х х х

II.

Если вы начинаете с самопожертвования ради тех, кого любите, то закончите ненавистью к тем, кому принесли себя в жертву.

— Джордж Бернард Шоу

Пекин

Небо затянуто плотным сатином, тот отделяет Пекин от рассвета. Пепельный небосвод напоминает дно жестяной банки, предназначенной для тушения окурков; это зрелище забирает всякую надежду.

Утро приходит так, словно кто-то постепенно добавляет яркости экрану смартфона, и всё.

Большая часть этой серости — твердые частицы от выброса угля, в коктейле с диоксидом серы, оксида азота, и ртути. Звучит стрaшно, верно? Поэтому это просто называют пылью. Так куда безобиднее.

Это то, что придает ей ощущение плотности.

Это то, почему не стоит дышать глубоко и исключительно через маску.

Дело не в размазанных тучах. Вовсе не в них.

Но все же. Вот бы подул ветер…

Электронное пианино (язык не поворачивается назвать его «синтезатором») стоит вплотную к окну, вровень с началом подоконника. Сяо Чжань ласкает клавиши на пробу, легкий пасс, затем нежный перезвон малых и больших терций, их путь разрешается к четвертому такту. Пауза. Счет — три четверти.

За окном нет и намека на ветер, но если бы тот услышал хотя бы часть той музыки, что льется из-под пальцев сейчас, он бы не удержался и подыграл. Сяо Чжаню стоило бы отключить наушники, позволяя мелодии литься в мир. Но он не делает этого. По правде, он уже сам не помнит, когда в последний раз выпускал музыку за пределы собственных ушей. Достаточно интимный способ забыться. Методы бывают куда хуже, парочку он уже испробовал, так что… Закрыть глаза. Раз-и-два-и-три-и-четыре…

Машина подъедет через полчаса. На низком столике прихожей лежит маска, чтобы не забыть. Хоть, конечно, Чжань всё равно забудет. Вспомнит у лифта, вернется, проверит, не оставил ли чего включенным. Выдохнет. Нацепит маску, чтобы наверняка. Всё это через полчаса. Дорога до телестудии, кофе, угощение в переговорке от Сюин (по субботам она всегда успевает первой купить порцию паровых булок на углу своего дома, Сяо Чжань не может устоять перед булками, это знают все), дежурная и нежная перепалка с Хенгом, стилисты, интересно, кто будет сегодня, переодеться, тонны косметики, напудренные нотки вместе с лаком для волос, Чжань чихнет, как и всегда, круговерть рабочего процесса.

Выход на площадку, последние проверки, подключение звука…

Безымянный палец задевает не ту клавишу, музыкальный ряд нарушен. Чжань замирает. Досадно. Тишина в наушниках словно обвиняет его в чем-то. Чжань плавно опускает пальцы на клавиши, медленно выуживая нужный ряд аккордов. Подключение звука. Какая дурость, все же…

Дело в том, что вот уже как неделю перед Сяо Чжанем встают на колени. Этому нет логического объяснения. Разница в росте с новым звукорежиссером наоборот удобна для последнего — Сяо Чжань выше. Значит, по идее, чисто теоретически, нужды падать ниц нет. Чжань клянется — что-то внутри него вздрагивает от ужаса каждый раз, когда этот Ван Ибо бахается на колени, и собственные коленные чашечки отзываются на это фантомной болью. За очередным кофе-брейком Чжань ловил себя на попытке придумать план, как подсунуть этому идиоту наколенники, ведь это явно больно. Да, серьезно, в его голове мелькали такие мысли. Поговорить с Ван Ибо почему-то задача со звездочкой. Во-первых, тот себе на уме. Возможно, все еще не втянулся в режим, но говорит он мало, только по делу, смотрит, чаще всего, как на идиота пустое место, и первым на контакт не идет. Во-вторых… как это в слова-то оформить? Ван Ибо, меня беспокоит, что ты встаешь на колени, понимаю, тебе так удобнее, но… но. Но что? Какое Сяо Чжаню дело до чужих коленей? Ван Ибо взрослый человек, его колени — его забота. О чем он думает…

