Ночь прошла не то чтобы на позитиве — но с утра пораньше Феликсу написал Хенджин, предложил встретиться и вместе кое-куда прогуляться. Феликс, кинув на спящего Джисона взгляд, решил не будить, поднялся с чужой кровати, переоделся. В гараже Хана было непривычно тоскливо — так, как не было никогда прежде. Джисон вообще сам по себе был подозрительно тихим — разговор о насущном так и не завел, на вопросы, касающиеся его настроения, отвечал вскользь. Словно скрывался. Феликс был слишком хорошим лучшим другом — потому не допытывал. Может, Хан просто переживал насчет заезда, который уже через день, а Феликс напридумывал себе. Ведь его монстр в гараже все еще напоминал больше супер-дорогое ведро с болтами, чем гоночную машину. Да и сам Джисон… Хер его пойми, кого он больше напоминал сейчас. Просто так свалить было тоже странно — потому Феликс оставил ему записку с пожеланием хорошего дня — и ушел в школу.

Время пролетело так быстро — к двум часам они уже с Хенджином встретились — Феликс оставил свой рюкзак в машине и налегке потопал за ним — оказалось, что в торговый центр. Планы у Хенджина были наполеоновские:

— Мне нужно купить рубашку белую и… наверное, галстук, прошвырнешься со мной?

— Ты что, на собеседование в юридическую контору собрался? — усомнился в актуальности идеи Феликс, когда оценивающе оглядел Хенджина снизу вверх: от каких-то дорогих, но ярких кричащих кед до наполовину вымытой из красного шевелюры — вот же, у него даже краска с волос сходила красиво, градиентом, а не пятнами грязного цвета — он человек вообще?

— Нет, на прогулку.

Феликс еще сильнее не понял:

— С кем это ты гулять в таком виде собрался?

Не ревновал — но специально говорил с такой интонацией. Хенджин посмотрел на него искоса:

— Я же тебя не спрашиваю, чем ты там с Джисоном ночью занимаешься…

— Мы лучшие друзья, — он закатил глаза.

— Дружбой ночью не займешься.

Феликс хлопнул его по плечу. Хван на это только посмеялся.

У Феликса язык чесался — жутко хотелось знать, для кого Хенджин надумывал прихорошиться. Не для Феликса же — потому что ему Хенджин больше вообще без одежды нравился. На первом же этаже они зависли у игровых автоматов: Хенджин не смог пройти мимо «Белок на убой» — какой-то странной игры, где, стуча пластмассовым молотком, он с пугающим азартом пытался пришибить всех белок.

Наблюдающий Феликс хмыкнул:

— Ты так по ним херачишь, потому что представляешь, что это Джисон?

Хенджин глянул на него из-под свисшей на глаза около-малиновой челки и цокнул:

— Конечно… раз — Джисон, — он долбанул по выскочившей из дупла белке. — Два — Джисон! Три!..

И в итоге сломал молоточек. Феликс приложил ладонь ко лбу. Хенджин глянул на оставшуюся в его ладони рукоятку:

— Бля, — тихо произнес. — Перестарался.

За свое перестарание пришлось заплатить штраф. Феликс, сжавший в руках выигранного Хенджином плюшевого цыпленка, не сдерживал смешки.

— Чего ты хихикаешь? Вот, что с Джисоном будет, если он попадется мне под горячую руку…

— Когда ты застукаешь нас в одной кровати? — Феликс прислонился щекой к чужому плечу, посмотрел заискивающе снизу вверх. — А, ой… кажется, сегодня мы как раз спали в обнимку под одним одеялом…

Хенджин легко щелкнул его по носу. Но едва ли он ревновал — как едва ли ревновал Феликс; просто это напоминало часть их игры, которую Феликс и решил продолжить:

— А что ты готов сделать ради меня, чтобы между тобой и Джисоном я выбрал тебя?

Хенджин от этого вопроса на секунду опешил — столько было недоумения в его взгляде, что Феликс, не дожидаясь чужого ответа, кивнул в сторону автомата с игрушками:

— Достанешь оттуда что-нибудь — и я безоговорочно навсегда твой.

Хенджин сразу выпрямил спину — не, на слабо Феликс его не брал, конечно, но Хенджин все равно велся. Тем более, что ему никогда в жизни не удавалось вытянуть что-то из автомата с игрушками. Это даже было похоже на вызов самому себе.

— И что ты оттуда хочешь?

— Мне все равно, что конкретно. Мне важен сам факт того, что ты готов разъебать все свои нервы, но сделать это для меня.

Хенджин тихо хмыкнул — Феликс хитро заулыбался, не переставая прижимать к себе плюшевого цыпленка. И смотрел — тоже хитро. Хенджин просто не мог не подчиниться этому взгляду.

Поэтому он был готов разъебать все свои нервные клетки. И спустить все монетки, завалявшиеся в кошельке. Феликс подпирал собой стену, смотря на него, и смеялся — по-доброму, не скрывая восхищения:

— Господи, — Феликс до запредельного умиленно тискал цыпленка. — Ну какой же ты хороший…

И ради этого Хенджин продолжал разносить злоебучий автомат с игрушками. Реально — до последнего цента; Бог, по всей видимости, все-таки решил смиловаться над ним — на последней монетке соизволил помочь вытащить что-то из этой железяки. Хенджин буквально сполз по автомату на пол, дернул ручку, чтобы открыть ящичек с призом, и безжизненно произнес:

— Это твое. Я достал это кровью и потом. Все для тебя.

Феликс все еще над ним смеялся. Однако ачивка из далекого детства была выполнена — Феликс забрал приз, выигранный Хенджином для него, покрутил в руке — и спросил:

— Что это такое вообще?

— Ты сказал, я могу достать все, что угодно…

— Да я без претензии. Я просто не понимаю, что это, — он пристально рассматривал небольшую деревянную коробочку. — Открой, я не понимаю.

Хван с трудом поднялся с колен — забрал у Феликса этот недо-кубик Рубика, покрутил его по-всякому — и только через полминуты до него дошло, что у этой херни была крышка. Он слегка потряс игрушку:

— Кажется, там внутри что-то есть…

— Достань-достань-достань!

Хенджин обессиленно посмеялся — сдвинул крышку, посмотрел внутрь и нахмурился:

— Тут колечки.

— Колечки? — переспросил Феликс с непонятным воодушевлением. Хенджин, высыпав их в ладонь, кивнул:

— Вот, смотри. Четыре колечка. Прикольные такие…

Феликс сунул цыпленка под мышку, взял из чужой руки два, что побольше.

— Очень мило… что я разъебал свои нервы ради пластиковых колечек.

— Дай сюда руку.

Хенджин вопросительно на него глянул:

— Зачем? Это твой приз.

— Они парные, придурок, — Феликс цокнул — сам взял его ладонь в свою, примерил. — Как раз вроде. Не давят?

— Нет, — у Хенджина отчего-то щеки потеплели — посмотрел на Феликса все так же из-под челки и без лишних слов надел колечки поменьше на его палец. Теперь щеки потеплели у Ли.

— А мне немножко велики, — тихо сказал он, — но я постараюсь не потерять, — и совсем уж шепотом добавил: — Спасибо.

— Теперь выбор между мной и Джисоном больше не стоит, женушка?

Феликс нахмурился:

— Как ты меня назвал?

Весь этот момент с кольцами показался Хенджину немножко неловким — и он просто решил разбавить его шуткой. Феликс смотрел уничижающим взглядом.

— Женушка, — повторил он, не сдерживая улыбки. — Же-енушка.

Феликс долбанул его плюшевым цыпленком. Промолчал. Колечками любовался.

И Хенджином — тоже любовался. Увлеченный Хенджин выглядел интересно — пока пытался отыскать нормальную, по его мнению, рубашку, в которой не будет стыдно выйти в свет.

— Ну вот что это за херь, — он с пренебрежением показал Феликсу одежду, которая больше напоминала растерзанный клочок ткани. — Кто ходит в таком безобразии? У нее все спина рваная… я даже знать не хочу, сколько стоит это непотребство…

— Не понимаю, в чем проблема…

— В смысле — в чем?

— Так иди голым, чего ты паришься?

Хенджин, закатив глаза, недовольно буркнул:

— Я вообще-то с мачехой гулять иду. Инцест — дело семейное, конечно, но не по моей части.

Феликс понятливо протянул «а-а-а» и продолжил наблюдать за тщетными попытками Хенджина найти золото. Выглядел Хван забавно, конечно. Даже помогать ему не хотелось.

Хенджин нашел что-то более-менее подходящее только спустя время — галстук выбрал быстрее, прямо у примерочной. Феликс ошивался где-то рядом, рассматривал вешалки с однотонными рубашками, деловыми брюками, блейзерами и внутренне на это плевался. Свои хипстерские шаровары и оверсайзные футболки он на подобное ни за что бы не променял.

— Феликс! Подойди, пожалуйста!

Голос Хенджина его отвлек — сразу же подошел, приоткрыл дверцу в примерочную:

— Чего?

— Давай только честно: я похож на нормального человека или на Ким Пак Шкафа из яойной манхвы?

Феликс его оглядел — пристально, прежде чем ответить:

— Да вроде нормально. Я за официоз не очень шарю, знаешь…

— Давай так: в таком виде ты бы пригласил меня на свидание в ресторан или трахнул бы уже прямо в салоне?

Феликс фыркнул:

— Да я тебя в любом виде бы…

Хенджин поджал губы:

— Еще и галстук этот… блять… человечество прошло столько ступеней эволюции, чтобы изобрести галстуки на резинке, которые не нужно завязывать, но почему-то фабрики до сих пор считают иначе…

Он пытался — но выходило криво-косо, Хенджин бесился, и Феликс снова над ним по-доброму посмеялся:

— Это ж классика. Зачем ты его взял, если не умеешь?

— Я хочу выглядеть хорошо на мероприятии, под стать великолепию женщины, которую сопровождаю, — и уже чуть тише добавил: — Она и так редко куда-то выбирается, отец ее вообще никуда не водит. Хочу, чтобы ей все понравилось — и она почувствовала себя женщиной, которую любят и которой уделяют внимание. Мне еще и Минхо на это мероприятие как-то собрать надо…

— А вот теперь звучит инцестно.

— Иди ты…

Феликс снова сунул цыпленка под мышку, подошел ближе, развернув Хенджина к себе лицом:

— Давай я.

Хенджин послушно встал прямо, приподняв голову. Феликс справился с галстуком намного быстрее и намного аккуратнее, подтянул узелок, кивнул в сторону зеркала:

— Посмотри. Вроде сносно.

— Сносно… — запоздало ответил Хенджин — и снова подметил: — Ты и вправду… как женушка. Даже галстуки завязывать умеешь.

Феликс на это покраснел — хмуро зыркнул, не удержавшись — шлепнул по чужому бедру:

— Я тебе сейчас покажу, блять, кто из нас женушка, — прошипел почти что злобно. Хенджин на подобное только посмеялся.

А потом резко заткнулся — аккурат Феликс захлопнул дверь в примерочную и усадил плюшевого цыпленка на стульчик:

— Повтори, — грозно свел брови к переносице, смотря на Хенджина снизу вверх. — Повтори, как ты назвал меня.

Хенджин еле слышно сглотнул, наблюдая за Феликсом округлившимися в удивлении глазами:

— Женушка, — но послушно повторил. Феликс припечатал его спиной к стенке.

— Ббокари, — произнес он, обращаясь к игрушке. — Закрой глаза и не смотри на то, что я буду делать с твоей мамой.

Хенджин хотел спросить, мол, чего он там собрался делать, но снова заткнулся, почувствовав ладони Феликса на своей шее — и его дыхание близ своего уха:

— Это запрещенный прием, — произнес Хенджин, еле шевеля губами — Феликс вел кончиком языка по мочке, играясь с колечком в ней.

— Да правда что ли? — спросил с саркастичным удивлением, потянул зубами сережку. Хенджин рвано кивнул:

— Это пиздецки запрещенный прием, Феликс. Я так грязно не играю.

— А я — играю.

Феликс действительно играл грязно — держал его так крепко и вел языком по краю уха, практически причмокивая. Улыбался — как хитрющая зараза, вынуждал Хенджина держать рот на замке, чтобы не издать ни единого звука. Хенджин напрягался всем телом и сознанием — чтобы не посыпаться карточным домиком.

— Надеюсь, Ббокари не смотрит на нас… последи за ним, ладно? Женушка.

Хенджин посыпался. Давно пора было признать, что Феликс имел над ним власть — какую Хенджин не имел сам над собой. Он вообще больше тряпку сейчас напоминал — ни слова не сказал, когда Феликс заставил его повернуться к зеркалу, прижаться к нему щекой и в повелительном тоне наказал:

— Смотри за Ббокари. Наш мальчик не должен увидеть ничего лишнего.

Хенджин, прижатый к зеркалу, смотрел в сторону игрушки — и даже не пикнул, почувствовав Феликса, прислонившегося к нему сзади. Феликс одной рукой держал чужие за спиной — а пальцами второй по-грязному зарывался в волосы на затылке, слабо стягивая их. Он использовал все запрещенные приемы — и продолжал это делать, пока покусывал кончик поалевшего уха. Хенджин неотрывно смотрел на Ббокари — глаз с него не сводил, пытался концентрироваться на желтом пятне, чтобы оставаться в сознании. И в штанах — которые Феликс, отпустив чужие запястья, уже расстегивал спереди.

— Слишком просто, — Хенджин перехватил чужую кисть, сжав ее заметно дрожавшими пальцами. — Так неинтересно.

Феликс вырвал свою руку и тут же ухватился ей за пояс сзади, потянул на себя — слишком. Хенджин прерывисто выдохнул, когда Феликс толкнулся… Вот теперь он стопроцентно рассыпался. Окончательно. Нет, все, с этого момента он даже мало-мальски соображать не мог — не тогда, когда Феликс снова вплелся в волосы, вжимая лбом в зеркало, и, крепко стиснув пальцами талию, прошептал низким голосом:

— Не отвлекайся.

Хенджин даже думать не хотел о том, какая бешеная внутренняя маскулинность пряталась за миловидным лицом Феликса. Феликс сейчас его во всех смыслах размазывал — тем, что он делал, тем, как он это делал и тем, как это выглядело в отражении, которое Хенджин мог уцепить только краем глаза, скользя напряженными пальцами по гладкой поверхности в попытке удержать хоть какое-то равновесие и не впечататься в стену. Феликс смотрел на них в зеркало, не отрывая взгляда. И продолжал — держать вот так крепко, не позволял даже дернуться. Еще ближе — еще теплый выдох — их отражения скрыло туманом, который Феликс тут же поспешил убрать, вытер рукой.

— Тебе нравится смотреть на нас? — темные глаза Хенджина подловили Феликса через влажные полоски-отпечатки пальцев на зеркале. Феликс сглотнул и хрипящим голосом прошелестел:

— Ты себя вообще видел?..

Хенджин облизал губы — нарочно медленно, улыбка дернулась в коварстве:

— Хорошо выгляжу?

— Я бы прямо здесь и сейчас тебя трахнул.

Хенджин прижался сам и довольно улыбнулся еще шире — насколько совесть позволяла:

— Приятно слышать.

И воображать это — приятно. И чувствовать Феликса, прижимающегося к нему сзади — тоже. Хенджин впервые видел Феликса таким — и чувствовал его так подобным образом впервые. Феликсу не нужно было его подчинять — Хенджин готов был отдать контроль над собой в любую минуту:

— Мне нравится быть снизу.

Кулак Феликса стянул волосы так, что Хенджину пришлось запрокинуть голову. Феликс смотрел на его отражение горящими глазами — задышал загнанно, толкнулся бедрами — совершенно бесстыдно, вынуждая Хенджина буквально давиться своим скулежом, рвущимся наружу. Он старался дышать так тихо, как только мог — но Феликс держал его слишком хорошо, слишком правильно. В голову сами собой полезли всякие картинки — желание прямо сейчас бесповоротно подчиниться Феликсу буквально зудело под кожей. Хотелось еще.

— Я учту.

И с этими словами — все. Отпустил, отшагнув назад к дверке примерочной. Хенджин немного отстранился рукой от зеркала, все еще смотрел на него через отражение, дышал сбито.

— Если я продолжу, игра перестанет быть игрой.

— Благоразумно, — Хенджин выпрямил спину — оглядел себя, поправил рубашку и с трудом застегнул джинсы. С тихим шипением.

— Я расстегнул их только для того, чтобы тебе было не больно.

— Один хер, сейчас-то мне не очень…

— Издержки производства, — Феликс пожал плечами. Непринужденно. Забрал Ббокари, и открыл дверцу: — В примерочную вдвоем нельзя так-то.

— Типа того, ага, — и галстук Хенджин тоже поправил, недоумевая, как Феликсу в этом порыве не пришло в голову придушить его им.

Хенджину бы хотелось, конечно.

***

В тот день Сынмин бы хотел простого человеческого нормально отоспаться после школы — но хер там плавал — кому-то в очередной раз от него что-то понадобилось.

— У аппарата, — сонно пробубнил он, держа край подушки во рту.

— Ты как будто с зоны, Минни…

— Ликс, че надо? Говори резче, я сплю.

Феликс звучал как-то слишком воодушевленно. Даже если пока что ничего дельного не сказал.

— Пойдешь ночью гулять?

— Ночью нормальные люди спят.

— Поэтому я позвонил тебе, пока ты дрыхнешь днем. Так что?

Сынмин с трудом поднялся, присев на краю кровати.

— Чонина с собой не возьмем. Он такое не любит…

— Да че ты там удумал? — нет, правда, спросонья Сынмин никакую информацию не воспринимал особо — и пропускал половину мимо ушей.

— На гонку тебя хочу взять. У Джисона заезд. Пойдешь? А? А? А?

Сынмин тяжко вздохнул:

— Да пойду… интересно же. Ты раньше никогда не звал.

— Не думал, что тебе подобное может быть интересно. Ты все-таки домосед интровертный.

— Да нужно иногда из коробки вылезать… погнали, я за.

— Тогда наплети предкам, что у Джисона в гараже будешь. Посиделки там, все дела… мы тебя потом до дома довезем.

— Мы? — переспросил Сынмин, сообразил сразу же выцепить эту деталь.

Феликс замялся — наверняка еще и плечом неуверенно повел, хотя Ким его не видел сейчас:

— Ну… мы… с парнем. С моим.

Сынмин хихикнул:

— Да ладно тебе, почему ты снова смущаешься, говоря об этом? Я же уже знаю.

