Кванджу, октябрь 2021.

Трое друзей сидят на кровати в выделенной им комнате. В новом доме они провели уже неделю и, судя по всему, хозяева пока не собираются их выгонять. Первая странность в копилочку корейской версии Джея и молчаливого Боба. Кто в здравом уме с такой легкостью притащит в свое укрытие трех незнакомых парней? Допустим, к адекватности «Джея» ака Хоупа есть вопросы. Большие вопросы. Но тот второй, Джун — он хоть выглядит чертовски неприятным, вроде бы вполне разумен. Насколько вообще можно сохранить здравомыслие, если мир пошел по пизде.

Чонгук часто про себя размышляет о том, что Тэхен скорее всего в этом мире не справился бы. Потому что он был… другим. Сочувствующим, добрым, заботливым. Он всегда за всех волновался, хоть и не показывал этого. И Чонгук был единственным, с кем он делился своими самыми глубокими переживаниями. Чон это невероятно ценил, и ему ужасно льстило быть доверенным лицом. Поэтому, что бы стало с Тэхеном, окажись он здесь спустя два года после произошедшего? В моменты, когда тоска заволакивала мысли особенно сильно, Чонгук, который никогда ни во что мистическое не верил, раз за разом твердил про себя «Пусть там, где он сейчас, ему будет лучше», в надежде, что кто-то Оттуда услышит. Ответа, конечно, не было. Никакой терновый куст не загорался, давая знак мол «Я услышал тебя, человечишка. Иди и дальше мочи немертвых, пока один из них не замочит тебя».

А пока этого не произошло, у Чона была только одна цель — защищать своих друзей. И именно сейчас ему казалось, что угрозу представляет один конкретный молчаливый тип.

— Мне кажется, он зэк, — выдает свое предположение Чимин. — Нет, правда, вы на его рожу посмотрите! Он будто надевал костюм клоуна и шел шинковать народ на детском празднике.

— Не все, кто ходит с хмурым лицом — отсидевшие, — отвечает Юнги. Док из них троих был единственным, кому Джун не казался каким-то не таким. «Да у него просто ебло хмурое, вот и все» раз за разом повторял он, пытаясь вразумить своих товарищей.

— Допустим, но этот точно мутный. Он весь в татуировках, — говорит Чимин.

— Вот это новость. То, что у тебя друг весь в чернилах — тебя не смущает? — всплескивает руками старший.

— Дом ведь явно не их, — вклинивается Чонгук. — Как думаешь, куда делся хозяин? Уехал в зомбоотпуск и оставил им ключи?

— То, что они не вламывались, вовсе не значит, что кто-то ради этого умер, — стоит на своем хён. — Они, между прочим, спасли нам жизнь, не забыли?

— Вот именно!

Юнги закатывает глаза и подкладывает под спину подушку. Чимин продолжает сыпать предположениями:

— Может, они нас на шашлык пустить хотят? Ну, типа, еда же кончится, а тут под боком три свежие тушки.

— Господи, Чимин, у нас же численное превосходство. Как двое, по-твоему, будут убивать троих здоровых мужиков? Будь мы едой, логичнее было бы посадить нас на цепь или запереть в подвале. Иначе странно давать их без пяти минут стейкам возможность в любой момент смыться в окно.

Чимин с Чонгуком переглядываются, задумавшись над словами старшего. Да, звучит не логично, соглашаются они. В комнате повисает тишина, нарушаемая лишь стуком сухой ветки, которая от ветра бьется об оконную раму. Тишина… в последние годы ее слишком много. Тишина означает безопасность, но вместе с тем она держит тебя в постоянном напряжении. Будто что-то, застрявшее в ДНК с древних времен, когда треск веток за спиной или рычание означало подкрадывающегося к тебе хищника. Вот как ощущается Джун — хищником, готовым на тебя наброситься.

Чонгук набирает полную грудь воздуха и говорит:

— У меня есть план.

— Да, бля, — Юнги прикрывает глаза ладонью, окончательно теряя всякое желание что-то доказывать.

***

Весь план Чонгука заключается в том, что когда вечером все соберутся внизу, чтобы поесть их скромные запасы продовольствия, Чон втихаря проберется в комнату Джуна. Рисковано? Не без этого. Глупо? Еще бы. Юнги до последнего отговаривает от этой затеи, но младший стоит на своем. Что плохого может случится, рассуждает он, подозрительный тип его максимум убьет. А Чонгук этого не сказать, что боится.

