Так спокойно было на улице — малолюдно и тихо, даже птички щебетали отчего-то застенчиво. Ханна стояла у машины, уперевшись бедром в дверь, и смотрела вверх, на окрашенное в светло-оранжевый небо, пыталась что-то разглядеть сквозь полупрозрачные облака. Между пальцев тлела сигарета Кристофера — отдал подержать, пока шнурует кроссовки.

— Ты там не наелась что ли? — Кристофер выпрямил спину, забрал из чужих рук сигарету, сделал затяжку. Ханна пожала плечами:

— Круглосуточный же Макдональдс — грех не заехать, — и посмотрела на брата искоса. Пока они ехали, в машине играло радио, особо не разговаривали. Но вот сейчас, когда гараж Джисона остался далеко позади и никто не мог их подслушать, она все же спросила: — Так… это и есть твой пока-не-парень, да?

Старший молча сделал еще тяжку — выдохнул в сторону, посмотрел наверх — на те же самые скудные облака, больше напоминавшие растянутую вату:

— Чонин. Да, — ответил коротко, не поворачивая голову в сторону сестры. — Как ты там оказалась?

— Оливию позвали. Ее брат дружит с Джисоном, механиком, который там живет… просто составила ей компанию.

— То есть, ты там никого не знала, но на ночь глядя все же пошла?

— Они хорошие ребята, Крис. Почему ты сразу думаешь о плохом?

Кристофер затянулся глубоко — выдохнул через нос, немного напрягся:

— Потому что ты их не знаешь. И я тоже.

— Вдруг они бандиты, да? — она посмеялась, перевела взгляд на старшего, а потом снова наверх. — Крис, глупости. Они все — приятные и хорошие.

— Механик этот — мутный, — сказал прямо, но в глаза не посмотрел. — Сталкивался я с ним. Он может быть замешан в грязных делах.

— О-ой, — Ханна отмахнулась. — Вот то, что Джисон мутный — это ты совсем зря. Я людей насквозь вижу — он суперский пацан, от него вообще подставы не жди. Младших своих до посинения любит, заботится, как папаня, ей-богу…

— За пару часов это поняла? Ханни, — Кристофер усмехнулся, но как-то грустно, — люди не всегда такие, какими себя представляют окружающим. Тебе ли не знать?

Ханна знала — конечно же. Но про этих людей точно не могла сказать ничего плохого. Да нормальные они — как бы это еще Кристоферу доказать…

— Не хочу тебя огорчать, но этот твой суперский пацан Джисон может быть связан с наркотой. Они говорили о чем-нибудь таком? Ты слышала?

Ханна больше не разглядывала небо — только брата. С недоумением:

— Выключай копа, братишка. Между прочим, твой Чонин тоже там был, ему допрос тоже проводил? Вдруг он наркобарон под прикрытием?

— Ханни, — парень тяжело выдохнул, потушил окурок о подошву кроссовка. — Я же за тебя волнуюсь. Так говорили или нет?

— О наркотиках? — она поморщилась от дыма. — Там даже не курит никто в отличие от тебя, — и демонстративно рукой у носа помахала, будто бы сама сигареты в руках держала только тогда, когда Кристофер просил передержать его собственные.

— Может, о чем-то другом говорили?

Кристофер должен был узнать — Джисон этот явно был как-то связан с Барби. Через кого-то, быть может, или напрямую… Тот случай в гараже — первый — из головы не выходил. Особенно сейчас.

— О чем, например?

— Не знаю… — да знал он все, спросить просто не мог. Ханну расстраивать не хотелось — хотя ее безопасность определенно была во много раз дороже. Поэтому, выдохнув, все же сделал это: — Может, что-то про тачки?.. Гонки, там, не знаю…

Ханна почти что покрутила пальцем у виска:

— Конечно, они говорили про тачки… Джисон — механик.

— Не в этом смысле…

— А в каком? Господи, — сестра раздражалась все сильнее — забота Кристофера иногда была ей по горло из-за своей тяжести. — Гонки… какие гонки, нахер?

— Стритрейсерство, — подсказал старший, сунув руки в карманы. — Так что?

Ханна выглядела уставшей из-за чужой дотошности. Полицейская натура брата реально временами подбешивала.

— Единственное, что я помню, так это то, как Марк за свою езду получал люлей от своей мамки. Все.

И на этом закончила разговор. Потому что сказать ей объективно больше было нечего. И не то чтобы Кристофера это устраивало, но по Ханне было понятно — ей правда ничего такого не известно.

— Ладно, — сдался он, решив не продолжать. Толку-то. — Средняя картошка и кисло-сладкий соус, да?

— Ага, и побыстрее, официант. Можешь еще мороженое взять.

— Иди в задницу, — Кристофер закатил глаза, но послушно ретировался по направлению к Макдональдсу.

Ханна осталась стоять на парковке около машины — облака всяко были поинтереснее, чем ожидание в очереди, даже если в ней стояло два-три человека.

***

— Погода хорошая сегодня будет, прогноз передавали, — седовласый мужичок лет шестидесяти пяти вез Джисона по адресу, который Хан надеялся больше никогда не посещать, и своим спокойствием действовал на нервы. Или, может, это вся сложившаяся ситуация будоражила в Джисоне практически ярость, сдерживаемую, конечно, адекватностью. И все же. — На выходных теплынь самая настоящая, можно будет даже в пригород съездить… у Вас есть свой домик в пригороде?

— А Вы маньяк? — Джисон смотрел за полуопущенное стекло, провожал взглядом проносящиеся мимо дома и немногочисленных людей. — Если да — то нет.

Мужик посмеялся — добро, без обиды:

— Да какой уж мне маньяком быть… а добром по типу дачных домиков надо обзаводиться пораньше. Потом поздно будет. На старости лет — вообще красота, когда есть, куда выбраться… вся эта городская суета, машины, люди… нет, ну в пригороде их тоже хватает, конечно, но там все равно поспокойнее. Нервы беречь надо… А то вы какой-то нервный.

Так-то обычная болтовня таксиста о жизни, ничего страшного в такой Джисон никогда не видел — но сейчас раздражало. Хотя мужика этого задевать не хотелось.

— Были бы деньги, — все же Хан себя смирил, решив, что водитель ни при чем, а значит, и срываться подло. — Нет денег — нет пригородного дома.

— Да, сейчас ни у кого денег нет, понимаю. Я сам всю жизнь на одном месте пропахал, а в итоге я «бесперспективный сотрудник». Дорогу молодым, да… теперь вот таксистом работаю.

Джисон согласно хмыкнул:

— Поэтому у меня своя автомастерская. Чтобы не пахать на всяких уебанов… извините, — он неловко кашлянул. — Вырвалось.

— Механик, значит? — таксист остановился на красном цвете светофора, посмотрел на Хана через зеркало заднего вида. — Тогда простительно. Уж полномочий на то, чтобы Вас оштрафовать, у меня больше нет.

— В плане?..

— В полиции я работал. Старый стал — негодный к службе… поэтому и полномочий нет, так что, можете ругаться, сколько хотите. Я и сам ругаюсь время от времени… как тут не ругаться, — когда загорелся зеленый, он плавно нажал педаль газа, но скорость поднабрал. — Торопитесь?

— Относительно, — Джисон, конечно, не знал, дома ли Минхо или где-то шлялся, но приехать поскорее и выяснить все равно хотелось.

— Извините, если лишнего на Вас вылил… поговорить иногда хочется. Все внуки разъехались кто куда, дети тоже не особо звонят и пишут, только в пригороде все и собираемся… я вот чего так выходных жду. Чем больше у тебя близких, тем больше по ним скучаешь… и расстраиваешься, когда не получается встретиться.

— Понимаю.

Джисон смотрел в добрые глаза пожилого мужчины через зеркало и действительно понимал.

Вот как разговор от погоды плавно мог перетечь совершенно не кстати во что-то такое? Джисон головой тряхнул:

— Так сколько там передают градусов? К деду наведаюсь.

— Да что-то около двадцати семи что ли. Хорошая погода… а дед у Вас в пригороде живет?

Джисон опустил голову, дернулся лишь уголок губ:

— Вроде того.

Таксист снова глянул в зеркало заднего вида — на пару секунд, и перевел взгляд на дорогу. Вздохнул как-то уж слишком понимающе, Хану стало совсем не уютно.

— Хороший был?

— Ну, это смотря кого спросить.

— Каждый человек чем-то да заслуживает доброе слово.

У Джисона язык зачесался:

— М-да? А если человек говно?

Но этот вопрос у мужика вызвал только улыбку — в очередной раз:

— Не так же просто он — говно. Причина, значит, есть.

— И что теперь, в этих причинах как ассенизатору копаться? — прозвучало жестче, чем хотелось, то ли тема не очень, то ли вид знакомого двора подействовал. — Кому это надо?

Таксист остановил у нужного подъезда.

— Ну, вы же зачем-то спросили…

Вот еще! Джисон быстро расплатился без сдачи и, больше не глядя на водителя, выскочил из машины.

Таксист отъехал, и он остался наедине со своими мыслями. Доброе слово, как же — сейчас Хан подбирал слова немножко из другого раздела своего лексикона, и вопросом было только — каким из них одарить Минхо первым. А нет, вопросов было больше — как попасть к Минхо. Джисон, наконец, поднял взгляд и осмотрел дом — райончик слегка элитный, двери все на электронных замках, цветочки высажены так аккуратно, что аж противно, скамейки из дерева… Женщина курит. Стоп.

Не в таком уж и одиночестве, оказывается, остался Хан.

— Анна?..

Ему помахали в ответ.

Женщина нервничала, это было заметно не только по тому, как дрожала ее рука с сигаретой — весь ее вид выдавал волнение. Вышедшего из такси она не сразу, но узнала — Джисон, видела его раза три вживую только, с друзьями Чонина, но запомнился довольно позитивным — не таким, каким он выглядел сейчас — раздраженным в край. Наверное, из-за своего настроя не сразу ее и заметил, а как увидел, остановился и уставился.