— Да как-то… не знаю. Неловко.

— Ну, получается, оценю его адекватность, да?

Феликс посмеялся:

— Получается, да.

— Здоровски! Если бы Чонин согласился пойти, он бы оценил ебабельность.

— Да с этим я и сам прекрасно справляюсь, знаете ли.

Сынмин сразу же поморщился:

— Избавь меня от подробностей, Ликс.

— Ладно! Тогда мы заедем за тобой к часу ночи. Приведи себя в порядок! И умоляю, я прошу тебя, заклинаю, Сынмин, не выдавай моих страшных секретов из прошлого…

— Каких секретов? — Ким все же встал, потянулся, хрустнув позвонками — и припомнил: — Как когда ты в четырнадцать лет надрался вишневого блейзера и блевал у Джо-Джо дальше, чем видел?..

— Да! Вот такие вот секреты не рассказывай, пожалуйста!

Феликс досадно простонал. Сынмин на это только посмеялся:

— Заметано. Стыдобы из прошлого рассказывать не буду. Только про будущее могу рассказать… Недавно твою натальную карту посмотрел, кстати.

— Все, отбой.

— Могу еще на таро погадать!..

— Пока!

Феликс сбросил. Сынмин, отсмеявшись, кинул телефон на кровать — и пошел приводить себя в порядок. Хотя бы в какой-нибудь. Времени, конечно, одним местом жуй было, но и торопиться он не собирался. Умылся, впервые за долгое время по совету Ари и Черри какой-то херью намазюкался, чтобы «кожа была похожа на бархат» — бархата не случилось, ну и ладно — с собаками погулял, успел в приставку позалипать — и даже поговорить с Чуном, который от безделья на больничном успел задрать его со всех сторон.

— Мин-а, — позвал голосом умирающего лебедя. — Мин-а… подойди к брату…

— Что опять? — Сынмин встал около Чуна, сидевшего в кресле. Чун подал ему дрожащую руку:

— Завещание написать хочу… у меня тридцать семь и шесть.

— О боже…

— Не поминай Его всуе.

— Чего тебе принести? Лекарств?

— Сядь, брат, — старший похлопал по месту рядом с собой. — Дай кое-что сказать… напоследок…

За это притворство Чун получил щелбан. Добротный.

— Ай! — он потер лоб ладонью. — Да я серьезно! Присядь… поговорить хочу, пока ты снова куда-нибудь не смылся.

— Ну что? — Сынмин плюхнулся рядом, закинул свои ноги на чужие и по-деловому сцепил пальцы между собой. — Не томи.

— Ты как себя чувствуешь вообще?

— Завещание, как некоторые, писать пока что не собираюсь…

— Да не, — Чун нахмурился. — Я про твою голову. Извини, я знаю, что ты не любишь разговаривать об этом… но я правда волнуюсь. Все волнуются так-то. И хотят помочь, если ты сам не в состоянии с этим справиться…

Ну вот опять — Чун лез со своими благими намерениями. И Сынмин искренне не знал, что ему на это отвечать.

— Если ты чувствуешь себя одиноко… или беспричинно плохо…

— Ну чувствую, — перебил младший, искоса поглядывая на Чуна. — Что дальше?

— Я с папой поговорил.

Сынмин только цокнул — вот уж кто-кто, а отец у них в подобных темах многого не смыслил. Даже при всем уважении и любви к нему.

— И что он сказал?

— Что у него есть знакомый, который проходил терапию. И ему это помогло. Может, тебе тоже поможет? Хотя бы узнать, в чем причина — просто ли это осенняя хандра или что-то посерьезнее. Ты же знаешь, что ментальное здоровье тоже важно. Одним физическим здоровьем сыт не будешь.

Сынмин пожал плечами.

— Мин-а, ты не справляешься. И это даже со стороны уже видно.

Сынмин не справлялся — правда, и принимал это. Знал об этом — и не был против помощи со стороны. Просто… Немного страшно это было. Не хотелось, чтобы у него обнаружилось что-то пострашнее «осенней хандры».

— Давай я договорюсь о сеансе? Я могу присутствовать вместе с тобой, если одному тебе будет некомфортно. Согласен?

Сынмин расцепил пальцы — сам себя обнял, неуютно поежившись. Но кивнул — еле заметно и не очень уверенно. Чун ободряюще стукнул его кулачком в плечо:

— Не дрейфь. Если тебе не зайдет — придумаем что-то другое. Для начала — хотя бы попробовать. Вдруг поможет?

Сынмин не знал, что ему поможет — поэтому согласился. Лишним все равно не будет.

— Тогда я спишусь с этим мужиком и обговорю.

— Угу.

— Мы тебя очень любим, Мин-а, — Чун его обнял и по-братски взъерошил волосы на макушке. Сынмин даже не дернулся. — И хотим, чтобы ты чувствовал себя хорошо. Скоро экзамены так-то, на них нужно идти с чистой головой!

Сынмин молча согласился.

Потом совершенно не молча знатно проматерился — когда долбанул локтем о дверной проем.

— Нет, ну тебе реально нужна помощь! — донесся голос Чуна из другой комнаты.

Сынмин только шикнул — потер локоть и перетерпел. Как, впрочем, делал это каждый раз.

***

Чонин давно подобным не промышлял — оттого, наверное, в груди волнительно постукивало от одной только мысли. Но пол дела было сделано — осталось только самое главное.

Крис: «Я Чанбина сейчас покусаю»

Крис: «Сидит довольный, лыбу давит»

Крис: «И не рассказывает, как прошло его свидание!»

Крис: «Я что, плохой лучший друг?»

Чонин посмеивался — немного нервно, но точно не из-за темы их разговора.

Чонин: «значит он пока что не хочет говорить не трогай его»

Чонин: «потом расскажет»

Чонин: «че ты в самом деле»

И переписку старался вести как и всегда — непринужденно. Но даже пальцы мазали иногда мимо, приходилось перепечатывать.

Крис: «Да е-мае»

Крис: «Ошалеть»

Крис: «Он и так десять лет молчал!»

Крис: «Сколько можно скрывать от меня такую ценную информацию?»

Крис: «Я чувствую себя ненужным»

Чонин, глядя на экран, заметно погрустнел.

Чонин: «это не так»

Чонин: «хочешь я тебя подбодрю?»

И надеялся, что Кристофер не сразу поймет и согласится, не думая о двусмысленности этого предложения.

Крис: «Меня подбодрит шестое созвездие Аяки на аккаунте»

Крис: «Обеспечишь?»

Чонин фыркнул.

Чонин: «у меня есть кое-что получше аяки»

Чонин: «спорим?»

И тут надеялся, что Кристофер ничего не заподозрит.

На самом деле, Кристофер подозревал только Чанбина — он молчал, словно воды набрал. А улыбаться не переставал, сволочь, ни на минуту.

— Я сейчас обижусь.

— Детский сад прекращай, — Чанбин посмотрел на друга хмуро, но улыбка никуда не пропадала. Кристофер уже ластик в руку взял, стереть ее хотел.

— Я его еще не начинал!

— Ну раз я улыбаюсь — значит, хорошо все прошло? Было бы лучше, если бы я сейчас сидел с кислой миной и ковырялся в отчетах?

— Да было бы неплохо, если бы ты хоть с какой миной в отчетах ковырялся, если честно…

Чанбин отмахнулся:

— Многозадачность — не моя стезя. Это ты можешь левой рукой переписываться с Чонином, а правой отчеты писать. Я предпочитаю посвящать себя одному заданию…

— Ты сейчас просто сидишь и ничего не делаешь, — недовольно подметил Кристофер.

— Бездействие — тоже действие! И я в этом чертовски хорош!

— Прекрати прокрастинировать!

— Прекрати говорить мне, что мне делать!

Кристофер отчаянно застонал. Метафорически плюнул на это все, взял из своего рюкзака пачку сигарет и сказал:

— Я на перекур. Чтобы, когда я вернулся, твоя часть работы была сделана.

Чанбин передразнил. Кристофер еле сдержался от того, чтобы спросить, кто из них еще разводил детский сад…

Чонин: «аууууу база вызывает кристофера бан чана ответьте»

Крис: «Пять минут — полет нормальный»

Крис: «Тут я»

Крис: «Чего ты там хотел сделать?»

У Кристофера вообще задней мысли не было — он привычно закурил, сидя на скамейке, поздоровался с Терри, убирающим территорию, стрельнул ему сигаретку — и снова перевел взгляд на экран. Чонин печатал долго, пару минут, хотя в его стиле подобного не было, да и текстовые простыни он никогда ему не присылал.

Чонин: «господи у меня что проснулась совесть?»

Кристофер недоуменно приподнял бровь, смотря на сообщение.

Крис: «Как может проснуться то, чего нет?»

Чонин: «да блять»

Чонин: «блять блять блять»

Сначала Бан с этого внутренне посмеялся — а потом одна мыслишка все же просочилась в его светлую голову. Чувства были какие-то смешанные.

Чонин: «блять я просто хотел тебе кое что показать»

Чонин: «и я реально не думал спрашивать твоего разрешения»

Чонин: «а потом вспомнил сколько из-за этого было мозгоебли»

Чонин: «и засомневался»

Чонин: «теперь я чувствую себя глупо»

Чонин: «но я просто хотел подбодрить тебя»

Кристофер, впрочем, уже догадался, каким образом его хотел подбодрить Чонин. Потому совершенно привычно внутри него начало бороться благоразумие и интерес. Второе, к слову, выигрывало.

Крис: «Давай так, Йени»

Крис: «Ты покажешь мне то, что хочешь показать, только при условии, что я не увижу ничего лишнего»

Крис: «Ладно?»

Господи, это была сделка с Дьяволом. Кристофер неосознанно зажевал фильтр сигареты.

Чонин: «дяденька верните чан-и к телефону пожалуйста»

Чонин: «я вам свои нюдесы слать не буду…»

Кристоферу пришлось перевести дыхание — и из-за смешка, и из-за собственного поражения. В любом случае… Чего он там не видел, да? Подумаешь… Фоткой меньше, фоткой больше — как будто мир из-за этого схлопнется… Ну или Кристофер просто начинал отговариваться перед своей совестью.

Крис: «Да я это, Йени»

Крис: «Ты же все равно поступишь так, как посчитаешь нужным»

Чонин: «ну хорошо…»

Чонин: «обещаю что ничего страшного там не будет…»

Чонин: «просто… аэм… типа…»

Крис: «Просто можешь показать»

Ну вот и все. Вот после таких слов Кристофер мог засунуть свое благоразумие себе в задницу. Глубоко и надолго.

Чонин: «точно?»

Он, видимо, решил добить его совесть ногами под ребра. Кристофер нервно затянулся.

Крис: «Точно»

Он заблокировал телефон и ненадолго убрал в карман. Перевел дыхание — снова. Докурил до фильтра — не думая, поджег вторую. Телефон провибрировал пару раз. Совесть пыталась постучаться в крышку гроба — Кристофер закапывал ее заживо. Без слез и сожалений.

Чонин: «ну что то как-то вот так…»

Чонин: «надеюсь ты после этого не перестанешь говорить мне что любишь меня»

Да после всего, что было, Кристоферу пора было отвести Чонина под венец. Даже если это все еще не переходило грань — конечно же, уже давненько немножко сдвинутую самим Кристофером — и выглядело прилично. Просто Чонин… Как и обычно… Прикрытый минимумом одежды и не показывающий ничего до конца. Просто фото — на котором Чонин, сидя в кровати, оголял низ живота. Да ничего страшного — люди на пляже в одних плавках ходят, и ничего, Кристофер еще не умер… Господи, Кристофер просто заебался оправдываться перед самим собой.

Чонин: «ого у меня родинка на животе»

Чонин: «впервые вижу»

Кристофер эту родинку давно заприметил — еще с самой первой фотографии. Казалось, он эти фото все помнил — и без подглядываний мог сказать, как Чонин выглядел на каждой. Потому что до дыр засмотрел уже.

Чонин: «а еще у меня одеяло клевое зацени»

Чонин: «с пикачу!»

Кристофер приходящие сообщения только краем глаза цеплял — потому что объективно он пялился на Чонина, в мыслях подсчитывая, сколько дней осталось до Рождества. Это все было уже выше его сил — видеть, но не иметь возможности коснуться. А хотелось — потому Кристофер наскоро сдымил вторую сигарету, не обращая внимания на опавший на штаны пепел.

Крис: «Какой же ты красивый»

Крис: «Блять, ты очень красивый»

Чонин ему даже отписать ничего не успел — Кристофер не переставал печатать. И признаваться.

Крис: «Я не могу, насколько ты красивый»

Крис: «Безумно»

Крис: «Я еще никогда в жизни так сильно не ждал Рождество»

Правда ведь — никогда.

Чонин: «хаха тогда на рождество я подарю тебе себя»

Чонин: «пойдет?»

Кристофер хотел сказать, что тут уже не просто «пойдет» — тут полноценно «поедет». Не отшучивался — продолжал печатать то, что давно думал, но о чем никогда особо не говорил.

Крис: «И после Рождества»

Крис: «Сколько захочешь»

Крис: «Блять, это просто пытка какая-то, Чонин. Это мучительно. Хотеть тебя так сильно — это мучительно»

И снова — выдохнул. Кристофер отложил телефон на скамейку, чтобы приложить ладони к щекам и немного их остудить, но быстро понял, что это не поможет. Бан закрывал глаза и видел Чонина. Не из жизни — и не с фотографий. Из собственного воображения, которое ему сейчас на руку вообще не играло. И даже такая тупая двусмысленность его убивала.

Чонин: «знаешь что еще мучительно?»

Кристофер только краем глаза углядел всплывшее на экране сообщение. Отвечать на него не хотел — знал, что Чонин и без помощи его добьет.

Чонин: «хотеть быть от и до твоим и не иметь возможности — мучительно»

Чонин: «я не про секс»

Чонин: «я про себя»

Чонин: «полностью про себя. и про свое существование»

Чонин: «потому что это единственное чего я по-настоящему хочу»

Чонин: «просто быть твоим и принадлежать тебе»

Чонин: «чтобы ты делал со мной все что захочешь»

Чонин: «вот это мучительно»

Кристофер смотрел на свой телефон с поджатыми губами — и с херачащим по ребрам сердцем.

Чонин: «а стояк ты переживешь чан-и»

Чонин: «не парься»

Бана хватило только на один ответ — и он, не задумываясь, его напечатал.

Крис: «Люблю тебя»

— Ты там долго еще шароебиться будешь? — Чанбин, прокричавший в открытое окно, прозвучал как гром среди ясного неба. Кристофер, хлопнув себя по щеке, заставил все свое существо вернуться обратно с небес на землю и ответил — в привычном тоне, чтобы не выдавать себя:

— Как только ты доделаешь отчет!

— Да доделал я, господи! Мамку выключи! — посмотрел грозно. Бан показал ему средний палец. — И кофе из автомата захвати, пить хочу, умираю!

***

У Джисона ни хера не клеилось — поэтому он, захлопнув капот своей машины, со всей силы долбанул по нему кулаком. И даже боли не почувствовал. Как-то слишком много всего накопилось — во всех смыслах. Решил, что даст себе возможность перебеситься — и продолжит жить так же, как и жил до этого. Без заебов. Но подзаебывал Джексон — что было как минимум странно и удивительно. Писал ему, спрашивал, точно ли он на своем монстре сможет с места сдвинуться, точно ли его машина не развалится — и еще одна и тысяча «точно ли» вопросов. Джисон отвечал сухо и коротко — не до Вана ему было. Уже не играло роли, верил ли Хан в свою тачку или нет — она была заявлена, и пути назад не было. Форс-мажоры в Фонде не любили.

Ближе к ночи, оставив все заебы в гараже, Джисон был готов. Ко всему, потому что, хоть заебы и остались тусить дома — подавленное и, в какой-то степени, ебаное настроение все еще было при нем. Отвязаться от него так и не получилось. Минхо вот, походу, реально от него отвязался — не подошел, не поздоровался с ним, когда Джисон приехал. Ничего не сделал. Просто продолжил стоять среди своих — с ними о чем-то болтал увлеченно, сигаретой дымил, улыбался кому-то… Джисону хотелось съездить по его лицу кулаком. Это было иррациональное желание — как будто обыкновенная физиологическая потребность. Просто ебануть ему, чтобы он не выглядел таким счастливым. Заебы, которые оставлял в гараже, приветливо постучали Хану по плечу. Джисон отвел взгляд.

Людей было — тьма; знакомых лиц почти не наблюдалось. И все подозрительно радостные, беспечные — не как Джисон. Конечно — не им с нечеловеческим грузом на своих плечах нужно было ебашить сначала в гараже, а потом — на треке. Джисон чувствовал себя то ли папой Карло, то ли Атлантом. Слишком много всего на одного только него, слишком. Хотелось задать Вселенной один закономерный вопрос: «Какого хера?». Только Вселенная, наверняка, задала бы точно такой же ему.

Вот Сынмин говорил, что Вселенная их слышит — не потому, что Сынмин был конченым эзотериком, он вообще им не являлся, а потому, что подобное, по его мнению, было позитивной установкой. Феликс смотрел на него скептично, пока жевал пластиковую трубочку от чупа-чупса, и старался на это не возражать. Пока что Сынмин вел себя адекватно — в своих рамках, но все же. Хенджину, впервые увидевшему Сынмина, было забавно наблюдать за ними со стороны — но это только потому, что он плохо знал Кима. Пока они ехали сюда, Сынмин особо не болтал — так, сидел на заднем сиденье пикапа, журнальчики какие-то перебирал, закинутые Хенджином в салон еще миллион лет назад, иногда вслух зачитывал, если находил что-то смешное, но о другом не распространялся. Феликс буквально молился, чтобы Сынмин не выдал что-нибудь такое, за что Феликсу потом было бы стыдно.

Сынмин до сих пор ничего не выдавал — глядел вокруг, рассматривал незнакомцев и в целом был заинтересован всем этим. На такого рода мероприятии он был впервые, пусть Феликс и рассказывал ему, что такое улица. Воочию увидеть было намного круче.

— Джисон!

И позвал Хана не Феликс, как оно обычно бывало, а воодушевленный происходящим Ким. Рукой замахал аж с другого конца улицы, на месте подпрыгнул, чтобы точно обратить на себя внимание.

Джисон, выдернутый из своих мыслей, бросил на Минхо еще один взгляд — скользкий, и зашагал к знакомым лицам.

— А я пришел тебя поддержать!

