огонь на безопасном расстоянии от его волос. Принц осторожно положил ладони на выступающие лопатки уткнувшегося носом в его грудь подростка и с улыбкой проговорил:

– Ши-ши… Ты чего?

– Это лучший праздник из всех, что у меня были. И самый тёплый день… – искренне ответил парнишка, загадавший, чтобы в будущем году они вместе побили этот рекорд минимум десяток раз.

Бельфегор не стал больше пить, он тоже отставил бокал в сторону и обнял подростка обеими руками. Ему хотелось бы не потерять этого храброго и упрямого человека в наступившем году. Самое яркое и, пожалуй, единственное настоящее желание, продиктованное не страхом одиночества и даже не эгоизмом. Это просто правильно: идти дальше вместе. А всё остальное – неправильно, и ничего с этим не поделать. Бел не заметил, как начал медленно двигаться, ведомый Франом под тихо играющую музыку. Паршивец. Как он это делает? Принц широко улыбнулся и опустил одну руку ниже лопаток юноши, а другой взял его руку, чтобы вести его, как в вальсе. Однако получалось это у парнишки неважно, можно было лишь танцевать обычный медленный танец. Эмералд с каменным лицом пару раз наступил на ноги партнёра, но чуть приподнятые уголки его губ говорили о том, что он вполне себе счастлив от происходящего. Пообещав себе в ближайшем будущем исправить патологическое неумение иллюзиониста танцевать, мужчина просто крепко обнял его и замер. Понял, что чего-то не хватает. Это ощущение преследовало на протяжении танца, но сейчас пришло осознание причины. Часы.

– Фран… – блондин потерянно смотрел на замершие стрелки: короткая на двенадцати, длинная – на второй чёрточке после двенадцати.

– М-м? – вопросительно протянул школьник и повернул голову в ту же сторону, что и Бельфегор.

– Часы стали…

– С ними такое иногда случается, – тоном эксперта заверил его юноша и принялся изучать его лицо стеклянным взглядом.

– Да… ши-ши… – Бел тонко, но немного нервно улыбнулся и посмотрел в глаза Франа.

Всё правильно. Так и должно было случиться.

Чем ближе к полуночи, тем громче тикают часы, тем ярче переливаются гирлянды, веселее шуршит мишура. Однако, стоит стрелке перешагнуть полночь, время начинает течь тихо и осторожно, настолько, что можно почувствовать скрип шагов уходящего прошлого. Не забыть бы отдать ему весь мешок своих проблем… Пусть тащит его, куда хочет. Несчастные просят у нового года перемен, счастливые – чтобы всё осталось, как есть. Но эти звонкие, искрящиеся разноцветным блеском мгновения общие для тех и других. Их нужно почувствовать и поймать искры счастья на свои ладони. Загадать желание – вслух или молча, но искренне и от души. Чудо всегда находит тех, кому оно по-настоящему нужно.