Элегантно постаралась затушить сигарету, сложила телефон в сумочку и отряхнула подол платья, когда поднялась навстречу, улыбка вышла странной:

— Надо же, здравствуй. Что ты тут делаешь?

— А вы? — это вырвалось у Хана само собой, неожиданно, но без претензии. — То есть, в смысле… шесть утра… И вы курите?

Анна пожала плечами:

— Получается, что да… Когда грущу — всегда курю. Расскажешь Чонину? — она слабо посмеялась, почти без сил.

Джисон, огляделся, будто надеялся найти ответы. Как-то все сегодня… Неожиданно. И непривычно. Странно и неловко.

— Не расскажу, если вы скрываете, — ответил просто, смотря на чужие руки. — Что-то случилось?

Она обхватила себя, будто замерзла.

— Я просто сына искала… Не отвечает на звонки.

Джисон сразу вскинулся:

— Он же должен был сказать, что пойдет ко мне в гараж со всеми! Вот ведь, мелочь!

— Старшего сына, — Анна прервала его. — Про Чонина я все знаю.

— А… — Хан нахмурился. Да, вроде бы у Чонина был старший брат, но Джисон про него особо ничего не знал — слышал как-то в разговоре упоминание какого-то «мудака», но не более. Не та информация, которая задержалась бы в голове Хана дольше, чем на пару минут. — Старший… значит…

— Да.

У Джисона что-то аж загорелось около желудка, когда подумал… Нет, уж слишком много совпадений на сегодня.

— А… Он что, тут живет?

— Нет, — Анна снова достала телефон, проверила. Выдохнула грустно, Джисон тоже. — Тут живет его лучший друг. Хотела у него узнать… он тоже не в курсе. Поэтому курю. Не рассказывай Чонину, правда, он расстроится.

— Не буду, — Джисон глянул на ее профиль, и стало как-то грустно. Чего она здесь одна, какая-то пустая и потерянная… Разве можно так со своими родителями? Видимо, старший брат Чонина и вправду мудак редкостный, раз обходился так с этой женщиной — по словам Феликса и Сынмина — довольно классной и приятной. Да и сам Хан ее таковой считал, пусть и пересекались они всего пару раз. — Может, я могу чем-то помочь?

Помочь ей действительно хотелось — не потому что Хан был хре́новым благодетелем, а потому что Анна была хорошей. Но та отмахнулась, глухо проговорив:

— Сомневаюсь, — и еще тише: — Даже Минхо он не отвечает…

Джисон кивнул… И запоздало переспросил:

— Минхо? Ли Минхо?

— Да, — Анна взглянула на него. — Вы знакомы?

— А вы?

— Конечно, сто лет как… — она непонимающе нахмурилась. — Как тесен мир, оказывается… вы друзья?

Джисон поджал губы и отвел взгляд — отчего-то стыдливый:

— Приятели.

— Ты к нему? — догадливо спросила она.

Хан прочистил горло:

— Да… в гости, — и молился, чтобы не раскраснеться от собственной лжи. Приятели они, ага, как же…

— В гости? В шесть утра?

Джисон потер шею, посмотрел в ноги. Помолчал какое-то время:

— Может, не такие уж мы и приятели… так, знакомые. Просто дела решить кое-какие надо…

— Мне стоит переживать?

— Не, не думаю, — хотя сам уверен не был.

Постояли в молчании еще немного — Анна снова прикурила, отвернувшись, чтобы не дымить. А Хана будто по затылку херанули — сложился пазл, и когда вся картинка появилась перед глазами во всей своей красе, Джисон почти засмеялся. Значит, брат Чонина и лучший друг Минхо… И неудавшийся парень Феликса. Вот же пиздец какой — Барби. Воистину, как тесен мир. Вот и снова вернулась злость, которую Джисон старался сдерживать. Как и свой истеричный смех.

— А вот и такси, — Анна была погружена в себя, не смотрела, выдохнула и выбросила не скуренную и наполовину сигарету. — Надеюсь, я могу не переживать за Минхо?

— Да что за него переживать… Какая у него квартира-то хоть?

— Знакомые, значит, — Анна слабо усмехнулась. — Там подписано.

Хан тоже постарался ей улыбнуться.

— Хорошо Вам добраться и… пускай сын скорее найдется.

Он пожелал это искренне, пусть к Барби сейчас ничего, кроме неприязни, уже и не испытывал. Столько мути в одном человеке — тошно становилось.

Теперь оставалось всего ничего — добраться до Минхо и не сорваться сразу расквасить чужое лицо. Мелочи какие-то. Джисон сжал кулаки, когда подошел к домофонной двери — на табличках, действительно, напротив каждой кнопки красовались разнообразные «Миссис…» или «Мистер…» и только одна была пустой — два-два-восемь. Нажал. Что ему сказать Минхо на его: «Кто там?». Хуй в пальто? Отлично, но вряд ли бы Ли его пустил.

— Ты забыла что-то? — раздался голос из динамика.

Джисон обернулся через плечо — не было тут уже Анны, поэтому он просто тихо угукнул и понадеялся, что прокатит. Домофон пропиликал — дверь открылась. Джисон лифт проигнорировал, не знал, какой этаж, шел медленно, всматриваясь в цифры. На пятом этаже остановился, запыхавшись немного, наткнулся на двести двадцать восьмую и в два шага подошел к ней. Дверь была приоткрыта. Из маленькой щели выбивался свет, разрезающий нос кеды — Джисон о него словно запнулся, задержался на секунду, будто что-то не позволяло ему сделать шаг. Еще один — и он зашел бы в квартиру. В голове набатом било, чтобы он не делал этого. Слишком много было «против» на пути сюда, то таксист со своей моралью, то Анна с беспокойством. Было бы за кого. Развернуться и уйти — не решение проблемы, могли же они, в конце концов, поговорить нормально. Был шанс? Хлопок входной за его спиной обрубил варианты.

— Ты вроде забрала все… Что случилось?

Раз уж всю ночь Минхо не спал, смысла ложиться под утро не было. Нужно было чем-то занять себя — и готовка отвлекала, пусть и не была любимым занятием. С готовкой у него случился Стокгольмский синдром.

Ему ничего не ответили, поэтому Минхо напрягся. Нож на всякий случай сжал покрепче, тихо сделал шаг, чтобы выглянуть за угол… И подвис — не поверил в то, что правда видел то, что видел: покрасневшее лицо Джисона с непонятным выражением — какая-то смесь злости, недоумения и боязни — заставило губы дернуться в ухмылке. Нож на доску вернул, руки о полотенце вытер и вышел к незваному гостю, с кивком спросил:

— Ты что, бежал сюда? Так соскучился?

Джисон напрягся — весь, от макушки до кончиков пальцев, но держался. Ли видел это и видел телефон в его руках с их открытым диалогом. Что бы сделал нормальный человек на месте Минхо? Выгнал бы — без вопросов выставил за дверь. Минхо, к счастью или к сожалению, нормальным человеком не являлся, потому:

— А-а… Бельчонка поигнорили и он примчался? Меня-то ты мариновал подольше, и ничего. Ты без меня не можешь, признай это.

За такое можно было схлопотать по лицу — с легкой руки. Джисон пока просто сжал ладони в кулаки:

— Ты что, серьезно? Мстишь? Тут проблемы не наши личные, не игрушки обсуждаем. Ответить не судьба? — смотрел, прожигая, и слышал биение своего же сердца где-то под горлом.

Минхо приблизился:

— Я вообще-то ответил, — гаденькая ухмылка и такой надменный тон.

Ах да, то самое сообщение, от упоминания которого Джисона понесло, он не дал себе опомниться, как припер Минхо к стене, вжав ладонь в чужое плечо. Дежавю — Джисон из-за него на момент замешкался, но пальцы сами собой сжались, натягивая в кулаке ткань футболки.

— Не мое дело? Да?

Минхо не терял своего превосходства — продолжал улыбаться, скалился даже и смотрел будто свысока:

— Бельчонок злится? Почему? — спросил напугано, но наигранно. Джисон буравил взглядом дыру между его глаз.

— Я тебя прибью, гнида, — выдал очевидное, вдавив руку сильнее. — И места мокрого не оставлю.

Минхо посмеялся — и сразу же шикнул, когда пальцы Хана, отпустив футболку, резко и больно сжали плечо.

— Потише, сломаешь.

— И правильно сделаю! — Хан нервно усмехнулся — чувствовал, что не смотря ни на что, ситуацией он не владел.

Потому что Минхо вел себя так — так, будто это он прижимал Джисона к стенке и грозился по ней размазать. Будто он вломился к нему домой рано утром. Будто он был прав. Минхо покачал головой:

— Когда злишься, от тебя как будто феромоны ебашат, бельчонок. Если бы я в них верил, я бы тебя прямо тут всего…

Прямо тут всего — Джисон на эти слова вспыхнул спичкой, зубы сжал до боли в челюсти, посмотрел на Минхо зверьем и больно заткнул чужой рот свободной рукой со слышимым шлепком, вдавил ладонь резко, почувствовав чужие зубы, упирающиеся в губы Минхо. Ли глухо простонал — от боли, видимо, веки зажмурил и судорожно выдохнул через нос. Джисон на это все, нахмурившись, почти что прорычал:

— Ебало завали и слушай сюда, — взгляд бегал по чужому лицу, Хан хотел за что-то им зацепиться, чтобы не терять свои мысли, но злость, захлестнувшая его в который раз, оказалась сильнее: — Пока ты ляхи свои тянул, один из твоих ебнул тачку Дебби, расхерачил ей дверь и, содрав ебейше дорогой рисунок на ней, грациозно свалил в туман, оставив Дебби ни с чем. А ты, вместо того, чтобы решить вопрос, клоуна из себя строишь. Хотя наверняка знаешь про всю эту ситуацию. Ты кто после этого? Не кажется тебе, что ты немножко охуел в край?

