Лихт никогда не считал себя шибко сообразительным человеком, но, говоря прямо, идея с котом была откровенно тупой. Эта мысль не покидала его, когда он зашёл в кабинет старшей по дисциплине. Полковница, побежденная бюрократическим гнетом, сидела в кресле, обреченно листая страницы не первого за день рапорта. Зорким глазом Лихт приметил свою писанину.

      — Это что? — неофициально, без расшаркиваний на приветствия и звания, спросила Руфа. Морщины на шее выдавали возраст и сумбурную жизнь женщины.

      — Рапорт майора Лихта, мэм, — чернокудрый заложил исцарапанные руки за спину и уперся взглядом в стену поверх её седой головы.

      Руфа аккуратно сняла очки, а через мгновение гневно вскочила и кинула бумагами прямо в мужчину:

      — Поганец! — её грозный рёв, наверное, было слышно и в коридоре. — Я у тебя спрашиваю, что это за писанина умственно отсталого?! Кого ты тут обдурить пытаешься?!

      — Мэм, я был бы рад, выражайтесь вы конкретнее.

      — Гад кудрявый, а! — она плюхнулась обратно в кресло. — Если б не моя менопауза — давно бы тебе голову открутила! — Лихт чуть покраснел, сдерживая смешок. — Что ты делал в четвертом квадрате и что скрываешь?

      Майор на секунду задумался. Видно, «филькина грамота», напечатанная впопыхах на коленке, полковницу не впечатлила. Тогда, чтобы ложь казалась более правдоподобной, следовало добавить в неё крупицу правды.

      — Мэм, как и написано в рапорте, во время стандартного облета территорий я наткнулся на старые ракетные установки Грязных. Во время попытки уйти от удара, мой истребитель потерпел крушение в Оазисе четвертого квадрата. Там мною была обнаружена группа выживших без регистрационных номеров. Словом, Изгои. На меня напали, восприняв моё появление, как угрозу, но во время пытки не пытались ничего узнать о Норе. Должно быть, то было насилие ради насилия. Тем не менее, не все из них были с этим согласны и меня отпустили из плена. Более того — накормили, и я даже провёл пару страстных ночей с несколькими юношами из их группы. Это тоже стоило подробно расписать? В следующем рапорте так и сделаю.

      — Да кто бы сомневался, — проворчала полковница. — Гуляка задоориентированный.

      — На этом я свободен? — Лихт расправил плечи. Кажется, клюнула.

      — Ага, пшёл вон, — она устало махнула рукой, и мужчина, отдав честь, резко развернулся на каблуках. — Хотя ещё вопрос.

      Стоя к ней спиной, он замер, слыша легкий налёт ехидства в её голосе.

      — Что, говоришь, ты перемещал дроном?

      Лихту потребовалось огромное усилие, чтобы сглотнуть как можно тише. Не показывая волнения, он ответил:

      — Алкоголь, мэм. Вам занести попозже?

      — Будь добр, — судя по интонации, женщина была глубоко довольна собой. Она буквально столкнула его в пропасть и теперь наблюдала за тем, как он выкручивался.

      — Разрешите уйти.

      — Разрешаю.

      Когда Лихт закрыл за собой дверь кабинета старшей, вся его спина уже была мокрой.

      Не поверила. Кроме того, открыто бросила вызов, чтобы понаблюдать за его действиями и в итоге прижучить. Майор выдохнул и быстрым шагом пошел подальше, пока полковница не нашла новую причину накинуть на него поводок.

      После каждого полета ему надлежало посещать психиатра, но сегодня он особенно долго оттягивал этот момент. В итоге его занесло на смотровую площадку. В разгар рабочего дня на ней редко, кто появлялся, так что Лихт мог наслаждаться минутами покоя сполна.

      Высокое, под потолок, панорамное окно открывало вид на нутро пещеры, в которой частично находилась база. Его Mutti бы понравилось. Светящаяся пещера Норы являла собой и подобие галереи. На стенах смотровой площадки висели копии картин великих и не очень художников... Да, здесь Лихт был «как дома».

      Он уселся на пол лицом к стеклу, и мысли вновь привели его к образу серокожего юноши. Он запомнил его хмурым, одиноко сидящим за столом во время чтения. Запомнил слабую, растрепанную белую косу; бугры меж лопаток и зубы-пилы. Как ни посмотри, а на его детскую влюбленность Эрота он походил всё меньше. И Лихту было странно осознавать это.

      Майора можно было назвать редким гулякой. Он частенько грел собой мужчин, но всегда лелеял тот образ бога с картины. И вроде бы вот он — его Амур. Но уже не бог, а химера. Не нежный покровитель, а расчетливый убийца. Да и Лихт — не Психея. Им вообще не стоило встречаться. Может быть, так было бы гораздо легче. Не чувствовалось бы такого стыда за одно своё существование. Это у них с Муром, видимо, было общим. Насколько Лихту было известно, родные Дойля погибли именно из-за того, что Мур родился химерой. Лихт же хотел бы вернуться в то время, когда ещё был честным, верным себе офицером...

      — Офицер, подними руки, — неожиданно услышал он знакомый голос, и в затылок уткнулось холодное дуло.

      — Дан? — в горле у чернокудрого пересохло. — Что ты?..

      — Данэль, пожалуйста. Всегда ненавидел это «Дан», — поправил его местный повар. — Прошу, не делай резких движений. Не хочу причинить тебе боль.

      — Не горячись, Дан. Откуда у тебя оружие? — мужчина даже умудрился возмутиться, не веря, что друг мог так с ним поступить.

      — Данэль, — снова поправил тот и сильнее нажал винтовкой на голову майора. — Мне нужно попасть туда, где ты был. Ласточек не досматривают, поэтому ты полетишь со мной.

      — Ты выжил из ума. Подумай, что ты делаешь. Оазис в четвертом квадрате погиб, зачем тебе туда?

      — Ты сказал, что видел химеру.

      — Что ты так зацепился за это? — майор попытался аккуратно подняться, держа руки на виду.

      Он медленно повернулся, почти не дыша. Данэль отступил на пару шагов назад, решительно удерживая чернокудрого на прицеле. В эти мгновения он совсем не был похож на того нелепого, обезображенного лицом повара. Сейчас на Лихта смотрел человек с непоколебимым взглядом. Готовый стрелять, если потребуется.

      — Потому что, если есть хоть малейший шанс, что это кто-то из моих химер... — голос Дана дрогнул от бурлящих в нём эмоций. — Как звали мальчика, которого ты встретил?

      — У химер не бывает имен, — отмазался Лихт, чувствуя осознание на зудящем языке.

      — Как его звали, офицер?!

      Майор сжал губы. Сердце замерло, когда он произнес это имя:

      — Мур. Парня звали Мур Дойль.

      Данэль резко опустил дуло в пол. Свободной рукой он прикрыл слезящиеся глаза и шмыгнул носом.

      — Господи, а я уже всякую надежду потерял... — тихо сказал повар себе под нос, но Лихт вцепился ему плечо мертвой хваткой:

      — Не смей никому о нём говорить, слышишь?! — яростно зашептал он. — У него плохая репутация в Норе! Его казнят, если кто-то узнает!

      Они уставились друг на друга напряженными взглядами, полными беспокойства за одного и того же парнишку.

      — Придурок, зачем мне сдавать своего ребёнка? — непонимающе рыкнул на него Данэль.

      — Ребёнка? — тупо переспросил Лихт и разозлился: — Ты говорил, что у тебя нет детей!

      — Я думал, все трое моих сыновей погибли!

      — Трое? Да когда ты?.. Когда ты успел-то?!

