х х х

VII.

The gods envy us.

They envy us because we’re mortal, because any moment may be our last.

Everything is more beautiful because we’re doomed.

You will never be lovelier than you are now.

We will never be here again.

— Homer, The Iliad

Небо готовится принять солнце в свои воды. Его синева почти что чиста, осталась лишь пара пенистых облаков, чтобы подчеркнуть высоту и бескрайность. Ветер раздувает их всё больше, растягивая в широкие полосы, взбивает по краям, словно перьевые подушки. Дышится легко, воздух вливается в легкие без усилий, свежий и холодный. Хенг глубоко вдыхает его, задерживает, ощущая давление, дожидается легкой рези под реберными дугами. Терпит. А затем постепенно отпускает. И себя, и выдох. Прикрывает глаза. Ветер безмолвно присутствует рядом, ему нечем играться, кроме как медными волосами. Хенг слышит шаги, но ничего не предпринимает.

Створка отодвигается, Хань Фэй выходит на балкон.

— Ты мёрзнешь.

Констатация факта. В этом Хань Фэй всегда был хорош, казалось бы, делов-то, замечать очевидное. Но в жизни это редкий талант и целое искусство. Хенг слегка оборачивается, пожимает плечами, мол, и что дальше? Дальше — плед на плечи поверх халата, короткие объятия и смазанный поцелуй в плечо, ещё один в щеку. Хань Фэй отходит, чтобы упереться руками в перила. Теперь ветер может играться и смолью его волос, хоть это не так интересно — те длиной лишь до плеч, немного вьются, вопреки своей жесткости. Хань Фэй и его странный набор генов. Щетина — соль с перцем, точеный подбородок, повадки самурая и титановое спокойствие. Почти что во всех жизненных передрягах. Хенг подходит ближе, послушно закутавшись в серую шерсть. Пекин под ними недоволен рассветом. Его улицы наполняются нехотя, стабильная перекличка клаксонов доносится реже обычного. Карантинные меры в совокупности с выходным, когда поспать можно подольше. Пекин шевелится нехотя. Хенг ведет ладонью по середине спины Хань Фэя, снизу вверх, добирается до шеи и массирует выше первого позвонка. Хенг шепчет ближе к уху, в конце фразы прихватывая мочку губами:

— Твой атлант Первый и второй шейные позвонки — атлант (СI) и эпистрофей, или аксис (СII), — соединяют позвоночник с черепом и образуют атлантоаксиально-затылочный комплекс + игра слов, так как является отсылкой к названию романа. должен расправить плечи.

Хань Фэй усмехается, в ответ отлипая от перил и действительно выпрямляя спину. Воздух дразнит своей чистотой и побеждает — Фэй глубоко вдыхает, плавно разминает шею. Ладонь Хенга спускается по спине ниже, остается ближе к пояснице. Кожа Фэя покрылась легкими мурашками из-за очередного порыва ветра. Тесемки на домашних брюках хочется завязать, а плед разделить. Не чтобы согреть, а чтобы ни небо, ни солнце не видели этот торс. Хенг думает сказать об этом вслух, но Фэю должно было хватить его комплиментов за ночь. Перед поездкой куда бы то ни было на срок больше двух дней, Хань Фэй словно пытается вытрахать его с запасом, и так, чтобы хотя бы часть отметин на его теле все ещё оставались, когда он вернется.

А кто сказал, что их отношения здоровы? Их отношения — сущий мрак с точки зрения современности. Хенгу нравится. Хань Фэй возвращается к нему, чтобы обнять снова. На этот раз подольше. Он мог бы сказать что-нибудь насчёт подвижек в разводе, или бесполезно попросить Хенга поехать с ним, но тишина лучше. И ещё несколько поцелуев сверху.

Солнце восходит, разливая вокруг себя жидкое золото. Воздух рассекает завесу духоты былых дней, прогноз благоприятен. Хань Фэй увезет с собой жару, рассеяв пыль по пути.

Хенг мягко прикусывает ближе к изгибу шеи и замирает так, пока ладони Фэя забираются под плед, чтобы гладить его по спине, спуститься ниже, смять ягодицы и остаться там.

