Чуть ниже поясницы болело тугой, неприятной болью, заставляло морщиться и беспокойно вспоминать, чем закончилась ночь и началось утро. Феликс пытался поймать расплывчатые циферки на часах — и когда удалось, выяснилось, что время близилось к двум часам дня. А какой был день недели, кстати?.. Феликс рухнул обратно на подушку — да похер, какой день недели… спина-то почему болит? Он вообще ничего не помнил после того, как уехал из бара с Хенджином… а где Хенджин? Феликс снова приподнялся, чтобы оглядеться: вторая подушка была практически идеально взбита, без единой вмятинки, простыня задралась только со стороны Феликса, одеяло сбилось где-то в ногах. Но это все мог утроить один Феликс, который любил ворочаться во сне как шампур на гриле. Феликс предпринял попытку дозваться Хенджина, но сделать это больше одного раза не смог — во рту пересохло и как кошки нагадили — противно было ужасно. Хенджин все равно услышал этот хриплый возглас о помощи:

— О, ты проснулся? — он встал в дверном проеме, держа в руке испачканный в чем-то красном нож. Феликс нервно сглотнул.

— Я, пожалуй, обратно… ты меня не видел.

— Что? А, — Хенджин хмыкнул. — Напугал? Завтракать будешь или ты как?

— Мне бы до ванной сначала добраться… я, знаешь… я не в лучшем виде, как ты мог заметить.

— Это ты еще нормально выглядишь. Как человек, заставший Минхо в его молодые годы, тебе говорю.

— Хах, — Феликс потер пальцами переносицу. — А спина у меня чего болит? Мы разве… с тобой… ну?

— Да, конечно, три раза подряд по два захода.

— Чего? — Ли распахнул глаза насколько мог. — Ты серьезно?

— О, конечно. Ты просто пиздец, огонь, Феликс, — Хенджин жестикулировал руками — в одной до сих пор был испачканный нож. Феликс на него периодически поглядывал. — У меня такого секса никогда не было!

— Звучит как стеб.

— Это он и есть.

Феликс сдвинул брови к переносице. Вроде и обидно, а вроде и полегчало.

— Ты еще в машине уснул, — Хенджин уперся плечом в дверной косяк. — Я принес тебя домой как спящую царевну, уложил спать, но ты вдруг проснулся и сказал, что нам надо потрахаться. Я сказал: «Окей, Феликс, только сгоняю в душ», но на самом деле я ушел в кухню пить кофе и ждать, когда ты уснешь, потому что заниматься сексом с пьяным человеком такое себе развлечение. Когда я вернулся в комнату, ты спал, свернувшись калачиком, я решил переодеться и снять с тебя джинсы, но ты снова проснулся, снова сказал, что нам срочно, вот прям сейчас необходимо потрахаться, я сказал: «Окей, Феликс, только сгоняю в душ», ты сказал, что уже, кажется, где-то это слышал, но я сказал, что тебе показалось и ушел… так, — Хенджин обернулся назад, когда услышал какой-то звук, донесшийся с кухни. — Надеюсь, я там не спалю ничего… так, потом я снова пришел, — он повернулся обратно, вернувшись к разговору, — ты снова спал, я решил потихоньку залезть под одеяло, и когда я сделал это — ты сразу же залез рукой ко мне в штаны. Я сказал: «Окей, Феликс, только сгоняю в душ», ты сказал, что я заебал душнить, и попросил меня покинуть комнату. Я сказал: «Окей, Феликс», и ушел спать в гостиную. Все. Так как тебе спалось?

Феликс уткнулся лицом в подушку и протяжно с досадой простонал:

— А спина почему болит у меня? — донеслось глухо. Хенджин пожал плечами:

— Тебя спросить надо, что ты делал, пока меня не было… может, из-за матраца. Он довольно твердый. Наверное, стоило постелить тебе на диване. Там мягко как в облачке.

Феликс с трудом сел:

— Бля, может, правда из-за кровати… чувство, будто меня в три раза сложили, а потом выгнули дугой до сломанного позвоночника.

— Не преувеличивай, нормальный у меня матрац, просто к нему привыкнуть надо.

Феликс хмыкнул.

— Привыкнуть?

— Согласен, прозвучало так себе…

— Очень даже, — Ли пожал плечами. — Проводишь до ванной комнаты? Мне нужно привести себя в порядок.

— О, конечно, пойдем.

В ванной Хенджин объяснил, что к чему:

— Полотенце свежее то, что розовое…

— Они тут все розовые, — Феликс беспомощно глянул на Хенджина.

— Нет, — твердо ответил старший. — Одно — розовое, а другие цвета розового кварца.

— Понял.

— Да, еще там щетка в ящике новая, забыл достать, бери, если нужно, — он уже вышел, но снова заглянул, — и дверцы душа супер-плотно закрывай, у них резинки эти по бокам немного отклеились, забываю поменять… не бери сиреневую бутылочку — это бальзам оттеночный.

— Я все понял, спасибо.

— А самое главное — кран с холодной водой — на самом деле с горячей, а с горячей — с холодной. Я никак втулки не переставлю…

Феликс кивнул. Напоследок Хенджин повесил еще и чистый халат на крючок.

— Да блять! — донеслось из ванной комнаты вместе со звуком включившегося душа спустя пару минут. Хенджин цокнул:

— Я же предупредил… — пробубнил себе под нос, продолжая готовить завтрак. Слабо улыбнулся.

Изредка включаемый телевизор вещал сводку последних новостей. Хенджин слушал в пол уха.

— А где мои вещи? — Феликс появился максимально неожиданно, Хенджин даже дернулся и чуть не попал себе ножом по пальцу. — Извини!..

— Не подкрадывайся так, пожалуйста… твои вещи в комнате на тумбе, сложены в стопку.

Феликс потуже затянул пояс халата:

— А ты со всеми такой заботливый милашка?

Хенджин отвлекся от нарезки овощей:

— С кем — со всеми?

— Ну, — Феликс пожал плечами. Опять кокетливо? Ну хоть бы стыд поимел после того, что начудил ночью. — Со всеми мальчиками, которых к себе водишь?

— Боже, — он покачал головой и вернулся к своему делу. — Твоей заднице все неймется, как я вижу? Запрячь тебя готовить?

— Я могу помочь, кстати, — Феликс завернул рукава халата. — Я не профи, но готовлю съедобно. Иногда даже вкусно. Я вообще больше печь люблю… брауни, например. Или синнабоны. Могу угостить как-нибудь.

— Хочешь заманить меня сладким как ребенка? — Хенджин хмыкнул. — Я согласен.

— Еще бы ты был против… переоденусь и вернусь помогать.

— Да оставайся так…

— Снимать быстрее?

— Типа того.

— У меня под ним ничего нет, — Феликс сказал это как бы между прочим, обходя стол, чтобы встать рядом с Хенджином.

— Люди обычно так и пользуются халатом после того, как выйдут из душа.

— Опять душнишь?.. — Феликс цокнул. — Ладно, походу реально помогать тебе придется…

Хенджин тихо посмеялся.