      — Помолчи!

      Лихт сжал лоб пальцами, пытаясь прийти в себя. Эта ситуация походила на глупый сон, но никак не на реальность.

      — Погоди, не могу переварить происходящее... Ты реально отец Эрота?

      Данэль покрепче сжал винтовку в руке, приобретая строгий вид.

      — Так. Какого ещё «Эрота», офицер? Ты чем там с моим сыном занимался в Оазисе?

      — Э-э-э... Ничем таким, — Лихт, потея, сразу вспомнил всю похабщину, что отпускал в адрес Мура, пока тот его выхаживал. — Честное солдатское!

      Лихт проглотил воспоминания о том, что он Дойля ещё и облапал, и сделался серьезным:

      — Послушай, mein Bester. Я забуду то, что ты направил на меня оружие. Но на Ласточке не получилось бы покинуть базу. Твой план изначально был провальным. И где ты, блин, достал винтовку, спрашиваю?

      — Украл из оружейной, — Данэль застенчиво пожал плечами, как будто обсуждал воровство маленькой конфетки в буфете, а не серьезное военное преступление.

      — Was für ein Idiot! (Что за идиот!) — выругался немец и оглянулся по сторонам. — Тебя кто-нибудь видел? А камеры?

      — Я был осторожен.

      — Что за кретины сидят в оружейной?! Теперь любой псих в поварском колпаке может стырить пулемет-другой?!

      — Офицер, давай без выражений, — сморщился Данэль. — И в оружейной не было пулеметов.

      Лихт сделал пару глубоких вдохов и долгих выдохов, стараясь уравновесить сердцебиение и не ляпнуть чего в сердцах. Он глянул на беспокойного друга. Шутливая натура взяла над ним верх.

      — А неплохо сложилось, — майор с трудом сдержал скабрезность. — Я не против тоже стать твоим «сыном». Ну, ты понимаешь. С радостью поменяю фамилию с Лихта на Дойля, — мужчина вскинул руки, когда Дан опять взял его на прицел.

      — У меня сыновья долго не живут, имей в виду.

      — Понял. Молчу.

      Мужчина со шрамом вздохнул и спросил:

      — И что мне тогда делать, если базу покинуть нельзя?

      — Ждать, Данэль.

      — Именно этого я больше и не могу, — повар встревоженно нахмурился. — Хочу увидеть его, узнать, каким он вырос.

      Лихт вновь хлопнул его по плечу:

      — Он потрясающий парень. Умный, сильный. Амур много лет выживал один. Ну, как один. С котом.

      — У него был кот?

      — Я, правда, этого кота знатно подпалил... Дан, опусти винтовку! Кот жив здоров!.. И он... это... на базе...

      Данэль отвесил майору звучный подзатыльник.

      — Проблем захотел?! Тебя накажут! Ты «ласточник»!

      — Сказал человек, который пытался дезертировать.

      — Я хочу найти свою семью!

      — Эрот мне тоже, как семья, учитывая, сколько лет я знал его заочно... Молчу!

      — Придурок.

      — Друг, я дал ему координаты местного Оазиса близ Норы. Наши там почти не бывают. Когда меня снова допустят к полетам, я буду следить, не появился ли он.

      — У Мура действительно проблемы с нашими?

      — Его считают погибшим, но да. Он, вроде как, один из самых разыскиваемых цепных псов вражеской стороны. И Грязные его тоже ищут, потому что meine Liebe — дезертир. Это семейное, да?

      Данэль повернулся лицом к окну и выдохнул:

      — Кошмар. Феро бы содрала с меня три шкуры, услышь, кем стал наш ребенок.

***

      Тяжесть в ногах заставила Лихта открыть глаза ещё до будильника. В военное время нужно было быть готовым ко всему, поэтому он сразу же сконцентрировался, собираясь дать отпор тому, кто посмел обездвижить его во сне. Он сантиметр за сантиметром медленно провел рукой по простыне и скользнул пальцами в небольшую щель между матрасом и металлическим каркасом кровати. В комнате на всякий случай было припрятано много оружия, как огнестрельного, так и холодного. В одном из тайников даже была заныкана граната, но Лихт надеялся, что её никогда не придется использовать на базе. Он вытянул нож из щели и чуть сморщился, когда задел лезвием матрас, издав непозволительный для ситуации звук. Сжавши рукоять, он приоткрыл один глаз, оценивая противника.

Но, вопреки ожиданиям, рядом не было опасного человека, которого успело нарисовать богатое изображение. Ноги оказались обездвижены не коварным врагом, напавшим во сне, а не менее бессовестным шерстяным комком чистой ярости, которую Лихт хорошо успел испытать на себе.

      Майор прижал руку с ножом ко лбу, чувствуя, как выброс адреналина отозвался слабостью во всем теле. Кот спал на одеяле. То ли напуганный новым незнакомым местом, то ли просто привыкший к живому теплу, он жался к ноге Лихта. Мягкий бок размеренно поднимался и опускался. Мужчина выдохнул, когда головная боль облегчения одолела его.

      Ладно, такие ночные «нападения» он мог пережить. Чернокудрый сунул оружие обратно в нычку и чуть двинул спиной, пытаясь расслабить затекшие мышцы. Очевидно, большая двигательная активность рисковала обернуться для майора возмущенным шипением и очередными царапинами, коих на руках красовалось уже множество.

      — Скучаешь по другу, малыш? — шепнул он и с удивлением увидел, как рваное ухо навострилось в его сторону.

      Похоже, не один Лихт не чувствовал себя в безопасности даже во сне. Он ощутил странное родство с этим маленьким личным кошмаром дока. Чудо, что Зимбо вообще прожил так долго. Что в принципе родился у какой-то мамы-кошки.

      — Я тоже скучаю, — признался мужчина, не представляя, как глупо выглядел со стороны, ведя серьезный разговор с животным. — Он умный, сильный парень и обязан был выжить. Ты только дождись его.

      Непонятно, кого он в этом убеждал. Данэлю тоже надавал пустых обещаний. Наверное, не имелось и шанса, чтобы прекрасный Амур прошел в одиночку больше ста миль по заснеженной пустыне, полной угроз. И всё равно Лихту хотелось надеяться. Он не готов был попрощаться и отпустить. Эта его проклятая романтичная натура.

      Под тяжелый человечий вздох кот приподнял голову, недовольный тем, что мешали спать. Он слегка помял лапами одеяло и мурлыкнул. Смуглые щеки Лихта от этого зрелища налились румянцем.

      — Надеюсь, мы с тобой подружимся, — затаив дыхание, пробормотал майор, и кот ответил предупреждающим мявком.

      Неприятный сквозняк прошелся по лицу, и Мур вздрогнул. Сонливость резко отступила, и парень распахнул белые ресницы, мгновенно пугаясь. Перед глазами была непонятная пленка, и мозг забил тревогу. Он всмотрелся и ещё больше ужаснулся, заметив, что «пленка» была испещрена линиями темных красноватых и синих вен. Когда он понял, что оно живое и шевелится, Дойль в панике оттолкнул это от себя. Тут же чьи-то когтистые руки поймали его и насильно удержали на месте.

      — Не трогать! — услышал он грубый голос, и перевел взгляд на говорящего. — Они ещё быть тонкими. Ты порвать, если не быть осторожным.

      Мур совсем близко увидел лицо. Сильно раскосые красные глаза без страха смотрели в его собственные. Острый подбородок больно впился в его плечо, не давая сдвинуться с места. Лысая голова, скуластость и сероватая кожа выдавали в этом ком-то нечеловеческое существо. Память у химер была лучше человеческой, поэтому, видев лишь несколько раз, он сразу узнал её.