Хорошо, что Пекин не видит их, они слишком высоко.

Столица не терпит нежности.

Кто-то обвязал массивные столбы ворот алыми лентами. Они развеваются на ветру, тот треплет их нещадно. Здесь, у сизого брюха Пекина, раскинулся сад и коневодческое хозяйство. Одно из самых старых в истории, пережившее не одно поколение. Не считая того простоя, связанного с обострением коммунизма, конечно. Тогда всё принадлежало всем и одновременно никому.

В первый раз его сюда привел Хань Фэй. Чтобы «укротить через укрощение». Ли Хенг посчитал это не самым хорошим местом для свидания, но им оно и не было. Фэй действительно задался целью заточить его нрав, и хоть Хенг сначала и отбрыкивался, но оказался пленён лошадьми. А те взяли его в узды. Ты должен быть спокойным. Плавным. Уверенным. Решительным. Расчетливым.

И обязательно — иметь лишь доброе намерение.

Всё это только для того, чтобы хотя бы подойти к коню поближе.

Во рту все ещё привкус спелой вишни. Кислый и терпкий, сладость ушла вместе с соком.

Хенг старается сдерживаться, но лошадь всё равно ощущает гнев, переводя его в собственное беспокойство. Глубокий вдох, мягко погладить по теплой коже. «Тише-Тише, Чэньцин». В правой руке — бамбуковая клюшка выкрашенная в черный с резным молоточком. Хенг отводит лошадь чуть в сторону. Долгожданный игрок, которого все ждали, оказался… Гу Мэй. А Хенг ведь почти поверил, что можно расслабиться. Дела идут лучше, можно не думать, отвлечься, как всегда пережить удушливую тоску с помощью езды и игры. Конное поло, древняя забава, перекочевавшая из Персии в Китай, и только потом подхваченная модой Запада.

В эпоху Тан правители обожали играть, красоваться в сёдлах, бить по мячу и неугодным головам, в попытках загнать те в ворота. Ладно, возможно с головами Хенг немного приукрасил, хотя, кровожданости в древности было куда больше, чем сейчас. Смотря новости, может так не показаться, но Хенг знает, о чем говорит. Даму Гу все мужчины встречают с улыбками, игра превратится в бережное отношение к наезднице, которая будет этим пользоваться. Она могла бы акцентировать, что не хуже, может даже проворнее и легче. Это импонировало бы куда больше, но нет, Гу Мэй принимала именно такие правила игры.

В ней раздражало всё. Плавные черты лица, губы, которые благодарны филлерам, иначе не были бы выразительны, четкий нос, подправленный ринопластикой. Нет, Хенг никогда не осуждает все эти эстетические вещи, он даже за, просто… это Гу Мэй. Хитрожопая сучка Гу Мэй.

Тонкая — в запястьях, лодыжках. Узкая в бедрах и спине. С аккуратной, выразительной грудью, которой всегда гордилась, ведь та — своя собственная и приличного размера. Ли Хенг знает, что каждая вещичка на ней, каждый укол ботокса и нарощенные волосы, каждая ложка съеденного ею на завтрак — всё это оплачивается из кошелька Хань Фэя. И так будет и после развода, это один из пунктов, ведь он инициатор процесса. И нет, Хенг не ревнует к деньгам, боже упаси. Он даже не ревнует конкретно к ней. По правде он на полном серьезе хотел бы полюбоваться, как Фэй вытрахивает её на брачном ложе, ведь такой ракурс работы его бедер, то, как он умеет ими вертеть, как напрягается его спина… лишь бы ей рот заткнуть, чтобы не визжала своим мерзким, звенящим голоском. Дело во времени. Гу Мэй крадёт у Ли Хенга бесценное время жизни с Хань Фэем.