— Приятно удивлен, — правда ведь, приятно, только все равно выглядел немножко тоскливо. И зло.

Феликс хмуро осмотрел Джисона, пока здоровался:

— В норме?

— Да, естественно, — Хан непонятливо глянул. — Что может быть не так?

Однако он все понимал. Вообще — все. Было такое ощущение, будто в своем познании он за пару дней преисполнился настолько… Что весь мир ему был абсолютно понятен. Кроме потаенных уголков своей собственной натуры, конечно же.

— Готов рвать? — Хенджин наверняка замечал чужие настроения — но не в свое дело не лез, раз даже Феликс этого не делал. — Я на тебя поставил, кстати. Не хотелось бы чуть обеднеть…

— А чего это чуть-то? — Хан усмехнулся даже, старался выглядеть непринужденно. Но получалось херово. Пожал плечами: — Ладно, тут как пойдет. Косуху счастливую надел, вся надежда на нее.

Джисон никогда в себе не сомневался — сколько его Феликс знал. Вообще никогда — даже когда его машина еле-еле подавала признаки жизни. И в самые хуевые моменты — тоже; был ли Джисон зол, расстроен или, наоборот, счастлив — все равно не сомневался. А тут… Короче — Феликс по глазам видел: у Джисона творился какой-то пиздец, о котором сам Ли ни сном ни духом. Надо было разбираться, молчанием тут не поможешь. Но начинать такие разговоры за считаные минуты до гонки — не вариант.

— Звучишь не очень воодушевляюще, — позволил себе сказать Хенджин, с необыкновенной проницательностью смотря Хану в глаза. — Но я в тебе не сомневаюсь.

Джисон просто плечами пожал, мол, ваше дело — и снова в сторону глянул. Минхо все еще кому-то улыбался и все еще бесил этим Джисона. Хван за его взглядом проследил и, будто пристыженный, вернул его обратно, улыбнулся ободряюще, когда Хан повернулся к ним.

— Сегодня мы планируем праздновать твою победу. Как хочешь, Джисон, но у Сынмина от первой в его жизни уличной тусовки должны остаться только самые клевые воспоминания.

— Не очень рационально скидывать такую ответственность на Джисона, прикрываясь моими ожиданиями…

Феликс заткнул его рот ладонью:

— Мы просто в тебе не сомневаемся, Джисон.

Джисон слабо кивнул.

— Ладно… я отойду к своим ненадолго, — Хенджин, поцеловав Феликса в макушку, глянул в сторону кошаков. — Вернусь к началу.

Больше в ту сторону Хан не смотрел — плечами передернул, спросил:

— После гонки в бар поедете?

— Конечно! Хочу показать Сынмину абсолютно все! — Феликс приобнял его, прижавшись своей щекой к чужой. — От и до!

— Много пить не разрешу.

— А я разрешу! — появившийся из толпы Джексон привычно похлопал Джисона по плечу. — Не бухти… тем более при новеньких! Как звать?

— Сынмин, — Ким пожал ему руку. — Много слышал про ваши тусовки… и никогда прежде на них не бывал.

— О, так это твой первый раз?

Сынмин хмыкнул:

— Ну, типа того.

— Тогда тебе место в первых рядах! Я прослежу!

Ван ободрительно взъерошил Джисону волосы — и снова упорхал разогревать людей перед гонкой. Джексон привычно был везде и сразу — уследить за ним было сложно; тут к кому-то пристанет, там — тоже, всех встретит, у всех все спросит… Настоящий уличный отец. Сынмин поглядывал в его сторону с некоторым восхищением:

— Не думал, что у вас тут так радушно…

— Тут еще временами радужно, — Феликс посмотрел на Хана. — Да, Джисон?

Джисон шутку не оценил — зыркнул так, что у Феликса сам собой рот прикрылся. Не сказал ничего.

И сам Джисон до самого старта помалкивал. Знал — если откроет рот, из него польется словесное дерьмо. Огляделся по сторонам, прежде чем в машину сесть, посмотрел, кто с ним едет — но никого, кроме Мелиссы, не узнал. Когда они пересеклись взглядами, девушка показала ему большой палец, улыбнулась — ободряюще как и все вокруг. Ответную улыбку выдавить не смог.

А потом наступил ступор. А потом — внешне безэмоциональный — внутри Джисон начал ощущать нарастающую волну. Это что, страх? Джисон, вцепившись пальцами в руль, интуитивно начал искать взглядом Минхо. Не нашел.

Минхо не было нигде — и точно не должно было быть среди гонщиков на этом заезде. Минхо не планировал гонять — Минхо не могло быть среди них. Джисон прекрасно об этом знал — и все равно высматривал его повсюду. Даже если его задачей сейчас было не въебаться в чужую тачку и доехать до финиша первым. Хан вообще не думал об этом — потому что все его мысли были прокляты этой скотиной. Остальное происходило как в тумане. Такого никогда не было — и Джисон честно не знал, как перестать о нем думать. Он надеялся, что на сегодняшнюю ночь он будет свободен — но, как оказалось, у его подсознанки на него были совершенно другие планы.

Так он чуть не въехал в задний бампер импрезы Мелиссы — та посигналила ему и показала в окно средний палец. Может, только это Джисона и привело в чувства — он поддал газу, снова оказавшись в опасной близости с машиной впереди, почти задел — и резко вырулил, обгоняя Мелиссу. Где-то что-то очень громко бухнуло. Скорее всего — у Джисона в груди, заставило напрячься от макушки до пят. Джисон никогда в жизни не держал руль настолько крепко — до скрежета зубов и до сведенных челюстей.

Сынмин никогда в жизни не кричал так громко — у Феликса от него буквально закладывало уши. Этому бы улыбнуться — Сынмин не так часто выдавал настолько искренние эмоции — но Феликс был прикован взглядом к машине Джисона. К отстающей от тачки Мелиссы. Под ребрами тревожно застучало — Феликс неосознанно вцепился пальцами в ладонь Хенджина, обнимающего его со спины.

— Не переживай, — сквозь уличный шум донесся голос Хенджина. — Все в порядке.

Джисон не переживал — но он однозначно не был в порядке. Все мысли в башке смешались в коктейль Молотова, еще чуть-чуть — и взрыв. Он продолжал ехать впритык к импрезе — и витал где-то не здесь. Почему Минхо улыбался? Минхо он до сих пор не увидел — хоть смотреть надо было на дорогу, не в толпу. Нет — почему Джисону было важно стереть улыбку с его губ. И не важно, каким способом.

Сынмин все еще кричал — и все еще давил на уши. Как и все, собравшиеся здесь. Феликс молчал — и еле сдерживал дрожь во всем теле. Что-то было не так. С Джисоном что-то было не так — все это время. Феликс не знал, что именно. Хенджин крепко сжимал его ладонь в своих, пытался убедить его, что все в порядке. Феликс знал Джисона намного дольше.

Джисон всю жизнь думал и был уверен, что он знал самого себя. Но он с поражением признавал, что это не так — пока бочиной пересекал финишную полосу. Вторым. Потом раздался второй хлопок — и по глазам резануло яркой вспышкой. Больше Джисон ничего не мог понять.

В поднятом тумане пыли замельтешили люди — шум вокруг стал только громче. Феликс без осознания глядел на это — и ничего не мог сделать. Хенджин держал его слишком крепко — его голос все еще глухо доносился до ушей.

— У него тачка горит!

Потом все смолкло. Тихо стало до подозрительного — только хлопнуло что-то, заставило Феликса дернуться.

Машина Джисона была в прямом смысле впечатана в ограждение — сам Джисон, ничего не слыша, сидел в ней, не в силах осознать, как это произошло. Он смотрел через разбитое лобовое стеклянным взглядом, пока кто-то тушил его машину. Ничего не горело — уже или до сих пор.

Открылась пассажирская дверь спереди — и рука Джексона вытянула Хана из салона. Ван крикнул — обеспокоенно и нервно:

— Ты в порядке?

И Джисон, оказавшись на своих двух, просто пожал плечами:

— В полном.

Джексон осматривал и охлопывал его плечи.

— Черт, ты себе ничего не повредил?

Джисон совсем ничего не чувствовал:

— Наверное.

— Енджун, давайте эвакуатор. Бомгю! А ты врача нашего вызвони…

— Не надо врача. Я в порядке, — даже если у Джисона что-то болело — он все еще не мог этого осознать. Просто стоял, слегка привалившись к Джексону, и смотрел пустым взглядом.

Поражение его нисколько не волновало.

Феликса волновал только Джисон — ноги не слушались, но Феликс все равно добежал до него, обнял так крепко, как только смог, и уткнулся лицом в чужую грудь. Не успел осознать, когда щеки зажгло от слез. Джисон стоял столбом — не смог обнять в ответ, лишь выдавил из себя дежурное:

— Я в порядке.

Эвакуатор подъехал быстро, забрал машину Джисона; Еще быстрее нашли среди присутствующих какую-то медсестру — знакомую Джексона. Она ощупала плечо и руку Джисона аккуратно, велела следить за пальцем и сказала, что вроде и правда — в порядке. Испарилась большая часть толпы, которой Джексон буквально наказал сваливать отсюда кутить в бар.

— Жить будешь, — девушка ободряюще хлопнула его по здоровому плечу. — Но в травмпункт все равно скатнись, вдруг не ушиб, а чего еще, у меня глаза — не рентген…

— Давай я отвезу.

Джисон не посмотрел — по голосу понял, что это Минхо. Минхо, которого не было видно во время всего заезда и во время последовавшей после него суеты. Минхо, который просто подошел и будничным тоном сказал, что поможет. Минхо, которому Джисон хотел сломать лицо. У Джисона заскрипели зубы.

— Вдруг, правда, сломал что.

Джисон хотел бы знать, что у него поломалось.

Феликс смотрел со стороны — не мешался, не говорил ничего против. Хенджин стоял рядом с ним, держа его в объятиях, и как мантру повторял:

— Все будет в порядке.

Феликс почему-то верил. Сынмин, кричавший во время гонки и затихший после аварии Джисона, неожиданно произнес — не громко, чтобы слышали только Феликс и Хенджин:

— Им точно можно уезжать вдвоем? Они не выглядят как друзья.

Хенджин постарался улыбнуться:

— Они разрулят. Все в порядке будет, я обещаю.

Даже если Хенджин не мог обещать не за себя.

Продолжать ночь в бар они не поехали — попрощались с Джексоном, который тоже выглядел так, словно это он влетел в ограду, и сели в пикап. Хенджину пришлось сначала собраться с мыслями, прежде чем завести машину:

— Ну, — он повернул голову в сторону Феликса и Сынмина, севших вместе на заднее сиденье. — Такое тоже случается. Никто не застрахован.

— Все равно было круто… пока Джисон не въебался, — Ким устало свалил голову на плечо Феликса, выдохнул тихонько: — Я за него переживаю.

— Не нагоняй тоску, — Хенджин отмахнулся, выезжая с территории. Он тоже переживал — но не хотел, чтобы они накручивали себя. — Все живы… Ну влетел, такое бывает, все же не на карусельках катаемся. Я, правда, пять соток въебал… но да ладно, это лирика, — постарался перевести все в шутку, но Феликс, смотревший на него через зеркало заднего вида, выглядел слишком загруженным, чтобы улыбнуться этому.

— Но в остальном — мне понравилось, — Сынмин играл с клепками на джинсовке Феликса. — И ты прав: ничего страшного не произошло. Все живы.

— И относительно здоровы, — голос Феликса прозвучал слишком тяжело. Тут даже Хенджин уже сдулся.

До дома Сынмина доехали в молчании. И пока ехали к Хенджину домой — тоже особо не разговаривали. Феликс лежал на заднем сиденье, смотрел в потолок — и нервно хрустел пальцами.

— Феликс. Ты сам как?

— Я не знаю, — честно ответил Ли, продолжая пялиться в потолок. — Я переживаю за Джисона.

— Не накручивай себя. Пожалуйста, — добавил уже потише, отводя взгляд на дорогу. — Джисон невредим…

— Я не про аварию. У него явно что-то случилось. Поэтому он сегодня проиграл. А я не знаю, что именно. У меня была возможность узнать и помочь ему. И я этого не сделал.

— Ты не виноват.

Феликс так не считал. Но перечить не стал — промолчал всю оставшуюся дорогу, приехав, тарабанил сообщения Джисону — и не мог успокоиться. Хенджин пытался его отвлечь посторонними разговорами, успокоить; укрывал одеялом, обнимал крепко — и был рядом. Джисон все-таки отписался — и Феликс, получив короткое: «Все в порядке. Увидимся завтра», все-таки уснул — с телефоном в руках, уткнувшись Хенджину в грудь.

У Джисона вообще ничего не было в порядке. Настолько, что первым делом, выйдя из машины Минхо, подвезшего его домой после травмпункта, где подтвердили лишь ушиб, он заорал на Ли, собравшегося помочь дойти до дверей:

— Съеби, пожалуйста!

Минхо встал, как вкопанный, услышав это.

— Меня, блять, уже тошнит от тебя!

Джисона тошнило из-за себя самого.

— Я реально устал, — совсем уж как-то тихо. — Пожалуйста.

Минхо продолжал стоять около машины — Джисон продолжал смотреть на него. Давящая со всех сторон тишина выедала чайной ложечкой мозг — с невероятным упоением. Минхо тоже хотел сказать Джисону все, что он о нем думал — но вместо этого признал свое поражение:

— Я понимаю тебя.

Потому что Минхо сам от себя тоже устал.

— Чего… ты там… понимаешь? — Джисон смотрел на него как на умалишенного. — Что ты можешь понимать, Минхо? Ты-то от чего, блять, устал? Понимает он!

— Тебя я прекрасно понимаю!!!

Как гром среди ясного неба — Минхо вообще-то не планировал орать на Джисона в ответ. Само вырвалось.

— Меня?! Каким это, блять, боком ты начал понимать меня?! — прилетело не тише.

— Блять, правым! Что за вопрос тупорылый?!

— Под стать тебе!!!

— Завалите ебла! — оба дернулись и обернулись — какая-то старушка из соседнего дома, вышедшая на балкончик, закричала на них: — Внуки спят! Идите домой разбираться!

— Простите! — Минхо опешил — но все равно извинился. Старушка показала кулак — и ушла с балкона, громко хлопнув дверью. Ли повернулся обратно к Джисону: — У вас в этом райончике все наглухо отбитые что ли?..

— Чего ты хочешь?

Минхо поджал губы — Джисон все еще выглядел злым, как бешеная псина. Хотя спросил спокойно — и это, наверное, Минхо все-таки подкосило.

— Ну?..

— Баранку гну, Джисон, блять… целоваться с тобой хочу, а не сраться. Заебал.

Джисон фыркнул:

— Соболезную.

— Прекрати выеживаться. Мне, думаешь, легче?..

— Ой, каков страдалец! — голос не повышал больше, но нос показательно сморщил.

— Да иди ты…

Джисон даже спрашивать не стал, куда ему идти — сам туда же послал:

— Нет, Минхо, иди ты!

— Я тоже не особо рад всему происходящему, знаешь ли.

— Тогда какого хуя ты просто не съебешь от меня?

— А ты почему? Вот — дверь домой, открывай и съебывай!

— Ну нихуя себе! Вот — дверь в машину, открывай и съебывай!

Джисон посмеялся — истерически. Минхо потихоньку начинал посмеиваться тоже:

— Давай — я тебя довез, иди домой теперь.

— Я, может, сам, блять, решу, что мне делать? Ты, вообще-то, на моей территории, хули не съебешь?

— Да я не знаю…

— Да все ты знаешь!

— Прямо как и ты!

Джисон на эти слова губы поджал — немного виновато. Стыдливо в какой-то степени — но все еще был зол. Очень. Только хер пойми, на кого именно из них двоих он был зол больше:

— Честно скажи: ты же, сука, только этого и добивался, да?..

— Вот такого, блядь, поверь, — он широко махнул руками, — я точно не добивался, Джисон. И если ты думаешь, что я понимаю, с чего такая хуйня происходит, то я не понимаю.

— Это хуево, Минхо, ведь ты это начал.

Минхо пожал плечами, отведя взгляд в сторону, и выдал — не опасаясь того, что доведет всю эту ситуацию до абсурда. Может, так и было нужно сделать, если честно:

— С тобой я чувствую себя так, будто у меня биполярка, Джисон. Но без тебя в разы хуевее…

Джисон промолчал — тактично.

— И мы, скорее всего, оба понимаем, по какой причине я прицепился — и по какой причине ты позволил этому случиться… так что, получается, у нас есть один нерешенный вопросик. И его нужно обкашлять.

Пришлось промолчать снова — и так же молча дернуть этого придурка за рукав ветровки, ведя за собой.

— Если наутро выгнать решишь… предупреди заранее, я себе хоть будильник поставлю…

— Нахер тебя.

Метафорически, конечно же — потому что единственным местом, куда мог пристроиться Минхо, оказалось старое доброе автомобильное кресло, стоявшее у стены. На него Ли и плюхнулся — наблюдал за Джисоном, пока тот прикрывал гаражные двери и включал везде свет.

— Пиво будешь?

— Я за рулем. Предлагаешь-таки остаться?

— Нахер тебя, Минхо, — Хан больше не предложил — только себе взял, открыл бутылку о стол, сделал большой и жадный глоток. Минхо все еще на него смотрел.

— Мне пошутить?..

— Попробуй, — и зыркнул — снова зло, но слишком устало, чтобы Минхо учуял от него опасность.

— Давай поговорим. Спокойно.

Минхо буквально ощутил себя человеком, приручившим дракона — когда Джисон, поколебавшись, все-таки сел напротив. Произнес:

— Ну давай, поговорим.

— Нравишься ты мне.

Джисон хмыкнул:

— И че?

— И то. Прекрати так вести себя. Что я тебе сделал?

— А что, ничего?

— Давай, — Минхо будто поманил раскрытой ладонью и устроился в кресле удобнее, словно приготовился долго слушать. — Я жду, говори.

Джисон сначала рот открыл — хотелось бы вывалить все, что накипело, только вот накипело что-то странное… О таком говорить не хотелось. В памяти всплывали моменты и тут же бились козырем: как за Минхо гонялся полицай и он чуть не подставил его мастерскую, но потом договорился с другим полицаем, когда в его же сервисе обнаружилась чужая угнанная тачка; как его подопечный свез дверь Дебби, но Минхо вопрос с тачкой решил почти сразу же… А еще Минхо не раз подвозил его домой… Готовил завтрак, ну да, с оливками ебучими, и все же… Не школьные же годы пересказывать, чтобы это послевкусие перебить… Разве что, влез в его спокойную жизнь и навел бардак…

— Ну? — перебил его мысли ожидающий Минхо, он-то сам про себя много чего мог наговорить, просто не спрашивали.