      — Мама? — не веря самому себе, промямлил Мур. Глаза химеры на секунду подернулись внутренним веком, и она отпустила парня, посчитав, что тот больше не будет бесноваться.

      — Нет страха, — сказала она. — Ты не бояться. Я рядом.

      У Мура сдавило грудь. Он попытался сморгнуть влагу, но слезы всё равно не хотели уходить.

      — Мама… — прошептал он. — Я всё-таки умер… — хотел пожаловаться беловолосый, но химера внезапно щелкнула его по носу когтем.

      — Ты жить, — она выглядела недовольной. — Быть совсем как отец. Мне не нравится. Он тоже глупый. Я тебя спасти, как его всегда спасать. Немощные.

      Мур непонимающе осмотрел себя. Ничего не болело, не было холодно. Он снова вздрогнул, когда увидел что-то в чём был укрыт.

      — Мам? — испуганно проблеял он, и женщина погладила то, на что он смотрел. И он в страхе почувствовал эти прикосновения.

      — Не бояться. Это крылья. Красивые. Там хвост.

      Дойль подпрыгнул, когда увидел его, обвитый вокруг бедра. Захлебываясь взволнованными словами, он в панике переводил взор со своих «особенностей», которых раньше не видел, потому что убирал, едва те в зачатке начинали расти, на маму-химеру, с гордостью гладившую его полупрозрачные крылья из кожи и узоров вен. У парня закружилась голова от нервов. Он, конечно, знал, что не был человеком, но вот так в лоб столкнуться со своей сущностью…

      — Всё бояться, — покачала головой самка. — Ничего страшного, это лишь значить, что ты вырасти и быть здоровым, — она нахмурилась. — Но откуда шрамы? Люди издеваться? Убью всех. Скажи, кто.

      Её твердая уверенность разлилась в теле теплым чувством успокоения. Мур мог прожить всю жизнь один, легко убивал и справлялся с выживанием самостоятельно. Но ему не хватало родителей. После того, как они сбежали с родней искать убежища у Грязных, он ловил чей-то силуэт среди бесконечных снежных просторов. И почему-то всегда знал, что это была она, неотступно следующая за ним серой тенью. Однако, когда он поселился в Оазисе четвертого квадрата, ему стало казаться, что он сам себя обманул ложной надеждой. Оказалось, нет. Мама действительно отслеживала его перемещения, не подбираясь близко.

      — Люди издевались, но эти шрамы были сделаны мной, — сухим горлом произнес он, садясь так, чтобы не трогать непривычные, будто чужеродные крылья и хвост. — Приходилось быть «своим».

      — Это я понимать, — она склонила голову на бок. — Мне нельзя было быть с вами, Данэль уйти, чтобы растить тебя. В пустошах ты бы не выжить. Но он совсем перестать приходить, я бояться тогда, что он умереть.

      — Он не мог прийти, мама, — Мур осторожно подобрался к ней, испытывая нужду прикоснуться к родительнице. Он аккуратно положил руку на её плечо, надеясь, что это уместно для двух химер. — Всегда смотрел на снежную пустыню. Наверное, надеялся заметить тебя.

      — Он быть слишком нежным для этого мира, — Феро взаимно сжала кисть сына, пусть и грубовато. Дойль сглотнул, ощущая, как душат слезы.

      — Мам, он умер. Прости. Его забили насмерть люди из группы, где мы жили, пока я рос.

      Женщина приподняла безволосые брови, выдав совсем не ту реакцию, которую он ожидал увидеть. Она не выглядела расстроенной, хоть очевидно любила его отца. Химера оскалила острые зубы, и парень понял, что то была ухмылка.

      — Ты недооценивать его. Я тоже. Но он жить. До сих пор. Он там, на базе других. Я видеть в прошлом году.

      — «Других»? Ты о Кротах? — она утвердительно кивнула на вопрос, и Мур скривился. Желание расплакаться от облегчения стало настолько сильным, что он принялся тереть мокрые глаза.

      Он думал, что лишился семьи, когда братьев расстреляли. Но вот она — его мама сидела рядом, теплая, настоящая. И говорила, что где-то там был папа. Живой.

      — Я не верю, — он шмыгнул носом, стыдливо прикрываясь шлейфом светлых волос. Но так хотелось верить её словам.

      Лихт спас Зимбо, родители выжили. Он не знал, куда деться от ребенка, который рвался из него, желая просто лечь к маме на колени и тихо плакать. Он ушел из Оазиса, ничего не ожидая, буквально в последний путь, но нашел больше, чем потерял.

      Мама пробралась рукой через его волосы и коснулась мокрой щеки. Так же осторожно, смеряя силу, как с отцом-человеком. Он обратил на неё взгляд. Химера подняла уголок губ.

      — Всё в порядке. Можешь плакать. Я не уйти. Я остаться и быть с тобой.

      — Мама… — он упал к ней и крепко обнял за пояс обеими руками.

      Как долго он был одинок в этом недружелюбном жестоком мире. Его мучили и заставляли делать плохие вещи. И он боролся снова и снова. Ради того, чтобы однажды вновь обрести что-то дорогое сердцу. И он обрел. Правда, всё было в порядке, как и говорила мама. Наконец-то в порядке.

      Когда Мур успокоился, Феро рассказала ему, что он проспал всю зиму. Обнаружив сына, умирающего в снегах, она взвалила его на себя и тащила на горбу несколько десятков миль до заброшенного лабораторного комплекса. Там ей пришлось выхаживать его и ставить капельницы, потому что он впал в спячку голодным и изможденным. Если бы она не следила за ним все эти годы, он бы точно умер, погребенный под холодным колючим ковром.

      К крыльям и хвосту пришлось привыкать. Отрезать их уже было нельзя, он бы умер от кровопотери. У мамы был только хвост, и Мур иногда ловил себя на том, что пялится на него. Его собственный, растущий из копчика, пока жил своей жизнью. Дойль постоянно сбивал им какие-то предметы и обдирал тонкую кожу обо всё вокруг. Старшая химера сказала, что это временное явление. Вскоре и хвост, и крылья должны были окрепнуть. Он одновременно опасался этого и ждал.

      Так прошла ещё неделя. Смена сезонов не ощущалась. Везде по-прежнему лежал вечный снег, а солнце было затянуто плотными наслоениями туч. Они довольно легко сошлись с матерью, хоть и не были толком знакомы в привычном понимании этого слова. Она поддерживала его, и Мур впервые чувствовал себя защищенным, хоть и невозможно было в таком мире находиться в безопасности.

      Феро была крепкой и уверенной. Мур понял, почему отец по ней тосковал. Невозможно было не скучать за ней. Она успокаивала одним своим присутствием. Дойль со смущением думал о том, что хочет увидеть их вместе. Наверняка мама сгребла бы папу в охапку, и тот краснел бы, как мальчишка. Парень любил рассказы отца о матери, но всегда считал их приукрашенными любовью. Оказалось, что нет. Феро была потрясающей.

      На следующей неделе, когда туман сонливости после спячки спал с Мура, он начал размышлять о том, что делать дальше.

      — Ты говоришь, что отец в Норе, — завел Дойль разговор, пока они сидели и выскребали пальцами содержимое консерв. — Ты уверена?

      — Да.

      — Это было в прошлом году.

      — Я бы заметить, если он уйти куда-то ещё, — мама облизала палец, голодная.

      — Хорошо.

      Дойль чистой рукой потянулся за картой, оставленной его братьями, и раскрыл её на кафельном полу лаборатории. Он глазами нашел место, которое назвал ему майор Лихт, и ткнул в него. Химера посмотрела и передвинула его руку южнее на два десятка миль.