И это он ненавидит в ней больше всего. Словно пиявка, она сосет соки жизни из них двоих. Партийность, партийность, партийность. Надо не только быть в партии, очень хорошо для продвижения по карьерной лестнице иметь очень партийный брак. И вот она. Девочка из глубоко партийной семьи, которая верой и правдой служит народу и государству. Что чудным образом совмещается с образованием в Лондоне, недвижимостью класса люкс и тем фактом, что одно поло под жилеткой стоит как годовая зарплата фермера провинции Хэнань. Если не больше.

Не то чтобы Хенг тратит на себя мало, но он исправно платит налоги. Хотя бы. В этих кругах — это уже очень много и даже неслыханно. Чудачество. И расправа в виде расстрела или длительных сроков заключения никого не пугает, ведь так может случиться, если перейти кому-то дорогу, а не потому что ты любишь вес виртуального и буквального золота.

Хенг не вступает с ней в диалог, ограничивается кивком на её улыбчивое приветствие и очередное «Хенги-гэ-э», когда она проносится мимо. Её галоп агрессивнее с каждым разом. Это большая ошибка, на которую ей пытаются мягко указать, но никто не в курсе, какая игра на самом деле развивается на этом поле. Копыта поднимают пыль, но та оседает быстро. Хенг почти что не участвует, он не видит смысла. Всё, ради чего он седлал Чэньцин сегодня, испоганила эта гадкая барышня. В какой-то момент Хенг даже хочет дать заднюю, сказаться на плохое самочувствие и ускользнуть. Ведь основная игра явно намечена на тот момент, когда будет объявлен окончательный счёт. Гу Мэй вновь несется вперед, замахиваясь клюшкой. Её оттесняет Ши Янь, «табачный властелин», довольно профессионально и аккуратно. Но не очень удачно бьет по мячу. Спрессованный до сферы бамбук подлетает, попадает куда-то по морде коня Гу Мэй. Этого никто не видит сразу, но понятным становится позже. Загнанная лошадь, которую Гу Мэй истязала своей неуемной, агрессивной ездой, посчитала это последней каплей. Она несется вперед без и намека на уступку, прямо на ворота, в то время как госпожа Гу, не справившись с ретивым нравом и физикой, практически слетела с коня, но её удержали путы стремян. Её тело колыхается и визжит, она не может подняться, пока конь всё несется к столбам, и неизвестно, не врежется ли её тело в один из них. Алые ленты всё треплет ветер. Крики, её визг, все предпринимают какие-то бесполезные попытки спасения, к полю летят конюхи и смотрители. Хенг уже давно несется вперед на пределе. Конечно, он был бы первым в рядах на похоронах этой девицы, но это ведь его мечты, не обязательно им воплощаться в реальность таким образом. Хенг не уверен в том, что делает, это скорее инстинкт вкупе с каким-то туманным расчетом. Гу Мэй нужно стянуть с лошадиного крупа до того, как она врежется в столб. Для этого нужно спрыгнуть с Чэньцинь и буквально утянуть даму Гу на землю. Хенг никогда не уверен, что у него получится хоть что-то. Он даёт это на волю богам.

И наверное именно поэтому, задуманное получается всегда. Конечно, с оговорками и деталями, о которых не просят. Но получается ведь.

Гу Мэй в сотый раз уверяет персонал, что в больницу ей не надо, в глазах не двоится, а Ли Хенг, чью ладонь она всё сжимает и вздыхает, настоящий герой. У «героя» ушибов тоже нет, и всё это — просто чудо. Ли Хенг сдержанно улыбается, сидя за этим круглым столом. Их соигроки уже разошлись, у занятых людей забитое расписание, но какое шикарное стечение обстоятельств, что Ли Хенг сегодня свободен весь день! Чертов Ши Янь чуть ли не сватает их друг другу после этого «неверотяного спасения». Конечно же в шутку. Все уверены, что Ли Хенг и Гу Мэй в теплых отношениях, ведь Ли Хенг — лучший друг её мужа, практически брат. Хенг выдыхает и выдергивает свою руку из хватки тонких пальчиков, как только все окончательно рассасываются вокруг них. В высоком стакане навороченный лимонад. Вид на поле. Сейчас пустое, но через пару минут начнутся занятия у детей. Ветер перестал играться с лентами на столбах. Хенг отпивает из стакана и старательно не смотрит на Гу Мэй. Все её маски сползают, она зевает, слегка прикрыв рот рукой. Затем говорит:

— Закажешь мне еще чай? И что-нибудь сладенькое, братец Ли.