Наступает вечер, за окном темнеет, поэтому все собираются на полу вокруг небольшого кофейного столика. На ужин пара банок консервированной фасоли, которая на вкус сейчас, как какой-нибудь деликатес, не меньше. Хоуп, как обычно, трещит без умолку — видимо, с Джуном особенно поболтать не удавалось, поэтому сейчас он отрывается за все предыдущее время. Правда, разговор поддерживает разве что Чимин, не желая казаться грубым.

Бросив в очередной раз взгляд на Юнги, Чонгук ставит свою порцию на стол, поднимается и, бегло извинившись, ведь хорошие манеры никто не отменял, выходит из комнаты. Лестница наверх расположена в том же коридоре, который ведет к их спальне. Из гостиной, где сейчас сидят все остальные, коридор отлично просматривается, но Джун с Хоупом сидят к проходу спиной, поэтому Чону без труда удается юркнуть на лестницу. Чонгук осторожно ступает по полу, надеясь, что доски не начнут скрипеть под его весом. В первый день он видел, за какой именно дверью скрывается Джун, поэтому подходит прямиком к ней и еле дыша поворачивает ручку. На улице еще не полностью стемнело, из-за чего в небольшой комнате все отлично видно. Проблема состоит в том, что смотреть там не на что. Комната Джуна представляет собой ни больше, ни меньше, чем четыре стены, кровать и пустой письменный стол, в котором даже ящиков нет. На широком подоконнике лежит небольшая стопка одежды и все, больше ничего нет. Такого облома Чон явно не ожидал. Естественно, тут вряд ли стоял бы личный компьютер Джуна, но он надеялся увидеть хоть что-то. Хотя бы какую-нибудь фотографию.

После неудачного шпионажа Чонгук в расстроенных чувствах спускается вниз, отрицательно качнув головой в ответ на вопросительный взгляд друзей. Хоуп, не прекращающий болтать ни на минуту, обращается прямо к нему:

— Давай, падай обратно. Я как раз начал рассказывать, как мы с Джуном познакомились. Короче, встречаю я чувака, пока ныкаюсь в лесу от трупов.

— Джуна?

— Да нет же, бля, того чувака, чей этот дом был. И он мне такой «Я тут живу недалеко, там места много» типа мол шуруй со мной и ни в чем себе не отказывай. Ну, я, идиот, уши то развесил и попёр за ним. А этот гандон меня по башке тюкнул и в сарае запер, большой такой навесной замок на дверь прикрутил.

— Жесть.

— Еще бы. Я тогда чуть с ума не сошел, просидел там неделю точно. Одно дело зомбаки — с ними всё понятно, похавать хотят, а с этим ушлёпком — другое. Че у него на уме поди разбери.

— Он заходил к тебе?

— Да, пару раз, пожрать приносил, чтоб я тут раньше времени не загнулся.

— А ты его подкараулить не пытался? — спрашивает Юнги, на что Хоуп цыкает.

— Естественно пытался. Но он, сука, умный — ждал, пока я вырублюсь, а потом приходил. Подглядывал небось, точно. Ну, так вот… Потом он таким макаром попытался и Джуна сюда заманить, но его то хуй вырубишь, по голове долбанув. Поэтому Джун его сам и ушатал. Вон, теперь лежит себе в грядках на заднем дворе.

Чимин с Чонгуком переглядываются, последний задает вопрос, обращаясь к Джуну:

— Ты его убил?

— Либо он, либо я, — отвечает тот, после чего в комнате виснет напряженное молчание.

Хоуп негромко откашливается и говорит:

— Эй, да вы не ссыкуйте, Джун вообще нормальный. Там просто правда выбора не было. Чел был психопат какой-то. Если б не этот парень, — Хоуп кладет руку на плечо друга и широко улыбается, — я б с вами тут не болтал. И, между прочим, его идея была ваши жопы у той заправки спасать.

— Правда? — недоверчиво спрашивает Чимин.

— Да что б я сдох.

Чонгук смотрит на Юнги, а тот приподнимает брови, безмолвно выражая «Я же говорил».