Минхо что-то промычал — Джисон прижимал его слишком плотно, чтобы позволить Ли дернуться. Ладонь в чужой рот вжималась до больного, приложила Минхо затылком к стене — не так сильно, чтобы причинить вред, но достаточно для того, чтобы Ли зажмурился сильнее.

— Выебываешься — соответствуй. А то понтов дохуя, а делаешь ровным счетом ничего. Если не хочешь, чтобы я начистил тебе лицо и выбил зубы, действуй.

Минхо слушал Джисона — и слышал, как на фоне начинала шипеть еда на сковороде. Разговор с Ханом, конечно, дело хорошее, даже если в этом разговоре участвовал один Джисон, а Минхо как собака поскуливал, пытаясь хоть что-то возразить, но сковородка издавала страшные звуки. Джисон этого в запале, видимо, даже не замечал — раз продолжал держать его бешеной хваткой. Плечо уже ныло из-за сжатых пальцев, неприятно давящих под кость, а за прижатой ладонью Хана болела губа. Привкус крови во рту заставил Ли промычать снова — и все же смог упереться локтем в чужую грудь, надавить, оттолкнуть от себя хоть немного. Не помогло. Джисон оказался сильным. Тогда Минхо не нашел ничего лучше, чем попытаться сползти по стене на пол — чтобы вывернуться. Но Хан опустился вместе с ним, ощутимо вдавливая затылок в стену. Колени уперлись в чужие бедра, Минхо дернулся — и вновь ощутил во рту кровь, когда Хан вжал ладонь в губы, напрягая руку. Пальцы надавили на щеки:

— Устал, сука? А я, думаешь, от тебя не устал?

Минхо почему-то хмыкнул — бессильно руки вдоль тела повесил, всем видом показывая, что он сдается. Пусть Джисон думает, что правда за ним. Хан ослабил хватку лишь на какой-то момент — Минхо хватило и этого, чтобы среагировать, и с силой, которую он сумел соскрести, повалить Хана на пол. Лопатки больно уперлись в паркет — и хрустнуло что-то под спиной, остро вдавилось. Минхо чужие руки от себя буквально отодрал, сжал запястья пальцами и со всей злостью выдал:

— У меня еда на плите горит, придурок!..

Джисон растерялся, дернул руками, которые перехватили, и не сразу понял, что нависший над ним Минхо уже подскочил на ноги и испарился. Только его голос из-за угла услышал:

— Тебе пизда, если я новую сковородку испортил!.. Сука, — буквально выплюнул, не переставая звучать зло, — сюда пиздуй, если поговорить хочешь, еблан!

Джисон поднялся не сразу — проморгался, скривив лицо, и потер рукой спину. На пальцах было что-то сломанное колючее — какие-то перетертые остатки пластика и чего-то резко пахнувшего. Хан поднес ладонь к носу и поморщился — какие-то травы. Под ногами тоже хрустело.

Джисон не управлял ситуацией — вообще нет, раз, стянув кеды за задники, все же прошел следом — старался держать лицо, все еще смотрел на Минхо волком, но Ли, занятый едой, в сторону Джисона даже не глянул. Только в раковину сплюнул, утер предплечьем кровоточащую губу:

— Болит, сука, — выдав очевидное, взялся за лопаточку. Еда шипела — прямо как Джисон в коридоре немного ранее. Хан настороженно огляделся по сторонам, все еще потирая спину и стряхивая с ладоней остатки раскрошенного нечто. Квартира оказалась не такой огромной, как он ожидал, хотя он вообще всего другого ожидал. На кухне было чисто и светло, мебели по минимуму, Джисон в таком неуютно просторном помещении почти что терялся, потому что сам привык жить в своем забитом гараже. А за барной стойкой в темноте комнаты тихо что-то вещал телевизор. Приятный аромат, хоть и немного с гарью, пробрался в нос, желудок болезненно сжался, надо было побольше на пиццу налегать вечером. Прямо напротив него звякнули две тарелки.

— Что это за… — начал было Джисон. Но Минхо его перебил.

— Сядь, не мельтеши, пожалуйста, я всю ночь работал, а с утреца получил по хлебалу, не собираюсь с тобой говорить без своего авокадо.

У барной стойки стояло два высоких стула, и Минхо кивком головы указал на них — пусть все еще и поглядывал в его сторону со злобой.

Еда со сковородки оказалась разложена, и Минхо быстро приняться нарезать овощи, от которых ранее его отвлекли.

— Ты ешь болгарский перец?

Джисон недоуменно повел бровью:

— Тебя ебет?

— Если ты не расслышал, я спросил — ешь ты болгарский перец или нет, — Минхо подошел с доской с нарезанными овощами и ножом — выглядело весьма угрожающе, Джисон даже забрался на стул. Но промолчал. Минхо со вздохом вывалил ему половину, вторую — себе. В тарелке оказался и перец, и авокадо, и еще много чего, что Джисон не идентифицировал с первого взгляда.

— Еще раз и по-нормальному, пожалуйста… по-человечески! — попросил Минхо, когда сел напротив и с удовольствием начал жевать. — Когда ты кричишь и угрожаешь мне — ты супер-секс, Джисон, но я нихуя не понимаю. А еще я нихуя не понимаю, когда меня пытаются бить, не давая вставить ни слова!

Джисон взял вилку на автомате и начал ковыряться в еде.

— По-человечески ты не умеешь, — он отправил первый кусок в рот. Блять, а вкусно. Даже очень. Что-то похожее на омлет, но с томатами и травами.

— Давай конструктивно, я к тебе со всей душой… — Минхо не договорил, потому что встретился со злым взглядом. — Ладно. Какой-то мой котенок покоцал дверь твоего бельчонка, я правильно понял?

— И съебался… Да.

Минхо с досадой покачал головой.

— Ну, это ладно. А что с рисунком на двери?

Джисон поджал губы:

— Ты стебешься?

— Я? — снова со злой, издевательской интонацией. — Ни в коем разе…

— Я реально тебе сейчас ебало набью.

— Да ты уже, — он невесело хмыкнул, опять утер кровоточащую губу о предплечье: — Ешь.

Хан выдохнул — глянул снова на еду:

— Авокадо и оливки… блять, ты даже тут ебнутый.

— С чего бы? — Минхо приподнял бровь. — Не нравится? — спросил он, но ответа не дождался. — Все равно жри, раз приперся.

— Да какого хера я должен!..

— И громкость заминуси свою, — прошипел тихо, посмотрев грозно. — У меня котята спят. Разбудишь — сам будешь развлекать этих бешеных!..

Что еще за…

— Че за котята еще? — тоже прошипел тихо и возмущенно. Ему что, реально вот надо было задать этот вопрос? Просто мозг уже отказывался строить логические цепочки этого утра, ну его нахуй.

— У деда забрал, — ответил Минхо, смотря в сторону экрана телевизора, по которому шла единственная нормальная передача. — Он утопить хотел. Мамка их пока тут была, они ее доставали, но дед прочухал, что раз она теперь не принесет в подоле, то будет от мышей защищать, и затребовал обратно.

Пришлось отвезти, заодно с цыпленком, которого, наконец, можно было подселить в курятник.

Хан издевательства над животными не приемлел — только над одним конкретным, все еще периодически утиравшим губу. И решил уточнить:

— Так это… — он посмотрел на свою ладонь, которой стряхивал с одежды что-то жутко-вонючее. — Мята что ли кошачья?

— Нет блин, арома саше для шкафа, — Минхо попутно жевал. Джисон, кстати, тоже. — Да, это мята. И ты сломал их мячик.

— Я? — даже брови приподнял. — Это ты меня повалил!

— И правильно сделал! — Минхо на секунду повысил голос, но сразу же замолчал. Продолжил тише, чтобы не разбудить котят — усмирить их и вправду было задачкой со звездочкой, а чужую гиперактивность сейчас вытерпеть сил не было. Ночь была тяжелой, полная работы и забот о Хенджине, до которого они вместе с Анной пытались дозвониться. Тщетно. — Оставил сирот без игрушки… Они безмамные теперь и безпапные, у них остался только дядя Минхо, а дядя Минхо — не вечный, врулил?

Хан почему-то кивнул. Ладно… Котята и котята, не утята — уже хорошо. Хотя странно, конечно, все это было… Тем не менее, от разговора про конфликт дикого кота и Дебби это Ли не избавляло.

— Дядя Минхо не вечный, — повторил Джисон и кивнул. Продолжил тихо, вкрадчиво: — Поэтому дядя Минхо должен осознавать все риски, на которые он идет… Потому что кулак дяди Джисона может сломать ему нос. Врулил?

Ли хмыкнул, продолжая есть. На Джисона снова не посмотрел, произнес:

— Дядя Джисон очень сексуальный, когда пусто угрожает, он знает об этом?

— Минхо…

— Такому дяде Джисону хочется взять и…

— Минхо! — Хан повысил голос, но сам себя одернул. Ладно, будить котят и вправду не хотелось. В конце концов, они не виноваты, что им достался хозяин-долбоеб. — Ты нормально можешь поговорить со мной?

— Могу. Но зачем? — Ли пожал плечами. — Это неинтересно.

Джисон на секунду замер — будто пытался переосмыслить все то, что происходило за последние… Минут десять? Чуть больше… Все равно слишком мало, чтобы осознать: он пришел бить Минхо лицо, вытребовать у него объяснений и с чистой совестью уйти. Но сейчас они завтракали вместе — будто приятели, и Джисона немного от этого корежило. Он решил перевести взгляд на телевизор тоже — показывали какие-то обломки древней цивилизации.