— Лично мне ты зла не делал, но это не делает тебя святым…

— Да боже правый!

— Хоть левый, Минхо.

— Я вроде на святость не претендую. Живу, как получается, часто получается херово, тогда ищу способы исправить… не всегда хорошие… эти способы, — Минхо сглотнул. — Нимб над головой мне не светит, я знаю. И рад, что ты это заметил. Но, поверь, чего уж точно я теперь ни за что не допущу — это чтобы из-за меня страдали близкие мне люди. Я тебе не собирался вредить и не собираюсь. Самому себе тоже надоело, поэтому я тут, — он хлопнул в ладоши, обозначая присутствие, вдохнув, заговорил громче и быстрее, — мямлю эту унылую хрень, а не надираюсь в баре со знойной брюнеткой из того красного ниссана.

Джисон хотел бы возразить — на то, что в ниссане вообще-то был накачанный блондин из «лузеров», и на то, с чего это Минхо его в близкие люди записал. Но горло сковало и царапало — не злостью, как будто дело было в другом — и как будто Хан понимал, в чем именно. И не хотел этого признавать.

— Я понимаю… — Минхо перевел дыхание — пересилил себя и не отвел взгляд, смотря в чужие глаза говорил: — Понимаю, что я все это замутил… я предложил тебе просто поразвлечься и все такое… и сам облажался с этим. Начал что-то там… чувствовать… да, моя вина. И я тебя ни к чему не принуждаю… но если я не ошибся — и ты тоже… ну, — Ли пожал плечами. — Если ты тоже тут не просто так… то, наверное, нам бы стоило это обсудить и прийти к компромиссу. Нам нужно решить, что с этим делать. Я не ставлю ультиматумов, просто поговори сам с собой, там, реши для себя, как ты все-таки ко мне относишься… А там будет видно, что делать дальше. И если ты не захочешь — я обещаю, сделаю так, чтобы мы больше никогда не пересекались. Просто… твоя неопределенность… она немножко херачит по моей менталке, и по твоей тоже, видимо.

Джисон поставил бутылку пива на пол. В горечь стало.

— Я тебя не обвиняю, если что, сам мудак, напоролся, — продолжил Минхо, махнув рукой с досадой, — но ты это… хватит уже проверять на мне, насколько бисексуальна твоя натура… а потом — отталкивать меня. Я не китайский болванчик, чтобы так со мной играться. Я уже несколько раз сказал, что ты мне правда нравишься.

Джисон смотрел в упор — молчал.

— Так что, выбор за тобой. И если тебе есть, что сказать мне сейчас…

Джисон ни видеть, ни слышать, ни чувствовать его не хотел — или старался убедить себя в этом. Выгонял его — а потом искал взглядом. Хотел сломать ему лицо, чтобы Минхо никогда больше не улыбался — а теперь, глядя на его лицо без улыбки, ощущал себя безмерно погано. Кричал ему отвалить — и позволил ему подбросить себя до травмпункта и потом — домой. Выбор действительно был за Джисоном — который продолжал неотрывно смотреть в чужие глаза и молчать. Заклинило. И перекрыло, притом — уже очень давно. От этого простого осознания только лампочка над головой не засветилась — Хан принимал это поражение как герой. Воистину — Атлант, на плечи которого, по ощущениям, свалился весь мир в этот момент. Правда ли Джисон всегда принимал себя таким, каким он был — или просто делал вид. Бегал от себя всю жизнь, стараясь не вникать в суть — и оказался незнакомцем для самого себя.

Минхо наклонился вперед, ждал ответа. Честно признался, честно оставлял выбор за Джисоном и честно был готов к любому исходу. Лучше сразу знать. Он знаком с зависимостями и теперь был уверен, такая — самая разрушительная — жизнь Минхо зависела только от Минхо — и никаким боком не должна была зависеть от Джисона. Ровно как и наоборот. Хватит уже. Минхо выбирал себя. Впервые в жизни.

Впервые в жизни Джисон чувствовал себя так неопределенно. До того, что даже злоба пропала. Просто сидел, глядел на Минхо — и не чувствовал себя в своем теле. Как будто со стороны смотрел — на то, как собственная рука тянет Минхо за ворот ветровки на себя. Минхо поддался — на секунду, позволил ему себя поцеловать, но почти сразу же уперся ладонью в чужую грудь, заставляя Джисона отстраниться:

— Словами мне скажи. Через рот. Не нужно… вот этого… Оно не так работает.

Минхо просто хотел услышать это от Джисона. Чтобы Хан потом не смог отпираться. Чтобы у Минхо было доказательство. Чтобы они просто… Решили уже все. И чтобы Минхо перестал винить во всем себя.

Джисон не отвечал. Смотрел, все еще удерживая Минхо в опасной близости, и не мог сказать ни слова — все посередь глотки. Что ему сказать — если Джисон сам не знал, что ему было нужно. Или знал — почти что это признавал — и сказать не мог. В первую очередь — самому себе.

— Тогда так… переспи с этой мыслишкой — а потом мне скажи, чего-кого, по рукам?.. Вдруг… ну, мало ли, — Минхо неловко посмеялся. — Мало ли… да… получится чего-нибудь.

Джисон все-таки расцепил пальцы — отодвинулся, привалившись к спинке, снова за пиво взялся. Сделал пару глотков, чтобы горло смочить — еле слышно произнес:

— По рукам.

Минхо удивленно приподнял брови — но промолчал. Кивнул запоздало, не особо веря в то, что услышал — поднялся с сиденья, привычно похлопал себя по карманам, пусть ничего из них и не выкладывал, и в тон ответил:

— Тогда… спишемся, получается.

— Получается.

Минхо еще раз кивнул. Даже как-то неудобно стало.

— А с машиной что делать будешь? — вспомнил Минхо, пока открывал дверь. Остановился в проходе. Хан продолжал пить пиво — пожал плечами:

— В металлолом сдам. Надоела.

— О… и не жалко?

— Жалко — у пчелки в попке. А это — тупая груда ненужного и бесполезного металла.

— Это же твоя детка? Говори о ней с уважением.

— Иди в задницу, Минхо.

Минхо хмыкнул:

— Вот как определишься — тогда, может быть, и схожу… ладно, спокойной ночи, Сони. Если рука донимать будет — пиши. Я помогу.

Джисон кивнул. Минхо оставил его одного, аккуратно прикрыв за собой дверь. С мыслью переспать не удалось — потому что Джисон сидел с ней без сна всю ночь.

***

Последние пару ночей Анна провела без сна — отчего-то было перманентно тревожно, хотя ничего страшного не происходило: Джин постоянно был на работе и не донимал ее, Чонин — вообще ходил и светился как ненормальный, даже у Хенджина, вроде как, все было более-менее гладко. Но сердце за что-то побаливало — однако Анна никому своих тревог не рассказывала. Просто старалась жить спокойно — как и всегда.

— Куда это ты наряжаешься, мам?

Чонин без стука — как и Анна, чаще всего — зашел к ней в комнату. Анна красилась — впервые за долгое время, так что Чонин не сдержал искреннего удивления:

— Ого!.. Ты че учудила… Сережки красивые, кстати… тебя отец на свидание позвал?

— Ага, разбежался, — женщина оглядела себя в зеркальце. — Хенджин и Минхо на выставку позвали. Единственные, кто мне свидания может устроить…

— Ну… инцест — дело семейное, мам.

— Ну, ты дурак что ли? — Анна посмеялась. — Пойдешь с нами?

— Мы к Феликсу на день рождения идем, вообще-то…

— Так вы же вечером?

— Я не хочу.

Анна кивнула — продолжать эту тему не стала, так как понимала, что Чонин все равно не согласится. Но не позвать не могла — ну а вдруг!

— Мы, кстати, на ночь сегодня у него не останемся…

— Чего это так? Всегда же оставались.

— А он… это… — Чонин плечами пожал — сказал, как будто невзначай: — К парню своему смотает на ночь. Мы там явно не нужны будем.

Анна на эти слова несдержанно улыбнулась — прикрыла рот помадой, чтобы не выдавать свою эмоцию:

— Понятненько… тогда не задерживайся особо, отец сегодня дома будет.

— Да я и не планировал задерживаться…

— Ну мало ли… К Крису снова ночевать пойдешь…

— Мы с ним ничем таким не занимались.

— Это каким это? — вот сейчас она уже не скрывала своей улыбочки — немножко издевательской.

Чонин закатил глаза — фыркнул:

— Он бережет свою невинность до моего дня рождения.

— О господи… — она притворно ужаснулась: — Он что, девственник?

— Так, все, короче, собирайся, куда ты там собиралась, — Чонин рукой махнул, выходя из комнаты. — Я через два часа ухожу.

— Подарок не забудь!

— Не забуду!

Анна дособиралась в тишине — и на какой-то момент показалось, что она слишком на нее давила.

Потом позвонил Хенджин, сказал, что ждет ее у подъезда. Анна вышла — оглянулась и, заметив его, стоящим около старого отцовского пикапа, не сдержала смеха:

— О боже! Я думала, она давно на свалке истории!

— Она пашет как взаправдашная, зря ты так о ней!

Минхо, сидевший в салоне, вышел тоже, прикурил сразу же:

— Ты сегодня очень красивая.

— А в другие дни — не очень? — Анна наигранно обиженно надула губы.

Минхо, подавившись дымом, засмеялся:

— Нет-нет, меня ты таким в стыд не вгонишь. Ты всегда красивая, но вот сегодня — особенно!

— Минхо, ты безнадежен, — это, впрочем, произнес уже Хенджин, посмотрев на Ли. — Докуривай давай — и погнали, у нас полчаса до начала.

Анна из своей сумочки тоже достала пачку — под осуждающий взгляд Хенджина:

— Обещала же бросить.

— Ты в курсе, что нельзя сразу бросать? Это вредно для здоровья… — она довольно оглядела с иголочки одетых ребят. — Вы, кстати, тоже сегодня хорошо выглядите, не как бомжи подзаборные.

Минхо опять дымом чуть подавился:

— Вот спасибо, вот это комплимент.

— А что, — Анна показала на Хенджина, — в прошлый раз он меня встретил в центре в каком-то балахоне, весь в краске.

— Вообще-то, это был принт на худи ланван за восемьсот баксов, — Хенджин фыркнул, закатив глаза, и в итоге прикурил вместе с ними.

— Кошмар, еще и деньги за это берут, — притворно ужаснулся Минхо, за что получил позже поджопник коленкой, пока Анна не видела.

На выставке людей было не так много, как в первые дни — оно и к лучшему: никто нигде не толпился, все экспонаты были видны очень хорошо. Минхо первым делом пошел не картины рассматривать — а к столику с халявным шампанским. Хенджин проследил за ним осуждающе.

— Да ладно тебе, — Анна взяла под руку, отводя его в другую сторону. — Пойдем посмотрим что-нибудь красивое! Минхо сам разберется… или сдохнет от скуки в уголке, не будем ему мешать прорабатывать принятие…

Минхо действительно никто не мешал — он спокойненько выпил пару бокальчиков, пока незаинтересованно оглядывался по сторонам, на экспонаты, довольно скучные, как по его мнению, посетовал на то, насколько же безвкусно и современное творчество, и здешний алкоголь — взял третий… четвертый… на пятом решил остановиться — и в прямом, и в переносном смысле. Напротив одного из экспонатов стояло всего два человека: сам Минхо и какой-то дед в очках. Но тот, вскоре махнув на это рукой, отошел. Минхо остался. Смотрел пристально, голову к плечу склонял — то к одному, то ко второму, пытался понять: что же тут, бляха медная, такого, что это удосужилось появиться на выставке современного искусства, билет на которую стоил примерно как две-три бутылки хорошего вина. Хенджин явно транжирил куда ни попадя. Потому что… Ну что это такое? «Пчела, ужалившая сама себя» — прочел он надпись. Создатель — явно придурок, раз даже название для своего экспоната не смог придумать… Просто выдал факт — что вижу, то пою, как говорится. И вообще… Показывать трупы — пусть и насекомых — дико, поэтому он, поставив осушенный бокал на странный столик, прежде убедившись, что это не очередной экспонат, потопал дальше. Анна и Хенджин давно затерялись где-то в другой стороне, так что за ними Минхо идти не спешил. Он обошел несколько картин — тоже ничем особым не выдающихся.

Тупые пчелы: нахера жалить самих себя? Нет бы других — все равно ведь сдохнут после этого… Мысли прервало открывшееся взору огромное полотно, почти во всю стену. Минхо даже огляделся, не вышел ли он за пределы выставки — уж слишком хорошо картина выглядела, чтобы быть на выставке современного искусства. Это было как будто что-то… Классическое, или не классическое, а другое — он вообще не шарил, но это было что-то явно масштабное и, даже Минхо признал, красивое. Не мазня кровью из носа на бумажке… Картина прям. Настоящая. Полноценная. Только поэтому она Минхо заинтересовала: он правда остановился перед ней, чтобы детально рассмотреть.

— Интересная, — голос Хенджина, раздавшийся за спиной, Минхо слегка напугал — он дернулся в его сторону, локтем по животу двинул:

— Не пугай так!

— Ай, да я же не специально!.. Не думал, что ты так грузанешься… нравится?

— Прикольная. Хоть на что-то стоящее похожа.

— Конечно — похожа! Так-то эпический сюжет! Еще бы ты эпос осуждал…

— Господи, завали… я ни слова не понимаю, у меня айкью — минус нуль пять с половиной, когда дело касается искусства…

— А чего тут понимать? Сюжет про конунга гаутов Беовульфа. Ты же со мной лекции слушал, когда я в колледже учился…

Минхо посмотрел на него как на дурачка:

— Я не помню, что было вчера, а ты предлагаешь мне вспомнить то, что было несколько лет назад?..

— Напомнить?

— Не надо! — Минхо уже собрался к другой картине уходить — но Хван, взяв его за локоть, подтащил к себе. Ли почти досадно застонал, только из уважения к конунгу гаутов, что бы это ни было, сохранил тишину.

— Так вот… — продолжил Хенджин, держа Минхо. — Беовульф — это герой древнеанглийского эпоса…

— Я потом в Википедии прочту, обещаю… — шепнул с надеждой тихо.

— Между прочим, текст до наших дней дошел в единственном экземпляре! Мы вообще могли про него не узнать!..

Минхо посмотрел так, будто он не понимал, какова была бы потеря. Он искренне не понимал так-то.

— Не ценитель ты искусства… Это исторический памятник, на минуточку, там такой язык, его даже Толкин исследовал и вдохновился на свои истории.

— А картина тут при чем?

Хенджин фыркнул — но перешел к сути:

— Любой эпический герой — это герой непобежденный, всемогущий, крутой такой, что ты оху… офигеешь, — поправил себя, оглянувшись, вспомнив, что они находились в культурном месте. — Беовульф сражался с великаном — голыми руками, победил мать великана одним мечом… и спас гаутов от ярости огнедышащего дракона… Я так понимаю, на картине как раз этот момент изображен — он тут уже старый, как и в тексте поэмы, стоит на пепелище и…

— И какой же он всемогущий, если у него в груди буквально… что это, кстати? Клык? — Минхо бесстыдно перебил.

— Честно — не помню, чем убил его дракон… может, там был коготь… или что-то такое… — Хван призадумался. — Но вообще-то — эпический герой остается героем даже после смерти. В этом и суть.

— Тупая суть какая-то, — Минхо нахмурился. — Они разве не бессмертны?

— С чего бы это вдруг? — Хенджин искренне удивился. — Это люди, они смертны.

Минхо прищурился, читая название картины:

— «Беовульф сраженный»… интересно…

— Что именно?

— Почему «сраженный», а не «побежденный»… он же проиграл битву и сдох…

— Вообще-то, он дракона убил, ничего себе проиграл… Смерть — это не поражение.

— Во как… интересно получается, — Минхо скептично прищурился с улыбкой.

Хенджин флегматично продолжил:

— Он все равно не сдался. Поэтому он и не «побежденный», а всего лишь «сраженный».

Минхо неоднозначно пожал плечами. Нет, естественно, Минхо — далеко не эпический герой и даже рядом не стоял. Но если даже герои — это все-таки смертные люди… Как будто Минхо имел право проводить какие-то параллели.

— Суть уловил.

Хенджин все-таки оставил его один на один с этой картиной — Минхо снова вернул к ней взгляд, улыбнулся чему-то. Словно что-то сам для себя понял… И утвердил свою мысль. Однако пчела все еще казалась Минхо тупой — пусть и с ней он мог провести некоторые параллели.

Анне нравилось здесь все — даже если с большей части экспонатов она тихо посмеивалась, прикрываясь ладонью. Хенджин на нее смотрел — и не мог сдержать улыбки. Потому что Анна выглядела счастливой — искренне, Хенджин редко ее такой видел.

— А долго мы тут еще?

— Прошло меньше часа, ты уже канючишь? — Анна приобняла Минхо за плечи, прижавшись к чужому виску своим. — Пойдем, я тебе покажу одну смешную штуку — от смеха сдохнешь.

— Хенджин-а… — умоляюще попросил Минхо, но Хенджин отрицательно мотнул головой:

— Не-а.

— Деспот! — Минхо поджал губы — досадно, но пошел с Анной в другой конец зала.

Хенджин присел в кресло — сначала убедившись, что это не один из экспонатов — и написал Феликсу сообщение. С днем рождения он его уже поздравил — еще часов в шесть утра, так что просто решил спросить, как у Феликса дела и чем тот сейчас занимался.

Феликс: «Я пытаюсь проснуться. Выходит паршиво»

Хенджин все еще не сдерживал улыбки — хороший сегодня день все-таки.

Хенджин: «Взбодрить тебя?)»

Феликс: «Ага, щас, спс, не хочу со стояком весь день гонять, мне еще с друзьями тусить»

Феликс: «Так что прибереги свои бодрилки до ночи, хорошо?»

Феликс: «Я планирую эксплуатировать тебя ВСЮ ночь напролет, Хенджин»

Феликс: «Ну это так, к слову)»

Феликс: «Просто будь готов к тому, что я оголодал и планирую сегодня хорошенько пообедать»

Хенджин почти что заржал — вовремя себя стопанул, чтобы не шуметь в культурном месте.

Хенджин: «Это такой кринж»

Феликс: «Именно по этой причине мы вместе!»