      — Там Оазис первого квадрата. Нора ниже.

      Он кивнул, вспоминая юные годы на базе Грязных. Ему показывали приблизительное расположение Норы, но они ошиблись миль на пятьдесят. Это было хорошо. Кроты успешно скрывались от нападений и поэтому продержались так долго. Он усмехнулся. Кто бы мог подумать, что годы спустя он решит сунуться к врагам не за тем, чтобы убить тех, кого ему заказали — в том числе и «офицера» — а чтобы найти отца. Проблемой оставалось то, что находилась Нора далеко. Мама спокойно перемещалась на большие расстояния, но Мур так не мог. Его человеческая часть уставала, мерзла и болела. Более того, после спячки он был ослаблен. Плюс растущие крылья и хвост, отнимающие у организма лишнюю энергию, помимо обогрева.

      — Ты полететь, — бесстрашно заявила Феро, и Мур уставился на неё, сомневаясь, не повредилась ли она рассудком. — Мы найти сани и прицепить к тебе. Я ехать в санях вместе с сумками. Нам нужно добраться за сутки. Укрыться негде. Самый быстрый способ.

      — Не получится. Я не умею, — нахмурился парень.

      — Я научить, — пожала она плечами, увлеченная едой.

      — Ты сумасшедшая, — Дойль сжал кожу на лбу пальцами.

      — Я — гений, — оспорила она, и сын выдохся, не в силах словесно тягаться с ней. Всяко другого варианта он предложить не смог.

      Ветер завывал снаружи, пытаясь прорваться в здание сквозняком. Впереди химер ждал трудный путь и полная неизвестность. Мура могли казнить, но он хотел увидеть отца и малыша Зимбо. Хотела и Феро. Им нечего было бояться. Это другим стоило быть осторожнее с ними.

***

      — Что? — удивилась мама, моющая посуду. Маленький Лихт стоял рядом на табуретке и помогал ей вытирать тарелки. Она улыбнулась. — Mein Lieblingssohn Mango, твой папа — отважный человек. Он охраняет твой и мой покой. Конечно, Ich liebe ihn. И ты когда-нибудь полюбишь такого же сильного и прекрасного человека, mein guter.

      — У меня уже есть любимый, — насупился мальчик, и Mutti звонко рассмеялась.

      — И, конечно же, он будет таким же красивым и смелым, как Эрот.

      Мур затянул на лодыжках веревки. Волнению места не было. Он обязан был оставаться в ладах с холодным разумом. У них ушел месяц на подготовку. В запасе имелась только одна попытка. Мама закуталась в брезентовый плащ, а Дойль натянул шарф на нос и напялил очки для сноубордистов. Он читал о подобных в какой-то из своих книг. Должно было сработать. В отличие от матери, внутреннего века у него не было, так что приходилось принимать дополнительные меры предосторожности.

      Он надеялся, что они не ошиблись в расчетах. Мур должен был лететь достаточно низко и почти в горизонтальном положении, чтобы не перевернуть сани с Феро. Вещи брали, в основном, для утяжеления.

      Парень оглянулся на неё, и мама кивнула, щелкнув затвором старой винтовки. Очередная предосторожность. Мур распахнул дверь, и их обдало шквалом жгучего ветра; дверь громко ударилась о стену. Он покрепче взялся за веревку и потянул сани наружу, с трудом сопротивляясь непогоде. Легкие сжались от ледяного воздуха, и Дойль заставил себя дышать так, как учила мама: по возможности носом и как можно медленнее, чтобы воздух успевал нагреваться. И главное — не нервничать. Он опустил голову и пошёл вперед.

      Когда они прошли достаточный путь, чтобы можно было взлететь, ничего не задев, он взмахнул крыльями, поднимая маленькую бурю из снега и колкого льда. Феро закинула ремень винтовки на шею и руками в варежках вцепилась в днище саней по бокам от себя. Резкий рывок вдавил её в спинку, когда Дойль поднялся над землей. Он постарался выровнять полет, чтобы не нырнуть носом самому и не утянуть за собой мать. Первые пару минут было нелегко, но затем сани плавно потянулись за натянутой веревкой.

      На всё про всё было пару часов. За те сутки, что обозначила сперва Феро, у Дойля бы случилось обморожение и последующая остановка сердца. Поэтому решили лететь без перерывов, но быстро по мере возможностей. Каждая минута пребывания на оголенных пустошах крала у Мура здоровье.

      Феро выискивала хищными глазами любое постороннее движение возле них. Бескрайние снежные просторы тянулись за горизонт. Вокруг не было ни души. Дойль же думал о том, почему мама не боялась этой ледяной пустыни. У него серый снег вызывал, как минимум, чувство дискомфорта. Он помнил, как тяжело было добираться сначала до Грязных, затем до Оазиса в четвертом квадрате. В первом случае один из его братьев заработал воспаление легких, а во втором — Мур едва избежал гангрены из-за отмороженных пальцев ног. Они и по сей день иногда немели даже в тепле. Но Феро, похоже, была устойчива к холоду, и мороз её не сильно беспокоил.

      По прошествии получаса Мур начал уставать. Вдохи сделались прерывистыми, и пришлось прилагать недюжие усилия, чтобы дышать нормально.

      Наверное, людей, родившихся до Волн, изменившийся мир вгонял в тоску. Некогда зеленый и цветущий, теперь он был враждебным для всех и каждого. Химеры такой горечи не испытывали, потому что появились на уже увядающей Земле.

      Муру вспомнился Лихт. Офицер-майор родился незадолго до войны и знал мир таким, каким тот был раньше. И, похоже, скучал по беззаботным временам. Так или иначе, прошлого было не вернуть, жизнь на планете стремительно подходила к своему закату.

      Мур неожиданно кувыркнулся в воздухе, потому что натяжение веревки резко исчезло. Пазухи носа сжались от непроизвольно сильного вдоха, и парень грохнулся в сугроб.

      — Бежать! — услышал он надрывный вопль матери и обернулся, в ужасе понимая, что Феро намеренно оборвала их связующее звено. Значит, что-то пошло не по плану.

      Химера вцепилась в бока саней и рывком перевернулась. В тот же миг из-под неё, прямо из снега, выскочило косматое нечто.

      — Мутант, — сообразил Дойль, мгновенно подскакивая на ноги.

      — Ты бежать! — снова проорала мама.

      От удара по саням сумки выбросило по сторонам. Винтовка полетела вверх, и Мур метнулся вперед, прямиком к порождению мутаций. Феро перекатилась задним кувырком и ловко встала на ступни. Она угрожающе оскалила зубы, отступая и глядя на монстра, что мнимо лениво отряхивался. Её сын зарылся лицом в снег, когда нырнул за оружием. Он вцепился в винтовку обеими руками и с позиции лежа нацелился мутанту в голову.

Выстрел. Чудовище легко отклонилось, пропуская пулю мимо. Следующий выстрел тоже ушел «в молоко».

      — Умный ублюдок, — проворчал Дойль, нашаривая новый патрон в кармане.

      Дыхание у химер синхронно сбилось, когда позади Мура вздулся белый «ковер». Парень перекатился на спину, яростно вбивая патрон в патронник. Не давая мутанту полностью появится и прочухаться, он выстрелил. Древнее дерьмо, по ошибке названое оружием, имело только один заряд, поэтому он снова полез в карман.

      Феро рыкнула, привлекая внимание первого уродца, чтобы тот не реагировал на выстрелы по собрату. Она принялась обходить его по круговой, вынуждая повернуться спиной к сыну-химере. Нехороший расклад. По чудовищу на каждого. Тем не менее, Мур крикнул:

      — У них на шее слабое место!