Минхо даже взбодрился, чувствовал себя почти сносно — несмотря на работу и на то, что произошло ночью, когда к нему приехала Анна: Хенджин пропал — не то чтобы в первый раз, так и один день всего лишь прошел, но это настораживало. Они пытались до него дозвониться… Но да — бесполезно. Такое уже случалось — и ничего с Хенджином по итогу не было. Но днем Минхо все равно планировал в гости к нему наведаться… Пока что стрелки часов еле отходили от шести утра, до восьми Минхо мог не рыпаться почем зря, времени для внепланового разговора с Джисоном, в принципе, хватало. Тем более, что скажи он буквально одну фразу — и разговор бы сразу завершился. Но Минхо не собирался…

— Не пересолил? — посмотрел на чужой профиль. Джисон не сводил взгляда с экрана, пожал плечами:

— Нормально. Но я оливки не люблю. И авокадо ебаное. Замашки буржуев.

— Ты до них просто еще не дорос, — фыркнул Минхо. — Любовь к оливкам приходит с возрастом.

— Ты старше на год.

— На полтора, — поправил Ли, — не умаляй моих заслуг.

Джисон хотел возразить, мол, каких еще заслуг?.. Но решил продолжить есть в молчании. На экране все еще мелькали кадры с остатками древних цивилизаций. Не историческое шоу, больше про мифы что-то рассказывали…

— Забавно, — вдруг произнес Минхо, попутно жуя, — а ведь юношу никто к Минотавру не посылал… Он сам пришел. Сам стал его жертвой. Тебе его жаль? Такие параллели можно проводить…

— Называешь себя порождением совокупления греховницы и быка? Семейные проблемы, Минхо?

О семейных проблемах Минхо Джисон был наслышан еще со времен школы — но Ли и метафорическим усом не повел. Посмотрел только на него снова, хмыкнул:

— Моя квартира как Кносский лабиринт — живым ты отсюда не выйдешь, будешь вопросы такие задавать.

— Или ты, — Хан посмотрел на него искоса. — Если продолжишь отмалчиваться.

— О чем? — он дурашливо улыбнулся — если бы Джисон не держал в руках вилку, точно бы двинул тому по лицу. Снова. Вилку было жалко, красивая. — Ешь молча. Остынет.

— Хочешь едой заткнуть мой рот?

— Хочу, но не едой.

Джисон фыркнул.

— Да и кто сказал, что Минотавр — я? — продолжил Минхо, несмотря на свое же «ешь молча», плечами пожал непринужденно. — Я, скорее, в этом лабиринте Дедал. Сам построил, сам хуй пойми, куда бежать.

— Философски.

Джисон пытался сначала поймать и нейтрализовать нелюбимые оливки — но все же одну подхватил и отправил в рот — да что в них вкусного? Кислая горечь, ничего интересного… Авокадо безвкусное. Джисон еду попроще воспринимал.

— А ты, может, все же не простой греческий юноша… а какой-нибудь Персей, который прикончит чудовище…

— Вообще-то, это Тесей убил Минотавра, — поправил Джисон, но сам же заткнул себя едой. Слишком уж много они говорили не по теме.

— Я знаю, — Минхо слабо улыбнулся — и поморщился, когда снова почувствовал боль в губе. — Проверял твою эрудированность. А то по губам ты давать горазд, а что в башке у тебя — неизвестно.

— У нас что, какая-то викторина? — Хан глянул искоса, но когда Ли посмотрел в ответ, отвернулся вновь.

— Ну, это же ты пришел вопросы задавать. Если отвечу на все, какой меня ждет приз?

— Что-то ты пока и на пятьдесят баксов не наговорил.

— Может, ты спрашивать не умеешь…

Становилось не по себе. С каждой секундой, на самом деле. Вся эта ситуация… Он правда пришел выяснять отношения: да, пусть и поддался этому импульсивному порыву, пусть и знал, что выставляет себя придурком, но зато он имел гордость — не гордыню, как у некоторых. Он должен был решать такие дела на правах старшего — но в итоге сидел и завтракал с Минхо, будь он неладен со своей улыбкой. Захотелось ее стереть, поставить на место:

— Вопрос номер один. Анна что тут делала?

Минхо, отвлекшийся от еды, нахмурился. О, Джисон был рад, удалось застать врасплох.

— А ты…

— Мы знакомы. Она сказала, что была у тебя… почему?

Минхо заболтал ногой, подперев голову рукой, и выдал:

— Да так… трахались тут. А что?

Хан не ответил — просто резко встал, бросив вилку на барную стойку, развернулся и ушел в коридор. Только оттуда донеслось агрессивное:

— Как знал, блять! Мудак, — и шум. Минхо, отложив столовый прибор, позвал его обратно. Джисон послал его нахуй. — Нахуй тебя, Минхо! Как ебливый мудак себя ведешь… сука…

Пока Хан копошился в коридоре, Минхо все же решил встать из-за барной стойки, чтобы выйти к нему. Понял — реально перегнул, планировал же поесть и расставить все по местам, поговорить нормально:

— Да ладно, шутка просто, — Минхо встал в дверном проеме. — Пойдем, поговорим. Честно, я обещаю — нормальный разговор, если без выебонов с обеих сторон.

— Нахуй иди! — Джисон путался в шнурках. — Еблан! Реши вопрос нормально, хули ты передо мной хвостом виляешь?

— Это я еще не вилял, бельчонок, — Минхо все же не сдержался, чтобы не поддеть. Джисон оставил безуспешную попытку зашнуровать кеды — посмотрел с такой злостью из-за происходящего пиздеца, что Ли даже поежился неуютно. Но повторился: — Сядь, пожалуйста, и переговорим. Я обещаю…

— Обещаловку свою захлопни! Мудак, — Джисон с агрессией пнул свой кед, сделал шаг в чужую сторону, будучи готовым снова схватить Минхо за что угодно — и ебнуть обо что-угодно.

— Сядь — или я сяду!

От этого Джисон даже растерялся, что это еще за угроза такая.

— Ты, бля…

Что «бля» — Джисон не договорил; Минхо толкнул его в комнату, и повалил в глубокое кресло, сев на чужие бедра.

— Слезь с меня, че за хуйня? Это мои ноги!

— Твои ноги — мои ноги, пока ты здесь. Я тебя не отпускал! Мой Кносский лабиринт — мои ебаные правила. Раз пришел сюда — будь добр исполнять!

Хан краснел от злости и возмущения — Минхо больно держал его запястье, чуть склонился над чужим лицом:

— Ну так, что я там должен сделать был?..

— Слезть с меня! — Джисон хотел встать — правда, но Минхо девчонкой не был, весил он побольше среднестатистических дам, с которыми Джисон имел дело. И эффект неожиданности — может, это немного сковывало. — Быстро!

— Не хочу, — ответил просто, — так разговаривать будем. По-другому я теперь не согласен. Ты пришел ко мне — не тебе ставить условия, Сони. Я слушаю.

Джисон уперся ладонью в чужую грудь, толкнул:

— Встань с меня! Ебанулся?

Минхо впился короткими ногтями в чужую руку, с рыком выдохнул:

— Да, блять, ебанулся, — агрессией от Минхо ебашило — теперь точно он был хозяином ситуации, не Джисон, вжатый в кресло под напором Ли. Почти в лицо прошипел: — Ударишь меня, наконец?.. Как малолетка бьешь, толку от твоей возни никакой. Хули, выебываешься — соответствуй, иначе получается, что твои слова нихуя не стоят. Джисон — лидер-пиздабол, да? Пришел бить мне ебало — бей, а то языком молоть горазд, а как дело до драки доходит — сразу хвост жмешь, Сони?

Ничего Джисон не жал — правда был готов до посинения забить, просто сесть за этого говнюка потом не хотелось.

— Лидер-пустослов, — продолжал Минхо, чуть ли не дыша в лицо. — Ебни по-нормальному, раз постоянно грозишься. Кишка тонка, бельчонок? — Минхо отрицательно мотнул головой. — Даже за своих не сможешь?

Минхо буквально именно этого и добивался, чтобы его размазали по ближайшей поверхности. Добивался — раз, судорожно вдохнув, застыл, глядя на Джисона большими черными глазами, когда чужая ладонь сжала шею над кадыком. Джисон не успел понять, когда рука скользнула от груди Минхо наверх, обхватив горло, но обороты не сбавил — под кожей как мурашки разбежались, когда он осознал:

— Какая же ты сука все-таки…

— Мне нравится… можешь продолжать.

Рука Минхо легла на руку Хана, пальцы сжали чужие — у Джисона на виске запульсировала венка. Будь Минхо посмелее — или Джисон поамебнее — обязательно бы поддался искушению и повел бы по ней языком. Джисон краснел с каждой секундой — вряд ли из-за смущения от такой близости. У него глаза горели — точно мог ударить, и вправду бы не пожалел. Но медлил с этим — только внутренним ребром ладони давил, пальцы сжимал. В этом что-то было — в том, как Джисон смотрел, краснел и сбито дышал; в напряжении, которое Минхо чувствовал, было что-то особенное — он не мог отказать себе в удовольствии вывести Джисона — слишком уж хорошо:

— Можешь сжать еще сильнее, — произнес тихо —его руки послушно, будто боялся, опустились по швам. Но смотрел Ли нагло, с ухмылкой — даже если перед глазами появлялась муть: — Покажи, кто в лабиринте монстр.

Минхо смотрел свысока — даже будучи в цепкой хватке умудрялся вести себя так. Он хотел придвинуться чуть ближе — Джисон дернулся, короткие ногти впились в кожу, рука напряглась, не позволяя Минхо подобраться. Даже если тот уже сидел на его бедрах, почти что нависая над лицом:

— Чего ты такой неуверенный, бельчонок? — и не переставал испытывать — и Джисона, и свою судьбу. — Пришел прибить меня — прибей. Пиздабол.