Хенджин неосознанно расплылся в улыбке — в мягкой такой, немножко опьяненной.

Хенджин: «А я думал, тебя просто прет от меня»

Феликс: «Ты нарываешься на тупую шутку»

Ее Хван, впрочем, и без Феликса у себя в мыслях пошутил.

Феликс: «Но от тебя прет сильнее, это правда»

Феликс: «Очень хочу, чтобы уже наступила ночь»

Феликс: «Я как-то не выдерживаю, знаешь»

Феликс: «Думаю про тебя»

Феликс: «В шибари и лицом в подушку»

Феликс: «И как-то»

Феликс: «Тяжеловато»

Хенджину после этих сообщений тоже стало как-то тяжеловато — моментально; щеки ощутимо потеплели, в пальцах закололо — Хенджин еле отпечатал.

Хенджин: «Все, что угодно, Феликс»

Хенджин: «Я тоже этого хочу»

Хенджин почти что расписался на полноценную поэму — о том как, где и что он хотел, но вернувшиеся назад Анна и Минхо отвлекли его от планов. Хенджин убрал телефон в карман брюк:

— Насмотрелись?

— Жрать охота, погнали в ресторан, — Минхо плюхнулся на подлокотник, привалившись к Хенджину. Анна аккуратно присела с другой стороны. — Я утром не поел.

— А я не готовила.

— Уговорили.

На самом деле, Хенджин сейчас на что угодно был согласен — лишь бы это отвлекло его от мыслей о Феликсе и о предстоящей ночи. Гонять со стояком и вправду было так себе.

— Лапшичную одну знаю, недавно открылась недалеко от нашего бара… там, говорят, вкусно, что язык откусишь.

— Я там был. Там работает очень странный официант, — Минхо нахмурился, вспоминая. — Такой… бандитской внешки… напряжный типок…

— Но там вкусно?

— Очень.

— Тогда потерпишь напряжного типка, — Хенджин поднялся. — Все, че расселись оба два? Кто последний добежит до пикапа — тот платит за ужин!

Последней подошла Анна — наигранно элегантно поправила свою прическу и с таким же наигранным пренебрежением посмотрела на них:

— Джентельмены, — и фыркнула. Минхо пожал плечами:

— Сняла бы туфли и побежала бы.

— Ага, а колготки ты мне новые покупать будешь?

— Если хочешь — куплю, мне для тебя ничего не жалко, — Минхо подмигнул. Анна снова фыркнула:

— Жалко — у пчелки в попке!

Где-то Минхо это уже слышал — и видел. Промолчал в итоге.

Заказ у них и вправду принимал какой-то странный тип — в неуместной для азиатского ресторана гавайской рубашке, с небрежно растрепанными волосами и постным лицом. Минхо от чужого взгляда поежился — поэтому заказ делали Анна и Хенджин, которых вообще ничего не смущало.

— Еще что-то? — равнодушно спросил официант, на потрепанном бейджике которого Минхо, прищурившись, прочел чужое имя.

— Нет, пока ничего, спасибо, — Анна закрыла меню и мило ему улыбнулась. Тот на доброжелательную улыбку даже метафорическим усом не повел — развернулся и ушел.

— Я напишу отзыв на сайт этой лапшичной… скажу, что их официант по имени Юнги выглядит как бандюган и разговор ведет сухо…

Стоило Минхо только рот открыть — отошедший официант, остановившись на пол пути, обернулся назад через плечо. Зыркнул зло — Минхо испуганно на него глянул — и все-таки улыбнулся. Хотя улыбка больше напоминала оскал Чеширского Кота. Ушел.

— Какой же он жуткий!.. — воскликнул Минхо шепотом и прикрыл лицо ладонью, поворачиваясь в сторону сидящего рядом Хенджина. — Я сюда больше не приду!

— Вот блин, я тебя завтра сюда на твой день рождения хотел повести…

— Спасибо, ты меня уже на выставку сводил, мне хватит праздника!

— Пф… — Хенджин недовольно отвел взгляд — и продолжил тему про официанта: — Да задолбанный он просто, наверное, — плечами пожал. — Не бери в голову.

Да уж — в голову правда брать не стоило, столько там дерьма, от которого Минхо не был в состоянии избавиться… Джисон, к слову, за эти дни ему так и не отписался — либо усердно думал, либо решил забить большой и толстый. Аккурат перед днем рождения Минхо. Очень вовремя.

— О, твой день рождения, точно! — Анна воодушевленно продолжила этот разговор. — Отмечать будешь?

— Не думал. Как обычно — дома посижу.

— Скука! — Анна отмахнулась. — Ты каждый раз сидишь дома и не отмечаешь. Это не дело!

— Ну, хотите, в бар сгоняем, — Минхо неопределенно повел плечом. — Раз так жаждете вытащить меня…

— Хотим!

— Но не настаиваем, — добавил Хенджин, зная, что Минхо свой день рождения не то чтобы очень любил, на самом-то деле.

— Но ты все-таки подумай, если к вечеру наскучит с котятами обниматься…

Минхо кивнул — подумал, что, наверное, идея-то и не плохая. Может, стоило начать менять что-то…

— Кстати, про дни рождения… мне еще не поздно Феликса поздравить? — Минхо достал свой телефон из кармана, глянул на время. — Утром как-то забылось…

— Лучше поздно, чем никогда.

— О, у твоего парня сегодня день рождения? — Анна глянула на Хенджина с интересом. Но было в ее взгляде что-то еще — Хенджин не смог уловить. — Почему ты тогда с нами, а не с ним?

Анна прекрасно знала, по какой причине — оттого еле сдерживала свою ухмылочку.

— Да, сегодня… мы договорились встретиться ближе к ночи.

— У него в кровати.

Минхо за эту реплику получил тычок под ребра — нормальный такой.

— Так и нужно праздновать восемнадцатилетие, между прочим! — Анна добро посмеялась. — Что ты ему подаришь?

— Он подарит ему себя.

Еще один тычок. Минхо страдальчески ойкнул.

— Сеанс в тату-салон, — ответил Хенджин, не обращая внимания на кривляния Минхо. — Феликс сказал, что ему нравятся мои татуировки и что он сам хотел бы когда-нибудь что-то набить… так что, я подумал, что это неплохой вариант.

— Ого, — Анна удивилась — и чуть не выпалила, что ее с Сынмином и Чонином подарок будет попроще. — Круто… реально. Надеюсь, он оценит.

— Хенджина в кровати он оценит куда больше…

— Ты неисправим! — Хенджин схватился за голову. Но смешка не сдержал.

И то — правда.

***

Да, не с ночного кошмара он бы хотел начать этот день, конечно. Феликс устало привалился плечом к дверному косяку. Смотрел в глубь коридора, пытаясь сфокусировать взгляд, и тихо дышал. Немного судорожно. Он тряхнул головой, чтобы выгнать лишние мысли — на глаза упала непривычно голубая челка — Оливия вчера постаралась. С другой стороны — хорошо, что это всего лишь кошмар.

— Феликс, ты встал?

Голос матери донесся с первого этажа — Феликс с трудом отлип, похлопал себя по щекам — и спустился вниз, держась за перила.

— С днем рождения, смурфик!

Джисон и Оливия выкрикнули хором, на что Феликс постарался улыбнуться.

— Эх, такой взрослый! Помню тебя, когда ты еще под стол ходил…

И это не Лора сказала — мать только засмеялась.

— Джисон, завались, ну, — именинник тоже не сдержал смешка. — Где мой торт?

— На кухне! И чай стынет! И подарок ждет!

Лучшим подарком для Феликса, если честно, было вот такое утро — все выглядели счастливыми — и трезвость матери, хоть и не постоянная… Что ж, Феликс довольствовался малым: то, что она не напилась с утра пораньше в праздничный день, а хлопотала у плиты, уже было достижением.

— Хорошо себя чувствуешь? — шепотом спросил Джисон, склонившись к уху Феликса, когда они сели за стол.

Феликс кивнул — согласно. Даже если не был до конца уверен в том, что все хорошо.

— Почему ты так усердно игнорируешь наш подарок? — недовольно произнесла Оливия, севшая напротив. — Мы вообще-то ждем твою реакцию!

Феликс запоздало перевел взгляд на коробку в подарочной упаковке, прищурился:

— Почему она такая огромная?

— Так ты посмотри, что в ней, и узнаешь, — Лора разрезала торт. — Давай уже, чего стесняешься?

Феликс отодвинул стул, встал из-за стола и подошел к коробке, стоявшей на полу. Все смотрели на него с ожиданием.

— Мне сразу в обморок падать или подождать?

— Да открой уже, — Оливия закатила глаза. — Потом скажешь, какие мы классные и внимательные!

Феликс улыбнулся — неосознанно. Присел на корточки, аккуратно развязал бант и ножницами, поданными матерью, надрезал упаковку. Коробку открывал почти не глядя.

— Ну-у-у? — даже Джисон уже не терпел — ждал, когда Феликс начнет верещать.

Феликс глянул внутрь:

— Вы долбанулись?

— Тебе нравится?

Феликс сел на пол:

— Я сейчас заплачу…

— Ну ты чего! — Джисон сразу же оказался рядом с ним — плюхнулся на пол, обнял со спины. — Мы хотели, чтобы ты был счастлив!

Феликс был счастлив. Глядел на свой подарок — и правда чуть не плакал. Не потому, что это было что-то невероятно крутое — а потому, что они правда, как оказалось, не пропустили что-то важное мимо ушей, когда Феликс об этом заикался. Он просто как-то обронил, что ему хотелось бы попробовать себя в масляной живописи — со всем этим антуражем настоящего художника: с мольбертом, холстами, тюбиками краски в деревянном сундучке, разбавителями, мастихинами и длинными плоскими кистями… не что-то сверхъестественное, на самом деле — обыкновенное желание почти каждого рисующего человека. Выйти вечером в парк на пленэр, написать этюд с уточками в пруду или с прогуливающимися людьми… Атмосферно так, уютно. Феликс бы мог сам себе все это организовать — но подобное внимание от близких было куда приятнее.

— Мы классные? — спросила Оливия, довольно улыбнувшись.

Феликс кивнул — вытер ладонью щеку, по которой успело скатиться пару слезинок:

— Классные.

— Тогда я жду свой автопортрет! — Оливия заболтала ногами.

Феликс, даже почти что плачущий, не мог ее не поправить:

— Автопортрет — это когда художник рисует сам себя… а это — просто портрет.

— Душнила! — сестра закатила глаза, отвернувшись обратно к столу.

Феликс слабо посмеялся.

Потом стало полегче. Хенджин писал с утра, поздравил его очень мило, напомнил, что на ночь ждет к себе — и вот тут грустить уже совсем стало в грех. Феликс старался гнать от себя тревожные мысли, не поддаваться им и не позволять им портить себе праздник. Хотя бы один раз в жизни.

Джисон, пусть наверняка до сих пор и имел некоторые загоны, своим видом ничего не выдавал — он был рад поприсутствовать на праздничном чаепитии.

— На следующих выходных в гараж завалимся, как обычно? — день рождения Феликса они всегда встречали вместе — но оканчивали его в какой-нибудь выходной, собираясь в гараже близким кругом. — Отметить по-взрослому… пить тебе уже можно.

— Да я и до этого мог, — Феликс фыркнул, отпивая из кружки заваренный Оливией чай. — Просто теперь легально.

— К сожалению…

Джисон получил тычок под ребра.

— Да ладно тебе, будто я когда-то в чем-то тебя ограничивал…

Феликс неопределенно повел плечами.

— Вот именно, что никогда и ни в чем. Ты и без моих наставлений… перепробовал.

Нет, заводить тот самый разговор на дне рождении Джисон не думал — ему бы просто совесть не позволила. Но Феликс понял, что Хан тактично на это намекнул, потому Феликс, отведя взгляд в сторону, выдохнул:

— Мы сможем об этом поговорить.

— Я надеюсь.

— Как и о том, что происходит у тебя…

Это вырвалось само собой — но Феликс правда был обеспокоен состоянием Джисона не меньше, чем Джисон его состоянием.

— Это честно, — согласился Хан без проблем. — Значит, нам с тобой нужно будет на неделе перетереть. За жизнь и все такое…

Оливия и Лора, встречавшие бабушку и дедушку, не слышали их — потому Феликс спросил еще кое о чем:

— Твоя рука в порядке? Точно просто ушиб?

— Да точно, точно, — отмахнулся Джисон, — заживет до свадьбы. Ничего страшного.

— А тачка?

— Что — тачка?

— С ней что делать будешь?

Джисон тихо хмыкнул:

— Да хер его знает. Скорее всего, под пресс отправлю. Надоела мне.

Феликс не успел продолжить эту тему — в кухню вошли бабушка с дедушкой, отвлекшие их от разговора.

— И чего именинник нас не встречает? Мы же тут с подарками, вообще-то!

Новость о машине Джисона Феликса слегка огорчила — каким бы монстром она ни была, Феликс к таким вещам все равно относился немного сентиментальнее, чем Хан. И то, что Джисон решил так просто с ней расстаться… Было грустно. Со стороны казалось, что Джисон отказывался от какой-то части самого себя. Новые гости заставили отвлечься от этих мыслей и вернуть улыбку на лицо. Праздник сегодня, все-таки, нечего было нюни пускать.

Потому Феликс и не пускал больше — бодрячком был, успокоился, видимо, наконец, понял, что все в порядке. Бабушка с дедушкой пообещали остаться до вечера, посидеть с матерью.

— До ночи мы, конечно, не сможем остаться, часов до восьми, — это дедушка Феликсу уже сказал, когда он вместе с Оливией и Джисоном собирался выходить из дома. — Проведи свой день рождения как следует, Ликси, не переживай ни о чем.

Сложно было не переживать, но Феликс кивнул заверительно, улыбнулся ему — обнял на прощание и деда, и бабушку, поблагодарил их за то, что они пришли, и с почти спокойной совестью вышел из дома.

Джисон доехал вместе с ними на автобусе до парка, в котором Феликса ждали Сынмин и Чонин, но присоединиться не мог:

— Работа сегодня, не получится.

Феликс и Оливия стукнулись с ним кулачками — и вышли на остановке, помахали вслед отъезжающему автобусу.

Джисон, привалившийся щекой к стеклу, помахал им тоже — и, тяжело выдохнув, прикрыл глаза. Он сделал все, что было в его силах, чтобы быть веселым все утро и весь день, но сейчас, когда Феликса поблизости не было, мог не притворяться. Не в том плане, что он не был счастлив провести с близким человеком его день — а в том, что он просто-напросто был морально выпотрошен. Хотелось просто приехать домой и завалиться в кровать, отоспаться пару дней и ни о чем не думать. Потому что уже весь мозг себе выел — всеми мыслями, которые крутились у него в башке. Их было слишком много — и все друг другу противоречили. Хан не мог найти компромисс. В первую очередь — с самим собой. Чего он хотел от Минхо — и что Минхо хотел от него? Все свои домыслы он сводил к тому, что это было банальное плотское желание — и ничего больше. Ну, еще — интерес. Конечно, интерес и желание. Ничего больше. Джисон сам себе по лбу зарядил — да сколько было можно самому себе врать? На этот вопрос Джисон тоже себе не отвечал — каждый раз, когда доходил до него, начинал упорно его игнорировать. И в этом была вся проблема.

Минхо ни разу ему не написал — и это оказалось еще одной проблемой. Какого-то хера Джисона это злило. Было чувство, что Минхо подзабил на все это — хотя Хан держал в уме, что ему могли реально давать время на подумать. Джисон пытался думать, или пытался не думать, черт его знает — отвлекался на свою убитую тачку, которая мозолила ему глаза, на чужие пытался отвлечься — и все равно возвращался к тому, что донимало больше всего. Джисон не выдерживал, кинул в сердцах грязную тряпку на пол, кулаки сжал… Потом выдохнул — взгляд сам упал на телефон, а пальцы тоже не слушались. Потому сообщение для Минхо отправилось само собой.

Минхо чуть палочки из рук не выронил, когда увидел сообщение от Джисона, всплывшее на экране телефона. Хенджин заинтересованно покосился — Ли, не сдержав своего удивления, округлил глаза. Даже Анна спросила:

— Что там такое? Письмо от налоговой?

— Не, хуже, — Минхо еле отпечатал ответ — все еще не веря в то, что Джисон ему написал. — Ребят… я, это… того самого… погнал, короче. Не обессудьте. Делишки образовались…

— У Белки в дупле?

— Да не пойти ли тебе… — Минхо нервно посмеялся. Взгляд у Хенджина переменился:

— Все в порядке?

— Да в полном… наверное… не знаю я, че там в порядке, а че — нет… я пошел, короче. Напишу потом…

Минхо даже не попрощался по-нормальному — ускакал, не забыв захватить свой пиджак.

Анна грустно посмотрела ему вслед:

— И еще — минус мужик…

— Не обижайся на него, у него там… свои… приколы…

Анна, походу, даже догадывалась, как этот прикол звать. Но ничего не сказала — просто пожала плечами, мол, не страшно, и допила вино из бокала:

— Значит, до ночи буду эксплуатировать тебя.

— Я поэтому и не пью.

Анна посмеялась:

— Расскажи хоть, как у тебя с Феликсом. Все хорошо?

Хенджин неоднозначно хмыкнул. Как сказать… Между ними, в целом и общем, все было замечательно — но был нюанс. Об этом нюансе Хенджин Анне рассказывать не хотел — во-первых, чтобы она не волновалась, во-вторых, потому что этот нюанс касался только Феликса.

— Все хорошо, — вместо чужих секретов ответил Хенджин. — Я, знаешь, думал ему как-нибудь предложить познакомиться с тобой… ты же не против?

Анна подозрительно улыбнулась — и сразу же свою улыбочку спрятала за рукой, будто поправляла большим пальцем помаду:

— Как я могу быть против? Мне интересно знать, с кем состоит в отношениях мой сын…

Даже если Анна прекрасно это знала.

***

Феликс прекрасно знал, что лучшие друзья не могли прийти на его день рождения без подарка. Но каждый раз было как-то неловко — даже если очень приятно.

— Сынмин со своим огромным баулом за спиной вообще не палится, конечно, — посмеялась Оливия, когда они встретились около аттракциона. — Мистер Беспалевность.

— Да че вы начали сразу? Откуда вам знать — вдруг я после дня рождения Феликса на Луну отправлюсь…

— Да ты и так оттуда особо не прилетаешь…

Сынмин зарядил Чонину по плечу. Феликс обоим сказал успокоиться:

— Праздник мне не портьте! — и, взяв их под руки, кивком головы указал куда-то вперед. — Я хочу в дартс… Ливи, ты там шевелись сама, на тебя надежд больше, чем на этих двоих!