Вздох получается слишком тяжелым. Сяо Чжаню бы страдать по другим поводам. Он снова забыл вызвать сантехника относительно крана в ванной, и уже месяц чистит зубы над раковиной кухни. Мама опять заводит туманные разговоры о свидании вслепую. В Шанхае — трагедия, которую они не могут освещать хотя бы по касательной, а лишь обходятся «успехами» в борьбе с новым штаммом, игнорируя проблемы. Закрывают брешь беспонтовыми разборками очередных поп-звезд, переключая внимание на скандалы, и, конечно на то, как всё плохо в других странах. Чжань хмурится. Медленно закрывает крышку пианино, стягивает наушники. От хорошего настроения осталась щепотка. Чжань упирается локтями в крышку, сцепив пальцы под подбородком. Мир всё такой же серый. Парадокс. Чтобы решить проблему загрязнения воздуха, надо перейти на альтернативные способы добычи энергии. В частности — на солнечную. В больших количествах. Но именно из-за загрязнения, солнечные лучи… просто не доходят до панелей. Об этом тоже стоит говорить. Есть тысячи вещей, о которых стоит говорить. Он же говорит лишь о малой части. Успокаивает себя тем, что это куда больше, чем удается остальным.

Они не могут говорить прямым текстом о том, что происходит в Шанхае, но каждый раз, когда Шанхай фигурирует в передаче, даже вне контекста событий, внизу идёт новостная лента с призывом донатить в фонды. Хенг смог выторговать этот бесхитростный «финт» у руководства, цензор-группа не посчитала такой призыв провокативным. Ответ на то, почему передача начинает писаться в 4:00, а выходит в 5:30 а не прямым эфиром, заключается в том, что есть те двадцать минут «факт-чекинга» (насмешка какая) от представителей цензуры. Иногда приходится что-то вырезать в срочном порядке, иногда — блюрить. На телевидении Китая редко то, что считается прямым включением, правда им является. К Сяо Чжаню упорно подбирается осознание, что он стал всем тем, чем быть не хотел. Эти щупальца, склизкие и горькие, всё ближе. Ещё несколько мыслей, парочка обвинений, кадры воспоминаний… смартфон радостно вибрирует по подоконнику. Машина подъехала.

Сяо Чжань забывает маску и возвращается за ней.

Мыслей в голове стало куда меньше, а сообщений — больше. Очередной рабочий день начался.

х х х

Ван Ибо спал после работы, а не до неё. Не совсем верное решение, наверное. Сказывалось на всём, начиная с позывов поесть, заканчивая тем, что отрубало его потом знатно в любой момент. С этим надо что-то делать, но включить осознанность пока не удавалось. Ван Ибо решал слишком много проблем сразу. Новое место жительства от канала — голые стены, матрас, холодильник и унитаз в классической пекинской душевой. Это когда у вас комната в кафеле, посередине сток, из стены торчит лейка, а там, недалеко от узкого оконца, которое предназначено для курения во внутренний затхлый дворик, есть унитаз, да.

Он значится как «европейский», и тут не поспорить. Ван Ибо чувствовал себя на нём практически как в Париже. Восседая на этом троне и почти что отрубаясь, он подводил итоги. Уплата долга врачам матери — есть. Уплата долга по старой квартире — есть. Закупить продуктов — еще нет, хотя, кого он обманывает. Он всю жизнь питается по забегаловкам, но хотя бы запас риса и лапши иметь нужно. Перевезти со старой квартирки вещи — нет. Скорее всего за это время большую часть этих вещей Вэньхань уже себе присвоил, Ибо не досчитается многого. Да и хрен с ним. Лениво всплыла мысль, что парочка хороших футболок и боксеров остались у Лю, но вытаскивать ту из черного списка ради тряпок не хотелось. Обещанная зарплата и уже выплаченный (за внезапность и вредность работы) аванс грели душу.

Что не скажешь о соседях. Ван Ибо, естественно, их еще не видел, а с таким режимом — вряд ли это случится скоро, но… трахались те постоянно. Нет, сначала Ибо подумал, что это какой-то плохой индийско-японский боевик, но потом он прислушался. Такие звуки страсти ему слышать не приходилось, хоть опыта в потрахушках у него хоть отбавляй. Было даже интересно взглянуть на этих любителей то ли пожестче, то ли просто погромче. Интересно, Сяо Чжань предпочитает пожестче и погромче или помягче и потише?

Перед глазами появилась какая-то невнятная картинка работы бедрами, что-то блеклое под Сяо Чжанем, размазанная женская фигура со стонами из хентая, и то, как Сяо-гэ приоткрывает губы, шумно выдыхая, а затем сглатывая. Ван Ибо хмыкает черт знает чему. Пора приходить в себя.