      У Грязных он служил монстроборцем. Мудакам, считавшим, что Дойль тоже мутант, нравилось стравливать их. И всё же чему-то Мур научился. Он знал, как убить мохнатых, голодных чудовищ. Он потерял счет, скольких из них положил в своё время. Разница была в том, что тогда он справлялся в одиночестве, и не было риска в виде матери. Дойлю приходилось учитывать её присутствие.

      Феро рванула в сторону, и зверь сорвался за ней. Четыре мощные лапы сотрясали землю так, что снег заходил ходуном. Она намеренно уводила его подальше, и Мур сконцентрировался на том, что достался ему.

      Винтовка заела, и парень чудом увернулся от удара, катаясь, как заведенный. Зловонное дыхание коснулось его совсем близко, когда затвор наконец-то сработал, как надо. Он выстрелил прямо в зубастую пасть, выбивая мозги мутанта. Поодаль, Феро подпрыгнула и уцепилась за жесткий мех. Она вцепилась когтями в загривок и крутанулась зверю на спину. Не раздумывая она вбилась лицом в шерсть и обнажила зубы, прогрызая себе дорогу к толстой шее. В рот забилась вонь крови в перемешку с неподатливым волосом. Монстр завыл дурным голосом и взбрыкнул в попытке сбросить химеру.

      Дойль бежал к ней со всех ног, задыхаясь от холодного воздуха. В кармане было пусто. Пока дрался за жизнь, растерял все патроны. Он молился невесть кому, чтобы у матери хватило сил продержаться ещё чуть-чуть. Парень плюхнулся на колени перед одной из сумок, дрожащими руками выискивая запасные патроны. Звериный рев пробрал его до мурашек. Он вскинул голову на них, стеклянными глазами готовясь увидеть, что Феро уже нет.

      Но женщина медленно сползла с упавшего мутанта. Она выплюнула чужую кровь и вытерла рот рукавом. Мур опрокинулся на спину. Сердце дико колотилось от облегчения. Голову повело, когда мама нависла над ним. Она бегло ощупала его на предмет ран, и затем Мур утянул её вниз. Он крепко прижал химеру к себе.

      — Дышать нормально, — немного тревожно отозвалась она, позволив себя обнимать.

      — Я пы... таюсь, — прохрипел он, хватая неровные вдохи.

      — Всё в порядке. Ты быть в порядке.

      — Главное... что ты... цела, — он стиснул женщину в объятиях, шурша её брезентовым плащом.

      — Надо идти, — напомнила Феро. — Нельзя стоять. Ты умереть.

      — Устал... не смогу взлететь.

      Она поднялась, разрывая их минутное «уединение», и насильно подняла сына. Химера за руку повела его обратно и усадила в сани. Смысла брать сумки уже не было. Бесполезная ноша. Она забрала лишь последнюю коробку с патронами и согревающее полотно.

      Феро отдала сыну винтовку и привязала новую веревку к саням. И потащила их, не намеренная останавливаться. Они продолжили путь, оставляя позади два мертвых тела.

      Через двадцать минут Мур вновь попытался взлететь, но не сумел, и они бросили сани, решив остаток пути дойти пешком, хоть каждый шаг давался парню с трудом…

      У самого Оазиса первого квадрата он свалился без сознания от переохлаждения, мама взвалила его себе на спину, упрямо настроенная идти до конца. Было очень плохо, что ребенок тяжело переносил холод. И химера не понимала, почему. Она сама стойко переносила перепады погоды и крайние температуры. Видимо, то было наследство от отца-человека. В любом случае, это было неважно. То, что не могли Мур и Данэль, делала она.

      Теплый воздух обдал щеки, едва она ступила в аномалию Оазиса. Она скрипнула зубами, думая о том, что сыну от резкой смены условий могло стать хуже, но находиться на холоде дальше было невозможно. Она надеялась, что та часть в нём, что досталась ему от неё, была доминантной.

      Феро свалила его в траву, и он вяло приоткрыл глаза. Она помогла ему раздеться; парня било крупной дрожью. Он попросился в озеро рядом с ними, и химера отказала, обосновав тем, что откажет сердце. Она принялась растирать ему конечности, до красна «смусолив» кожу. Мур морщился, но терпел. Чувство холода из-за переохлаждения притупилось, но самый смак ждал впереди.

      Накрыв его согревающим полотном, она отошла к озеру и принюхалась. Зачерпнув в ладонь воды, она убедилась, что с той всё в порядке, и жестом подозвала сына. Он подобрался к ней почти ползком, на коленях. Пить не хотелось, но он заставил себя сделать хоть несколько глотков. Обезвоженный организм без жидкости бы не выдержал.

      Они устало развалились на берегу, взяв перерыв на отдых и восстановление. У химер была лучшая регенерация, нежели у людей, но, так или иначе, требовалось время.

      — Остаться двадцать миль, — сказала Феро, понимая, что сын их не осилит. Точно не в нынешнем состоянии.

      Крылья и хвост не до конца окрепли, и он выдыхался быстрее, чем раньше. Кроме того, им нужно было проникнуть в Нору, желательно незамеченными. Снова лишняя трата энергии. Дорога и так заняла у них больше времени, чем они планировали.

      — Зато мутантов уже не будет. Так близко к Норе не лезут, — отозвался Дойль с закрытыми глазами. — Всё легче. Мама кивнула.

      Она решила не дергать его сегодня и заночевать в Оазисе. Ему нужен был покой. И сама она не часто выбиралась в вылазки после заката. Слишком опасно в абсолютной темноте. Но сын, вопреки её мыслям, произнес:

      — В Нору надо пробраться ночью.

      — Нельзя.

      — Днём на блок-постах больше народу, сильнее охрана. И нам в темноте легче укрыться от посторонних взоров.

      — Ночью холодно.

      — Да и так не тепло, — он выдавил из себя усмешку.

      — Ты ещё не окрепнуть. И мы мочь потеряться.

      — Мы же не люди. Если не видно, значит, найдем по запаху. Их база сплошь из металла. Твой нос точно такого не пропустит.

      — Тогда спать сейчас. Вечером идти.

      Ей не нравилась эта идея, но, возможно, ребенок был прав. Днём они были, как на ладони. Потому мутанты напали. Ничто не помешало бы и людям их заметить.

      Дойль упокоено вздохнул и позволил телу расслабиться. Вскоре она заслышала его сопение. Пусть Феро и беспокоилась о нём, но дороги назад не было. Только вперёд — в Нору. Плана тоже не имелось. В принципе сложно было продумать что-то в столь непредсказуемых обстоятельствах.

      Она не надеялась, что отношение к химерам с годами изменилось. Как и к её сыну, солдату вражеской стороны. Едва ли Кротов волновало его дезертирство, он по-прежнему был для них Алым, опасным, не подлежащим вербовке. Видимо, единственным вариантом было забрать Данэля и кота с собой и найти новое место для жизни. Наверное, если бы он знал, что они живы, то сам бросился бы их искать. Феро порадовалась, что он не был в курсе. Её мягкий человек наверняка погиб бы в пустошах.

      Когда сумерки сгустились в лесу, она потрогала лоб сына, проверяя температуру, и растолкала его. Он кашлянул, прогоняя ком мокроты в горле, напился воды и начал собираться в дорогу. Соваться обратно в мертвые долины не хотелось, но выбора не было. Полностью одевшись, благо одежда в теплом климате аномалии успела просохнуть, они вновь натянули шарфы на нос. Стоя перед границей лета и зимы, они переглянулись и шагнули вперед.