Весь вечер проходил по-настоящему весело. Щеки уже болели от смеха — но ржать никто не переставал; Сынмин своими абсурдными шутками только подгонял, не давая возможности даже выдохнуть. На крутые аттракционы в таком состоянии идти было опасно для здоровья — так что, прокатившись на машинках, они оставшееся время провели на полянке возле искусственного пруда, который с наступлением темноты начал подсвечиваться разноцветными огоньками. Чонин тоже подсвечивал — чужие лица, когда щелкал фотокамерой. Он редко брал ее не для своего портфолио — но сегодняшний день решил запечатлеть. Да и личный архив пустовал уже какое-то время — Чонин по этому соскучился — никто против и не был. Сынмин, правда, чаще рожи корчил, Феликс не отставал, а Оливия почти на каждой фотке закатывала с этих балбесов глаза. Но были и нормальные — те, на которых ребята не замечали, что Чонин их фотографирует. Они выходили живыми — и искренне счастливыми. Когда фотографировал Сынмин — ну, потому что он хотел попробовать что-то новое — снимки выходили смазанными. Но Сынмин говорил, что это такой концепт. С ним никто не спорил.

— А подарок ты наш когда откроешь? — Сынмин, передавший фотокамеру ее владельцу, указал кивком головы на свой рюкзак. — Сейчас самое время!

Феликс поставил на землю банку газировки, покосился в сторону:

— Я в чужих рюкзаках не рыскаю.

— Да господи, — Сынмин сам его открыл, достал оттуда довольно большую коробку, залепленную, как заплатками, различными стикерами. Феликс с опаской на нее смотрел:

— Вы тоже решили убить меня своим вниманием?..

— Открой просто уже, — Чонин приготовил камеру. — И скажи нам, какие мы крутые…

— Точнее, насколько крута Анна… если честно — ее идея…

— Не пали контору, Мин!

Ким фыркнул — Феликс, пока они решали, кто больше крут, поставил коробку к себе на коленки. Почти что потряс.

— Не тряси! — в один голос закричали Сынмин и Чонин. Феликс напрягся:

— Там торт?

— Нет! Просто… очень хрупкое.

Феликс таким способом больше не решился проверять, что внутри — открыл как нормальный человек, заглянул внутрь. Нахмурился:

— Это… о боже.

Феликс поначалу даже не понял — пока не достал подарок полностью. Кенгуру с травматом — его граффити.

— У него кнопочка есть сбоку, он светится!

— Вы чего… наделали… — Феликс завороженно осматривал фигурку со всех сторон — настолько она была похожа на его рисунок. — Это слишком мило.

— Все благодарности за идею — Анне! — Сынмин добро отмахнулся. — Мы всего лишь исполнители…

Для Феликса подобное и вправду было слишком мило — именно кенгуру, которые ему нравились, замазали почти сразу же. А тут… Такое приятное напоминание о его любимой работе.

— Только не плачь, — Оливия боднула его в плечо. — Просто признай, что мы все — классные!

— Вы все — классные, — Феликс даже спорить не думал — нажал на кнопочку и поднес светящуюся фигурку к своему лицу, улыбнулся. — Сфоткай меня с ним!

На нескольких фотографиях Феликс все равно был с влажными глазами — но с широкой улыбкой.

***

У Минхо было странное выражение лица — он нервничал, но при этом как-то дергано улыбался. Таксист косился на него через зеркало заднего вида, но ничего не говорил. У Минхо было чувство, будто он выпил слишком много сегодня, хотя до сообщения Джисона ощущал себя вполне трезво. Но сейчас… Даже ноги плохо держали, особенно — когда он встал напротив чужого гаража. Стук в дверь вышел неровным. Джисон как будто ждал его — раз даже не спросил, кто к нему стучится. Просто открыл — совершенно не удивившись. Позвал за собой — бессловесно. Минхо и шагнул. Потому что Джисон, на ночь глядя, написал ему, что хочет целоваться. Минхо не расспрашивал, правильно ли он понял, уточнил только:

— Точно?

Джисон уже держал его за воротник пиджака, ведя за собой в комнату — но ответил:

— Точно.

Минхо после этого ответа до чужой комнаты не дошел — Джисон позволил прижать себя к стене прямо на месте. Минхо напирал — но не настойчиво, мягко, давая Хану возможность передумать.

— Если это был секундный порыв — я все пойму и съебусь.

— Эти твои предположения мне сейчас вообще не в помощь, Минхо. Я и без того охуел, когда осознал, что я написал тебе. И что это было искренне. Хочешь помочь — первым меня поцелуй.

Минхо расценил это как ответ на свой недавний вопрос — потому заткнулся. И Джисона заткнул — все тем же действенным методом. И совершенно без опаски и стыда полез к нему в штаны — Джисон ни на секунду не запротивился. Хмыкнул только что-то себе под нос — Минхо на момент отстранился от его лица, будничным тоном сообщил:

— Мы уже поговорили, так что — да, это половой акт примирения. Ты против?

— Ого, ты впервые этим поинтересовался?

Минхо прислонился к его лбу — руку остановил и спросил серьезно:

— Ты правда был против раньше?

Джисон приложился затылком к стене — и чуть не взвыл:

— Ты можешь просто заткнуться и дать волю своим шаловливым ручонкам?

— Да могу, в принципе, — Ли непринужденно пожал плечами.

Он хотел сказать что-то еще — подстебнуть Джисона как-нибудь, как ему нравилось это делать, но у Джисона другие планы были так-то — и Минхо они нравились гораздо больше, чем его собственные. Потому что Джисон целовался оголодало — и слегка остервенело. Но чувственно — донельзя; он впервые не гасил в себе это — Минхо не приходилось выкрадывать момент и с замиранием сердца ожидать, когда он закончится. Джисон не приходил в себя — он изначально все осознавал, и даже Минхо, опьяневший из-за происходящего, понимал абсолютно все. Понимал — что Джисон держался за него и не думал выпускать ворот его пиджака из крепкой хватки, не думал противиться — и прекращать. Сбито выдыхал через рот — у Минхо от него губы горели, но хотелось еще, чтобы перехватить каждый выдох. Джисон только на момент отстранился, чтобы нормально вдохнуть — и снова припечатался затылком к стене, зажмурившись до звездочек перед закрытыми веками. Минхо просто держал его — и мазал большим пальцем. Ничего больше — у Джисона задрожала нижняя губа, которую Минхо слегка оттягивал зубами:

— Знаешь, что объединяет тебя и ниссан?

Джисон, давно улетевший в стратосферу, не сразу уловил этот вопрос — хмыкнул вопросительно, не подумав о том, что это мог быть очередной тупой вброс Минхо. Минхо с довольной ухмылочкой ответил:

— Вы оба заводитесь практически без рук.

— Боже… — Джисон захныкал — потянул Минхо, заставляя прижаться к себе вплотную. — Ты можешь просто заткнуться? Хотя бы сейчас!..

— Могу. Но разве так интересно?.. Как по мне…

Джисон даже слушать сейчас не хотел, как там было интересно для Минхо — сам его заткнул, не давая возможности договорить. И прижался напряженными бедрами — так плотно, как мог, колени задрожали совершенно предательски. Джисон этого не скрывал — и свои тяжелые выдохи тоже. Минхо слышал все — и чувствовал все. Джисону не было стыдно. Минхо и подавно не было стыдно — доводить его до такого состояния и во всех смыслах размазывать.

— И как ты себя чувствуешь?

Джисон глянул на него из-под прикрытых век — протяжно выдохнул:

— Да заебись я себя чувствую.

— Аллилуйя!

Хан, не спрашивая, ослабевшей рукой потянулся к чужому ремню — но Минхо почему-то протестно мотнул головой:

— Я в парадно-выходных брюках, — поспешил он объясниться, — не хочу их пачкать.

Джисон фыркнул:

— Ну так снимай!

— Вот доведешь меня до своей кроватки, разденешь — и тогда без базара. Только я руки сначала помою… ты меня немного запачкал.

Хан слабо пихнул его в грудь — и пока Минхо не надумал лишнего, произнес:

— Пошли… и че ты вообще вырядился? — Джисон непонятливо его оглядел. — Для меня?

— Может — для тебя… может — нет… ревнуешь?

— Ага, обязательно.

Еще бы Джисон стал ревновать — просто интересно было.

— Мы с Хенджином водили Анну погулять. Решили соответствовать.

— Я не ревную.

Минхо, тихо выдохнув, наигранно-мечтательно произнес:

— А ведь мог бы!

— Это нездорово.

— Ну, хотя бы разочек…

— Это все еще нездорово, — повторился Джисон, плетясь в сторону лестницы. — Ты пойдешь? Или так и будешь тут стоять?

— Да, ты прав, секс — штука намного здоровее, чем ревность!

Джисон раздраженно вздохнул. Показательно.

***

Таксист вздохнул настолько раздраженно, когда они вчетвером сели в машину, что у Чонина сам собой язык зачесался спросить. Сынмин, будто предугадав скорый словесный выпад Яна, слегка хлопнул ладонью по чужому бедру. Все свои возмущения Чонин проглотил. Как и таксист — несговорчивый дядька попался, адрес уточнил и то с пренебрежением, будто не ему нужно было заработать денег, а ребятам — их потратить. Феликсу было все равно — он сам себе до подозрения счастливым казался, держал в руках коробку с подарком и представлял, как круто фигурка гэнгста-кенгуру впишется в атмосферу его обители. Так что никакие тупые таксисты его не заботили. Феликс просто был счастлив.

Первым довезли Сынмина — тот через Чонина полез к Феликсу, чтобы с ним попрощаться. И затискал бы до смерти, если бы Ян не заканючил:

— Я тоже уже домой хочу, Сынмин, задерживаешь.

— Ладно! Значит, в школе свидимся! Добрых!

Чонин долго с Оливией и с Феликсом не прощался — уставший, просто стукнулся с ними кулачками, пообещал к завтрашнему дню обработать фотографии и прислать им:

— Хоть аву себе поменяешь, а то твоей уже два года, — сказал Феликсу напоследок и вышел из такси.

К своему дому они подъехали ближе к двенадцати часам. Немного задержались — свет в доме уже не горел — поэтому они, стараясь не разбудить Лору, тихонько открыли дверь, тихонько разулись, тихонько прошли в свои комнаты, хихикая над скрипучей лестницей. Феликс сбросил поясную сумку на кровать и достал из коробки кенгуру, чтобы усадить его на столе рядом с Ббокари. Нажал на кнопочку — и залип на подсветку; все еще думал о том, что его близкие — и вправду самые классные. А через некоторое время день станет еще лучше, когда он увидит Хенджина… Эта мысль будоражила. Он отписался из такси, что немного задержится — мог бы, конечно, сразу рвануть, но не зря же накануне час стоял перед шкафом, выбирая наряд в контраст новому цвету волос. Наскоро освежившись в душе, стараясь не тревожить никого шумом, одевшись, Феликс спустился на первый этаж. Пока обувался, краем глаза заметил, что в кухне слабо горела подсветка на вытяжке.

— Мам?

Тишина. Феликс цокнул — опять забыли выключить. Но сердце непонятно ёкнуло, он не хотел об этом думать, но уже подумал: очередной его день рождения явно сейчас будет испорчен — потому что так было всегда. Морально он был готов к этому — как и в любой другой день. Особенно — в свой день рождения. Ему оставалось, как всегда, только заставить Лору подняться из-за стола, довести до кровати и уложить спать — и сидеть всю ночь без сна, слушая, не решит ли пьяная мать свалить куда-нибудь в ночь. И такое было — так что Феликс ко всему был готов. Только, может, не к тому, что увидит Лору, лежащей на полу.

— Мам?!

Голос дрогнул, как и губы, которые будто свело в страхе.

— Мам! Мам! — Феликс подскочил к распростертому на полу телу и начал ее тормошить — ничего. Кажется, он перестал звать ее только когда рука коснулась чего-то мокрого на голове.

— Феликс?..

Конечно же, не Лора — голос Оливии раздался за спиной. До жути встревоженный — и непонимающий. Феликс проверил ее пульс на шее, оставляя красный след, хотя уже проверял на руке — он просто не верил сам себе, не понимал, правда ли бьется. И где телефон — он не мог вспомнить, мысли путались:

— Вызови скорую.

Оливия не сразу выполнила просьбу, застыла, глядя на них.

— Скорую! — рявкнул Феликс, что привело ее в чувства. Девушка тут же побежала в комнату. Никаких слез и никакой злости — ни на кого из них: ни на Лору, лежавшую без сознания на кухонном полу, ни на Оливию, замешкавшуюся и не сразу дрожащими пальцами набравшую 911, ни на самого себя, безучастно глядевшего на мать, ни на ебаную вселенную. Феликс, наверное, должен был — как и всегда — разозлиться, долбануть по чему-нибудь со всей силы, высказать все, что он думал — но как будто все это было незачем. Стало, точнее, пока Феликс держал два пальца на чужом пульсе. О другом не думалось. Абсолютная опустошенность внутри.

Когда приехали медики, единственным, что сказал Феликс сестре, было:

— Позвони бабушке с дедушкой, пусть приедут к тебе. Я с мамой поеду.

Оливия только кивнула — заплаканная и дрожавшая от страха. Феликс только джинсовку свою захватил. Уехал в больницу. Он всю дорогу не смотрел на Лору, медики о чем-то переговаривались, он пытался вслушаться, но не смог — мысли в голове мешали — о том, как мать бесстыдно украла их с Оливией детство и крала жизнь до сих пор. Феликс мог не ехать с ней сейчас в больницу, мог не беспокоиться о ней, не искать ее, когда она куда-то уходила… Мог просто не терпеть это все — он мог уйти сам, жить без нее и никогда о ней больше не вспоминать. Он имел на это право — но все равно, каждый раз терпел. И каждый раз говорил, что это — последний. Но сегодня… Сегодня он не говорил об этом — он просто это понимал. Это был последний раз. Больше он не позволит портить свою жизнь. Лора и без того слишком много испортила. Феликс ненавидел праздники — потому что их Лора топила безжалостно в алкоголе с завидной регулярностью. Сегодня все было так хорошо, что Феликс решился понадеяться, поверить… И именно это оказалось последней каплей. Больше Феликс в себе сострадания соскрести не мог. Перед глазами как слайд-шоу переключались картинки: Рождество, дни рождения, день Благодарения, день Святого Патрика… Этот список Феликс мог продолжать до бесконечности — потому что в каждый из них Лора не сдерживала своего обещания. Никогда. И в другие дни — тоже: Феликс помнил каждый поход в гости к ее друзьям, помнил ее похождения, на которые она зачем-то брала Феликса с собой. Все его детство прошло таким образом — и в день, когда ему исполнилось восемнадцать, Феликс решил прервать эту цепочку воспоминаний. Почему он думал, что будет иначе?

Феликс сидел в больнице почти два часа — ждал, что скажет врач, чтобы сообщить об этом семье. Изводился немного, что у него не было с собой телефона, так и оставил где-то дома. Не мог дозвониться до Хенджина и сказать ему, что сегодня он неприлично опоздает. Если вообще сможет прийти.

Хенджин не переживал — и до двенадцати часов, получив сообщение, и до часа ночи. Вот потом стало тревожно. Он отписал Феликсу раз десять — но все осталось без ответа — за ребрами больно сжалось. Хенджин решил позвонить.

— Алло?..

Но трубку взял не Феликс — и не с первого раза. Голос оказался Хенджину знаком — он сразу же спросил Оливию:

— Что случилось?

И Оливия, судорожно дышащая и, по всей видимости, плачущая, тихо произнесла:

— Он в больнице.

И пока у Хенджина не успело остановиться сердце от сказанного, девушка спешно добавила:

— С ним все в порядке! То есть… он с нашей мамой…

— Что с ней произошло? В какую больницу они уехали?

Хенджин уже, схватив с тумбочки ключи от квартиры и машины, шнуровал кроссовки, держа телефон между плечом и ухом.

— Я не знаю, в какую именно… спросить не могу. Он телефон не взял… как видишь…

— Оливия, тебе нужна моя помощь сейчас? Я могу что-нибудь сделать?

— Со мной бабушка и дедушка… ничего не надо. Спасибо.

— Запиши себе мой номер. И если что-то понадобится — звони. И когда Феликс вернется — пускай перезвонит мне. На случай, если я не найду его сейчас…

Хенджин сбросил, сунул мобильник в карман — и добежал до пикапа. Стуки сердца так громко раздавались в ушах, что Хенджин не сразу услышал, как кто-то его позвал. Он резко обернулся, как осознал — и непонятливо нахмурился.

«Эй ты» все в той же дурацкой красной шапке, стоявший около своей тачки, поманил к себе рукой:

— Запрыгивай, — коротко произнес он и открыл пассажирскую дверь для Хенджина. — У Шейна к тебе разговор. Отказы не принимаются.

Хенджин почти что нахуй его послал — вообще не в кассу все это было. Но «Эй ты» его опередил:

— Нахуй меня пошлешь — лучше себе не сделаешь. Запрыгивай. Не заставляй Шейна ждать.

В свой пикап Хенджин так и не сел. «Эй ты» не объяснил ровным счетом ни хера за всю дорогу — и Шейн поначалу ничего не объяснял, только дружески подал Хенджину бокал с виски, кивнул на кожаное кресло — и начал издалека:

— Все вспоминаю, как Минхо тебя привел. Мне вот все-таки интересно, почему ты так рвался сюда…

Хенджин не пил — поставил бокал на столик, внутри все зудело — насколько не мог усидеть на месте — во взгляде это явно читалось неплохо, но все же процедил:

— По делу резче можно? Мне сейчас абсолютно некогда за ностальгию пиздеть.

Шейн неподдельно удивился — даже заморгал часто, не веря в то, что услышал:

— А чего это ты так со мной разговариваешь? Я не твоя мама, чтобы так базар со мной вести…

— Моя мать чилит на кладбище, я с ней вообще не разговариваю. Что тебе понадобилось от меня прямо сейчас?

Шейн вальяжно сидел в своем кресле напротив, сцепив пальцы в замок — смотрел неотрывно, молчал, гнида, испытывал и без того натянутые нервы Хенджина на прочность:

— Я просто подумал, что, может, у тебя была веская причина притереться ко мне?