Пока он плещет холодной водой в лицо, мозг продолжает. Сяо Чжань, широко расставив ноги, сидит в кресле. Между тех самых ног очередная невнятная голова, то опускается, то поднимается. Важно не это. Важно — лицо Сяо-гэ. Он будет наблюдать? Он запрокинет голову и зажмурится? Он будет руководить, зарывшись пальцами в волосы своей «насадки» или? Ибо сует в рот зубную щетку. Самая дешевая из тех, что нашлась в маленьком маркете на узкой улочке по соседству. Слишком жесткие щетинки, еще немного и к белой пене зубной пасты добавится красный оттенок. Ибо смотрит на свое отражение, но видит только то, как Сяо Чжань подкидывает бедра. Видит, как тот размазывает белесое и густое по коже, как слипаются волоски в паху и по низу живота, затем до самого пупка. Ибо в курсе, что у Сяо Чжаня, вопреки его «положительной зефирности» и образу «пай-мальчика» еще та поросль по телу. Когда Ибо выдергивает его рубашку вместе с неизменной майкой из брюк, он видит это очень четко. Вертит, касаясь бедер, оценивая на ощупь не столь качество ткани тесных брюк, сколько упругость задницы под ней.

Да, он знает, что он делает именно это, и в половине этих движений и касаний нет никакой нужды. Интересно, Сяо Чжань знает это тоже?

Их диалоги в эти моменты бесценны. В главных ролях: полная ахинея, которая шепчется изо рта телеведущего, и молчаливая ухмылка Ван Ибо. «Ты уже освоился? Если есть какие-то вопросы или проблемы, ты не стесняйся, Ван Ибо». Стесняться? Уморительно. «Слышал, ты уже решил вопрос с новой аппаратурой, да? Хенг так быстро выделил тебе деньги на все нужды, ты явно умеешь убеждать». Умеет. «Погода сегодня просто ужасная, правда? Надеюсь, никто не заболеет». Ты серьезно такой или это часть образа? «Я не успел позавтракать, представляешь? Эта катастрофа. Хочу Старбакс. Нет, хочу что-то японское. Угорь с рисом? Нет. Хочу просто курочку. Нет, лучше телятину в остром соусе… Ты ешь острое, Ван Ибо?».

Ван Ибо ест острое. А ещё планирует как-нибудь сожрать одного слишком говорливого телеведущего с привычкой похихикивать ему в наушники. Мечты, мечты. Ван Ибо не планировал всерьез что-то предпринимать и делать со своим странным желанием. Во-первых, опыт с мужчинами у него был так себе. Во-вторых, он решил взять тайм-аут от секса и посмотреть, на сколько его хватит. Эту потребность он привык удовлетворять в полной мере и так часто, как только получалось, но за довольно длительные (для себя) отношения с Лю, как ему кажется, он сдал и разленился, а импульса на поиски новых приключений или поднятия «старой базы» у него не было. Да и какие уж тут силы с таким графиком и ворохом бытовых проблем? Ван Ибо уже не двадцать. Либидо будет давать о себе знать, но немного дисциплины в этом не помешает. В конце концов, Ибо прекрасно знал, что именно заменял в своей жизни бездумной еблей.

Откровенно говоря, замена так себе, но правда помогала забыться. Ван Ибо наконец-то закручивает кран и трет лицо бумажным полотенцем, отмотав от рулона щедрый кусок. Нормальное у него только одно — все еще сохнет у того самого оконца, махровая зеленая тряпка. Ибо смотрит на него в задумчивости. Надо выспаться. Повесить полотенце на крючок возле окна в душевой, вовсе не поможет тому высохнуть. Возможно, этим утром ему стоит добавить чуть больше слов в их утренний диалог? Спросить, как Сяо Чжань выстраивает свой рабочий график, чтобы выглядеть бодрой душкой, а не побитым маньяком с опухшей мордой и глазами цвета переспелого личи? Он оценит такой порыв. Ван Ибо лениво хлопает себя по щекам после того, как прошелся по ним сначала гелем, затем бритвой, а после — лосьоном. Все это из маленьких тюбиков. Наконец-то доисторический набор «для походов», который всегда валялся на дне рюкзака, пригодился. Это дарила ему Лю, когда у них была фаза показательной заботы друг о друге. Ох уж эти «фазы», прелюдии, втирание в доверие, чтобы потом… что. Надоесть друг другу, разочароваться из-за взаимных ожиданий, так притереться, что аж тошно, и разойтись. Ван Ибо думает, что ему стоит завести кого-то без предыстории и лишь для секса. Он явно не создан по итогу для отношений, строить семью не входит в его планы, как и воплощать чужие мечты о партнере.