— А волосы почему у тебя распущены, повар? — спросил Феликс, снимая с его же запястья тонкую резинку. — Я соберу их в хвост?

Хенджин остановился от нарезки:

— Ну, — и уставился на доску. — Ты можешь.

Феликс чужую заминку не заметил. Подошел к нему со спины и привстал на носочки, чтобы было удобнее, повел пальцами от висков за уши, наверняка намеренно их касаясь, собрал прядки в хвостик и поплотнее стянул его резинкой. Хенджин тихо выдохнул.

— Не больно? — спросил Феликс, отходя на шаг в сторону, чтобы не мешаться под рукой.

Хенджин отложил нож на разделочную доску — и прижал Феликса, нависнув над ним. Феликс уперся ладонями в край стола:

— Еп твою мать… куда я жмал… — ухмыльнулся Феликс.

Хенджин повел теплыми ладонями по чужой шее:

— Можно тебя поцеловать?

Феликс искренне удивился:

— Почему ты спрашиваешь?

— Вдруг ты против. Мне совестно, что я в первый раз тебя об этом не спросил.

— Я же первый тебя поцеловал.

— Ну, после этого… когда ты хотел уйти, — Хенджин водил большими пальцами по линии его челюсти. — Так что правильнее будет спросить.

Странно было слышать это от человека, с которым они друг другу «помогли» при первой же встрече, не зная имен. Но в целом… это было мило — Феликс даже ощутил в животе пресловутых бабочек, когда Хенджин говорил об этом.

— Можно. Я не против.

Хенджин вообще редко задавал этот вопрос — если честно, то пару раз всего. Обычно его целовали первым, а он либо отвечал, либо давал понять, что не хочет. Но сейчас он не хотел никаких недомолвок — чтобы все было ясно.

— Скажешь мне, если что-то будет не так, хорошо?

— Планируешь откусить мне язык или что?

— Нет, — Хенджин улыбнулся. — Я в общем — если буду делать что-то не так — пообещай, что не будешь терпеть и сразу мне скажешь.

Феликс снова привстал на носочки, чтобы обнять Хенджина за шею, прошептал в губы:

— Ты все делаешь так…

Хенджин переложил ладони на спину Феликса, сжимая ее пальцами через ткань халата. Целоваться с Феликсом было приятно — если слово «приятно» вообще могло описать весь спектр эмоций, испытываемых Хенджином: хотелось прижимать его к себе, намекая на то самое «что следует далее» и хотелось бессовестно оттягивать этот момент — дразнить. Хотелось невинных касаний губами — и бесстыдно изучать языком его рот, чтобы задохнуться от нехватки воздуха. Хотелось невесомо приподнимать подол халата, едва касаясь пальцами бедра — и уложить его прямо на столе, задирая махровую ткань до груди. Исцеловать все тело — и совершенно по-подростковому наставить везде засосов, искусать все бедра, если Феликс разрешит, и вылизать все укусы… у Хенджина от этого «приятно» башню сносило, кожа начинала гореть — особенно на шее, где по ней водил пальчиками Феликс. Чуть погодя пальцы Феликса начали оглаживать место за ухом.

— Волосы…

Феликс на секунду оторвался от его губ, вопросительно посмотрев Хенджину в глаза.

— Стяни их, — объяснялся Хенджин между поцелуями. — Мне нравится, когда… их стягивают… посильнее.

Феликс повел пальцами под собранными волосами, нащупал резинку и аккуратно ее снял, пальчики слабо помассировали затылок — хотелось узнать чужие рамки.

— Стяни, — выдохнул Хенджин в поцелуй. — Если будет слишком — я скажу.

Феликс приоткрыл веки, чтобы видеть выражение лица Хенджина — и стянул его волосы, крепко сжав их в кулаке. Хенджин несильно прикусил губу Феликса, что-то промычав.

— Не слышу, — Феликс чуть отстранился, — что ты сказал?

Хенджин с трудом открыл глаза — веки как от жуткого недосыпа слипало:

— Я хочу твой язык.

Феликс тяжело сглотнул.

— В своем ухе.

Хенджин никогда не краснел так сильно — но держать в себе просто не мог. Феликс старался выровнять дыхание — тело отказывалось функционировать адекватно после услышанного. И слушаться оно тоже отказывалось — Феликс прижался к нему слишком неприлично даже для неприличных прижиманий, еще сильнее сжал чужие волосы и повел языком по раковине уха, от мочки наверх, повторив этот путь несколько раз. Хенджин сжимал пальцами халат на Феликсе:

— Можно его развязать? — спросил дрожащим голосом — Феликс зажимал между губ мочку, играя языком с колечком в ней.

— Ты можешь снять его полностью, — горячо выдохнул в ухо. — Хочешь?

— Хочу, — руки быстро расправились с узлом. — Тебя, — добавил уже намного тише, будто боялся, что Феликс его услышит.

Феликс еле ощутимо потянул зубами сережку:

— М-м? — промычал вопросительно, массируя пальцами кожу головы. — Не расслышал, — снова прошептал на ухо.

Хенджин раздвинул подолы халата в стороны:

— Тебя хочу. Сейчас. Ты же протрезвел?

Феликс отстранился, чтобы посмотреть на его лицо:

— Тебя правда это волновало?

Хенджин смотрел только на чужие губы:

— Конечно, — но отвечал честно.

Феликс сделал шаг назад и уперся руками в стол позади себя, сказал:

— Посмотри на меня.

Хенджин вел ладонями от чужой шеи к плечам, медленно снимая с них халат.

— Я красивый?

Ты же в курсе, что это не единственный способ заслужить чью-то любовь, Хенджин?

— Джинни? — Феликс коснулся пальцами его ладони, сжимающей предплечье.

Хенджин растерянно посмотрел ему в глаза:

— Почему ты спрашиваешь меня об этом?

Феликс вдруг смутился и отвел взгляд в сторону:

— Почему?.. Я не знаю, — он быстро закрылся халатом. — Просто вырвалось.

Ты же знаешь, что это — не единственный способ.

— Я что-то не то сказал?

Хенджин отстранился:

— Нет, нет, — он отошел, чтобы перевести дыхание. — Я просто... что-то голова закружилась, извини, — на плите зашипело, и Хенджин, воспользовавшись моментом, переключился снова на готовку. — Наверное, слишком много кофе ночью.

— Пойду… переоденусь и помогу тебе, — Феликс завязал пояс потуже.

***

У Сынмина начиналась паника.

— Господи… что опять?

Чанбин оглядел комнату.

— Я… ну, — парень пытался ликвидировать последствия погрома. — У меня случился нервный срыв.

Старший приподнял двумя пальцами растерзанную книжку — будто псы Сынмина постарались.

— Это не очень нормально.

— Я знаю… — Сынмин не понимал, с чего ему начать. — Ты скажешь родителям?

— Сначала я помогу тебе убраться, а потом посмотрим.

Чанбин тоже не знал, с чего начать. Поднял тумбочку, прибрал книжки, свалившиеся с полки, тетрадки, полетевшие на пол… На самом деле, все не так страшно было, по мелочи раскидано… порвано и растерзано.

— Из-за чего тебя так вынесло? — спросил Чанбин, расставляя книжки на полке. — Что-то случилось?

