Канкуро ощущает сильное похмелье, и ему как будто бы и вправду нездоровится.

А может это всё из-за присутствия брата. От него словно всё ещё иногда пахнет таблетками, хотя мать никогда их им не давала — только лекарства, которые делала сама. Мутно-розовое — для Темари. Грязно-серое — для них с Гаарой.

Канкуро хмурится. Толкает брата плечом.

— Какого цвета было мамино лекарство?

Гаара лежит с закрытыми глазами.

— Розовое.

Канкуро поджимает губы. Ему становится его даже почти жаль.

Он смотрит на лицо брата — бледное, с темными провалами под глазами. Нет, ему его действительно жаль. Никто не заслуживает такого. Даже Гаара.

— Прости меня, — говорит он.

Тот молчит и улыбается.

Мамино лекарство было лиловым.

День начинается вяло. Мокрый после душа Канкуро приходит на кухню, набирает стакан воды. На нём очередная черная футболка — кажется, покинув отчий дом он выкинул все рубашки.

— Возьми таблетку от головной боли. У тебя похмелье, — говорит Гаара.

— Принеси, — устало говорит Канкуро, и брат неожиданно слушается его.

Он возвращается с хитрым взглядом.

— Где таблетка?

Младший хватает Канкуро за шею, наклоняет к себе и через секунду таблетка — больша, продогловатая, — оказывается у Канкуро во рту.

От изумления он сглатывает её сразу же, отталкивает брата. Дает пощёчину.

Она горит ярким следом на щеке.

Гаара улыбается. Или скалится.

— Зачем? — только и может выдавить старший.

— Мне так захотелось.

Канкуро хочется взвыть:

— Прекрати!

— Ты оставил меня умирать, — Гаара смотрит пристально, холодно.

Внутри Канкуро всё сворачивается. Ему нечем ответить. Ему нечем противостоять.

— Что тебе нужно?!

— Ты, — Гаара смотрит спокойно, и от этого становится ещё хуже.

— Лучше бы ты умер, — говорит Канкуро, и сбегает из собственной квартиры.

Гаара ухмыляется.

Эти транквилизаторы нельзя мешать с алкоголем.

Когда Канкуро вернётся — ему будет либо очень хорошо, либо очень плохо, — Гаара получит своё в любом случае.

Но Канкуро не возвращается.

Гаара ждал его всю ночь, но он так и не пришёл.

Мысль о том, что Канкуро проводит время с кем-то другим была невыносимой.

Зубы Гаары сжимались до боли, он впивался ногтями себе в ладони и был в шаге от того, чтобы сделать что-нибудь очень нехорошее.

Брат вернулся через полтора дня.

— Та таблетка была не от головной боли, — безэмоционально говорит он.

Гаара сидит, обнимая себя за колени. Он переводит тёмный взгляд на старшего.

Канкуро даже не смотрит на него. Он берёт сумку Гаары, собирает в неё его вещи, сует в руки.

— Выметайся. Сейчас.

— Нет, — говорит тот, и его жвалы напрягаются.

Канкуро хватает его за шкирку, встряхивает, поднимает с места. Ведет к двери.

Гаара выворачивается из захвата и толкает старшего к стенке. Прижимает.

Под рукавами длинного свитера у него крепкие жилистые руки.

— Ты хотел остаться один, — Гаара смотрит выжигающим взглядом.

— Темари…

— На заднем дворе, Канкуро, — на самом деле Гаара не знает, где она, но звучит предельно уверенно.

Лицо старшего брата окрапляется скорбью как прыснувшей из раскушенной артерии кровью.

— Чёрт, — шепчет он и сползает спиной по стене.

Гаара садится на корточки. Берет брата за руки.

— Ты можешь найти искупление. Ты можешь помочь мне.

— Тебя не спасти, — вырывает свои руки тот.

— Ты знаешь, что больна была только мама. Ты знал. И ты никому не сказал.

— Ты тоже болен, Гаара! — в отчаянии кричит старший.

— Исцели меня, — Гаара пытается ухватиться ладонями за его лицо.

— Что тебе нужно? — Канкуро скрывает хныкающие ноты, но Гаара их слышит.

Он обнимает отбивающегося брата.

— Я уже сказал тебе. Ты.