Канкуро спал плохо. Пьяное сознание боролось с реальностью, а реальность — с уродливыми образами прошлого. Казалось бы, забытыми, спрятанными в подсознание надежно и глубоко.

Когда брат уедет — а он сделает для этого всё, что сможет, — он сменит жильё. Он выкинет вещи, до которых тот дотронется.

Но это будет потом. А сейчас ему придётся делать вид, что он будет угождать своему младшему брату, заботиться о нем и купать в своем внимании.

К горлу подходит комок. Дверь его спальни открывается.

— Почему ты не спишь?

— Не хочу, — говорит Гаара и следует прямо к его кровати.

Садится сбоку, прямо на одеяло.

— Мне скучно.

— Мне не до тебя, — огрызается старший.

— Тебе плохо? Тебя нужно… лечить? — глаза Гаары расширяются на долю секунды.

— Тебе кажется это смешным? — гнев бодрит, и Канкуро привстает, смотрит испытывающе брату в глаза.

Гаара молчит.

— Я не буду развлекать тебя, — агрессивно говорит Канкуро, приближаясь лицом к младшему.

— Будешь, — буднично отвечает тот.

Канкуро урывками вспоминает их детство. Гаара всегда пах лекарствами и — иногда — выпечкой. Канкуро почти никогда не доставалось ничего из того, что пекла мать.

Потому что он вёл себя плохо.

— Разве матушка не говорила тебе, что я плохой? Что я опасен? Зачем ты приехал?

— Я хочу быть как ты, — Гаара приближает своё лицо, словно копируя предыдущее движение брата. А потом — смеётся. Неестественно, неискренне, но — нарочито и вызывающе.

Канкуро хочет дать ему пощёчину, но сдерживается.

— Уйди, ты слишком близко, — говорит он вместо этого, и отстраняет его рукой.

Гаара кажется повеселевшим на долю секунды, а потом блеск в его глазах исчезает, будто его и не было.

— Мне всё равно, Канкуро.

— Если ты не будешь уважать моё личное пространство, я выставлю тебя вон.

— Не выставишь, — качает головой, — Ты боишься. Я могу потребовать у тебя что угодно и обязательно это получу. Потому что то, чего ты боишься, в моих руках.

— А то, чего боишься ты — в моих.

— Оно погубит нас обоих. Ты это знаешь.

— И как ты объяснишься?

— Скажу, что поехал за тобой. Чтобы вернуть.

— Думаешь, они всё ещё хотят меня видеть? — Канкуро блефует. Он знает, что это не важно.

Гаара молчит и растягивает губы в уродской улыбке.

— Как же я тебя ненавижу, — выдыхает старший.

— А теперь будь хорошим братом и развлеки меня.

— Тебе что, пять лет? — вспыхивает тот с новой силой.

— Т-ш-ш, — Гаара прикладывает палец к его губам, — Ты не должен сердить меня. Ты ведь на самом деле никогда не был плохим.

Канкуро резко откидывает руку брата, едва не бьёт.

— Ну-ну, — сюсюкает тот почти как мать, — Не сердись.

В Канкуро разливается ярость — жгучая, едкая, всеобъемлющая.

Ему хочется сомкнуть руки на его шее. Но он к своему стыду понимает, что тот прав: семейные узы затягиваются на его шее удавкой.

— Почему я? — сквозь зубы спрашивает он.

— Она исчезла.

«Она на заднем дворе» — хочет выплюнуть Канкуро, но вместо этого цедит:

— Но меня же ты как-то нашёл.

Гаара улыбается. Гаара молчит.

— Почему ты не можешь развлечь себя сам? Чем ты занимался раньше?

— Смотрел, как на соседской ферме забивают скот, — свет проезжающей мимо машины искажает его лицо, и Канкуро кажется, что это внутреннее обличье на секунду прорвалось наружу.

— Можешь посмотреть на это в интернете.

— Так неинтересно, — глаза Гаары снова стеклянные, а лицо невозмутимо.

— Тогда иди почитай злые книжки.

— Злые? — его голос кажется удивленным, но глаза остаются пустыми.

— Да какие хочешь, — тошнота накатывает с новой силой.

— Так не пойдёт. Давай прогуляемся.

— Иди сам! — кричит Канкуро, но Гаара никак не реагирует.

— Я хочу с тобой, — говорит он.

Старший обхватывает голову руками.

— Ладно.

— Мы пойдём в парк?

— Мы пойдём в парк, — Канкуро хочется разбить лицо самому себе.

— Я могу принести тебе ещё одну бутылку с кухни, — говорит Гаара.

— Какой ты заботливый, — скалится старший и встает с кровати.

Они идут в парк.