— Я не уверен, что хочу говорить об этом.

— Со мной?

— Вообще.

— Родители когда вернутся?

— Они Уена на мероприятие в школу повезли. Не знаю… к вечеру.

— А ты в школу не пошел, потому что…

— Потому что мне хреново.

Сынмин утер тыльной стороной ладони мокрые щеки. Со совестно поджал губы:

— Прости, что надавил.

— Все в порядке. Я уже выпустил пар.

Чанбин оглядел комнату еще раз — вроде, стало лучше. Чуть-чуть. По крайней мере, ничего больше не валялось, а если не приглядываться — то и незаметно, что что-то было не так. Чанбин похлопал Сынмина по плечу:

— Погнали перекусим, я принес какую-то пиццу вкусную. Думал, с отцом твоим пива попьем, пока дела решаем, но раз уж на то пошло — обойдется твой папаня, с тобой схаваем. Как тебе идея?

Сынмин кивнул:

— Пошли.

В кухне все убрано было еще до Сынмина — видимо, мама постаралась перед уходом. Сынмин все еще трясущимися руками поставил чайник:

— Давай я все сделаю, присядь.

— Ты же гость.

— Я — твоя семья. Я все сделаю.

Ким присел на стул, подобрав под себя ноги.

— Не говори маме, что я в школу не пошел. У меня сегодня нет обязательных, только факультативы, но я не хочу ее расстраивать.

— Не скажу, успокойся. Я же сказал: работа у меня такая — прикрывать чужие попы. В особенности — твою. В особенности — от твоих родителей. Я же твой друг… нет, я почти что твой старший брат!

— Троюродный дядя, — поправил Сынмин.

— Не суть важно. Который тут?

— В банке зеленой справа, — Ким слабо улыбнулся. — Спасибо.

— Работать начнешь — вернешь должок. Я записываю.

Сынмин посмеялся:

— Чанбин-хен, — но почти сразу же стал серьезным. — Что мне делать со своей агрессией? Я же нормальный. Я не должен так себя вести.

— Ну, во-первых, — Чанбин открыл коробку — по кухне разнесся аромат горячего сыра. — То, что ты нормальный, еще не избавляет тебя от нервных срывов, окей? Они бывают у всех людей. Просто надо учиться выпускать пар другим способом.

— Каким?

— Я спортом начал заниматься. Спорт вообще — прекрасная дисциплина. Спорт может помочь тебе воспитать самого себя. Хочешь со мной в качалку ходить?

Сынмину показалось, что это было похоже на зазыв в какую-то секту. Но он слабо кивнул:

— Я могу попробовать, я думаю. Не люблю спорт, но… если это поможет, то я попробую. Да, почему бы и нет…

— Спорт — это круто. Просто надо найти свой. Серьезно. Даже курящий Крис втянулся. Это коллега мой, если что…

Сынмин промолчал — просто угукнул себе под нос.

— Так что, как думаешь, откуда в тебе это бурление берется?

— Злюсь, потому что никому не нужен.

Чанбин фыркнул:

— Чего?

— Ну да… друзьям, например. Я хочу помочь им — но мне никто ничего не говорит. Я понимаю, что это личное, но мы же друзья… Никто ничем не делится. Все в себе держат. Смотреть больно.

— Они обязательно разберутся во всем, — Чанбин постарался ободряюще улыбнуться. — Друзья не всегда нужны для того, чтобы лезть под кожу.

— Я понимаю, — Сынмин кивнул. — Я не лезу. Я просто говорю, что всегда могу выслушать и помочь. Но они никогда не обращались за помощью, поэтому иногда я чувствую себя каким-то… бесполезным. Будто я табуретка.

— Это не так, Сынмин, — Чанбин поставил стаканы на обеденный стол, налил чай и пододвинул один к нему. — Табуретки, кстати, очень полезные, — парень фыркнул. — Чем другим стремиться помочь, когда им не надо, о себе подумай. Давно у тебя такое случается?

— Эпизодически, — Ким сделал глоток чая. — Редко, но… метко, как ты видел. Иногда я сдерживаюсь, а иногда происходит вот такое.

— А сдерживаешься ты… не посредством самоповреждения там какого-нибудь? — Чанбин нахмурился.

— Нет, конечно! С ума сошел, что ли? Я просто запираюсь в комнате и сажусь в угол. И сижу так, пока не успокоюсь.

Чанбин все же взял кусок пиццы:

— Рад слышать. И вообще… можно попробовать еще медитацию. Чего ты на меня так смотришь?

Сынмин сдержал смешок и тоже потянулся за едой.

— Эй! Реально тема, окей? Медитация помогает! Ты как думаешь, я вывез все то дерьмо, что пережил? Медитация и спорт! Ни алкоголь, ни наркота, ни беспорядочные половые связи — медитация и спорт! Слушай, что дядька говорит! Я же дерьма не посоветую.

Сынмин уже вовсю смеялся. Чанбин шуточно нахмурился:

— Обижусь сейчас.

— Извини! Просто странно слышать это от такой дылды, как ты.

— Дылды?

— Ну… от шкафа. На дылду ты мало тянешь. Какой у тебя рост? Метр пятьдесят?

— Метр шестьдесят восемь!

Сынмин закрыл рот ладонью — смеялся. Чанбин не обижался, конечно же.

***

Джисон подумал, что лучше всего будет в этот день не вставать. Работа, конечно, ждала, но тело желало покоя. Пару часов после пробуждения его мутило, а потом вдруг разыгрался дикий аппетит. Сладости с похмелья — не самый лучший завтрак, но не то, чтобы были варианты. Торт, к слову, был ничего таким — очень даже вкусненьким. Небольшим, правда, миниатюрным, он бы сказал, можно было и побольше подарить — уж раз Минхо так набивался ему… в друзья. Или куда он там набивался. Голод отступил, и теперь Джисон снова лежал с закрытыми глазами и крутил в руке телефон, на который приходили сообщения. Несложно было догадаться, от кого.

Минхо: «Джисон»

Минхо: «ответь хоть, ты живой там?»

Минхо: «это сложно?»

А потом звонок. Разговаривать не хотелось, но ведь не отстанет, Хан угукнул вместо приветствия.

— Ого, снизошел. У тебя все нормально?

— Я торт доедал, чего всполошился-то?

— Вспомнил, что ты вчера дверь не запер, когда я уходил, мало ли.

— Запер… вроде.

Хан лежал под одеялком и единственное, чего ему хотелось — это лежать дальше, отдыхать, выпить похмельное пиво и снова лежать.

— Мы можем поговорить?

— О чем? — Джисон лениво перевернулся на бок, чтобы не держать телефон, а положить его на подушку под ухо.

— Блять, даже не знаю, — Минхо чем-то зашебуршил на том конце. — Может хотя бы о том, что у меня на тебя хуй стоит.

Джисон хрюкнул от смеха:

— Польщен, но ничем не могу помочь.

Минхо продолжал:

— Каждый ебаный день на тебя стоит, Джисон, вот проснулся я утром и первая мысль — о тебе. И весь день — хоть гвозди забивай. Не хочешь как-то это исправить?