***

      Ладно, с котом они пришли к подобию перемирия. Ночами Зимбо спал у майора то в ногах, то под боком, а днями лупил его, что есть мочи. Даже оставил парочку новых царапин на лице. Лихт невозмутимо врал полковнице Руфе, что это от бурной интимной жизни, на что та сжимала губы и кляла мужчину на чем свет стоит.

      Проблемой для него стал моче-каловый вопрос. Лихт и бумажечки коту расстилал и опилки сыпал, и ласково приговаривал, но Зимбо не изъявлял ни малейшего желания ходить в угол, как крестьянин. Каково было удивление кудрявого, когда кот однажды просто сделал свои дела в унитаз. Если бы ещё и смыл за собой, майор бы умер на месте.

      Такими темпами прошла зима. Данэль ждал Лихта после каждого полета, но немцу нечем было его утешить. К середине весны он и сам отчаялся. Он летал и к погибшему Оазису четвертого квадрата, но не обнаружил признаков жизни. Только по пути заметил заметенные снегом тела мутантов. Похоже, передрались за еду.

      Водить мужчин к себе в комнату он перестал не только из-за кота с камышовым окрасом. Ему самому не хотелось заходить с кем-то дальше привычного, ничего не обещающего флирта. И тот в итоге сошел на нет. Каждый вечер, смыкая веки перед сном, он надеялся, что следующий день принесет благие вести. Но этого не случалось.

      Психотерапевт отмечал снижение его настроения и задавал вопросы. Ответить Лихту было нечего. Они трепетно хранили этот секрет вместе с Даном, не собираясь посвящать в него кого-то постороннего.

      Старший Дойль стал более рассеянным, чем раньше, и майор с грустью ловил его потухший взгляд в столовой. Надежда угасала.

      Очередным вечером, лежа в кровати, он почесывал Зимбо за ухом. Тот уютненько устроился у мужчины на груди и пару раз дал лапой по морде для профилактики. У Лихта сжималось сердце при виде кота, верный друг которого вряд ли когда-нибудь должен был вернуться. Зимбо стал для чернокудрого болезненным напоминанием о беловолосом книгочее.

      Данэль потер слипающиеся глаза. Его клонило в сон, но нужно было закончить делать заготовки для меню следующего дня. Сам Дойль вкуса еды давно не чувствовал и удовольствия от неё не получал. Ему нравилось готовить и нравилось видеть наслаждение на лицах людей, посещавших столовую. Но теперь он будто потерял запал.

      Нож для мяса задрожал в руке, и мужчина отложил его. Он уперся руками в стол, глотая горькую слюну. Лучше бы не надеялся. Надежда ломала его, выбивала из колеи привычного ритма. Зима прошла, весна была в разгаре, а никаких вестей Лихт так и не смог принести. Данэль одновременно злился на него и жалел. У офицера-майора загорался взор, когда он рассказывал что-то о Муре. Он глупо называл мальчика «Амур» или «Эрот», и в какой-то момент повар понял, что Лихт был влюблен в его сына.       Непозволительная вещь в условиях гибнущего мира. Мур даже не был человеком, его срок был короче тех лет, что отведены людям. Майор этого, похоже, не знал. Данэля же это знание разрывало на части, когда он был вместе с Феро, будучи юным.

      Феро. Его замечательная Феро. Когда ему пришлось покинуть её вместе с младенцем на руках, он чувствовал себя так, словно умирал. Как и боялся, она вскоре исчезла. Сгинула в снегах, подобно многим другим химерам. Как же ему не хватало её сильных объятий, твердости голоса. Он бы всё отдал лишь за возможность оказаться рядом с ней вновь…

      Его рывком утянули назад, зажав рот холодной ладонью. Мычащего Дойля протащили так до коморки с инвентарем. Он спиной чувствовал чужое бешеное сердцебиение. На нёбе осел запах холода.

      Растерянный, он даже не успел схватиться за что-нибудь, чтобы дать отпор, когда его толкнули на пол подсобки и заперли дверь.

      — Где свет? — послышался возмущенный шепот и непонятное шуршание. Судя по звукам, напавший уронил швабру. Раздался резкий смешок.

      — Выключатель слева, на уровне пояса, — с машинальной вежливостью и тупостью подсказал повар.

      Раздался хлопок, и помещение два на два метра озарилось светом. Лампочка пару раз мигнула, открывая взгляду Дойля две фигуры перед ним. Они явно не были «местными». Их сырая одежда просто кричала о том, что они пришли из-за пределов Норы.

      — С меня нечего взять, — предупредил Данэль, выставив ладони перед собой.

      Он постарался принять максимально ущербный вид, чтобы парочка поняла, что ловить им нечего и заодно потеряла бдительность.

      Повар лихорадочно соображал, как ему дать знать другим, что к ним неведомо каким образом пробрались чужаки, когда услышал новый грубый смешок. Он непонимающе посмотрел на обоих исподлобья. Они не били его, не угрожали, ничего не требовали. Это было странным.

      Один из чужаков сел перед ним на корточки и стянул с себя шапку, а следом — шарф. Белая макушка в свете тусклой лампы казалась желтой. Скулы, лоб и нос напавшего были красными от обморожения. Но всё, что видел Данэль — большие глаза цвета вина. Он узнал бы их из тысячи, пройди хоть сотня лет.

      Его затрясло. Он всхлипнул и спрятал лицо в дрожащих ладонях. Мужчина плакал так, как не плакал никогда в жизни. Мур обнял его за плечи и положил щеку ему на голову, чувствуя, как у самого наворачиваются слезы на глаза.

      — Мой мальчик… — захлебывался Данэль. — Мой сын…

      И тогда Мур тоже тихо расплакался. Они смогли. Они добрались. Папа был таким теплым. От него пахло едой и потом. И то был самый замечательный запах, что слышал парень когда-либо.

      — Всё хорошо, пап, — приговаривал он, поглаживая родителя по спине. — Мы здесь, мы с тобой.

      — Как… Как это возможно?.. — Данэль поднял лицо, глядя в родные глаза, что от слез блестели, как рубины.

      — Чудо, — ярко улыбнулся Мур, не стесняясь перед ним своих острых зубов. Парень указал головой в сторону того, с кем пришел: — На самом деле, всё — её заслуга.

      Данэль посмотрел на фигуру в капюшоне, и благодарно прижал руку к груди.

      — Спасибо вам большое, — наивно поблагодарил он женщину, и Мур от этого ещё больше разулыбался.

      — Скажи, пап, ты не видел в Норе какого-нибудь кота? — спросил он прежде, чем у отца начал отказывать мозг. Тот активно закивал, совсем позабыв об этом.

      — Да, он у Лихта. Его комната в северном крыле-е-е!!

      Он громко растянул последнюю гласную, когда женщина приспустила капюшон.

      — Ты вести, — сказала она. — Забрать тебя, забрать кота и уходить.

      — Мама! — осуждающе прикрикнул на неё Мур, когда отец согнулся пополам на грани сердечного приступа.

      Она, довольная собой, присела перед мужчиной и легко закинула его целиком на плечо, как будто тот был пушинкой. Химера распрямилась во весь рост и понесла возлюбленного на выход. Сын засеменил следом.

      — Пап, покажи, куда идти.

      Данэль, повиснув на Феро в полуобмороке, слабо поднял руку и указал направление.

      В коридорах, на их счастье, было пусто. Лишь единожды они услышали далекие голоса загулявших солдат. До северного крыла идти было неблизко, но всё равно не дальше, чем мать с сыном уже прошли. Мур озирался по сторонам, как воришка, в то время как Феро уверенным шагом шла вперед. Она была в ударе, чувствовала прилив сил, так что, кто бы не вышел ей навстречу, целым бы не ушел.