В какой-то момент Хенг даже задумывается, не подстроила ли та весь этот цирк, но это уже откровенная лесть её талантам. Хенг чуть качает головой, соглашаясь. Он не хочет вести с ней беседу, но это уже неизбежно.

— Я думала, ты убежишь, как переоденешься. Приятно удивлена.

Хенг не сдерживает фырканья и наконец-то смотрит на неё. Гу Мэй расплывается в улыбке:

— Всю жизнь говорю не с тем, с кем надо, вот так фокус.

Хенг чуть прищуривается, невербально требуя продолжения мысли. Дама Гу усмехается своими полными губами, потягивается так, чтобы платье несколько натянулось на ней. Хенг снова думает о том, что Хань Фэй занимался с ней сексом. Пару раз так точно. Его всегда подмывало спросить либо его, либо саму Мэй, как это было. Но знал, что врать будут оба. Один — своим молчанием, вторая — неуемной фантазией. Мэй снисходит до объяснения:

— На действия Хань Фэя влияешь только ты, так что если я чего-то хочу, то должна просить у тебя.

Хенг не сдерживается и произносит одними губами «вау». Наглость — врожденное качество Гу Мэй.

— И чего же ты хочешь? Дай угадаю. Чтобы не было развода, потому что развод — это все равно позор? Это его решение, и только его. Как и всё в жизни. Если ты думаешь, что я могу его переубеждать в чем-то…

— Император отрезал себе рукав, чтобы не будить своего возлюбленного. Хань Фэй может всё, если только ты будешь в этом заинтересован. Чем тебе выгоден этот развод? Он только усугубит положение, всякие… недоверия. Начнут копать. Могут и не побояться вас «раскопать». Я — ваш тыл, Ли Хенг, разве не так? Что эти бумажки тебе дадут… А жить с ним… да живите. Я больше никогда не услышу, как он ногти стрижет, вот это — радость.

Хенг смотрит на Мэй. Его взгляд — смоляные ямы, муки и гибель. Гу Мэй тянется за его стаканом, Хенг ей не препятствует. Пауза длится и длится, пока Мэй пьет, пока детей, оседлавших коней, выводят на поле. Люди сидят на террасе, наслаждаясь мягкими порывами ветра, солнечным теплом и компанией друг друга. Хенг наклоняется к Мэй чуть ближе:

— Знаешь, почему он тебя так и не полюбил?

Её лицо стоит этой фразы. Уголки губ опускаются, затем губы и вовсе зажевывают. Мэй решает допить его лимонад. Толчея из листьев мяты, шалфея, лайма и шипучки.

Хенг продолжает, понижая голос:

— Наша фундаментальная разница в том, что это я стригу ему ногти. И выбираю костюмы. И забочусь об имидже. И о том, чтобы он крепко спал. Вкусно ел. Трахался до отключки. И я никогда, слышишь, никогда не встаю между ним и его амбициями, Мэй. Не топаю ножками, не считаю, что он мне должен хоть что-то. Ты можешь посчитать, что это глупо. Но именно так я получил всё то, чего хотела ты, и по этой причине получаю ровно то же самое от него. А поступаю я так, потому что его люблю, Мэй. Его. А не себя. А кого любишь ты? Хоть когда-то? Злая девчонка.

Гу Мэй не отодвигается, когда поворачивает голову. Они непозволительно близко, прядь её волос уже на его плече. Мэй смотрит ему в глаза.

Отворачивается первой, берет льняную салфетку и повторяет:

— Закажи мне что-то сладкое, братец Ли. Я люблю сладкое, ты ведь помнишь?

х х х

Офисное здание вмещает в себя не только пару этажей студии под «Доброе утро с Сяо Чжанем», но и множество других компаний. Теле-сотрудников всегда можно отличить от офисного планктона: по взгляду, отсутствию дресс кода, постоянному желанию что-то захомячить и сверхскорости передвижения. Стеклянная свечка озаряется светом, борясь с наступающими сумерками.