Джисон все еще лениво смеялся:

— Это настолько плохо, что даже хорошо.

Возможно, Джисон не до конца протрезвел — возможно, да. Возможно, ему было немного скучновато — целый день не работать из-за похмелья. А тут шут сам собой нарисовался — ну красота же, а? Джисон укутался в одеяло плотнее:

— Не знаю, чего ты добиваешься, но продолжай, Минхо. Мне весело.

А чего было от него беситься? Он же… смешной. Джисон улыбался? Улыбался — значит, смешной. Почему это осознание не пришло чуть раньше? Хан бы столько нервов себе сберег.

— Джисон, я серьезно, — Минхо звучал довольно твердо. — Даже сейчас стоит.

— И что, блять? — Хан потер закрытые глаза. — Устроить тебе секс по телефону?

— Давай.

И голос у Минхо стал не такой твердый, как до этого — потише звучал, немного неуверенно. Джисон и сам заткнулся на какое-то время.

— И чего говорить?.. — спросил Хан. — Ну… хуй?

Минхо цокнул:

— Ты же сам предложил. Давай, придумывай.

— Это ты за тортик, да? Вот такой ты вот… мелочный, Минхо? Пиздец. Я в ахуе.

Минхо тихо посмеялся:

— Да ладно тебе, вкусный хоть был?

— Да, — Джисон натянул одеяло до носа. — Вкусный…

У Хана рядом на тумбе стояли неприлично громкие часы, которые отбивали каждую секунду времени. Джисон насчитал тридцать восемь, пока Минхо снова не заговорил:

— Давай попробуем?

Хан свернулся калачиком.

— Минхо, ты ебнутый, — Джисон это шепотом выдохнул — сам не знал, почему так вышло. Минхо снова замолчал на какое-то время.

— Это я уже слышал.

Джисон перевернулся на спину, уставив взгляд в потолок.

— Давай серьезно. Чего ты хочешь от меня?

Минхо терпеливо выдохнул.

— Я же уже говорил: нравишься ты мне, хуй на тебя стоит. Вот думаю, что делать. Понравилось твое предложение с сексом по телефону, а ты чего-то сливаешься теперь. Сам же ведь и предложил.

— Ты шуток вообще не понимаешь?

— Смешные понимаю. А ты шутил?

Джисон в который раз тяжело выдохнул.

— А что, думаешь, я правда стану с тобой говорить, пока ты дрочишь?

— Так ты уже…

Джисон фыркнул — да нет. Минхо просто издевался… Почему не поиздеваться в ответ.

— Ну и что мне тебе рассказать? Про карбюраторы или про коробку передач? Или как впихать невпихуемое под капот? Тебя ж возбуждают железяки.

— Да что угодно, — Минхо на самом деле дышал странно. — Мне нужен твой голос.

— Ты ебнутый, — Хан констатировал это в который раз. — Ты самое ебнутое создание, которое я когда-либо встречал.

— Спасибо?

Джисон непонимающе нахмурился.

— Расскажи, почему я тебе так не нравлюсь, Сони.

— Тебе что, нравятся унижения что ли, я не пойму?..

— Ну, — Минхо хмыкнул. — Может быть.

— Пиздец, — Джисон снова перевернулся на бок и обнял скомканное одеяло. — С чего бы начать…

— С начала.

Джисон не верил Минхо — ни одному его слову. Минхо был склизким и скрытным типом, всегда поступал так, чтобы не остаться с голой жопой, и не важно, кого оставил голожопым он сам. Он был таким в школе — и остался таким будучи уличным. Может, существовали отдельно взятые люди, Барби, например, которым Минхо бескорыстно помогал, но Хан знал, что их было — по пальцам пересчитать. Да и жизнь Минхо напоминала ему жизнь паразита. Вот сейчас, например… ну что он, разве не паразитировал? Что ему было нужно?.. Зато какой шанс.

— Ты всегда был ебнутым, Минхо. В плохом смысле слова. Даже если у тебя было тяжелое детство — это не повод вырастать таким говном. Реально.

— Разложи по полочкам, в каком месте я говно.

— Готовь стеллаж, — Джисон начал загибать пальцы. — В школе ты вел себя как говно…

— Я был ребенком.

— Не оправдание. Все были детьми.

— Окей, давай дальше.

— Ты мутный, — Хан загнул второй палец.

— В плане?

— В плане, что подозрительный. Ты явно занимаешься какой-то херней в свободное время.

— Какой, например? — Минхо хмыкнул. — Граблю стариков? Отнимаю конфеты у детей? Или, может, наркоту толкаю, а?

— Может, и все вместе. Я бы не удивился.

— Фу, какого ты мнения обо мне…

— И садиться за руль объебанным — это сразу минус тысяча баллов Слизерину, Минхо.

— Ты хоть раз меня сам с поличным ловил?

Джисон промолчал.

— Вот и оно, — Минхо недовольно фыркнул. — Что еще?

— Мне не нравится твоя аура.

— Чего?

Хан почти засмеялся — но это была правда! Даже если звучало дико.

— Твоя аура. Она мне не нравится.

Минхо реально засмеялся.

— И это ты меня называешь ебнутым?

Они снова помолчали какое-то время.

— Поговори со мной?

Джисон напрягся: эти слова Минхо прозвучали как просьба. В плане… как же это… как просьба нуждающегося человека. Да! Это было смешно — учитывая данную ситуацию, зная, кто такой Минхо… но Джисону так показалось. И, опять же, он все еще был с похмелья. Может, и простительны такие мысли.

— О чем мне с тобой разговаривать? — об этом Хан спросил совершенно спокойно, без стеба и злобы. Просто продолжал перебирать складки на одеяле и смотреть куда-то в стену. — О сотворении мира? О полетах на Луну? Пиво посоветовать вкусное?..

— Расскажи о себе.

— Че?

— О себе расскажи что-нибудь. Мы так плохо друг друга знаем — это нужно исправлять.

Джисон все еще не понимал, какого хера — но в целом… похуй.

— В шесть лет я чуть не сгорел в амбаре на ферме.

— Чего?!

— Ну да, — Джисон пожал плечами. — Я его случайно поджег. Пироманил малясь, когда был мелким. Вот. Как тебе такой фактик из моей жизни?

— Жесть. Есть что-то более лайтовое? Ну, под что можно подрочить, блять.

Хан поморщился.

— Хм. Я пару раз видел, как рожают кошки.

— Блять.

— Не возбуждает?

— Нет! — Минхо чем-то зашумел. Джисон заулыбался:

— В восемь лет мне прихлопнули пальцы дверью. Автомобильной. Три сразу.

— Да твою…

— А мы с дедом на пляж собирались. И он такой смотрит на меня, я там проорался уже, и спрашивает: «Ну че, потерпишь пару часиков? Потом в травмпункт сгоняем». Мы в него так и не съездили, к слову. Пальцы до сих пор кривые на правой руке.

Джисон на них посмотрел, чтобы удостовериться в своих словах — вдруг что не так сказал, с возрастом-то забывалось.