Его девиз по жизни: «главное — без заебов». Но далеко не все действительно его понимают и разделяют.

Катастрофа. Быть ему одиноким стариком, откладывающим денежки на шлюх и маджонг. Ван Ибо упирается руками в края раковины, что в сознательном состоянии было затеей дурацкой. Но Ибо зависает, вглядываясь в свои черты в отражении, не замечая, что раковине не нравится такое давление. То длится не так уж долго, Ибо разжимает одну руку, чтобы ткнуть пальцем в зеркало. Остается след.

— Ну и кем же мы стали, А-Бо?

Отражение молчит. Презрение к себе, что куда хуже хотя бы ненависти, поднимается со дна желудка волной тошноты, заодно напоминая о голоде. Ибо выпрямляется, все ещё смотря на себя. Кулон головы быка кажется тусклым в свете встроенных над зеркалом диодов. Ибо поглаживает его тем же пальцем, затем поддевает цепочку, по привычке поправляя то, что поправлять и не надо. Кожа краснеет от трения, Ибо оставляет кулон в покое, сминает остатки бумажного полотенца, и метко кидает в пластмассовое ведро. Оно вообще-то для мытья пола, но Ибо упорно использует его как дополнительную мусорку.

Он разберется со всем позже. И с этим в том числе.

Его любимая отговорка.

Сюин поправляет волосы. Карамельный каскад взмывает ввысь, чтобы рухнуть, пару таких движений, подхват, и вот уже локоны стянуты в высокий хвост черной резинкой. Для окружающих это всего пара секунд, может, десять, если смотреть по камерам наблюдения. Для Минзцинь — это съемка в замедленном режиме. То, как пальцы Сюин поправляют прядки, то, как она перевязывает хвост вновь, потуже, пока на фоне фырчит кофеварка. Минзцинь должна сказать ей, что у них на завтра поменялся гость и Чжаню надо подготовиться к интервью с одной из шанхайских звезд мукбангаМокпан (кор. 먹방, буквально «трансляция приема пищи», также встречаются варианты транскрипции «мокбан» и «мукбанг»), — форма видеоблогинга, представляющая собой трансляцию поедания большого количества пищи в реальном времени, параллельно блоггер общается со зрителями. и не сойти с ума от злой иронии происходящего. Зато, можно будет всё интервью пускать строчку о донатах в фонды. Или поднимать вопрос о замене и искать кого-то другого. В общем, Минзцинь должна передать этот рабочий момент, ведь телефон Сюин, который та носит в своей бананке, стоит на беззвучном. Как и всегда до эфира. Она просматривает чаты после. Но эту новость Хенг просил донести до неё сейчас, чтобы у ассистента было время подумать, как преподнести это Сяо Чжаню и увернуться от праведного огня его гнева. Или уже подумывать о других вариантах. Пока у всех голяк. Оказалось, что достойных (а значит — интересных для эфира) знакомых, которые согласятся мотнуться в Пекин из Шанхая (и имеют такую возможность), или уже находятся в Пекине, не так уж много. Их практически и нет. Сюин наливает кофе в белый картонный стаканчик. Минзцинь продолжает наблюдать через стекло, так и не заходя в этот аппендикс кафетерия.

Голос появляется откуда-то сзади, а затем справа.

— Ты в ней дыру прожжешь.

Минзцинь запоздало дергается и поворачивает голову. Их новый звукорежиссер. Вскидывает брови, будто бы Минцзинь должна отчитаться. Она отворачивается, снова переводя взгляд на Сюин, и только покрепче сжимает планшет с пришпиленным сценарием сегодняшнего эфира. Её пометки — карандаш, пометки Сюин — красная ручка. Можно было править онлайн, но Сюин предпочитает «олдскул». Так всегда есть бумажное доказательство твоих страданий. Ван Ибо не собирается отставать, встает перед Минцзинь, но чуть с краю, не мешая ей наблюдать. Явно прикрывая от лишних вопросов. Теперь кажется, будто бы они просто ведут беседу в коридоре. Минцзинь больше не сталкер на минималках.