Джисон под чужим взглядом застыл — задышал только сбито и громко, в ушах закладывало до противного звона. Минхо ему улыбался — до скрежета под ребрами, приблизившись до неприличного, и Джисон учуял запах крови. И ее привкус — когда Минхо вжался в его губы, обхватив ладонями лицо. До неожиданного резко, у Джисона только глухой выдох вырвался — и сомкнувшиеся вокруг шеи пальцы притянули ближе, зубы стукнули по чужим. Сердце захерачило как ненормальное, Хан его биение у себя в голове даже чувствовал — и пальцы Ли, почти больно сжавшие член через джинсы. И не знал, что пугало больше.

— Давно гороховый суп нравится?..

Минхо не мог отстраниться от него — поэтому все прозвучало в губы, еле слышно. Хан не ответил ничего — освободившаяся рука сжала волосы на чужом затылке в кулаке, одернула, заставив Минхо оторваться и посмотреть на себя. Джисон не мог выровнять дыхание — да и не хотелось, наверное. Минхо вжикнул молнией его джинсов, полез рукой под белье, сжал без одежды, смотрел свысока — все еще как сука:

— Тебе такое тоже нравится — горячий и течешь как девчонка, — пальцы сомкнулись в кольцо, повели с нажимом вниз, задержались у основания — Джисон горел и смотрел сквозь дымку, поджимая губы. Под нижней остался смазанный алый отпечаток. — Такой ты мокрый, Сони. Не остановишь меня?..

— Если так тянет… кому-то подрочить — подрочи, — Джисон не смог сказать это, не вдохнув посередине воздуха.

— Как пожелаешь…

Он говорил тихо и глухо — хватку на его шее Джисон не ослаблял. Только кулак разжался, отпуская волосы, когда Минхо, замолчав, двинул бедрами, плотно прижавшись к его паху — и горячо выдохнул через рот, прикрыв глаза. Джисон был напряжен — весь. Минхо это льстило — сжатая ладонь повела вниз-вверх, крепко обхватывая головку, большой палец грубо размазывал по ней влагу, водил туда-сюда, почти что щекотал. Мучительно — медленно и дразняще, у Джисона все тело напряглось до сведенной поясницы.

— В тот раз… по телефону… как долго ты пытался себя сдержать? Пару минут?

Джисон проглотил возбужденный выдох. Минхо снова двинул бедрами — ощутимее, не стесняясь. Ладонь с чужого лица скользнула вниз, к обратной стороне шеи, пальцы ощутимо сдавили, чтобы не дать Джисону отвернуться — Минхо целовался грубо, с напором, мокро вел языком по чужим губам. Только резкий сильный шлепок по бедру заставил невнятно промычать и на секунду отстраниться, выдохнуть:

— Выше, — он сжал мокрой ладонью чужую кисть, подтянул руку Хана, — не там шлепаешь.

Все, что говорил Минхо, проходило мимо Джисона — шум в ушах мешал. Ничего не слышно, абсолютно — он только чувствовал неприлично много, когда Минхо двигался и прижимался к его члену своим, притираясь через шорты. Чужие бедра двигались плавно, но спешно — у Хана от этих движений дыхание сбивалось где-то в глотке и кожу жгло. Рука соскользнула от горла по груди вниз, обе ладони легли на ягодицы — и прижали к себе, задирая шорты; Минхо всхлипнул — тихо, зажмурился, мазнув губами по чужим, и вжался в плечо Джисона лбом, напряг дрожащие ноги:

— Сильнее, — он крупно вздрогнул, почувствовав внизу живота напряжение — ощутимее, чем до этого. Хотелось еще — чтобы Джисон потрогал его спереди, плотно сжал ладонью и не выпускал из своей хватки, пока Ли на нем не помрет. Хватка у Джисона была цепкая — на шее будто остались чужие отпечатки. — Сними… все, — и, уперевшись рукой в подлокотник, слегка приподнялся, чтобы посмотреть ему в лицо, и почти неслышно добавил: — Пожалуйста.

Это ебаное «пожалуйста» Джисон услышал даже сквозь гул в ушах — руки словно только этого и ждали, чтобы с чистой совестью стянуть с Минхо одежду хотя бы до колен. Пальцы сжали голую кожу — Минхо позорно всхлипнул, прильнув к Джисону всем телом, почти обрушившись на него, и прижался губами к его щеке. Смазано поцеловал под челюстью и спустился к шее, размашисто мазнул языком, влажно горячо выдохнув, и сжал между губами кожу, слегка посасывая — содрогнулся от крепкого шлепка.

— Без следов! — Джисон звучал зло, но в противовес своим словам прижимал ближе — Минхо мазал по чужой футболке истекающим членом, притирался и жалобно хныкал, до чего хотелось.

Рука сама собой поползла под футболку Джисона, задирая ее край до горла — Минхо сполз ниже только для того, чтобы прижаться губами к его груди, нервно вздымавшейся от каждого движения. Ладонь обхватывала чужой член под головкой до больного сильно — Джисон пытался приподнять бедра, заставить повести рукой, но сидящий на нем Минхо не позволял двигаться, сжимая коленями чужие ноги. Джисон под ним сыпался — Минхо вел языком, сыро и широко, сжимал сухой ладонью его грудь и царапал кожу. Кончик языка коснулся возбужденного соска, губы сомкнулись вокруг — Минхо вобрал его в рот, щеки втянул и выдохнул через нос, задышал сбито. Хан прижимал к себе сильно — Минхо на каждое движение тихо постанывал, уткнувшись лицом в чужую кожу, и пытался двигать бедрами, чтобы стало хоть немного легче. В паху ныло, хотелось просто почувствовать руку Джисона — хотя бы на пару секунд, Минхо не попросил бы о большем.

— Потрогай меня, — прозвучало почти жалобно, оторвавшись, поднял на него взгляд — почти такой же мокрый, как и он сам. — Хоть немного…

Джисон почти не видел его лица — за всей пеленой возбуждения, которая встала перед его глазами. Минхо расплывался — в сознании держал только чужой голос, когда Ли изредка его подавал.

— Я заслужил…

Вот хуй знал, чем Минхо это заслужил — он так просяще притирался членом к низу его живота и постанывал, тяжело, редко дыша.

— Чем? — Джисон неожиданно подал голос — охрипший из-за молчания. Он сам дышал тихо, но сбито и неровно — Минхо все еще слышал стуки его сердца. Джисон громко сглотнул: — Чем ты это заслужил?

— Вот потрогаешь… и узнаешь, — Минхо хмыкнул, прислонился к чужой щеке своей, приластился — как кот, и снова слегка двинул бедрами, чтобы потереться — внизу сводило от нетерпения, как сильно хотелось, почти до боли хотелось. И вздрогнул, когда его притянули к себе. Он несмело разжал свою руку, чтобы обхватить их уже вместе… Пальцы с трудом сжались, не сомкнулись.

Повел медленно, задышал через приоткрытые губы, покрасневшие от выдохов и чего-то агрессивного, отдаленно напоминавшее поцелуй. Одна ладонь Джисона скользнула по дрожащему бедру — и легла на чужую, сжала, заставила повести быстрее, резче. Сбитые, неровные движения вынуждали Минхо всхлипывать — он уперся лбом в спинку кресла, задышал в чужое ухо, не сдерживая стонов, и не переставал подрагивать от чужих движений. Джисон только уперся затылком в кресло, крупно сглотнул — и ничего не сказал, снова почувствовав чужие губы на шее. Минхо повел языком — в который раз, вылизывая — размашисто и сыро, как и говорил по телефону тогда… Эта мысль заставила пресс напрячься — Минхо сильно прикусил кожу, больно втянув ее между губ, и отпустил только когда Хан, дернувшись, оставил шлепок:

— Да без следов, блять!

Минхо, превозмогая возбужденное бессилие, отстранился — посмотрел на Джисона, полуголого, дрожащего и вспотевшего, на его дернувшийся при сглатывании выпирающий кадык, и улыбнулся с оскалом:

— Нравится тебе такое… не пизди, — и замолк, глядя на него, жадно дышащего через рот.

Он был слишком близок: его член, сжатый ладонями, тек — до последнего выдоха Джисон не сказал ни слова больше — Минхо сжимал его пальцы, водил резко и сбито, напрягался всем телом, стискивая подрагивающими ногами чужие бедра, и тихо выдыхал сквозь сомкнутые губы. Минхо всхлипнул — напоследок, двинул бедрами инстинктивно, сжал чистой ладонью чужой бок и протяжно выдохнул, зажмурившись. Джисона пробила дрожь погодя — он часто задышал, откинувшись затылком в спинку кресла, и сжал чужую ладонь до побелевших костяшек. Отпустил только через время.

— Извини, что запачкал… — Минхо сгорбился, уперся руками в подлокотники, и посмотрел на чужое лицо сквозь ресницы. Тело дрожало — все еще, сердце билось в глотке.

— Будто можно было по-другому, — Хан звучал сипло, неровно дыша.

Закрыл лицо сухой ладонью — шумно выдохнул, стараясь привести дыхание в порядок. Ноги сильно затекли, и он немного приподнял их. Минхо уперся коленом в кресло, чтобы стало легче, и глядя на него такого, решил сказать — не без улыбочки:

— А я все решил.

— Что решил? — Хан звучал устало, вымотанный абсолютно всем, что произошло.

— С тачкой все решил. Я узнал об аварии почти сразу же, как она произошла… Так что я все решил. Я же сказал — это уже не твои заботы.