— Чего? — Хенджин откровенно злился. — Ты объебался там чем-то? Была веская причина — я на таблетки подсел и на бабло!

— Да охлади ты свой пыл! Какого черта ты так со мной разговариваешь, я не понимаю?

— Какого черта ты несешь хуйню какую-то? Если не на кого выплеснуть накопившуюся злость — твой подручный всегда к твоим услугам. Я пошел!

Он встал с кресла — и Шейн позволил ему дойти до двери. Но Хенджин, дернув ручку, остановился сам — аккурат Шейн спросил:

— А братишка-то твой — тоже из этих?

Хенджин обернулся через плечо — и посмотрел настолько зло, что Шейн непроизвольно улыбнулся.

— Тебе какое дело?

— Да вот, знаешь… гулял мой подручный, возил там… всякое… и наткнулся на одну очень интересную сценку… Показать?

Шейн не дождался ответа — просто показал Хенджину свой телефон, на котором Хван увидел фотографию.

— С Бан Чаном он мутит, получается, да? Мило смотрятся, конечно…

Хенджин перевел взгляд с фотографии, сделанной «Эй ты», на Шейна — снова процедил:

— Тебя ебет?

— Стоп, погоди… Ты искренне не врубаешься, в чем проблема, Джинни? Тогда давай я объясню… присядь, — Шейн мило ему улыбнулся и снова кивком головы указал на кресло. Хенджин все-таки вернулся на место — но все еще смотрел взглядом, пробиравшим до костей. Шейн продолжил: — Ты с самого начала постоянно косячил, Джинни, и я всегда тебя прощал. Я всегда входил в твое положение, всегда держал в уме то, что ты — бедный, брошенный пацан, которого некому приютить под своим крылом… Я учил тебя, как нужно делать — и как делать не стоило. Я принял тебя, даже если ты всегда относился ко мне с пренебрежением… но сейчас ты реально накосячил — и либо ты правда не врубаешься в то, в чем именно ты накосячил, либо упорно делаешь вид, что ты ни при чем. В любом случае — такой подставы я терпеть не стану. И тебе придется выбирать: честь или достоинство.

У Хенджина слишком сильно билось в висках — как там Феликс — мешало сопоставить, проследить чужие цепочки. Не получалось сейчас думать о Шейне и его тараканах, не получалось о работе, о Чонине. Шейн услужливо сам преподнёс вывод на блюдечке:

— Либо ты держишь под своим крылом крысу — либо ты сам крыса, Джинни. И в том, и в другом случае — мне такие приколы не нужны.

— От меня ты чего хочешь? — Хенджин почувствовал, как кровь буквально закипает.

— Чтобы ты объяснил мне, почему твой брат мутит с полицаем, который пытается на нас выйти. Или ты… все-таки играешь на две команды, Джинни?

Хенджин от возмущения — неподдельного — вдохом поперхнулся:

— Ты ебанулся?

— А что? Как, по-твоему, это выглядит с моей стороны?

Шейн ждал ответа — Хенджин понятия не имел, что конкретно ему на это отвечать:

— Я с братом не общаюсь. Как и со всей своей семьей — и ты знаешь об этом. И я понятия не имею, с кем таскается Чонин. Чего ты хочешь?

— Правды, — Шейн легко пожал плечами и смотрел на него выжидающе — и все еще скалился. Хенджину от переполнявшей его злобы хотелось только по чужому лицу съездить. — Ты предложил мне этот договор — и ты на нем настоял. Я пошел тебе навстречу. Но если ты что-то против меня замышляешь — знай, что за тобой теперь следят… классная выставка была, кстати? Сам думал на нее сходить, как время будет.

Хенджин даже не спросил — и без того понял, кто и когда за ним следил. «Эй ты», стоявший в уголке около пальмы, косо на него поглядывал.

— Так что, Джинни? Появились какие-нибудь мыслишки?

Хенджин все-таки поднялся с места снова — посмотрел свысока, почти что надменно, и жестко произнес:

— Тебе не в чем меня подозревать. Я всегда сдерживал свои обещания — и всегда был честен.

— Вот неправда! — Шейн посмеялся. — Ты мне часто пиздел, что тебе не вкатывают всякие новые приколюхи…

Хенджин фыркнул:

— Я был мелким — и хотел чем-нибудь ужраться.

— А сейчас не хочешь?

— Нет, — ответил твердо. — Предпочитаю работать трезвым.

Говорить о том, что он слезал с этой темы, Хенджин не стал — тогда подозрений было бы еще больше. На руку это Хенджину бы не сыграло. Злость потихоньку отступала — и осознание всего масштаба возможного пиздеца накатывало волнами, постепенно.

— Да? Но сегодня-то у тебя выходной… — Шейн потянулся рукой в карман своей олимпийки, пытаясь что-то там нашарить. Хенджин проследил за его движением с обостряющимся чувством тревоги. — Во, смотри… ребятки из Мэна новенького приперли. Хочешь продегустировать?

Хван сомкнул челюсти до боли — почти что прошипел:

— Не хочу.

— Правда что ли? Вот же… блин, — Шейн наигранно-грустно посмотрел на пакетик с таблетками, слегка потряс его. — А мне ведь важно твое мнение, Джинни. Ты в таблах очень хорошо разбираешься.

Это было не предложение — это была проверка на вшивость. Хенджин понял это, когда Шейн высыпал пару таблеток в свою ладонь:

— Драгдилеру не комильфо юзать, ты же знаешь… барыгам — тоже, конечно, но ты же выйти хотел, да? Так что ты без… сколько там?.. Без четырех месяцев свободный торчок, получается… Ебани одну штучку, чего как не родной? Или ты хочешь отказать мне?

Шейн был хитрой, подлой змеюкой — и никогда этого не скрывал. Как и того, что всегда предоставлял выбор без выбора. Хенджин не хотел — но ему, по сути, ничего другого и не оставалось. Он ответил:

— Хорошо, попробую, как буду дома… отпишу наутро, как оно было.

Наивно понадеявшись на то, что Шейн согласится. Но Шейн отрицательно мотнул бритой головой — и его мерзкая ухмылочка стала только шире, когда он произнес:

— Нет, Джинни. Сейчас.

Шейн сам к нему подошел, все еще держа в одной ладони таблетки, а в другой — бокал виски. Протянул Хенджину руки:

— Давай, Джинни. Попробуй. Не заставляй меня ждать.

Хенджину впервые в жизни захотелось убить человека. Но он все еще был благоразумен — и до него все еще доходил масштаб пиздеца: он начинал осознавать, что потянет за собой не только Минхо, который был в ответе за него, но и всю свою семью. Шейн знал многие вещи.

Так что Хенджин проглотил таблетку, запив ее виски, и вернул опустевший стакан Шейну. Шейн ласково попросил:

— Открой рот.

И Хенджин, как послушная псина, выполнил приказ, чтобы показать, что не спрятал под языком или за щекой. Шейну оставалось только потрепать его по волосам.

Хенджину не оставалось ничего — кроме как вызвать рвоту по приезде домой. Он знал, что это не поможет ему стопроцентно — но так была хоть какая-то надежда на то, что его не перекроет окончательно. Поздновато — в башку уже вдарило. И дышать стало тяжело.

Феликсу было тяжело дышать — пока он буквально бежал под проливным дождем. Он позвонил Оливии со стойки регистрации, сказал, что с матерью все будет хорошо, а сестра сказала ему, что Хенджин пытался с ним связаться. Знакомый пикап стоял на парковке около дома Хенджина — Феликс надеялся, что тот не поехал искать его на леджере. Надеялся, что Хенджин просто ждал его, потому что сейчас ему было нужно оказаться рядом, оказаться там, где он не боялся, где мог почувствовать себя дома.

Хенджин не открывал. Феликс набирал циферки на домофоне — и ждал ответа, чувствуя, что внутри у него буквально что-то ломалось. Хенджин должен был быть дома — не поехал же он искать его во всех больницах Лос-Анджелеса. Надо было сказать Оливии, чтобы позвонила ему, написала, почему, дурак, не додумался сразу. Феликс долбил по кнопкам раз за разом, не в силах принять то, что он мог не получить ответа.

Хенджин был не в силах — домофон разрывался от звонков — он не мог встретить Феликса в таком состоянии, Феликс не должен был знать, не должен был видеть его таким. Феликс просто… Ему пришлось соскрести себя с пола ванной комнаты, чтобы доплестись до двери и ответить. Хенджин открыл дверь — он не мог оставить его одного.

Феликс обнимал его — до боли под сердцем. Хенджин с трудом уложил непослушные руки на чужой спине. Они стояли молча — так долго, что у Хенджина, старавшегося оставаться в сознании, снова замелькали цветные картинки под закрытыми веками.

Феликс отпустил его первым — но взгляд не поднимал. Смотрел в пол и шмыгал носом, утирая щеки рукавом джинсовки. Хенджин видел на чужой коже подтеки голубого — но не мог понять, ему это казалось или нет. Он с трудом промямлил:

— Ты на смурфика… похож…

Феликс почему-то посмеялся — но вышло донельзя истерически. Хенджин сам его обнял, прижавшись губами к чужому лбу. Феликс дрожал — мелко, но явно — и успокоиться никак не мог. Хенджина покачивало на волнах.

Покачивало долго — даже когда они все-таки дошли до кровати. Кажется, он дал Феликсу сухие вещи и полотенце, кажется, Феликс извинялся, что запачкал его синим. Подушка казалась сейчас слишком кайфовой — Хенджин терял мысли и воспоминания, постепенно засыпал, держа в своих объятиях Феликса. И надеялся, что уставший Феликс уснет тоже — и ничего не поймет. Хенджин так не хотел делать ему больно.

Феликс не засыпал — смотрел куда-то в стену, прижавшись щекой к груди Хенджина, и слушал биение чужого сердца. Хенджина ебашило тоже — Феликс все же приподнялся на локте, чтобы глянуть ему в лицо — и спросить:

— Что с тобой?..

Хенджин, казалось, уже спал — но голос Феликса заставил его открыть глаза. С трудом. Язык не ворочался, чтобы что-то ответить — но Феликс продолжал смотреть на него, и с каждой секундой его взгляд становился все более понимающим. И настороженным.

— Устал просто… переживал за тебя, — Хенджин потер глаза ладонью.

Феликс неотрывно смотрел на него — и чужое напряжение Хенджин чувствовал кожей. Попытался отвести взгляд — спрятать его, чтобы Феликс ничего не видел. У Феликса сами собой губы поджались — до того досадно. Он тихо спросил:

— Ты-то почему?..

И уточнять, что именно почему, Феликсу не пришлось. Хенджин не мог никуда спрятать свои зрачки — особенно тогда, когда в комнате горел ночник.

— Блять, Хенджин… это из-за меня?

Хван еле поднялся, чтобы сесть на край кровати. Смотреть в глаза Феликсу было стыдно до трясучки. Он должен был объяснить все — но не знал, с чего стоило начать. Только когда Феликс вскочил и без слов улетел в коридор, Хенджин выдавил:

— Я объясню, подожди…

Феликсу вряд ли были нужны его объяснения — даже если он Хенджина ни за что не винил. Не в его праве оно было. Просто… Он правда чувствовал себя здесь дома — но сейчас хотелось тупо исчезнуть. Чтобы не быть нигде. Вообще.

— Феликс… да постой ты.

Ухватил его за руку, пока тот судорожно пытался надеть свои вымокшие под дождем вещи:

— Не нужно ничего объяснять. Я все понимаю.

— Нет, нужно.

Феликс почему-то не хотел его слушать — в нем не было и капельки злости. Только разочарование — и в себе тоже:

— Я просто уйду домой. Я не хочу, Хенджин. Отпусти меня, пожалуйста. С меня сегодня хватит потрясений.

— Я не могу отпустить тебя…

— Да блять! — Феликс выдернул свою руку из чужой хватки. — Да вы все постоянно ничего не можете! Мать — пить не может бросить! Джисон — начать делиться наболевшим! Ты, блять…

Не договорил — сам себя заткнул. Вовремя — чтобы не сказать лишнего. Никто Феликсу ничего не был должен — как и он сам. Но от Хенджина получить такой подарок на день рождения было больнее всего. С остальным Ли как-то уже свыкся.

— Успокойся, — прозвучало устало и почти бесцветно.

Феликс поперхнулся комом в горле, когда Хенджин взял его за плечи и мягко встряхнул. Его немного знобило, поэтому он позволил снять с себя сырую джинсовку, сам снял футболку и послушно поплелся за Хенджином обратно в комнату, где обхватив себя руками, тут же завернулся в одеяло. Из двух зол он выбрал меньшее.

Хенджин никак не мог собраться с мыслями — его покачивало из стороны в сторону, руки не могли успокоиться и нервно дергали край рубашки. Феликс на него не смотрел — сидел рядом, ждал, пока Хенджин заговорит.

— Я же уже говорил как-то… что самое худшее, что может случиться с тобой, когда ты связан с наркотой… это самому начать ее толкать.

— Говорил.

— Ну и… если в кратце.

Феликс глянул на него искоса, подозрительно прищурившись:

— А у нас много времени. Можешь расщедриться на более подробное объяснение.

Хенджин почему-то посмеялся — еле слышно, правда, и совсем не весело:

— И потому я как-то предупредил, что со мной однажды может стать небезопасно… я не для драмы это все говорил. Теперь со мной… на самом деле не очень безопасно.

Феликс замолчал — выжидающе на него глядел, не желая собирать в мыслях очевидный пазл. Хенджин боялся признаться по-нормальному:

— У людей, которые кому-то что-то толкают, часто случаются… неприятности… всякие… и сегодня мне пришлось… доказать свою верность. Поэтому ты видишь меня таким сейчас. Это произошло не потому, что я так захотел.

Феликс практически не моргал.

— Я правда этого не хотел. Это был единственный верный выбор.

Говорить было тяжело — и физически, и морально. Хенджин выдавил из себя все, что он смог — но добил себя окончательно:

— Теперь у меня проблемы.

Пазл все равно сложился — сам собой. Феликс только кивнул — ответить ничего не смог. Да и нечего было на такое отвечать.

— Осталось немного — и я выйду из этого дела. Я сделаю все, чтобы тебя это не коснулось. Прости меня. Пожалуйста… если посчитаешь нужным.

На жалость Хенджин не давил — просто не думал, что за такое Феликс сможет его простить. Он никогда не желал Феликсу зла — и никогда не хотел делать ему больно. Обстоятельства зависели не от него — а он от них, к сожалению. Тягаться с ними возможности не было — только оставаться покорной мышкой в руках Шейна и делать свое дело. Чтобы никого не зацепило.

— Ответь мне хоть что-нибудь… что мне сделать, чтобы тебе стало легче?

Феликс неопределенно пожал плечами — и так же неопределенно ответил:

— Скажи: «С днем рождения, Ли Феликс».

Это прозвучало слишком устало, слишком досадно и слишком убито. Но Феликс отчего-то улыбнулся — посмотрел прямо в глаза. Хенджин знал, что у него в зрачках могла бы поместиться целая вселенная сейчас. Феликс видел в них свое отражение.

— Я люблю тебя, Ли Феликс.

Вот так просто и без лишней драмы. Выражение лица Феликса поменялось за секунду от усталого до удивленного и до смущенного. Он вдруг вскочил — слишком резко, у Хенджина даже зрение на нем сфокусироваться не успело. Ли хотел что-то сказать — и Хенджин смотрел на него, все еще сидя на кровати, и слегка улыбался. Неосознанно.

— Я пойду вещи… мокрые закину в сушилку… у тебя вроде есть, да? — Феликс потер свою шею и посмотрел на разводы голубого, оставшиеся на ладони.

— Да, конечно, — Хенджин тяжело поднялся за ним. — Покажу, как включить…

— Ложись, приходи в себя. Я разберусь.

Хенджин сел обратно — снова выдохнул:

— Спасибо.

Феликс кивнул — все его существо было полно неопределенности сейчас. На признание Хенджина он ничего не ответил — и Хенджин не обижался. Он просто был рад об этом сказать — и скажет завтра еще раз. И сколько захочется. Чтобы Феликс знал.

***

Вот чтобы Минхо знал — его гиперактивность временами подбешивала. Джисон устало вздохнул:

— Сколько ты еще не угомонишься?

— А я должен?

Джисон дернул край одеяла на себя:

— Я спать хочу. Завтра работать.

— Уже сегодня…

— Тем более.

— Знаешь, что еще уже сегодня?

Джисон, вымотанный несколькочасовой физической нагрузкой в кровати, обернулся на Минхо донельзя устало:

— Что?

Но Минхо на его вопрос отвечать не спешил — посмотрел хитро и укрылся одеялом с головой:

— Не скажу.

— Ну и славно, — Джисон фыркнул — и снова отвернулся. Сказал зачем-то: — Спокойной ночи.

Минхо ничего на это не ответил — решил, что будет лучше Хана обнять. Со спины. Едва ли Джисон на это запротивился.

И всю оставшуюся ночь, к слову, не противился — только под утро дышать стало нечем, пришлось Минхо слегка локтем в живот толкнуть:

— Слезь с меня.

Минхо не реагировал — наоборот — ногу на него закинул, крепко обнял поперек груди и продолжал, походу, спать. Джисон похлопал по чужому бедру — не терял надежды:

— Да в натуре дышать нечем, Минхо, слезь, елки-копалки…

Минхо мирно посапывал ему в затылок. Джисон решил забить — но вскоре как-то передумал. Тихо произнес — без претензии:

— Я знаю, что ты не спишь. Твой стояк мне в жопу упирается. Имей совесть.

— Нет, сплю.

Джисон засмеялся, сам не ожидал, постарался повернуться к Минхо лицом — но тот стиснул его в объятиях слишком крепко, чтобы позволить пошевелиться. И прижался — слишком плотно, совершенно не стесняясь:

— Я сплю-ю, — повторил он, коснувшись губами затылка. Джисон все еще не противился — просто хотел доспать законные полтора часа:

— То, что у тебя день рождения, еще не значит, что ты можешь домогаться меня.

Минхо медленно приподнялся, навис сверху — пристально глянул, прищурившись:

— Ты че, помнишь?..

Джисон почувствовал себя так, словно его в чем-то уличили. Сразу же взгляд отвел:

— У тебя сразу после Феликса просто. Вот и вспомнилось.

Минхо заулыбался — как придурошный. Без спроса и брезгливости после сна полез целоваться — Хан даже сообразить не успел, глаза только удивленно распахнул, поддался. Пока Минхо на него не залез — в который раз; Джисон его стопанул:

— У меня такими темпами хуй отвалится.