Ван Ибо спрашивает без особого интереса:

— И как долго ты пытаешься к ней подкатить?

Минцзинь вспыхивает, но, как ей кажется, тут же берет себя в руки, переключаясь на звукорежа. Судя по всему тот понял, что попал в точку. Минцзинь думает, во что ей обойдется, если она ударит тем самым планшетом эту наглую рожу.

— А ты у нас кто? Доктор Love? Это дохлый номер.

Минцзинь невесело усмехается. Пояснять дальше не хочется, а если Ван Ибо настолько проницательный, то поймет всё сам. Звукорежиссер пожимает плечами, опираясь спиной о толстое стекло. Крутит в руках йо-йо, будто бы вылез из журнала двухтысячных. И где только взял? Минцзинь переводит дух, глубоко вздыхая, и уточняет:

— Ты от нечего делать или вопросы есть? Спрашивай сейчас, мне все же надо идти.

Ван Ибо мычит что-то среднее между одобрительным «мгм» и задумчивым «м-м». Минцзинь терпеливо ждет, сканируя его взглядом.

— Я хотел уточнить, у кого согласовывать плавающий выходной. Мне надо с переездом разобраться.

Минцзинь кивает, делает пару шагов в сторонку — мимо куда-то несутся техники, — в итоге встает рядом, объясняя:

— Выходные согласовываются либо с Сюин, либо сразу с Хенгом. Можно взять два подряд, например, но тогда на следующей неделе без выходных. Либо стабильно один в неделю. И ты сам заботишься о замене, если откроешь свой файл, там есть вкладка со списком тех, кто может тебя заменить. Свободные — зеленые, красные, соответственно, заняты. За административные графики у нас ответственны Гу Вэньянь и Пэн Шуай, найдешь их в общем чате и можешь терроризировать. Сначала открываешь табличку, ищешь себе замену, договариваешься, связываешься с кем-то из них, ставишь в известность и можешь гулять.

Ван Ибо подкидывает йо-йо, крутит так, что завораживает. Либо это от недосыпа и Минцзинь может зависнуть на чем угодно. Ибо мычит, что должно показать, что он всё понял. Затем уточняет:

— Сяо Чжань тоже есть в общем чате?

— Конечно. Там есть абсолютно все. Не стесняйся писать любой вопрос.

Минцзинь чуть хмурится, не совсем понимая, к чему это. Эта хмурость немного смазывает эффект от вежливого «не стесняйся», но запоздалые реакции в раннее утро простительны всем.

Сюин как раз выходит в коридор, зажевывая что-то вроде булки или печенья, и Минцзинь уже совершенно забывает о звукорежиссере, пытаясь догнать коллегу.

Ибо провожает их взглядом, продолжая не глядя играться с йо-йо.

[Эфир]

— … эпидемиологическая ситуация — это краткосрочное испытание и вызов, с которым мы справляемся на достойном уровне. По состоянию на 30 апреля с конвейера шанхайской гигафабрики американского производителя электромобилей Tesla сошло в общей сложности 10 000 автомобилей с тех пор, как 19 апреля компания возобновила производство. И дальше, со слов вице-президента компании Тао Линь, будет только лучше. И мы конечно же знаем это. А сейчас к новостям погоды…

Голос Сяо Чжаня в наушниках бодрый и доброжелательный. Когда он говорит все эти фразы «мы верим», «мы справляемся», «мы упорно трудимся», «положительный рост», «решение проблем» и прочие ободряющие радости, ты не можешь им не верить. Сяо Чжань умеет импровизировать и вворачивать шутки, заставляя улыбаться всю студию, а значит — всех, кто его будет слушать. Ибо сложно представить, что может быть иначе, ведь он сам пал жертвой этих чар. Ну или, опять же, это все недосып. Ибо старательно жует жвачку, которая уже потеряла свой вкус и совсем скоро потеряет и текстуру. Он пялится в экраны над пультом, где Сяо Чжань показан со всех возможных ракурсов. Тот как раз улыбается, слушая репортера. Весьма компактный мужчинка в желтом плаще завис небольшим прямоугольником в правом углу экрана. Тараторит с места событий в Уишане, где наступил сезон изготовления чая. Это последняя новость на это утро, с неё легко перейти на рекламу… конечно же чая и всяких снеков с чайными вкусами. Всё продумано, как иначе. Вкрадчивый голос Хенга появляется в наушниках и то, что должно быть замечанием только для Чжаня, слышат, как и всегда, все:

— Darling, сворачивай его… до конца эфира тридцать, двадцать девять…

— Невероятно, просто невероятно. Надеюсь, Доу Дань, ты привезешь нам несколько брикетиков этого чая разных сортов, правда? Спасибо. Это был наш корреспондент, Доу Дань, с места событий в Уишане, провинции Фуцзянь, где прямо сейчас начинается сезон изготовления чая. Традиции сохранены вот уже в течение двух тысяч лет, что куда больше чем где бы то ни было в мире. А вы уже выпили свою порцию в это утро? Самое время. Если вы спросите, какой предпочитаю я, то этим утром я пил лунцзин, и вам советую. Спасибо, что были с нами в это утро и, знаю, будете с нами и далее. Оставайтесь бодрыми! И до завтра.

Ещё одна улыбка за которую можно продать душу и почки. Три, два, один… красная лампа гаснет, как и улыбка Сяо Чжаня. Тот откидывается на спинку кресла и трёт себя по шее. К нему подбегает Минцзинь и парочка стилистов, тот, что пониже, протягивает ему термос. Судя по виду, и правда зеленый чай. Ван Ибо стягивает наушники и идет на площадку. Обычно он не успевает лично снять с Сяо Чжаня все проводки и это делает какой-нибудь невежественный ассистент или даже сам Чжань. Ибо решает ввести политику пресечения, оправдывая это тем, что это оборудование только-только купили, а уже лапают все, кому нельзя. А нельзя всем. И да, дело исключительно в аппаратуре.

Вокруг начинается возня, Ибо, кажется, взглядом отгоняет всех, кроме Минцзинь, которая зачитывает что-то про грядущее собрание со своего неизменного планшета. Ибо жестом просит Сяо Чжаня развернуться и тот молча следует указанию, смещая весь фокус внимания на Минцзинь.

— … и пока Сюин будет занята с этим, я помогу с подготовкой речи к благотворительному эфиру, я уже отправила твои черновики с правками Хенгу, так что втроем сможем посидеть над ними… что-то из бытовых поручений?

Сяо Чжань шелестит «спасибо, нет, я потом скажу» и мягко улыбается. В этом искренности куда больше, чем за весь эфир. В конце Сяо Чжань всегда такой — говорит тише, кратко, устало, словно лампочка внутри перегорает и нужно время для того, чтобы восстановиться. Собственно, так и есть. Девушка кивает и уходит, выуживает трезвонящий смартфон и отвечает на звонок слегка раздраженным «неужели вы доехали?». У Ван Ибо не получается отстегнуть передатчик с первого раза. Он придерживает его рукой, стараясь не сдернуть резко — иначе кабзда этим элегантным брючкам. Чжань чуть оборачивается. Умудряется сказать тихо, но четко, чтобы Ибо слышал:

— Проблемы? Может, снова встанешь на колени?

Это не должно обжечь, но Ибо чувствует именно это. Волну жара по телу. Она плещется, а затем оседает по низу живота. Ибо молчит, продолжая подергивать. А затем действительно опускается, но не на колени. Присев, он пытается увидеть «проблему» с другого ракурса. Ткань зажевало. Ногтей, чтобы вытащить, у него особо нет. Хорошо, что хоть грызть перестал…

— М-м. Нужно что-то, чтобы вытащить ткань, там зажевало.

Чжань выдает едва слышное «понял», затем «пойдем». Логики в их действиях не так уж много. Чжань ведет звукорежиссера за собой в гримерку. Ибо думает о других вариантах. Позвать ассистента, попросив взять что-то вроде мелких плоскогубцев. Которые в принципе быстрее найти у декораторов. Недавно ведь в эфире как раз был какой-то дебильный мастер-класс с милой тетушкой. Делали цветочки из пластиковых бутылок. Но нет. Они идут в гримерную. Ван Ибо закрывает за ними дверь, отсекая рабочий шум.