Осталось не так много дел, Ибо должен проконтролировать процесс инвентаризации и сверить таблицы приема и выдачи техники. Чтобы каждая петличка была на месте, проводок к проводку и никаких разряженных аккумуляторов. Этим можно было бы заняться и в другое время, но Ибо все равно не уйдет раньше, чем Сяо Чжань. Тот дарит ему много открытий о себе самом.

Даже вот в данную минуту.

Оказывается — Ван Ибо неловок в общении, когда это касается чувств. Он не может сказать ни слова, когда Сяо Чжань, смотря на него с другого конца столешницы, помешивает кофе и уточняет «что именно мы делаем?». Столешница, надо заметить, находится в кухоньке телевизионной студии их проклятого канала. Время отсчитывает вторую неделю их «недоотношений», в которые входят: припадки засасывания одним другого в разных укромных (и не очень) уголках рабочего пространства, будь то кладовки, туалеты или дальние рубки. Последнее — очень рисковано, но им припекает; попытки вести себя профессионально, Ван Ибо перестает падать на колени, у них образовывается (к удивлению всех) мнимая дистанция, которая на деле выглядит как хождение вместе куда бы то ни было, сидение на соседних креслах во время собраний и даже хватание рук друг друга под столами в любой удобный (и не очень) момент; совместные походы на вторые завтраки и обеды; Ван Ибо ревностно охраняет право первым вручить Сяо Чжаню булку утром (Сюин с её круассанами приходится есть всё самой), а сам Сяо Чжань… явно взял шефство над его гардеробом. Уже как две недели никто не видел голеней Ван Ибо. Никаких шорт, никаких драных джинсов, никаких «армейских карго» и жутких сандалий. Хвала Небу, хоть без носков. Нет, Сяо Чжань не пытался сделать из Ибо того, кого нет, замотав в брендированное шмотье. У Ибо случился «капсульный гардероб» любителя хип-хопа и скейт культуры, которым он и являлся. И карманы, святые карманы на его штанах, имели место быть через раз.

Потому что «ты знаешь сколько всего мне нужно с собой таскать?».

Программа «Доброго утра» не ограничивалась лишь студией и включением Сяо Чжаня. Главный звукарь был нужен и в поле, и в сводке, и в дополнительных выпусках, и везде, где только тебе скажут быть полезным, пока другие справляются криво. И всё это… случилось как-то само собой.

И не включало в себя секс. Какая-то часть Ибо (то есть — его член) была несколько удивлена этим фактом, ведь вроде как всё и затевалось ради этого. В шок приводило даже не то, что его всё никак не случается, а то… что Ван Ибо осознал это только сейчас. Стоя с другой стороны столешницы у холодильника, так и не дернув его за ручку. Сяо Чжань подходит ближе и щелкает пальцами перед собой, Ибо отмахивается от этого жеста и наконец-то отмирает. Холодильник обиженно хрипит, когда дверцу открывают резко. Ибо забыл, что хотел из его недр. Среди подписанных контейнеров, картонных коробочек доставки, забытых бананов и апельсинов, он пытается найти оправдание тому, почему вообще в него полез. Чжань продолжает на тон ниже и куда тише:

— Ты… М-м. Ладно, наверное, сейчас не лучший момент для обсуждения.

Он бросает деревянную палочку, которой помешивал свое пойло, в соответствующий отсек мусорки. Ибо коротко смотрит на него, выуживая между контейнеров жестянку пепси, и закрывает холодильник. Ему не нравится то, что Сяо Чжань сейчас стушевался и больше всего он не любит быть причиной этой вежливой улыбки из серии «сболтнул лишнее», когда на деле Чжань ничего такого не сделал. Это Ван Ибо, как оказывается, может записывать голосовые про красочный отсос, когда они в очередной раз разъезжаются после работы «потому что надо спать, дождемся выходных», а сказать… сказать. И ведь по сути в вопросе Чжаня и не было ничего про чувства.