Пока Джисон, отлепляя руку от лица, поднимал на него грозный непонятливый взгляд, Ли решил продолжить — чтобы все объяснить:

— Я заплачу сразу за ремонт из своего кошелька. Мой котенок мне будет торчать. Ты еще сказал про рисунок? Виновник сам занимается покраской, он в этом хорош, ручаюсь, он же и отработает. Я поговорю, Дебби не останется ни с чем, я понимаю, что это моя ответственность. Я, по-твоему, реально мудак что ли?

— А раньше сложно было сказать? — Джисон растерянно забегал взглядом по лицу Ли. — Блять, — он выдохнул — и тупо засмеялся, — получается, я расплатился своим телом?..

— Не-а, это был приятный бонус, — Минхо повел ладонью по чужой груди и одернул край футболки вниз. — Спасибо, что выбрали нашу компанию. Благодарим за обращение.

— В пизду иди… — Джисон шлепнул его по бедру. — Встань, говорю! Твой «приятный бонус» с себя смою…

— Я тебя не обманываю…

— Да уж, лучше бы так и было. Потому что в противном случае твое лицо заменит мне боксерскую грушу… слезь!

Минхо поднялся с чужих бедер на свои ноги — с трудом, упираясь в подлокотник. Джисон же вскочил более резво, застегивая джинсы, и быстрым шагом утопал в коридор. Хлопнул дверью в ванную комнату. А Минхо оглядел себя — и вправду, смыть этот «приятный бонус» не помешало бы — хотя сейчас впадлу было даже дышать, но он все же дотянулся до салфеток.

Джисона не было минут пять — а потом Ли услышал чужой вскрик:

— Блять! — Хан чем-то зашумел. — Минотавров своих угомони! Напали на меня, бешеные!.. Все в хозяина, блять…

Ли весело хмыкнул, почти чистый направляясь в коридор. Джисон, нагнувшись, шнуровал кеды, пытаясь не угодить в лапы выбежавших откуда-то котят. Минхо ничего не говорил — просто смотрел на него, прислонившись плечом к стене, и снова утер губу.

Кровоточила.

Джисон разогнулся, легонько и осторожно отодвинул от себя ногой котенка и сказал:

— Я ушел.

— Заходи еще.

— Иди нахуй.

— Вот зайдешь еще раз — и с удовольствием. Только предупреди. Сегодня как-то не готов был.

Джисон смерил его непонятным взглядом:

— Тачка Дебби ждать не будет, — напомнил он, — так что отстегивай свое бабло поскорее.

— Зайду на днях, отдам.

Котята устроили драку в ногах. Джисон спрятал шнурки кед внутрь, чтобы снова все не перешнуровывать:

— С ней рассчитывайся. Не со мной, — маленькие бесы кружили в ногах, игрались друг с другом и нападали на Хана. Джисон шикнул, когда получил когтями по лодыжке.

— Передашь, — Минхо решил помочь — забрал самого неугомонного пушистого зачинщика, но тот не растерялся и напал на его руку.

— Я тебе Вестерн Юнион что ли? Пришлю ее номер — и встретитесь на месте, — Джисон дернул дверную ручку. — Со мной ты рассчитался. Хуев благодетель.

Но ручка не поддалась.

— Как тут?..

Минхо улыбнулся:

— А как из лабиринта выбираются? Загадку отгадай. Кто утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?

— Минхо, — он обернулся через плечо — выглядел уставшим. — Сейчас ты — вообще без ног останешься.

Ли нажал кнопку у двери, и ручка щелкнула. Джисон вышел в подъезд, но остановился, хмурясь.

— «Человек» ведь?

— Да, — хохотнул Минхо и поспешил закрыть дверь, пока пушистые монстры не выбрались из ящика Пандоры.

***

Тяжело было — еда поперек горла, хотя он так и не поел фастфуда, а мамин завтрак выглядел потрясающе. Он от таких уже отвык. Мама, конечно же, заметила:

— Чан-и, ну что случилось?..

И звучала озадаченно. Кристофер на ее вопрос пожал плечами:

— Да ничего, — и телепатически попросил Ханну смолчать. Сестра только хмыкнула:

— Просто ваша первая попытка была неудачной.

Мистер и миссис Бан переглянулись между собой:

— В каком смысле? — отец непонятливо нахмурился, даже от газеты своей отвлекся, посмотрев на детей.

Кристофер зыркнул как-то злобно — сестра только посмеялась:

— Да первый блин всегда комом, — и отпила чай, — зато второй хороший вышел.

— Я не понимаю… — женщина посмотрела на них по очереди. Отец же рассматривал блины в тарелке и тоже не понимал. — Крис? Что произошло?

Хотел ли Кристофер рассказать все, что у него произошло? Едва ли. Учитывала ли Ханна желание брата смолчать? Едва ли.

— Накосячил.

— Ханна… — парень отрицательно помотал головой: «Молчи».

Сестра на чужие просьбы, тем более неозвученные, внимания не обращала — в который раз:

— Накосячил перед своим не-парнем — теперь страдает. Правда, не знаю, каким образом накосячил, но по глазам вижу… — она потянулась к его тарелке за блинчиком, хотя сама же сначала отказалась от еды, налив себе только чай. Получила по руке.

— Много ли без своих очков видишь, мелкая?..

— О господи, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось, а… попонятнее можно? — отец их перебил — и газету отложил на кофейный столик, посмотрел немного строго. — Что случилось? Кто перед кем накосячил? Кому не живется спокойно?

Мать, сидевшая рядом, положила руку на плечо супруга, тихонько сжала:

— Да не дави ты на него, захочет — сам расскажет.

Кристофер глянул на нее — но как-то стыдливо, взгляд почти сразу отвел. Понимал как никто другой — да, накосячил, совестно было, но сейчас об этом говорить как-то… Сил никаких. У Ханны зато силы были:

— Да земля-то круглая, жопа плоская — в гараже и Чонин его этот был… там по дружеским взаимосвязям все переплетено, я даже запуталась немного… но Крис когда приехал меня забирать, они взглядами сцепились — и все, как взаправдашние любовнички, только искры не мелькали…

— Чего ты несешь? — Кристофер даже ложку отложил на салфетку, посмотрел на нее с недоумением: — Какие искры еще? Не было ничего такого.

— Бы-ы-ыло! — протянула она упрямо. — Чонин весь вечер сидел и кололся как ежик, а как ты приехал…

— Ханна, — остановила ее мать. — Погоди ты… Крис, если не хочешь об этом говорить — не надо. Тебя никто не заставляет… но ты должен понимать, что мы всегда тебя поддержим. Да, Ханни?

Сестра хмыкнула — и не соглашалась, и не отрицала. Парень только выдохнул: в голове мыслей было — хоть отбавляй, они заставляли чувствовать себя странно и неуютно, будто он, если расскажет им все, примет свое поражение. Но он правда хотел как лучше…

— А вышло — как всегда… — Кристофер договорил свою мысль вслух. Никто больше не перебивал — даже сестра, прищурившись, слушала. В этом молчании они сидели до тех пор, пока парень не продолжил: — Я подумал, что будет честно, если мы начнем наши отношения без моих скелетов в шкафу…

— Каких еще скелетов? — мама даже посмеялась, но когда сын не поддержал ее смех, напряглась: — Крис, что ты сделал?..

— Использовал его. В самом начале.

Вот — собственные же слова камнем на спину рухнули, Кристофер даже сгорбился, взгляд в стол упер, лишь бы не встретиться им с кем-то. Тарелку двинул в сторону сестры, но та даже не шевельнулась. Стыдно — теперь он не чувствовал себя как честный человек, когда сознавался в этом Чонину; теперь он чувствовал себя как мудак, заслуживший общественное порицание. Правда — высшее благо, в ней вся сила и бла-бла-бла… Только почему тогда от этой правды людям могло быть больно? Он впервые в жизни корил себя за свою же честность.

— А потом он в меня влюбился, — выдохнул Кристофер, потер ладонью теплый лоб. — А я…

Что — он? Кристофер завис от своих слов, губы поджал — с досадой, боясь признаться самому себе.

— А ты? — подначивала Ханна, но, получив осуждающий взгляд отца, замолчала.

Кристофер тоже молчал. Хоть бы мысли в кучу собрать, вытянуть нормальные — и сказать, как оно есть. Может, стало бы хоть немного легче признаться во всем. Не им — себе в первую очередь.

— А я — тоже.

Вот и все — он закрыл лицо руками, выдохнул тяжело — слова посередь горла, даже в глазах защипало. И он — тоже. Вот так просто — тупая истина, в которой он не мог себе сознаться. Тупая истина, осознай которую раньше, все не пошло бы по одному месту. Тупая истина — сказать бы о ней Чонину, который наверняка на каждое свое признание ждал услышать то же самое в ответ. И тупой Кристофер, который с сырыми глазами признавался в этом не ему.

— И?.. — голос отца донесся тихо, потом его ладонь легла на плечо, сжала несильно.

— И я ни разу об этом ему не сказал, — по спине неприятно поползли мурашки, коловшие кожу изнутри. — Сказал только, что использовал его тогда.

Мама взволнованно вдохнула и, казалось, боялась снова выдохнуть:

— Крис, — позвала она его, но он не посмотрел — не смог. Просто слушал. — Маленький, послушай… Я понимаю… твое рвение быть честным — ты молодец, что сказал, это… стоит усилий. Больших. Может, ты просто выбрал неудачный момент…

— Если бы я вашей маме всю правду говорил — как думаете, мы бы почти тридцать лет в счастливом браке прожили?.. — отец хотел немного разгрузить — пошутил, но жена стукнула его в плечо, цокнув. — Я никогда не врал о серьезных вещах, — он решил реабилитироваться, потирая плечо. — Но если мог где-то смолчать, чтобы не расстраивать вашу маму — молчал. Потому что ее состояние всегда было для меня дороже своих чувств.