В комнате приятный полумрак, свет только от ламп по контуру зеркала перед столом. Чжань подходит к нему, перебирает пару косметичек. Находит черную, самую большую, копается в ней. Ибо встаёт рядом, считывая творческий хаос на этом столе, да и вокруг. По стенам фотографии Сяо Чжаня с разными певцами, актерами и политическими деятелями. Не только Китая. Какие-то почетные бумажки в рамках, автографы. Бесконечные фотографии с бесконечным количеством людей. Чжань смешно шмыгает носом, а затем чихает, тянется за салфеткой и трёт нос, продолжая искать. С победным «та-да» он протягивает Ибо косметический пинцет. Зачем-то поясняет:

— Что-то выдернуть. Иногда с линзами помогает. Не спрашивай.

Ван Ибо и не собирался. Он кивает, забирая пинцет. Чжань принимается выдавливать какие-то лосьоны и гели на ватные диски, смотрит на себя безмерно устало, принимается стирать «рабочее лицо». Как бы там ни было, но ради кадра на тебя накладывают тонну штукатурки, которую совсем не замечают, когда смотрят в экраны. Ибо снова приседает и принимается методично выдергивать ткань из ловушки. Задница Сяо Чжаня маячит как раз перед его носом, Чжань двигается, стирая тоналку и пудру привычными движениями. Немного хрипит:

— Так ты как? Освоился?

У твоей задницы? Конечно. Идеальное место. Ван Ибо поджимает губы, чтобы не ляпнуть что-то вроде этого и снова… мычит. Слышится цоканье.

— У нас все очень дружные, Ван Ибо… вливайся, а? Я смотрел твой профиль. Ты довольно компанейский малый. И на прошлой работе только позитивные отзывы. Сорвиголова. Понимаю, это совсем не про тачки и гонки, но… сам знаешь. Выгоды немало.

Ибо поднимает голову. Чжань смотрит на него сверху вниз, упираясь руками в стол. Он почти что смыл все, что можно было смыть, и теперь можно заметить легкое раздражение ближе к правой скуле, родинки, которых куда больше, чем одна, на которую вечно ставят акцент. Под губой. Визитная карточка Сяо Чжаня. В числе многих. Чжань чуть прищуривается. Ибо смотрит, а руки продолжают делать. Он дергает в последний раз и передатчик легко снимается с брюк. Тяжелая махина. Ибо коротко хрипит «повернись», принимаясь выуживать провод и петличку. Чжань слушается и помогает, расстегивая рубашку. Ибо думает, что ему не нравятся нательные майки. Но они удобны, когда из-за фасона рубашки, ты можешь зацепить микрофон за их ткань, надо отдать должное. Ибо задерживается взглядом на силуэте сосков Сяо Чжаня. Скользит вниз. Тонкая ткань задралась до пупка и блядская дорожка видна во всей красе. Чжань поправляет майку буднично, закатывает рукава рубашки парой жестов. Ибо сматывает провод. Добавляет:

— Не могу выспаться. Сложно…

Сяо Чжань улыбается. Кажется, так же мягко, как до этого Минцзинь, кивает пару раз. Совет не заставляет ждать себя долго:

— Смотри. Сейчас, после собрания, когда проконтролируешь все свои звукорежские дела, не ложись спать до вечера, как бы ни хотелось. Надо забивать время делами, чтобы не было возможности, на первое время.

Ван Ибо не сдерживается от легкого фырчания:

— Дел у меня как раз куча.

Сяо Чжань продолжает улыбаться, сложив руки на груди. Он пожимает плечами:

— Могу тебе писать до вечера, чтобы проконтролировать. Не будешь отвечать — буду звонить, чтобы разбудить. Как тебе такое?

Ван Ибо смотрит слишком долго для того, чтобы это выглядело нормально. Чжань вскидывает брови и подается чуть вперед, вот-вот и решит щелкнуть пальцами перед его носом. Ибо моргает, странное, ноющее чувство внутри обрывается. Он пожимает плечами.

— Можно попробовать.

Сяо Чжань выдает нечто, похожее на победное «хе-хе». В дверь стучат. Рабочий день не заканчивается с эфиром, впереди еще немало работы. Чжань хлопает Ибо по плечу, обычный, безличный жест и выходит. Его встречает неизменная Минцзинь. Ибо снова наматывает провод вокруг передатчика и крепит поверх петличку. В гримерной густо пахнет Чжанем и лаком для волос. Ибо говорит себе, что ему не стоит пытаться понять, чем именно тот пахнет. Это будет началом конца.

Кедр. Терпкий грейпфрут. И мятная жвачка.