Он спросил, что именно они делают. А Ибо впал в ступор, сразу же полагая, что тот спрашивает нечто более интимное. Ван Ибо трезвит себя этой мыслью, вскрывая банку. Шипение и пена, пальцы будут сладкими. Ван Ибо уточняет, прежде чем отпить:

— Ты спрашиваешь встречаемся ли мы? Я почти оскорблен.

Сяо Чжань хмыкает и пьет свой кофе. Глоток, два. Скорее микстура, чем повод для наслаждения. Пустой стаканчик постигает та же участь, что и палочку. Ибо думает, что не против слизать вкус этого пойла с губ Сяо Чжаня прямо сейчас, но кухонька — это еще хуже, чем рубка.

— Встречаться можно по-разному, Ван Ибо. Я хочу понять твои представления об этом. Потому что… всё очень странно. Да?

Ибо слишком резко делает очередной глоток, еще чуть-чуть и шипучка пошла бы носом. Из-за этого он закашливается, прочищает горло и ставит хренову жестянку на столик. В этот момент на кухню забегает очередной стилист, бросая «хай-хай», ищет что-то по ящикам. Ибо и Чжань молча наблюдают за парнем, который наконец-то находит ножницы, кивает им, мол, всё путём, и выбегает, хлопнув дверью. Такие моменты «прерывания» чего бы то ни было случались постоянно, так что нить разговора они умудряются не терять. Ибо даже успевает подумать. А это серьезно. Его очень смущает слово «странно», и поняв его контекст, можно подобрать ключ к… следующей загадке, судя по всему. Разве с мужиками наоборот не должно быть проще, чем с женщинами? Нет? Да?

Ван Ибо опирается задницей о многострадальную столешницу, снова берет пепси, пытается отодрать ключ-кольцо, а в простонародье — «открывашку». Алюминий поддается плохо, и скорее Ибо лишится ногтя. Он снова прочищает горло и уточняет, вместо того, чтобы играть в угадайку:

— Странно что? У тебя вроде не было проблем с членами, если ты об этом.

Сяо Чжань издает нечто среднее между смешком и фырканьем, а затем очень спокойно отвечает:

— То, что в моем доме есть картина с… абстрактным членом, не говорит о том, что я имел с ними дело. Ладно, однажды имел, но это был кривой опыт взаимной дрочки, не более. Но нет, странно не это. Странно… я… не давлю на тебя? Просто… у меня не было раньше тяги никого одевать, следить и я…честно, не очень понимаю, что происходит в принципе.

Ван Ибо наконец-то отдирает открывашку. Алюминиевое кольцо отправляется в полет, чтобы упасть на узкий столик у стены, заваленный салфетками и плошками со стикерами сахара, специй, соусов и одноразовых палочек. Ван Ибо укладывает услышанное в голове. У Сяо Чжаня практически отсутствует опыт секса с мужчинами. Ладно, это полбеды. Вторая часть беды заключается в том, что у того, кажется, никогда не было отношений? Ван Ибо правильно уловил суть? Слова приходится подбирать тщательнее обычного. Ибо поднимает голову. Чжань уже как пару минут умостился рядом, его ноги куда длиннее, так что вытянув их, он достает до того самого столика и чуть дальше. Он выглядит озадаченным, сложив руки на груди. Ибо опускает взгляд на закатанные рукава рубашки, часы на правом запястье, уводит взгляд куда-то в стену и думает. Холодильник начинает урчать. Толстые стекла, которые служат «стеной» между кухонькой и коридором, пора бы помыть. Туда-сюда ходят сотрудники. Всё идет своим чередом. Ибо снова поворачивается к Сяо Чжаню, не до конца веря в то, что ему сейчас придется обозначить:

— Так бывает, Сяо-гэ, когда тебе кто-то очень нравится. Хочется… участвовать в его жизни. Странно не значит плохо. Тем более, никто из нас двоих не против. Оно как-то… само. У тебя… кто-то бывал? Девушка? Тот кривой опыт… это было как?