— Блять, Сони, а может расскажешь мне, что тебе нравится в постели. Горящие амбары, рожающие кошки и сломанные пальцы — вообще не возбуждают.

— Извини, я не профессиональный работник онлайн секс-услуг.

— Тебе двадцать пять лет, Джисон, я не поверю, что ты не умеешь.

— А почему я должен, напомни?

— Ради веселья. Это крутой опыт, почему ты не хочешь его получить? Потом хвастаться будешь, что трахался со мной. На улице такая ачивка очень ценится.

— Поэтому ты пол улицы перетрахал? — Джисон глаза закатил. — Помогал людям ачивки выполнять, Робин Гуд хуев?

— Я глушу внутреннюю боль таким способом. Доволен?

— Ой, — Хан прикрыл рот ладонью и притворно взволнованно продолжил, — должно быть, и сейчас тебе так больно, что ты хочешь подрочить под мой бубнеж?

— Да.

Коротко и ясно. Джисон не сразу понял, что Минхо произнес это спокойно. Без шуток или агрессии — будто он действительно нуждался в помощи и будто почему-то именно Джисон действительно мог эту помощь оказать.

— Теперь, когда я во всем сознался, поможешь мне?

— Это похоже на то, как взрослые мужики выпрашивают интимки у тринадцатилеток, Минхо.

Минхо замолчал.

— А мне говорить, как девочки в хентае? Таким голосом? — Джисон тут же изобразил.

— Нет, — Минхо снова легко засмеялся, — своим привычным, пожалуйста. Я не переживу.

Джисон даже не постеснялся тоже посмеяться с этого. Окей, опять же — он все еще хмельной и дурной, и почему он должен тратить нервы на Минхо, когда с Минхо можно было с чистой совестью угорать? Ну правда — а если еще на диктофон записать этот чужой позор… Но делать так Хан явно бы не стал: не настолько он скотина. До уровня Минхо еще не опустился.

Джисон устроился на боку поудобнее, обняв одеяло как коала.

— Ну, — Хан все еще думал, какого хера — но уже начал говорить. — Мне нравится классика, вообще-то. И я все еще предпочитаю женщин.

— Не страшно, это вполне исправимо.

— Ну хер его знает… сомнительно… Мне чаще нравится держать ситуацию в своих руках, контролировать все. Ну, я в этом плане как любой другой гетеросексуальный мужлан, понимаешь, да?

— И это исправимо.

— Не думаю… но вообще, когда женщины наглеют — мне тоже нравится. Но не слишком, потому что слишком наглеть не стоит, все-таки я мужик, значит, я главный.

Джисон тихо посмеялся. Бля, вот что он делал? Выкрал себе выходной, называется… чтобы заниматься этой херней? Гений.

— Может, ты пробовал что-то необычное?

— М-м… отдал контроль партнерше один раз. Полностью. Мне завязали глаза и приказали не двигаться. Я не знал, что она сделает. Было интересно, но некомфортно.

— Просто она не умела. Со мной было бы комфортно.

— Ты не женщина, Минхо.

— У всех есть свои недостатки.

Хан закатил глаза.

— Как тебе нравится, когда тебя трогают?

Джисон на этот вопрос вопросительно промычал.

— Ну, — Минхо слышно сглотнул. — Какие касания тебе нравятся? Грубые или нежные?

— Э-э, — Джисон почесал бровь и запустил руку в волосы, убирая челку. — Меня как-то особо никто и не трогал. Не знаю. Обычно я трогаю. Я же сказал: я в постели как мужлан типичный.

— То есть, ты просто трахался? Тупой пресный секс? Мне так жаль, Сони. Ты упустил кучу всего.

— Может быть… но не жалею.

— Весь твой рассказ говорит о том, что у тебя просто никогда не было понимающего и надежного партнера, которому можно было довериться. Это… грустно.

— Ну давай, давай, предложи свою кандидатуру, — Джисон буквально ждал этих слов. — Ты же к этому ведешь?

— Вообще, нет, но я бы мог. Если ты захочешь.

Джисон промолчал.

— Я бы показал тебе все твои грани, — Минхо снова заговорил тише. Джисон напряг слух. — Вообще все, на что ты способен, показал бы. Мы бы смогли определить, какие касания тебе нравятся, какие нет… может, тебе бы понравилась стимуляция с маслом для массажа… или… м-м, — он призадумался. — Какие-нибудь игрушки.

— Что за хуйня… — это Хан даже не его спросил — просто куда-то в одеяло произнес. Тихо довольно. Минхо — по голосу было слышно — улыбнулся:

— Или тебе бы понравился мой язык? Он у меня довольно длинный.

Хан его не прерывал — а что говорить-то? То, что Минхо — ебнутый? Так Джисон это сегодня раз сто уже сказал.

— Может, у тебя есть какие-то чувствительные места? На шее, между пальцев, за ушком?.. Грудь, живот, бедра… что-нибудь такое… Есть догадки? Мы бы проверили.

Даже если у Джисона и были догадки, сказать о них Минхо — он бы и под страхом смертной казни не сказал. Поэтому продолжал слушать этот пиздец.

— Я обожаю, когда мне вылизывают шею. Я могу кончить за пару минут от этого. Серьезно. Или когда прикусывают кожу на ней — я все, я сразу «до свидания». Может, и тебе такое нравится? Тебе когда-нибудь так делали?

Джисон прочистил горло:

— Ну, делали.

— Понравилось?

— Не то чтобы.

— Херово делали, значит. Я бы все сделал на высшем уровне. Это был бы твой лучший оргазм.

— Слишком много на себя берешь, — Хан не говорил громко — что-то как-то… а смысл говорить громче? Минхо и так все прекрасно слышал.

— Поверь, детка, в сексе я безумно хорош. Так что, есть у тебя такие места? Расскажешь?

— Детка? — переспросил Хан.

Ну, вообще — такие места были. Не то чтобы Джисон хотел о них распространяться…

— Мне угадать? Хорошо, — Минхо продолжал улыбаться — Джисон его улыбку через динамик ощущал. — Я почти уверен, что у тебя чувствительная грудь и соски. Пытаешься строить из себя «мужика», но сразу же поплывешь, если я вылижу тебя в этих местах. Уверен на все сто.

Джисон хмурился — сам себе.

— Я своим языком в прицнипе многое могу сделать… может, я бы вылизал тебя вообще везде. Как думаешь?

Как думал Джисон?

— Ты извращенец.

— Тебе не нравится? — он спросил это наигранно печальным голосом. — Сони, просто представь, как я…

— Я не хочу это представлять...

— Не хочешь? Но мне кажется, что у тебя уже есть… проблемка. Не скажу, что большая или маленькая, средняя… насколько я видел…

Джисон сжал одеяло между ног. От нервов, конечно же. Твердо сказал:

— Ничего подобного.

— Правда? Тогда слушай дальше… Ты бы хотел быть сверху или снизу?

— Я нигде не хочу...

— Понятно… сверху. Окей, ты сверху, — Минхо тихо посмеивался. — Я стопроцентный универсал, но с тобой я бы большую часть времени был снизу. Ты знаешь, какой я охуенный нижний?

— Нет.