      Данэль обессиленно похлопал по стене через несколько минут, и они остановились. Маленькая табличка рядом с дверью гласила: «М. Лихт». Мур уставился на кодовую сенсорную панель. Взломать точно не получится.

      — Один-девять-девять-три, — простонал Данэль, тайком носивший еду Лихту в комнату и иногда распивавший с ним алкоголь, и сын поблагодарил кивком.

      Феро опустила любимого на пол, пока Мур набирал цифры. Панель предательски громко спикала, заставляя всех троих сморщиться. Дверь с тихим жужжанием отъехала в сторону, и младший Дойль прокрался внутрь. Химера подперла дверь ногой, не позволяя закрыться, а Данэль встревоженно и одновременно восторженно глянул на неё.

      Майор спал, разметав руки по подушке. Во время сна он был таким тихим, что сложно было поверить, что этот же человек мог быть до ужаса шумным и неугомонным. На его мерно воздымающейся груди лежал Зимбо. Кот тревожно поднял голову, и Мур закусил губу, чувствуя, что слезы снова подбираются к глазам.

Хвост Зимбо встал торчком, едва он понял, кого видит. Он пулей слетел к Муру, и парень сжал его в объятиях, глубоко вдохнув носом родной запах отросшей заново шерсти. Подбородок тут же был вылизан шершавым языком.

      — Малыш?.. — сонный Лихт пошарил ладонью по одеялу на груди, потеряв кота. Химеры и Данэль замерли, не дыша. Майор приподнялся на локте, заметил их и флегматично прошелся взглядом по каждому. — А. Это сон, — убедил он сам себя.

      Они дружно выдохнули, стоило майору улечься обратно. Мур, прижимая к себе урчащего друга, на цыпочках пошёл к родителям. Переволновавшийся Данэль утер пот со лба.

      — Стоять, — раздался голос, и они снова застыли, кто как был.

      Лихт резко сел, мгновенно растеряв остатки сонливости. Он к общему разочарованию заявил:

      — Нихрена это не сон.

      — Чтоб тебя, — выругался парень.

      — Amor? Bist du das wirklich? (Амур? Это правда ты?).

      Мур развернулся к нему с натянутой улыбкой, понимая, что они попали.

***

      Данэль что-то смущенно прошептал, когда Феро провела когтистым пальцем по страшному шраму на его губах. До этого она проверяла зубы человека, часть которых отсутствовала. Он позволял это, привыкший к её заботе и защите.

      Дойль сидел с Зимбо на руках и чесал серо-коричневую шкуру. Рядом громко сопел майор. Они решили остаться ненадолго, потому что Лихт молчал. А для кого-то, кто не затыкался дольше, чем на минуту, это было очень странно. Пилот постоянно елозил, менял позу, раздраженно вздыхал. Словом, был откровенно чем-то недоволен.

      — Говорите, — сдался Дойль, приготовившись к потоку чужих эмоций, и посмотрел на чернокудрого.

      Тот, небритый и нечесаный, приобрел такой вид, будто хотел покрыть парня сложной матерной конструкцией на родном языке. Его разноцветные глаза горели праведной досадой, словно Мур его в чем-то обманул. Дойль начал догадываться, в чём дело.

      Перед разлукой Лихт упомянул, что хотел бы стать Муру другом. Получается, он ждал его все эти месяцы. Но они втроём — Феро, Данэль и сам Мур — собирались незаметно забрать кота и исчезнуть. Видимо, именно этого майор и не мог простить.

      — Если бы я не проснулся, ты бы так и ушел? — подтвердил пилот догадку химеры.

      — Да, офицер, — просто ответил Мур. Он не хотел врать Лихту или тешить его глупые надежды. — Так было бы лучше. Мы всё равно собираемся уйти, как отдохнем.

      — Да ты!.. — взорвался чернокудрый. Мужчина больно стиснул свои колени пальцами, сидя в позе «лотоса». На смуглом лице читалась искренняя обида.

      Данэль оторвался от диалога с любимой и сочувственно глянул на немца. Повару было жаль, несомненно, но больше, чем чего-либо, ему хотелось быть с семьей. Он бы не смог снова расстаться с ними. Потеря Феро, а затем и сына, чуть не убила его.

      — Aber was soll ich tun?! — голос майора дрожал. — Ты хочешь просто уйти? Как мне тебя отпустить? Du bist mein Freund, Erot!

      — Он говорит, что не знает, что ему делать, и что ты его друг, — объяснил Данэль, привыкший к мешанине двух языков.

      Мур ошарашенно покачал головой, показывая, что всё не так. Когда это они успели подружиться, если Лихт сначала чуть не убил Зимбо, а потом Дойль почти отправил майора на тот свет? Отец лишь пожал плечами. Ему бы, как родителю, следовало серьезно поговорить с мужчиной на предмет явных чувств к его сыну. Но им нужно было убраться из Норы до утра, так что этот разговор не имел смысла.

      — Я здесь, — Лихт щелкнул пальцами перед носом у Мура, и тот нахмурился, поворачиваясь обратно к немцу. Они уставились друг на друга так хмуро, будто были готовы подраться. — Куда вы собрались? В пустошах вам не выжить, meine Liebe.

      Мур презрительно фыркнул:

      — А что, здесь остаться?

      — Да! — выпалил мужчина, как что-то очевидное, и парень окончательно помрачнел.

      — Напомнить вам, Манго, что и я, и моя мать — нежелательные гости на вашей базе?

      — Я могу разобраться с этим и!..

      — Я как-то спасти женщину отсюда, — подала голос молчавшая до этого Феро. — Она предлагать остаться. От неё я и узнать, что Данэль на базе.

      — Вот именно! — громко заявил Мур, упрямо складывая руки на груди. — Для нас Нора опаснее, чем пустоши. Мы можем найти новый Оазис и обосноваться та… — до него дошло и он обернулся на спокойную мать, как и остальные мужчины. — Что, прости?

      — Звать Руфа. Она сказать, что занимать высокую должность. Но я не мочь остаться, пока следить за сыном.

      — Руфа?! — хором закричали майор и повар.

      — Ты спасла тетю Лихта? — не поверил ушам Данэль, вцепившись в любимую.

      — Полковницу, — сморщившись, поправил Лихт.

      Об этом знали только повар, док и сами майор с полковницей. Что Руфа была сестрой его покойного отца. Если кто-нибудь узнал бы, это стало бы проблемой. Пошли бы пересуды о том, что «понятно, почему пилоту всё сходит с рук». Ему не сходило. Руфа действительно могла закрывать глаза на его личную жизнь, но она требовала с Лихта больше, чем с других. Вплоть до того, что у него почти не бывало выходных. А уж сколько раз она отправляла его на койку в лазарете, зашибая горячей рукой.

      — Это быть давно, — задумалась Феро. — Вряд ли она помнить. Она тогда быть моложе.

      — Ты хочешь остаться? — Данэль наклонился к ней поближе, чтобы шепот слышно было только ей.

      — Не знать. Но сын не переносить холод, — так же тихо отозвалась она. — Мы едва добраться.

      — Но вас не примут, — лицо повара стало жалостливым. — Вы химеры, а он… он — Алый.

      Пока они шептались, Лихт достал КПК и дрожащими пальцами что-то набрал на панели. Послышались гудки, и вскоре раздался недовольный голос, заставивший всех замереть:

      — Какого дьявола, щенок? Ты видел время?

      — Помнишь её? — Лихт без официоза перебил старшую по званию и включил камеру. Он направил планшет на флегматичную Феро. Стало тихо.