— Скажешь тоже… — она глаза закатила, а Ханна на эти слова подавила смешок. — Крис, — и снова позвала сына. Тот с трудом отлепил ладони от лица. — Ты не плохой человек, я-то знаю точно, и вижу, как тебе Чонин дорог, понимаю, почему ты хотел быть честным, и мне очень жаль, что так вышло. Если Чонин сказал, что это — конец…

— Он… не сказал… — Кристофер шмыгнул носом, губы поджал — как представил, что Чонин мог такое сказать. — Он просто… попросил дать ему время, чтобы побыть одному и подумать… но если он скажет?..

— Ой, если… Да если бы Колумб на Америку не наткнулся — у нас, может, проблем бы было меньше, — отец рукой махнул. — Чего нюни распустил?.. Ничего еще не кончилось. Ну, начали не с того, так начните заново. Заслужи его доверие обратно, и всех делов-то.

Заслужить доверие Чонина обратно… При мысли о том, что Кристофер его потерял, внутри все похолодело:

— Я не знаю, как… Не хочу делать ему еще больнее.

Ханна тяжко вздохнула:

— Вот же — король драмы, — и не сдержалась, чтобы не помотать головой. Мать хотела что-то сказать — наверное, чтобы Ханна помолчала, но та продолжила: — Чонин не хрустальный, Крис. И не маленький, все понимает. Почему я увидела это за пару часов, а ты за пару лет все еще не допер?.. Выглядишь жалко, чувак.

— Я понимаю, что у вас… сложно все, — мама старалась подбирать слова правильно, хотя не знала и половины происходящего между ними. — Твоя осознанность очень радует, правда, Крис… это не страшно, что ты совершаешь ошибки — их делают все. Признать их порой тяжело. Объяснись с ним, донеси искренне — зачем ты сказал, почему… что хотел как лучше.

— Я уже говорил…

— Значит, повторись, — отец похлопал по плечу ободряюще. — Сделай что-то, что докажет твои чувства… он же не глупый… наверное, — добавил спешно, потому что Чонина даже не видел никогда. — Ты бы в глупого навряд ли влюбился. Ты весь в отца.

— Я никогда ему об этом не говорил. Никогда не говорил… что люблю его.

Неловко шмыгнул носом — мама подала бумажную салфетку.

— Ну так самое время сказать… придурок, — Ханна смотрела на брата как на идиота.

Кристофер нахмурился — и бросил в нее скомканную салфетку. Ханна была права. Как и мама с папой. Все были правы — кроме него самого. Чанбин был прав, Чонин был прав — только не Кристофер со своей правдой, которая, по-видимому, на самом деле никому не была нужна. Принципы, которыми он не мог пренебречь… Вот же, клеймо честного полицая — да сдался ему этот Барби, если от него зависели отношения с Чонином? Едва — говнюка на леджере он мог поймать сам. Без помощи Чонина.

— Попроси его о встрече, — мама подала еще одну салфетку. — Объяснись. Ну и признайся… что ты там чувствуешь. Раз никогда этого не делал… может, проблема в этом — что ты сам запутался и ввел в заблуждение Чонина. Если он правда тебе дорог.

Кристофер не мог выразить словами, насколько сильно. Как жаль, что он всегда был впереди этих гениально простых идей.

***

Феликс даже не понял, отчего потянуло сквозняком — Джисон ураганом чуть ли не забежал в гараж, пронесся мимо.

— И тебе привет! — Ли отвлекся от старого задрипанного журнала, найденного в мастерской. Плей-бой какой-то, Джисон вряд ли такое почитывал на досуге.

Хан не ответил — просто скрылся за дверью на лестницу. Феликс только прислушивался к топоту сверху, пытаясь по звукам определить перемещения Джисона, а когда услышал звук воды, вернулся к журналу, перелистывая его с недоуменно приподнятыми бровями.

Но Джисон должен был рано или поздно вернуться — и он вернулся, обмотанный полотенцем, уставший, видно по глазам, но заведенный как собака.

— Где все?

Феликс покосил на него взгляд — все такой же недоуменный:

— В школе. Марк работает, наверное.

— А ты?

— А я — нет… — ни то, ни другое, Феликс еле открыл глаза утром и решил, что сегодня можно прогулять учебу, Сынмин, конечно, этого еще неделю ему не забудет. — Че слу…

— Помнишь Минхо?

Хан сокрушенно опустил голову, запустив пальцы в сырые волосы. Феликс замолчал, смотря на него с еще большим удивлением, и все же отложил журнал в сторону:

— Ага, что-то припоминаю… — съязвил он. — Ты странный, что случилось?

— Я был у него.

Вспомнив вчерашние выпады про тачку Дебби и разговор про Барби, Феликс не на шутку взволновался.

— Что… ты с ним сделал?

— Подрочил! — Джисон нечитаемым взглядом уставился прямо перед собой, глядя в одну точку — не на Феликса.

— Ты сейчас шутишь, блять, я не понимаю?

— Агх, — Джисон с досадой простонал, что ему приходилось объяснять такие очевидные вещи… С другой стороны — да хер ли они были очевидными?! Джисон же никогда бы… Вот никогда бы — до сегодняшнего утра. Вот так-то — никогда бы, но надо было сегодняшнему утру случиться! — Не шучу.

Ли нахмурился — переспросил:

— Вы переспали?

— Окстись! До этого не дошло.

Феликс понятливо протянул «а-а-а», хотя на деле не понял ни черта, спросил только:

— Это что, засосы? — потянулся поближе посмотреть.

— Нет, блять, чесотка… — Джисон тут же прикрыл ладонью.

— Пиздец…

Джисон был солидарен — пиздецки как.

— Вот такая ты лицемерная сучка, Джисон, — Феликс хоть и посмеялся, но все это отчасти напрягло, конечно. — Мне говоришь с Барби не связываться — а сам его ебыря потрахиваешь.

— Да я не… блять, — Джисон мучительно простонал, рухнув на диван от бессилия. — Блять, я потрахался с Минхо… сука, — и нервно посмеялся.

Феликс чужой смех не поддержал:

— Ты уж определись, «потрахался» или «до этого не дошло».

— Не умничай, мне и так хреново, — весь вид Джисона это подтверждал. Ситуация была неприятной, но отчасти смешной. Комичной — крэковой.

— Я не знаю… это просто случилось. Я не понял как — а потом уже поздно было… пиздец, — Хан приложил ладонь ко лбу, сильно потер, будто это могло стереть сегодняшнее утро. — Какой же пиздец.

— Ну, потрахались — и потрахались, чего бубнить-то? Люди обычно не реагируют на это как на конец света… — Феликс заковырял заусенец на пальце.

— Так смотря с кем! Блять, с Минхо… я — с Минхо, я в ахуе.

— Я тоже, — Феликс хмыкнул.

— Господи-и-и, — Джисон почти взвыл, поднимая голову к потолку.

В этом временами был весь Джисон — нарубить дров, а потом взывать к богу. Феликс такое не в первый раз наблюдал — но этот точно был особенным.

— Ну и… как он тебе?

— Тебя ударить?

— У тебя, кстати, кровь под губой…

— Не моя.

— Ты его все же побил?! — Феликс чуть не подскочил. — Ты реально его побил?

— Да ничего там серьезного не было — я че, виноват что ли, что он хрупкий такой? С такой хрупкой натурой вообще на улицу ступать нельзя!

— Пиздец, — Феликс покачал головой. — Домашнее насилие… а все говорят, что тема несерьезная…

— Я так больше не могу, — Хан опять закрыл лицо ладонями. — Он меня до ручки доведет… я заебался.

— Меня б так трахали, чтобы я заебывался, — Феликс произнес это довольно тихо, себе под нос, пошутил — но Джисон услышал.

Все же успокоился, в себя пришел, похлопал себя по щеке:

— Так, ну вопрос с тачкой Дебби я решил точно, — будто отчитывался. — Он заплатит из своего кармана, и все будет заебись. И больше мы с ним не пересечемся.

— До первого порога, а потом упал — очнулся — Минхо на хую…

— Иди в задницу, короче, — Джисон махнул рукой. — И вообще, ты че тут сидишь? Опять же за прогулы схлопочешь?

— Сынмин с Чонином и Оливией решили продолжить ползти по ступеням эволюции вверх, а я подумал, что меня уже ничего не спасет. Вот, плей-бойчик листаю. Хуйня редкостная, к слову. Ты реально такое читаешь?

Джисон оставил этот вопрос без ответа — снова в комнату ушел, захлопнул за собой дверь. Срываться на Феликсе не хотелось, но ситуация была пиздец, поэтому ему нужно было остыть и окончательно прийти в сознание, чтобы разложить все по местам. Да хер с этим гомо-сексом — вот уж за что бы Джисон никогда себя не корил, так это за секс с мужчиной. Да было и было — подумаешь! Опыт — не больше и не меньше. Но то, что это был Минхо, конечно, знатно доебывало — поддался, получается, Джисон боялся, чем это выльется. Он это точно не планировал. Он хотел прийти, набить ебало, решить вопрос и съебаться. В итоге — пришел, набил ебало, пожрал, потрахался, решил вопрос и съебался. Всего лишь два лишних звена в этой цепочке — и столько головной боли. Ебаный Минхо.

***

Сынмин выглядел помято — весь день как тухлый овощ, но в школе еле уроки высидел, на физру только не пошел, сославшись на головную боль. Преподавательница поверила. Кажется, у него впервые в жизни случилось похмелье, и теперь он сидел на диване, стараясь лишний раз не шевелиться — Чанбин ехидно поздравил с почином, хмыкнул весело:

— Погулял вчера вечером?

— Я сейчас сдохну.

Со спросил об этом только потому, что в гостиной были они вдвоем и спала в кресле Ари, явно не слышавшая их разговор. Старшие ушли прогуляться перед сном, а Чанбин, допивавший пиво, решил ненадолго задержаться — похмелье Сынмина его заинтересовало, чего греха таить, да и сидеть у Кимов было интереснее, чем наблюдать кислую мину Кристофера, снова учудившего с Чонином.