— Я сейчас расскажу…

У Джисона начинало несильно пульсировать в башке: какого хуя? Это все еще была шутка — наверное, шутка, но что-то подсказывало, что она заходила куда-то не туда… То есть, веселиться все еще можно было, но Хан не знал, как долго.

— Тебе нравится покорность, да? Меня можно спокойно ебать в рот — я вообще не против. Мне это нравится. Я люблю отдавать контроль. Мне кажется, мы идеально друг другу подходим.

— Не учитывая то, конечно, что ты парень. И что ты — Минхо.

— Давай абстрактно, окей? Забудь, кто я. Я тебе шоу устраиваю, а ты… слушай дальше. Молча. В смысле… постонать для приличия можно, конечно…

Почему Джисон все еще не сбросил вызов?.. Этот вопрос возникал как-то сам собой, на краю сознания, но Минхо что-то говорил, а сбрасывать во время разговора — некрасиво. Джисон был воспитанным человеком.

— Меня можно хватать за волосы во время секса, тянуть на себя, кусать за плечи, в шею… что угодно, Джисон. Я люблю вообще все: от ленивой дрочки до сильной порки. Я в этом плане супер-универсален. Со мной не будет скучно.

— Звучишь как реклама.

— Просто представь меня под собой. Почему я все еще должен что-то объяснять?

Джисон на это не ответил — представил. Исключительно ради веселья. Ну и что?.. Минхо под ним, пиздит, как и обычно, какой-то бред, выпендривается длинным языком… ну и что? Джисон хмурился сам себе — какого хера он представлялся ему так ярко?.. С головой все ок было? Хан уткнулся лицом в одеяло, которое продолжал сжимать.

— Я охуенный любовник, Джисон. Я очень внимателен ко всему. И я бы сделал все, что бы ты мне сказал…

— Че, даже с пятого этажа бы сальтуху ебанул?

— Только если тебе нравится заниматься сексом с трупами.

Джисон зажмурился. Заниматься сексом. Не «трахаться». Первая формулировка звучала намного привлекательнее. В плане… господи, Хан вообще не должен был об этом думать.

— А что насчет разговоров во время секса? Ах-ха, — Минхо тихо посмеялся или вздохнул, — не как сейчас. А во время настоящего секса. Тебе нравится разговаривать? Или слушать, как кто-то говорит?

— Не думал об этом, — сдержанно ответил Джисон.

Минхо вздохнул снова. Но этот вздох так и хотелось, поморщившись, назвать «сладким». Джисон задержал дыхание.

— Я люблю разговаривать во время секса. Иногда мне затыкают рот — небольшим кляпом, например, или тканью… но мне больше нравится, когда затыкают рот ладонью. Это очень… интимно. Чувствовать горячую ладонь на губах… или, знаешь еще…

Джисон протяжно тихо выдохнул. Минхо продолжил — с придыханием:

— Пальцы во рту. Блять, я просто… мне так нравится это. Даже не во время секса, а просто… ну, — он неловко хмыкнул. — Я не о том, что я могу просто брать пальцы в рот в любой момент — я про то, что касается секса и около-секса. Когда целуешься, например… и нет возможности на продолжение, а чего-то такого — очень хочется. Я люблю в такие моменты брать пальцы партнера в рот — по одному, вылизывать их, посасывать и смотреть в глаза. Мне кажется, это срывает мне тормоза.

Нужно было сбросить — вот прямо сейчас желательно.

— Если меня в этот момент заставить опуститься на колени — я умру, честно. Это одна из моих самых любимых вещей в близости. И смотреть в глаза — это самое главное.

Джисон продолжал слушать — Минхо продолжал говорить:

— Ты можешь потрогать себя. Зачем ты терпишь? Я же слышу, как тяжело ты дышишь. Скажи мне что-нибудь на это. Все останется между нами.

Что ему говорить? Джисон практически неосознанно сжал руку.

— Ты мне нравишься.

Хан хотел бы пропустить это мимо ушей, но поздно.

— Очень. Такой красивый и… — голос Минхо неожиданно сорвался — сначала Джисон подумал, что связь пропала, но через секунду послышался чужой тяжелый выдох. — Блять… я так хочу тебя.

Хан слышал чужое дыхание — сбитое и неровное, будто на грани. Минхо не стеснялся выдавать себя:

— Скажи мне что-нибудь. Пожалуйста.

Что можно было сказать в такой ситуации? Джисон пытался найти ответ на обратной стороне век, которые зажмурил в попытке оградить себя от реальности. Не то чтобы помогло.

— Я просто хочу тебя услышать.

Как Джисон допустил это — все то, что сейчас происходило? Это же была шутка — безобидная и не очень смешная шутка.

— Блять, — почти всхлипнул, — Джисон…

— Что? — он старался отвечать ровно, но сам не надеялся, что у него это получится. — Будешь в трубку ныть или кончишь — и мы разойдемся?

Минхо звучал… блять, Хан прикусил губу — Минхо звучал по-настоящему. Не наигранно как в порнухе — а так, как звучал, вероятно, во время… Джисон, ненавидел себя, когда повел рукой — так, как звучал во время близости.

— Ты трогаешь себя? Давай, никто не узнает...

Джисон чуть в трубку не завыл — с-с-сука! Минхо когда-нибудь заткнется?

— Я бы хотел до тебя дотронуться. Блять, — снова почти всхлипнул. — Я бы столько всего с тобой хотел сделать…

Если бы Джисон действительно хотел, чтобы это не происходило сейчас — он бы и не допустил. Красная кнопка сброса все еще существовала. Но Хан не сбрасывал — продолжал слушать. Когда это было приколом — и когда это перестало быть приколом. Джисон принимал жизнь любой — и себя вместе с ней. Любым. То, что происходило сейчас, не было бы пиздецом, если на месте Минхо оказался кто угодно другой. Но это был Минхо — во всей красе. И звонок с ним Джисон все еще не прерывал. Банальный интерес? И ему место было. И сладко-ноющему ощущению внизу живота было место — потому что Минхо все еще тихо постанывал ему в трубку, еле слышно двигая рукой. Джисон выдохнул через нос. И снова принял свою судьбу. Никто не узнает — Джисон надеялся, что это действительно будет так. Потому что виски невыносимо сдавливало и жарко было как в специально отведенном для Хана котле. Это ощущалось как его маленький персональный Ад — Минхо, который не хотел или не мог себя сдерживать, его стоны, прерываемые судорожными выдохами на грани.

— Можно я приеду… Сейчас?

Пиздец.

— Нет, — резко выдохнул Джисон и затих…

— Потому что ты уже все? — услышал он через пару секунд.

Джисон больно закусил губу и заткнул свой рот чистой рукой. Минхо на том конце провода посмеивался. Хан против воли тоже засмеялся…

— Да…

— Тебе понравилось?

— Придурок, — выдохнул Хан, не стараясь больше прикидываться невинной овечкой — тяжелое дыхание сейчас хрен куда спрячешь. Джисон и не прятал — выдавал себя с потрохами, вообще не стесняясь. — Сам додрочишь.