      Руфа потерла глаза, не понимая, спит или нет. Через пару секунд её челюсть отвисла, и звонок прервался. Лихт заметно побледнел, встал и подошел к двери. Под непонимающие взгляды он нажал на кнопку открытия двери и встал в проходе, когда та с шелестом отодвинулась.

      Сперва было спокойно, а затем послышался звук быстрых, грузных шагов. Идущий явно был либо очень зол, либо, как минимум, шел кого-то бить. Майор вжался в косяк, когда из-за поворота появилась полковница. Она пролетела мимо него и ворвалась в комнату. Её цепкий взгляд остановился на лысой химере.

Руфа сразу же попыталась присесть на ощупь, с круглыми, как монеты, глазами, и Лихт ловко подложил ей под задницу подушку.

      — Помню, спрашиваешь? — пробормотала она. — Да она мне жизнь спасла.

      — Эм, здравствуйте, Руфа, — неловко вклинился повар, и полковница вскинула брови, только теперь заметив, что в комнате был кто-то ещё, помимо давней знакомой и сына брата.

      — Данэль? — удивилась она. А потом обратила внимание на то, как близко он сидел к Феро. — Что за?..

      — Может, кто-нибудь из вас объяснит, что происходит? — Лихт запер дверь и уселся рядом с напряженным Муром, нервно гладившим кота.

      — Я бы тоже хотела послушать, откуда здесь взялись Феро и… Алый… Чтоб меня! — Руфа принялась шарить по карманам в поисках чего-то пригодного для самозащиты, но Феро авторитетно оборвала её:

      — Это мой сын. Данэль — мой человек.

      — Я… — полковница не нашла слов. По виду она даже не могла проснуться как следует, разбуженная посреди ночи. — Дерьмо… — она сильно сжала голову руками. — Я всё это время ломала голову, где ты можешь быть, а ты вот она. И сын у тебя… непростой.

      — Я знать, как к нему здесь относиться. Но он пытаться выжить, как и мы все.

      — Здесь возможно есть люди, чьи близкие погибли от рук Алого.

      — Неправда, — Мур отвернулся. — Я Кротов не трогал. Я — монстроборец, а все те люди, мною загубленные, были из Изгоев. Убийцы отца. Как я думал.

      Вновь повисла тишина. Даже неугомонный Лихт больше не сопел и не выделывался.

      Данэль поежился. Когда их согруппники поняли, что его ребенок не человек, то попытались извести их семью. Дойлю пришлось защищать Мура ценой своей жизни. Его самого почти забили насмерть, но случилась буря, и истязатели были вынуждены отступить от расправы и попрятаться по палаткам. Дойль же забился в пустую нору мутанта и лишь чудом выжил. Он и представить не мог, что малыш запомнит его обидчиков и решит отомстить. Мальчик точно был сыном своей матери-химеры.

      — Не знаю, откуда у вас такие данные, что я навредил кому-то из Кротов, но, повторю: это не так. Я специализировался на борьбе с мутантами, взрывчатке и снайперском деле.

      Лихт вдруг резко выдохнул и схватил Мура в объятия.

      — Позволь им остаться! — бросил он не полковнице, но тете.

Руфа в замешательстве вперилась в племянника взглядом.

      — Про Оазис в четвертом квадрате ты мне всё-таки соврал, да?

      — Частично, — стушевался Лихт, ещё ближе притискивая к себе молча кипятящегося Мура. — Я не мог рассказать о нём!

      — Ты должен был! — прикрикнула она, и майор зажмурился, готовясь к взрыву ярости с её стороны. — Ты военный, Лихт! У тебя есть обязанности, которые идут вразрез с эмоциями, и это — нормально! Повзрослей!

      Крыть было нечем. Он рос в любви и хотел с ней же идти по жизни. Но во время войны? Никак. Ему приходилось засовывать в задницу своё незрелое желание спасти всех и вся. Да, видно, не получалось, как следует.

      — Агх! — психанув, Мур вырвался из крепких объятий и ответил кудрявому звучную пощечину. У Руфы от этой сцены вырвался смешок, разом рассеявший её злость.

      — Эй! — пожаловался Лихт, держась за красную от удара щеку.

      — Дурдом, — капитулировала полковница. Она устало опустила голову на пару мгновений, а затем снова подняла и посмотрела на ожидающую ответа Феро: — У мальчика будут проблемы. Не из-за того, что он химера. Потому что он служил Грязным.

      — Я дезертировал. Из-за меня братья попали под военный трибунал, — Данэль поник от слов своего ребенка, и Феро положила руку ему на волосы, безмолвно успокаивая. — Вы думаете, я боюсь гнева ваших верхов?

      Лихт искоса глянул на парня. Перед ним снова был кто-то холодный и отчужденный. Тот, кто в одиночестве перечитал кучу книг, избегая людей.

      — Если тебя захотят казнить, я не смогу на это повлиять, — Руфа немного отодвинулась подальше от парня, не имея к нему ни капли доверия или симпатии.

      — У тебя долг передо мной, — напомнила Феро, и полковница беспомощно вскинула руки:

      — Его будут судить, и я тоже могу пострадать, между прочим!

      Лихт удивленно посмотрел на родственницу, не ожидав, что когда-нибудь увидит, как та оправдывается. Что же такого случилось между ней и химерой, что Руфа терялась, как девчонка?

      Пока Феро и Руфа спорили, он опять перевел взор на своего Амура и урчащего кота, единственного, кому было плевать на разборки «человеков» и «химеров». Мур поднял ответный вопросительный взгляд, и Лихт сразу же театрально заскулил, прикидываясь, что сейчас умрет от боли в щеке после пощечины. Парень закатил глаза. Через секунду он вспыхнул маковым цветом, почувствовав вторжение в личное пространство.

      — Потрясающий! — кудрявый с восхищением погладил хвост, про который Мур иногда забывал, когда часть тела находилась в полном покое.

      Дойль напоказ сжал крепкий кулак, молча давая понять, что сейчас прибьет мужчину. Тот отдернул руки.

      — Не говори, что хвост — что-то близкое по смыслу к интимным частям тела, — он в притворном ужасе прикрыл пальцами рот, и Мур глубоко втянул носом воздух, мысленно призывая себя к терпению.

      Он мог положить тот же хвост на отсечение, что на языке у пилота опять вертелись пошлости.

      — Нет, — мило улыбнулся Мур, неслышно скрипнув зубами. — Но это не значит, что стоит пытаться залезть ко мне в штаны, чтобы сравнить разницу ощущений.

      Лихт приобрел такое пакостное выражение лица, что Дойлю захотелось его удавить.

      — Офицер, лучше молчите, — предупредил Мур.

      — Мне просто интересно, — совершенно невинно заявил тот. — А насколько хвост может быть чувствите?..

      Руфа, Феро и Данэль дружно повернулись к ним, когда кот с шипением соскочил с коленей парня. Мур повалил бессовестно ржущего Манго и от души надавал шумных оплеух по пылающим щекам.

      — Лихт — клинический идиот, — пояснила очевидное полковница, сжав пальцами переносицу. — Не обращайте внимания.

      Она виновато глянула на родителей химеры и добавила:

      — Я подам запрос на собрание, и там будут обсуждать вашу дальнейшую судьбу. В особенности — Алого. Сделаю, что в моих силах, но ничего не обещаю.

      Она поднялась с подушки под задорный хохот племянника и в последний раз посмотрела на непоколебимо уверенную Феро, прежде чем покинуть комнату. Пока эти четверо могли развлекаться, но утро обещало быть тяжелым.