— Сильно перебрал, да?

— Я не специально… не планировал так-то, — парень потер пульсирующий висок, в который стреляло как из ружья. — Весь день так хожу… поскорее бы прошло.

— Зелень пузатая, — Со рукой махнул, сделал еще глоток пива. — Можно разве в семнадцать лет с похмелья помирать?..

Сынмин страдальчески замычал.

— Кто тебя так споил-то хоть? Повод какой-то? Кто-то из гнусных преподавателей помер?

— Сплюнь, — Сынмин сжал ладонями виски — словно это могло остановить мучение. — Просто компанией встретились, там как-то… само все. Я столько не пью обычно. Просто вечер хороший был, атмосфера расположила к лишней бутылке пива… блин, грейпфрутовое — вкусное, но меня при воспоминании о нем теперь тошнит… только подумал, что нашел любимый вкус.

— У меня так с вишневым было. Лет в четырнадцать перепил — блевал дальше, чем видел. Уж столько лет прошло — до сих пор ничего со вкусом вишни не воспринимаю, сразу кисло во рту становится… мерзко, короче.

Сынмин тяжело вздохнул и поморщился, зря они про вкусы заговорили сейчас. Выражение его лица на протяжении всего дня можно было назвать «щас блевану», говорящее такое. Боль в висках донимала, таблетка не помогала, от безысходности хотелось голову оторвать и положить на балкон проветриться. Никогда бы не подумал, что испытает такое — рассказы знакомых и друзей всегда звучали как преувеличенные байки. Но только не теперь.

— Я, кстати, помню, — Чанбин снова заговорил, поставил допитую банку пива на стол, — как у нас в школе померла гнусная учительница, которую я ненавидел… я чего-то по школе бегал, смотрю — дети в фойе столпились, стоят около чего-то, а я подхожу и спрашиваю, не зная, помер что ли кто? Они расступаются — а там ее фото с черной лентой. Неловко было — пиздец… она от рака легких умерла. Много пыжилась, наверное… злость копила в себе — и померла. Жаль, конечно…

Ким на это слабо посмеялся — и снова зажмурился.

— Я в детстве много чудил — особенно с выпивкой. Первое мое похмелье было в двенадцать — с того времени, считай, и нюхнул пороху в первый раз.

Не только пороху, к слову.

…он на крыше сидел, ногами болтал — одна болела, он ей не так давно неудачно приземлился, когда пытался паркурить, убегая от кого-то, а Шейн внизу стоял, самокруткой дымил, к себе звал:

— Да погна-а-али, — протянул он, выдохнув в сторону. — У меня батя ушел по делам. Вернется через неделю.

Что за дела такие недельные — Чанбин не спрашивал. В целом, и без вопросов понимал — но все еще сидел на крыше, болтая ногами.

— Я уговаривать должен?

— Я снова накурюсь и буду в отрубе лежать. Тебе оно надо?

— Ты смешной, когда накуришься! — Шейн посмеялся. — Одна тяжка — и ты полетел.

— Очень смешно, — Со нахмурился, теперь уж точно не собираясь слезать. — У тебя дома воняет вишневым освежителем. Меня уже блевать тянет.

Шейн рассмеялся — даже закашлялся, чуть косяк не выронил изо рта:

— Да ла-а-адно тебе! — снова завел он. — Погнали! Чего тут сидеть? Сьюзи ждать? Ну так натрахается и придет, чего ты как собачонка верная?

Чанбин не любил говорить о Сьюзи, о ее работе — подавно. Шейн знал слишком много — объективно потому, что был единственным другом у Чанбина. Не считая, конечно, иногда забредавшего на Скид Роу малыша Кристофера, которого Чанбину приходилось каждый раз под ручку отводить домой. Кристофер для этих мест был слишком хорошим — оставаться ему тут не надо было.

— Пойдешь, не? — он выдохнул дым через нос и хмыкнул: — Не буду накуривать, обещаю!

Обещания у Шейна были пустыми — сколько раз Чанбин на это попадался… И все равно ведь шел. Время подходило к девяти вечера, возвращением Сьюзи даже не пахло, ну Чанбин и слез с крыши, подошел к Шейну. Тот по плечу похлопал и дружески приобнял, пальцами в ребра тыкнул — он называл это китайским боксом.

— Получишь! — послышалось вдогонку Шейну, когда он побежал, зажимая зубами косяк.

Чанбин всегда бежал за ним до крыльца, на котором, оба выдохшись, докуривали самокрутку на двоих…

Много чего, короче… Чанбин своим воспоминаниям улыбнулся — но совсем не весело; собравшись, встал с дивана и похлопал Сынмина по плечу:

— Давай поаккуратнее с этим. Алкоголизм тяжело лечится нынче…

— Иди ты… — парень отмахнулся. — Вообще пить не буду больше… никакого настроения.

— И правильно, — согласился Со. — Здоровье смолоду беречь надо, а то потом будешь как я, почти в тридцатник в зале пахать, лишь бы прожить на пять лет дольше.

— В этой качалке, кажется, с каждым подходом жизнь короче становится, а не длиннее. Да и ты на себя наговариваешь.

Чанбин не стал спорить — Сынмину-то откуда знать? Даже Кристофер не знал, уж Ким-то подавно.

— Ладно, маме с папой спокойной ночи передавай, если я их не перехвачу сейчас… Ложись лучше пораньше, и тазик подставь.

Сынмин улыбнулся страдальчески, кивнул — попрощались рукопожатием, Чанбин и ушел, прихлопнув за собой входную дверь. Ночной воздух приятно освежил. Осень — дни, на удивление, еще весьма жаркие бывали, но как только калифорнийское солнышко пряталось — становилось прохладнее. Со обрадовался, что решил сегодня прогуляться пешком — на обратном пути домой отлично получится разгрузиться от мыслей, которые внезапно его застали.

***

Феликс рукой вел почти на автомате, не смотрел даже особо, что делал — просто баллончиком узоры выводил по краям, на основной рисунок не забирался, хотя думал его поскорее закончить, пока не начались дожди. Но мысли не давали сосредоточиться. Пытался заставить себя расслабиться и разгрузить голову. Выходило паршиво — утром еще как-то жить можно было, наблюдая за Джисоном, который каждые пять минут вспоминал свою стычку с Минхо и проклинал того на чем свет стоит, а к ночи сдулся. Даже из-за того же Джисона… Он любил его слишком сильно, чтобы сказать правду — что он был обижен: Джисон сказал одно, а в итоге сделал совершенно другое… Тебе, вот, Феликс, не стоит с Барби водиться, забей на него, а сам… Или, может, Феликс завидовал? Все-то у Джисона легко — пришел, посрался, дела разрулил, отхватил секс. Это что, только у Феликса все всегда почему-то сложно? Он, конечно, вида не показал, хотя и понимал, что Джисон все замечает. Просто ушел ближе к вечеру, сказал, что надо рисунок быстрее на крыше закончить. Почти не соврал. Сынмин бы сказал, что это «натура скорпиона» — Феликс бы сказал, что он просто заебался разбираться в своих чувствах.

Хенджин ему больше не писал — мало того, даже на сообщение не ответил, когда Феликс, не сдержав порыва, прислал ему тупое, сентиментальное — искреннее: «Я соскучился». До адресата дошло — галочки о прочтении появились, не сразу, конечно, через пару часов, но Хенджин прочел, однако по какой-то причине решил оставить Феликса без ответа. Это злило — до бессилия в конечностях, поэтому Феликс не был способен ни на что большее, кроме как на непонятную абстракцию.

На крыше завывал ветер, студил открытые руки и ноги — стоило, может, одеться потеплее и не тусить здесь в ночи. Стоило, наверное — Оливия ему еще вечером позвонила, спросила, где он и как он. Сама сказала, что останется с мамой у бабушки и дедушки, попросила не очень поздно вернуться домой. Феликс пообещал… И проторочал на крыше до трех часов, сестра не увидит, не узнает, вот и не стоит ей беспокоиться. Сделал по-своему. Как всегда. Потому что у Феликса за ребрами ныло — он это нытье затыкал дымом, поджигая третью самокрутку за пару часов. Но трава не расслабляла — про эффект плацебо Феликс услышал давно, зато привычные действия помогали держать себя в чувствах. Хотя бы в каких-то.

Рисунок выходил не менее паршивым, чем настрой Ли — такой же непонятный и смазанный, выведенный бездумно и глупо. Феликс почти корил себя — вообще за все: начиная от того, что пришел на улицу, заканчивая тем, что не сдерживал свои тупые порывы. Феликс злился. На всех: на себя, на Джисона, на Хенджина… На Хенджина — больше всего. Даже если на Хенджина было глупо злиться — злился. Даже если Хенджин ничего ему не обещал — злился. И даже если Хенджин не был ничего ему должен — все равно злился. Потому что ему был нужен хотя бы ответ. Просто ответ, от которого, может быть, стало бы хуже, но зато понятнее. Хотя бы ебаное: «Отвали». Не заняло бы больше пары секунд. Хотя бы ебаное: «Отвали, Феликс» — и Феликс бы отвалил. Он бы не прислал еще одно тупое, сентиментальное — искреннее: «Очень сильно», оставшееся без ответа, как и предыдущее. Он бы прислал единственное тупое, несентиментальное: «Как скажешь». Ничего больше. Баллончик брызнул, запачкав искреннее: «Сука», выведенное синим шрифтом. Феликс стянул тканевую маску-респиратор, оставив ее висеть на шее.

Блять, он очень хотел отправить Хенджину тупое, сентиментальное — искреннее: «Где ты?». Просто, чтобы увидеть его снова, и чтобы Хенджин сказал ему…

— Привет.