Минхо лишь усмехнулся снова:

— Мне уже не нужно…

Джисон все-таки сбросил. Выдохнул — без облегчения. Перевернулся на спину и закрыл лицо краем одеяла. Нет, он не жалел.

***

От нее всегда пахло жасмином — это были самые дешевые духи из не очень дорогого магазина парфюмерии, но для него это был особенный запах. А еще она не ладила с его родителями — и постепенно перестала ладить и с самим Джином. Наверное, он ее любил — иначе зачем было обещать ее отцу, что все это серьезно и он действительно… ну, чувствовал что-то. Правда — зачем? Ён не понимала — она совершенно киношно гремела дверцами кухонных шкафчиков и зачем-то била новую посуду, которую родители Джина подарили им на свадьбу. Джин молча стоял в дверях, наблюдая за ней. Он не сказал ни слова, пока Ён бесилась. Почему, кстати? Наверное, Джин был плохим мужем.

— Меня это достало! — он не сразу уловил суть ее крика, потому что весь ее монолог изначально больше был похож на набор непонятных диких звуков. — Я сижу с больным ребенком и не могу сходить в туалет на две минуты! Твоя мать постоянно спрашивает меня, когда я выйду на работу, потому что один ты нас не тянешь — а я могу это сделать? Я с кем оставлю Хенджина? Он болеет каждые две недели! Я не могу от него отойти!

Джин все еще молчал, наблюдая за Ён. О пол разбилась очередная тарелка.

— Блять! — она не переставала кричать. — И эти ее постоянные подачки! «Ты передо мной век не расплатишься»! Спасибо за доброту, мамуля!.. Говорила, я могу называть ее «мамой». Спасибо!..

Хорошо, что выздоровевшего Хенджина оставили на пару дней погостить у бабушки с дедушкой. Джин думал о том, сколько осколков придется убирать после этого погрома.

— Я не хочу больше с тобой жить, — Ён села на край кухонного стола и схватилась за голову. — Я устала!

— Ты и так со мной не живешь, — Джин заговорил впервые за долгое время. В горле сухо было, что даже сглотнуть невозможно. — Уже давно.

— Я подам на развод.

— Хорошо, — он не был на это согласен, конечно же, но говорить что-то иначе сейчас не имело смысла. — Хорошо, Ён, как скажешь. Давай разведемся.

Они не развелись. Ён просто окончательно съехала вместе с Хенджином. Как узнал позже Джин — к своему любовнику. И если бы не четырехлетний Хенджин, заболевший отитом, Джин бы об этом и не узнал.

— Ты ебанутая, — он кричал шепотом, стараясь не разбудить болевшего сына — уложить его было не просто, и Джин не хотел, чтобы все его труды пошли насмарку. Ён сидела в кресле и листала какой-то журнал. Она приехала вместе с Хенджином обратно, пока он не выздоровеет, потому что… Джин не спрашивал — он возмущенно спрашивал о другом, еле сдерживаясь от крика. — Ён!.. Ты ебанутая?

— Что? — она была спокойна — совершенно. Будто ничего не произошло. Нет, она и вправду считала, что все было в порядке.

— Да живи ты с кем хочешь, твою мать, ебись с кем хочешь — но какого хера ты трахаешься со своим торчком, когда у тебя на соседней кровати спит ребенок?! У него поэтому отит — что он уши затыкал, лишь бы вас не слышать!

Ён изменилась. Или, может, показала истинное лицо — да и жасмином от нее уже не пахло. Совсем. Джин морщился — от нее:

— Я не понимаю, что с тобой стало.

— Я подаю на развод. Теперь точно, — Ён положила журнал обратно на кофейный столик. Да, пока их здесь не было, Джин стал жить лучше. Дела в гору на работе пошли, раз даже на такую ерунду мог раскошелиться. — Хенджин останется с тобой. Я устала от больного ребенка на руках. От тебя устала. От твоей ебнутой мамашки устала. От всего семейства Ян устала. Я хочу забыть вас, как страшный сон.

Возможно, Ён можно было понять — она слишком рано вышла замуж и слишком рано забеременела. От нее просили и требовали слишком много — она не была к такому готова. Миссис Ян постоянно капала на мозги и упрекала ее во всем, даже собственная мать не оказывала поддержки. И вечно болеющий ребенок… в этом была ее вина. Но исправлять ее она не хотела. Достало потому что. Потому что она залетела в семнадцать, вышла замуж в восемнадцать, родила — и поняла, что это все было ошибкой. Ей недавно исполнилось двадцать три — но чувствовала она себя на все сто двадцать три. Джину скоро исполнялось двадцать девять — и она больше не видела своего будущего. Не только с ним, на самом деле.

— Я знаю, что ты сейчас с очередной малолеткой шатаешься, Джин. Я вас видела.

— Я ни с кем не шатаюсь, это Анна, она практикующий журналист, писала статью про нашу фирму.

— Сколько ей?

— Восемнадцать.

— Понятно, — Ён встала с кресла. — Надеюсь, хотя бы ее ты будешь трахать с резинками.

— Ён!

— Я поеду, — она взяла со столика свою сумочку. — Встретимся в суде.

На развод Ён так и не подала. Не успела.

Именно эти эпизоды так живо и ярко вставали перед глазами, когда Джин что-то рассказывал Анне и понимал, что она не слушает — выглядело это больше как отчет, а не теплый супружеский разговор на расстоянии.

— Ага, — Анна печатала текст по работе, одновременно с этим слушая Джина. На языке крутилось «давай разведемся», а здравый смысл почему-то в который раз убеждал молчать. Ну, или не очень здравый…

Их первая встреча с Хенджином прошла не очень гладко. Анна была огрета плюшевым мишкой, когда попыталась подойти ближе. Хенджин стоял, скрывшись за дверцей открытого шкафа. Анна потерла висок, в который так удачно влетел пластмассовый нос игрушки, и старалась улыбаться. Заплаканный Хенджин дул краснющие щеки и хлюпал носом.

— Ты кто?! — кричал он, срываясь на хрип. — Где мама?!

Джин стоял позади и молчал. Анна, сидевшая на корточках, боялась, очень — но продолжала держаться. Даже голос не дрогнул:

— Я друг, — сказала она, — меня не надо бояться…

— Мне не нужен друг! Мне нужна мама!

Джин поджал губы.

— Ты не моя мама!

Анна тихо выдохнула.

— Где мама?! — Хенджин захлебывался слезами. — Пап! Где мама? Когда она вернется?

Как Джин мог сказать ему, что никогда она не вернется?

— Ладно… давай в другой раз, — Джин подал ей руку, помогая встать. — Сейчас точно не время.

Анна молча согласилась.

— Ты как? Не против?

— А? Ты о чем?

— Я про то, чтобы взять отпуск и всей семьей скататься куда-нибудь отдохнуть. Перед тем, как Чонин поступит в колледж.

— Всей семьей?

Что ж, это прозвучало с небольшой капелькой яда, которую Анна даже не думала скрывать.

— Ты поняла, о чем я.

— Тогда нет, — она пожала плечами. — Без Хенджина — это не всей семьей.

— Анна, — мужчина устало выдохнул. Наверняка еще и переносицу помассировал — всегда так делал. — Я хочу наладить наши отношения. Хенджин давно существует отдельно, ему это не нужно.