— Ничего страшного, у нас их два.

Джисон фыркнул — Минхо заглушил его очередным поцелуем. Все еще бесстыдно.

— Да… бля, — Хану пришлось буквально отлепить чужое лицо от своего, — реально ведь отвалится.

— Я могу быть сверху.

Не очередной подъеб — Минхо произнес это вполне серьезно, без всякого стеба. И именно поэтому у Джисона предательски зажгло щеки — он возмутился, попытавшись спрятать за этим, что предложение Ли впервые вызвало у него не только раздражение, но и… что-то другое:

— Не, спасибо, — и похлопал Минхо по бедру. — Сваливайся давай обратно, мне все еще хочется поспать.

Минхо на эту заминку ничего не сказал — будто внимания на нее не обратил. Но все-таки досказал шепотом — буквально прижавшись губами к его уху:

— Если надумаешь — скажи. Я все сделаю.

И все же слез, плюхнувшись обратно на свою половину кровати. Джисон потер лоб ладонью — горящий. Думать об этом он, конечно, не стал бы.

***

Утром стало как-то прохладно — и немножко тоскливо. Феликса рядом не было — Хенджин по его половине кровати рукой провел, нащупал только уже остывшую подушку. Ничего больше. С трудом поднялся. Отходняка не было — только неприятная легкость в теле и несильная головная боль. Хенджин сам себя в отражении зеркала брезгливо оглядел — и даже думать не хотел о том, что он натворил. Справедливо — что Феликс ушел, не дождавшись, когда проснется Хенджин. Справедливо — что не полез ночью выяснять отношения. И справедливо — что Хенджин наутро остался один.

В кухне что-то звякнуло. Хенджин был тихим — Феликс только чужой выдох услышал. Хван стоял в дверном проеме, смотрел так, будто он мираж, и исчезнет сейчас.

— Думал, я ушел?

— Ты не ушел… — улыбнулся Хенджин.

— Клише, — улыбнулся в ответ Феликс.

Феликс не ушел — он, вообще-то, блинчики на завтрак пёк, кофе варил. Для Хенджина — себе сделал обычный заварной чай, без всяких изысков. И старался не шуметь, чтобы дать Хенджину нормально проспаться. Даже телек для фона не включил, пусть в голове и крутилось всякое заевшей пластинкой.

— Доброе? — не пожелал — спросил Хенджин, потому что сам не был уверен.

— Спокойное, я бы сказал, — поправил его Феликс. — Ты как?

— К тебе тот же вопрос.

— Как видишь… завтрак тебе делаю. Наверное, сносно. Пойдет.

И вернулся к готовке. Хенджин продолжил на него смотреть:

— Если жарко, могу включить кондиционер.

— Не хочешь смотреть на полуголого меня, готовящего для тебя завтрак?

Феликс пытался звучать непринужденно-игриво — но его вид все еще оставался смертельно заебавшимся, так что Хенджин просто не решился продолжать эту тему, сел за стол боком, привалился спиной к стене:

— Прости, что испортил твой праздник.

Феликс — почему-то — фыркнул — даже по-доброму:

— Много на себя берешь! Испортил он…

— Я серьезно…

— Хенджин, — Феликс повернулся к нему, глянул настолько устало, что стало стыдно с утроенной силой. — Если бы проблема была только в тебе, тогда, быть может, я бы смог обвинить тебя в том, что ты все испортил. Но ты вообще не первое звено этой злоебучей цепочки охуенно хуевых вчерашних событий. Так что, не парься вообще.

Хенджин помнил сегодняшнюю ночь — но местами смутно. Однако чужие слова о матери всплыли сами собой:

— Так что с мамой-то?..

Феликс никогда — никому в этом не признавался. Может, стыдно было, может, просто не хотел грузить своими проблемами. А сейчас — так и выдал, даже не задумавшись:

— Пьет. Всю мою жизнь. И вчера — тоже. До больнички нахуярилась. Поэтому смело можешь перестать винить себя за что-то. В отличие от нее — у тебя выбора не было.

— Алкогольная кома?..

— Еще и башкой ударилась. Комбо.

У Хенджина вряд ли бы нашлись слова, чтобы выразить свое сожаление. Поэтому он промолчал.

— Ночью я точно решил, что надо лишать ее родительских прав на Оливию и переезжать к бабушке с дедушкой…

Хенджин сразу же перебил:

— В Австралию?..

Феликс даже подзавис на какой-то момент:

— Да нет, к другим… к родителям отца… родители матери не особо в курсах, что она алкоголичка. Точнее… они знают, конечно, что она может выпить. Но не знают всего пиздеца, который постоянно происходит. Я их в лишний раз беспокоить не решаюсь, они уже не молодые. Да и без того… ну… у них старшая дочь — вообще наркоманка.

Хенджин неопределенно хмыкнул:

— И все-таки, извини за это.

— Расскажи хоть… есть ли что-то еще, из-за чего мне стоит волноваться? Ну, кроме того, что ты — барыга.

Хенджин пожал плечами:

— Брокколи люблю. Вроде, на этом все грешки исчерпаны.

Феликс искренне поморщился:

— Фу!

— Особенно — замороженную…

— Фу-у-у! — как от кислого лимона. — Окстись!

Оба почти неслышно посмеялись — заебанно.

— Ладно… пойду смою с себя вчерашний день, — Хенджин подумал, прежде чем добавить — и в итоге, в дверях уже произнес: — Я от своих слов не отказываюсь, если что. Я все помню.

Уточнять, от каких именно, Феликс не решился.

— Даже если ты — нет.

— Поменьше драмы, — Феликс посмотрел на него искоса, пока перекладывал последний готовый блинчик в тарелку. — Я тебе еще ничего не ответил. И сядь сначала, пожри, а то остынет.

— Хорошо, женушка, — и огреб полотенцем, зато Феликс улыбнулся.

Того, что Феликс остался вчера после всего, что он узнал — уже было достаточным для Хенджина ответом.

Завтракали в тишине — но не в угнетающей. Феликс выглядел почти что нормально — Хенджин пялился на него и не всегда попадал ложкой в рот.

— Что, мысли крысиные пошли?

— А? — Хенджин запоздало посмотрел ему в глаза. Феликс прикрылся ладонями. Едва ли всерьез — раз улыбнулся недвусмысленно. — Я просто… прикидывал… кое-что.

— Как расстелишься передо мной на столе?

Хенджин поперхнулся:

— Блять… не об этом я пока что думал… теперь думаю…

— А о чем?

Хенджин запил ком в горле остывающим кофе:

— Про твой подарок. Вчера я его тебе не успел презентовать… сейчас задумался.

— И что за подарок? — Феликс поставил локти на стол, склонившись через него ближе к Хенджину. — Новые веревочки?

— Понятно, в спокойствии я сегодня не позавтракаю…

Феликс посмеялся — искренне, и стало совсем спокойно. Хорошо даже.

— Сеанс в тату-салон. Вот и пялюсь — смотрю, куда бы ты мог набить татуху, чтобы круто смотрелось.

Феликс не скрыл своего удивления:

— Ты долбанулся?..

— Тебе не нравится?

— То, что ты долбанулся?

— Нет, я про подарок… мне показалось, что это будет… круто.

Феликс испытывал его своим взглядом — Хенджину с каждой секундой все больше казалось, что он снова облажался:

— Я могу отменить запись… и придумаю что-то другое.

— Нет! Мне все нравится!

Хван с успокоением выдохнул.

— Просто… не туда ты пялишься. На груди я первую тату бить не хочу.

— А где? — спросил без опасений. Ли ухмыльнулся:

— В низу живота.

Нет, позавтракать нормально Хенджину точно больше не предоставлялось возможным — но он вида не подал, просто предупредил:

— Это будет очень больно.

— Я потерплю, чтобы ты смог любоваться каждый раз.

Хенджин кивнул:

— Ну, как я понимаю, ты уже не в обиде…

— Я и не обижался.

— Бабла у тебя, значит, жопой жуй? — этот вопрос Феликс выпалил уже позже, усердно вдавливая кнопки джойстика от приставки.

— В плане? — Хенджин не хотел проигрывать, отвлекаясь, на паузу поставил.

— Ну, раз наркоту толкаешь — значит, денег у тебя дохера, да?

На вопрос Хван неопределенно пожал плечами:

— Смотря, сколько тебе нужно.

Феликс задумчиво поскреб подбородок, смотря куда-то в стену:

— На пачку мармеладных червячков хватит?

— Хватит даже на грузовик и маленькую тележку, если хочешь.

— Мне достаточно одной пачки… раз в день.

Хенджин потрепал его по смывшимся голубым волосам:

— Значит, такова твоя цена?

— Да! И сегодня я по акции, так что, не упускай свой шанс! — Феликс отпустил паузу, ткнув в его джойстик и тут же победил, пока Хенджин не успел сообразить.

Один закономерный вопрос напрашивался сам собой:

— Тебе точно восемнадцать вчера исполнилось? Продаешься за пачку мармеладных червячков?

Феликс боднул чужое плечо лбом — и слегка прикусил его через ткань футболки. Вкрадчиво спросил:

— Хочешь проверить, сколько мне вчера исполнилось?..

Хенджин, вообще-то, еще вчера был готов проверить — во всех смыслах. Но потом что-то пошло не по плану… Полетело по одному месту… И думать об этом было как-то, ну, как будто не в тему. Он все еще боялся, что Феликс ни хрена его не простил — и лез, скорее, по привычке, чем по желанию. Ну или просто не стоило додумывать что-то за Феликса — Феликс ведь и вправду маленьким уже не был. Сказал бы прямо, если бы держал обиду. Так что, Хенджин подцепил его подбородок пальцами, заставив посмотреть на себя:

— Только если ты хочешь.

— А ты?

У Хенджина, по правде говоря, еще во время завтрака некоторые мысли были.

— Я в порядке. Мне хочется не потому, что мне нужно отвлечься… а просто потому, что хочется.

— Это подростковое… пройдёт.

Феликс фыркнул, отстранившись — жестко произнес:

— Штаны снимай.

И вряд ли бы стал терпеть возражения. У Хенджина дёрнулся уголок губы:

— Показать тебе, где меня трогал дядя?

— Нет, покажи, где мне тебя трогать.

Везде хотелось — и одновременно; Хенджин потому и ответил так честно:

— Все — в твоем распоряжении.

Абсолютно — от и до. Желание принадлежать кому-то Хенджину впервые не казалось нездоровым. Даже если у него не было проблем с тем, чтобы показывать свою уязвимость.

Феликс откровенно пялился — на обнаженную татуированную спину, на напрягшиеся мышцы, перекатывающиеся под кожей от движений рук, и на чужой профиль. Хенджин лежал на подушке щекой, искоса смотря на Феликса:

— Поможешь?

Помогать нужно было Феликсу, который постепенно забывал, как нужно дышать. Настрой никуда не терялся — просто Хенджин действовал слишком быстро, чтобы Феликс успевал все осознавать. Он даже себя не мог осознать сейчас — не то чтобы Хенджина, приспустившего штаны вместе с бельем. И все еще смотрящего так — одним глазом, прищурившись, до пробегавших по затылку мурашек горячо. У Феликса почти что выпала смазка из рук:

— Мне нужно… просто пальцами, да? Типа…

— Можешь еще анекдот рассказать, если хочешь.

Феликс нахмурился — точно вспоминал что-то:

— Про сталкера пойдет?..

— Феликс! — Хенджин приподнялся на локтях, обернувшись на него через плечо. — Я сейчас оденусь — и в одиночестве будешь передергивать.

— Ага, сейчас! — Ли надавил ему на поясницу, прижав к кровати. — Я уже достаточно за эту неделю в одиночестве передергал себе все, что можно и нельзя!

Хенджин тихо посмеялся — расслабленно выдохнул, протянув руки под подушку. Снова лег — не переставая поглядывать на Феликса, нерешительно прижимающегося к нему сзади.

— У меня руки дрожат.

— Просто вставь в меня пальцы.

Феликс вдохом поперхнулся:

— Просто!..

— Мне сделать это самому?

Блять, Феликс бы посмотрел на это — но самому тоже хотелось. Поэтому он ревностно поджал губы:

— Это мой подарок. Не твой. Даже не думай.

И по руке его хлопнул, когда Хенджин потянул ее назад, чтобы забрать тюбик. Хенджин послушно убрал ее обратно под подушку — и довольно потянулся, приподняв бедра. Феликс с трудом отодрал свой взгляд от чужого тела — и с таким же трудом выдавил смазку, растекшуюся между пальцев. От волнения пересохло в горле.

— Я начинаю сомневаться в том, что ты не девственник…

— Мне нужно время на разгон.

— Тебе нужно вставить пальцы — и перестать трястись. Это просто секс, а не полет на луну.

Феликс вообще не был согласен с тем, что это — просто секс. Вот вообще не в этой ситуации:

— Имей совесть, у меня на тебя краш был ебейший, я временами до сих пор не верю, что мы встречаемся… вроде как…

Последние слова вышли совсем уж неуверенно — Хенджин завел руку назад, чтобы прижать Феликса к себе. До неприличного — и напомнил:

— Я ночью тебе уже все сказал, — прозвучало без недовольства — наоборот, мягко донельзя, заставило подуспокоиться. — Я очень хочу. Не усложняй. Вспомни Гонконг.

Феликс вспоминал о нем с чувством стыда — пока подставлял пальцы, скользя ими по коже. Хенджин его добил:

— Верни мне бойкого Феликса из примерочной. Мое желание на сегодня — быть ласковым.

Оно прекрасно резонировало с внутренним желанием Феликса. Даже если сам Феликс все еще чего-то боялся.

Хенджин оказался более открытым — и податливым; глядя на него у Феликса вставало дыбом все, что только могло. Бесстыжим — тоже был, и от его бесстыдства Ли напрочь забывал дышать. Хотя бы иногда. Хенджин дышал за них обоих — неровно и громко, сбивая простынь под собой, притирался напряженными бедрами и скользил коленями по кровати. Феликс до побелевших пальцев держал его за талию — и вводил до костяшек. Хенджин еле слышно попросил:

— Ухо… пожалуйста.

Феликс практически лег на него сверху, уперевшись рукой в кровать. Мазнул языком по завитку покрасневшего уха — и слегка прикусил, вынуждая Хенджина зажать зубами уголок подушки. И снова — еле слышно — практически прошелестеть:

— Еще хочу.

Феликс сжал пальцами чужие бедра — и плотно к ним прислонился, вдавливая Хенджина в кровать. Хенджин не чувствовал язык Феликса на своем ухе — только на обратной стороне шеи; и чужие зубы, стиснувшие кожу на загривке. Хенджин заскулил, шаря рукой под подушкой.

— Вчера подготовился? — Феликс заметил это с некоторым садизмом — Хенджин выдохнул через приоткрытые губы. Сладко.

— Хочешь знать… что делали мои пальцы вчера?

Феликс посмотрел на свои — выскальзывающие из Хенджина — и вопросительно хмыкнул:

— И что же они делали?..

Хенджин не ответил, решив показать наглядно — завел руку за спину, скользнул вниз и добавил к пальцам Феликса свой. Феликс мягко двинул запястьем:

— Подай резинку.

Хенджин правда был ласковым — и невозможно послушным. Феликс ему совсем ничего не говорил — только держал под собой, до следов на коже сжимая пальцами чужие бедра, прислонялся своими — и смотрел вниз, туда, где входил в Хенджина членом. Выглядело как-то слишком. От осознания коротнуло. Феликс потянул его к себе — довольно резко; Хенджин заскользил коленями по простыне — выдохнул тихо, попросил:

— Ляг на меня.

Феликс больше не мог смотреть вниз — иначе здраво функционировать не получалось. Хенджин давно не функционировал — и даже не просил ни о чем. Кусал подушку — и не переставал поскуливать, когда Феликс входил до конца, держа под собой, и не позволял даже рыпнуться. Приятно надавил своим весом — и постепенно лег на него, уперевшись руками в кровать по обе стороны. У Хенджина изнутри по ребрам шкрябало на каждых выдох — Феликс двигался размеренно и мягко вжимал в матрац. Хенджин зацепил своими пальцами чужие, стукнувшись пластмассовыми колечками. Рвано выдохнул — аккурат ощутил зубы, кусающие загривок. Феликс безжалостно его размазывал — и заставлял беспрекословно подчиняться. Одним своим существованием — и контролем, который он над ним брал. Это было самое здоровое чувство, которое Хенджин когда-либо испытывал. Из-за Феликса.

Феликс прислонялся грудью к чужой спине, держал под собой — до последнего — и до запретного сладко стягивал волосы на затылке Хенджина, вдавливая щекой в подушку. Хенджин снова стукнул по чужим колечкам своими — дернулся, притершись к сбитой простыни под собой, спустил с раскрасневшихся губ тихий охрипший стон и задышал часто, неровно — сильно сжал пальцами ладонь Феликса. Феликс переплел их пальцы — колечки скрипнули друг о друга. Затихли…

— Я хочу умереть, — Феликс продолжал держать его ладонь в своей — когда пытался прийти в себя, лежа рядом. Хенджин смотрел на его лицо сквозь упавшую на глаза челку.

— Чего так? — он повел ладонью по его шее, смазывая большим пальцем тонкие голубые дорожки высохшего пота. — Не понравилось?

— Как раз наоборот, — Феликс запрокинул голову на подушке — сглотнул тяжело, острый кадык заметно дернулся под кожей. Хенджин привстал на локте:

— Тогда приму за комплимент.

— Недельное воздержание убило во мне человека. Я хочу еще.

Хван бессильно посмеялся:

— Я тоже кое-что хочу.

— Что?

Хенджину никогда не было волнительно говорить о том, что он чувствовал и чего хотел — но некоторые его мысли и желания могли показаться странными. Поэтому он не сказал — просто повел носом по его шее, вдохнул глубоко и лизнул солоноватую от пота кожу. Слегка прикусил ее под кадыком.

— Сожрать меня?..

— И это тоже, — Хенджин отстранился, чтобы взглянуть в его лицо — и все-таки сказал: — Мне очень нравится твой запах и вкус во время и после секса. Ничего не могу с собой поделать.

Для Хенджина это была одна из самых интимных вещей в близости. И он знал, что она могла показаться немного странной. Но Феликс ответил легкой улыбкой — и задрал голову выше:

— Тогда все к твоим услугам.

Хенджин добрался невесомыми поцелуями до чужих губ — ничего сказать не успел. Феликс тихонько выдохнул:

— Я тебя — тоже.