После Хоуп переводит тему, начав рассказ о своих школьных подружках. Рассказчик из него действительно хороший, ибо все события он сдабривает огромным потоком шуток, из-за чего все постепенно расслабляются и даже оживленнее начинают участвовать в разговоре. Даже Джун в какой-то момент сдается и улыбается, хоть и по-прежнему сам особенно не говорит. Ближе к ночи темы становятся более личными — Хоуп рассказывает, что в начале он остался со своей сестрой, но она, к сожалению не выжила. Говорит, что до того, как все случилось, он как раз расстался со своей девушкой и что невероятно жалеет об этом. Чимин, в свою очередь, рассказывает, как они с Юнги познакомились, хотя док не в восторге от того, что фокус беседы сместился на них. Рассказывает, что перед апокалипсисом они всерьез думали усыновить ребенка, о чем, к слову, даже Чонгук слышит впервые и ему становится грустно. Грустно от того, что эти двое, как ему кажется, были бы действительно крутыми родителями. Плавно очередь по части расспросов доходит до младшего, но тот морозится и уходит в комнату, не желая откровенничать при всех.

Уже глубокой ночью, когда все видят десятый сон, Чонгук, который так и не сомкнул глаз, просто таращится в потолок. Бессонница — его частая гостья, поэтому в какой-то момент он решает, что неплохо было бы выйти проветрится. Чон накидывает кофту и тихо шагает через заднюю дверь в кухне. На крыльце он натыкается на Джуна, сидящего с сигаретой на ступенях. Они молча кивают другу другу, и Чонгук усаживается рядом.

— Будешь? — спрашивает Джун, протягивая сигарету. Чон отрицательно качает головой.

Они пару минут сидят в тишине, а потом Джун задает вопрос, от которого Чонгук мгновенно напрягается.

— Так, значит, ты шастал в моей комнате?

— Я… ну… — Чон теряется, не зная, как оправдаться.

— Да расслабься, — Джун усмехается и делает затяжку. — Просто, если что-то интересует, можно спросить.

— И ты прям так возьмешь и честно ответишь?

— А ты попробуй.

Чонгук сощуривает глаза, а потом выдает то, что не давало друзьям покоя все эти дни.

— Ты сидел?

— Да, — просто отвечает Джун, не замешкавшись даже на секунду.

— Понятно.

— Валяй уже, спроси, за что. Тебе ж интересно.

— Ну, эмм… за что?

— Убил любовника жены.

Чонгук не отвечает, глядя прямо перед собой. Да и что на это ответишь? Джун делает еще пару затяжек, тушит бычок и продолжает:

— Я служил тогда. Увольнительную дали чуть раньше, ну я и побежал домой, а они там трахаются на моей кровати. На нашей кровати. Я вспылил, втащил тому мудаку, а он головой об угол тумбочки ударился и сдох. Вся жизнь из-за этой суки наперекосяк пошла. Отсидел три года, а потом эта хуета началась.

Чон почему-то не сомневается в правдивости этих слов. Уж слишком уязвленным выглядит Джун в данный момент. После сегодняшнего Чонгук думает, что этот парень и правда не такой плохой, как они себе напридумывали. От этого становится немного совестно, ведь, как выяснилось, именно Джун решил помочь им и привести в убежище. Поэтому, чтобы было честно, Чонгук решает ответить откровенностью на откровенность.

— Там… до всего этого был один парень, — начинает он неловко, так как прежде ни с кем посторонним открыто данную тему не поднимал. — Мы на тот момент встречались меньше недели. Ну, то есть, знакомы мы были несколько лет, но встречаться начали буквально за несколько дней до. Я… не успел его спасти.

— Видел, как он превратился?

— Нет. Когда я добрался, его уже не было. Только лужа крови на полу и всё.

— Ясно. Соболезную.

— Ага.

Какое-то время они просто сидят рядом. Чонгук замечает, что ему стало чуточку легче, ведь он впервые за два года смог сказать кому-то о Тэхене хоть пару предложений. Он даже с Чимином не желал об этом говорить, не считая одного случая, когда Чон слетел с катушек. Возможно, поговорить именно с Джуном он решил еще и потому, что был уверен, что парень не станет лезть в душу и выспрашивать подробности или тем более жалеть его.

Перед тем, как разойтись, Джун, дабы разрядить обстановку, шутит, что Чонгук с друзьями — как клуб по интересам, намекая этим на их коллективную ориентацию. Они жмут друг другу руки и впервые за все время пребывания в этом доме, дверь в комнату остается незапертой.