— Невкусно и гнусно, — она фыркнула. — Какие отношения, Джин? Ты там с дерева упал?

— Я серьезно.

— Что-то ты поздно спохватился.

— Никогда не поздно.

— Слушай, — она отъехала на рабочем стульчике назад, ближе к окну. — Джин, правда, прекращай. Мы живем как соседи последние пять лет, какое еще «наладить отношения»? Какие отношения, Джин? У нас даже семьи нет. Ты все похерил.

— Анна.

— Да чего? — она даже посмеялась. От бессилия. — Я устала, Джин. Я просто хочу дожить свою жизнь и все. Я не хочу скандалов и ругани больше, давай просто жить как и жили, и все будет в порядке. У нас никогда ничего не наладится, потому что ты ведешь себя как мудло. По отношению к своим же детям.

— Я не…

— А сказать Хенджину в четырнадцать лет, что его мать повесилась, потому что он гей — нет, не мудло? Ему было пять, когда это случилось. Ты вообще не понимаешь, какую травму ему нанес? И это только вишенка на торте, Джин. У меня тысяча и одна причина, чтобы не налаживать с тобой отношений.

— И все из-за Хенджина, да? — он снова выдохнул — невероятно устало.

Анна встала со стула и открыла окно.

— Если ты поступил так со своим старшим сыном — значит, и с младшим сможешь. Мы не разводимся только потому что Чонину будет тяжело. Но когда он повзрослеет и свалит — наша встреча в суде состоится. Не переживай, я не Ён. Я дело до конца доведу.

Это было жестоко. Анна понимала это, но извиняться бы не стала. Не ее проблемы.

— Хорошо.

Джин положил трубку первым. Анна достала портсигар из верхнего ящика тумбы, стоящего под окном.

Хенджин: «Увидимся завтра? Если ты не занята. Мне нужен твой совет. Это может подождать, конечно, но я немного в расстроенных чувствах»

Хенджин: «У меня, кстати, есть два билета на выставку современного искусства. Поговорим о наболевшем и поржем над замыслами современных творцов»

Хенджин: «Ты как? За?»

Анна хмыкнула.

Анна: «Конечно, Джинни. Мама всегда выслушает»

— Хорошо, — шмыгнул маленьким носом пятилетний Хенджин, не переставая обнимать своего мишку. — Мы будем друзьями.

Анна ему улыбнулась — и протянула руки.

— Но обниматься я с тобой пока что не хочу, — надул губы и нахмурился. — Мы все еще пока что не друзья. Потом. Когда станем друзьями.

Хенджин: «Прости, я не хочу тебя грузить. Но мне правда больше не к кому обратиться»

Хенджин: «Извини еще раз»

Анна сделала короткую затяжку — послышался хлопок входной двери. Женщина потушила пол сигареты в пепельнице и быстро убрала улики преступления в ящик тумбы. Хорошо, что под рукой всегда был освежитель воздуха — знать о вредных привычках матери Чонину было совершенно необязательно.

— Фу, блин… — вспомнишь солнышко… — Снова благовония свои жжешь?.. С чем на этот раз? С запахом прокуренных бомжей?

— Белый мускус.

— Не свисти, белый мускус пахнет церковщиной, — Чонин, впрочем, рукой махнул, — я сегодня к Сынмину ночевать, можно? Ты не против?

— Нет, конечно, — Анна скрестила руки на груди. — Как дела у тебя с Крисом?

— Со вчерашнего дня ничего особо не поменялось… все в порядке.

— Ну и славно… и хорошо, — она нервничала. Чонин принюхивался:

— Нет, мам, реально пахнет прокуренными бомжами.

— Белый мускус! В журнале пишут —оздоравливает пространство, демонов изгоняет.

— Ага… — усмехнулся сын, — изгонюсь ближе к семи.

— Довезти тебя? — она потрепала его по макушке.

— Не, Крис подбросит… в смысле, — Чонин сам себя осек. — Я не к нему еду, мам. Слово пацана.

Анна приподняла бровь и хмыкнула:

— Да ладно… верю.

***

Феликс чувствовал себя не в своей тарелке — определенно. И вроде все было в порядке: Хенджин вел себя как обычно, шутил, улыбался, говорил милые и иногда смущающие вещи — короче, все было как раньше. Но взгляд у него был каким-то печальным.

— Слушай, я должен спросить, — Феликс прервал, вообще-то увлекательный, рассказ о том, как Хенджин в детстве занимался картингом, который и помог ему потом в стезе стритрейсерства. Он просто больше не мог выносить это давившее изнутри чувство неопределенности. — Я сделал сегодня что-то не так?

Хенджин прищурился, делая глоток своего холодного кофе:

— Нет, все в порядке. Почему ты так думаешь?

— Утром — я сделал что-то не так. У тебя взгляд другой, — Феликс устало выдохнул. — Прости, я не должен был.

— Эй, да все нормально, ты чего?

Хенджин врал. В общем и в целом, ничего страшного действительно не произошло — это были личные триггеры и загоны Хенджина, которые Феликса не то чтобы касались, и то, что Феликс случайно — не мог же он специально, да? — их задел, еще не означало, что дело — катастрофа. Хенджин как-нибудь уж пережил бы.

— Хенджин… Извини, я что-то сказал…

Они сидели на диване в его уютной гостиной и мирно поедали приготовленный Феликсом невероятно вкусный брауни. Все было в порядке — да, как и Хенджин и сказал. Гребаное маленькое «но»… Феликс поставил на стол свой стакан чая и подобрал ноги, он смотрел испытующе, ждал.

— Феликс, все правда в норме. Пожалуйста, перестань извиняться ни за что, все в порядке, — Хенджин тоже стакан отставил в сторону, чтобы освободить руки, и потянулся к нему.

Феликс посмотрел из-под бровей — но не хмуро, а недоверчиво.

— Я клянусь, — Хенджин склонил голову к своему плечу. — Честно. Ты не сделал ничего такого. Со мной все хорошо. Иди ко мне.

Хенджин мог пересчитать по пальцам количество людей, которых обнимал — это были одни и те же люди на протяжении большей части его жизни. Обнимать Эвана было привычно, Анну, Минхо… Феликса обнимать было волнительно — без всяких подоплек, в смысле. Просто обнять его. Феликс вжался в него, схватился за ткань футболки и уперся лбом в грудь.

— Останешься у меня? — донеслось очень тихое до уха Феликса. Ли притерся к нему щекой.

— Угу, — ответил в тон, не поднимая головы.

Хенджин пригладил чужие волосы на макушке:

— Я не к тому, что чего-то от тебя хочу сегодня, — посчитал нужным объясниться. — Это не то, ради чего я прошу тебя остаться.

Феликс уложил руки на спине Хенджина и посмотрел на него:

— А если я… захочу?

Хенджин хмыкнул:

— Тогда будет по-твоему.

— Можно тебя поцеловать? — спросил тихо, но уверенно, смотря прямо в глаза.

— Да, — Хенджин тронул кончиком носа чужой, — и можно больше не спрашивать.