Сяо Чжань чуть хмурится, затем морщит нос. Его тяжелый вздох не предвещает ничего хорошего. Он пожимает плечами, бросая «как-то не складывалось», выпрямляется и снова идёт к кофеварке.

Как-то не складывалось. У Сяо Чжаня. С его… вот этим вот всем. Ибо легко мог представить табун девиц, вздыхающих по нему, не менее вздыхающих пацанов любого сорта, какие-нибудь зажимания в раздевалках, или приторные свидания в парках. А сейчас?

Сейчас Сяо Чжаню стоит поманить пальцем кого захочется, и тот пойдет.

И что? Вы хотите сказать, ничего подобного не случалось?

Сяо Чжань говорит: «Я никогда не встречался, моя жизнь должна быть очень закрытой, ну, школьный бред не считается, так ведь?».

Добавляет: «Иногда я закручивал роман с женщинами на отдыхе, никогда не в Китае и не с китаянками, всё ради секса по договоренности, европейские женщины более свободны в этом смысле и ничего не ждут. Сам понимаешь, отпуск у меня явление редкое».

Сяо Чжань мычит под нос нечто согласное, будто бы подтверждая свои же слова, и выдает контрольным в лоб после паузы, которую тратит на выбор кнопки: «Правда, такому сексу я все равно предпочитаю игрушки, у меня их достаточно».

Кофеварка пищит, выдает струю пара, а затем в картонный стаканчик льется темная жижа. Задумчивее и тише, Чжань делится: «Я думал, что мне и поцелуи не по душе, с женщинами оно более рыхлое, что ли, но наверное это просто от рта зависит, наверняка не со всеми так… глупо звучу, да?».

Ибо сам не заметил, как подобрался ближе, находясь в каком-то онемевшем астрале.

Чжань вскидывает голову и улыбается так, как умеет только он:

— Но ты целуешься охуенно, Ван Ибо. О чем ещё ты заставишь меня передумать?

Ибо не хватает ни времени, ни смекалки, чтобы придумать ответ. Да и какой ответ тут может быть?

Сяо Чжань забирает кофе и выходит из кухни. Дверь за ним захлопывается с мягким щелчком.

Ибо смотрит, как телеведущий идет по коридору и кивает каждому, кто здоровается с ним.

Пепси остается забытой полупустой жестянкой на столике.

Сяо Чжань умудрился признаться в своем нулевом опыте так грязно, и так легко завести этой мыслью, что Ван Ибо чувствует себя озабоченным идиотом. Из солидного мужчины, умеющего держать за яйца медиа мир Китая, мужчины, который спровоцировал ряд скандалов всенародного уровня за одно интервью, Сяо Чжань на пару минут превратился в нечто, что Ибо даже описать не может. Искушенный и невинный одновременно? Наивный и шлюховатый? Во что он играет?

Или не играет? Игрушки.

У Сяо Чжаня много игрушек и он любит ими пользоваться. Это вот как из головы выкинуть?

К такому Ван Ибо жизнь не готовила.

Когда он вспоминает, как у Сяо Чжаня подписан закрытый (и как говорил Чжань — заброшенный) аккаунт инстаграма, ему хочется, чтобы в пепси плеснули виски. Boy_daytoy.

Это же никак не связано, правда?

х х х

[Запрос Baidu: как подготовить к анальному сексу мужчину]

Результаты поиска:

[1. Подготовка к анальному сексу: десять советов от РадужныйПони31]

[2. Анальный секс — мифы и правда]

[3. Инструкция по подготовке к анальному сексу для пассива]

[4. 11 причин по которым каждому натуралу нужно попробовать пассивный анальный секс]

[5.Связан ли анальный секс и стимуляция простаты? Связан ли анал и ориентация?

Связывать или нет? Давайте разбираться!]

[6. Ответственность актива во время анального секса: как улучшить качество траха]

Ван Ибо прищуривается в темноте, смотря в экран смартфона. Говорят, это верная дорога к порче зрения, но этот факт его мало колышет. Уснуть невозможно, хоть тело устало. После разговора на кухне студии, они виделись еще два раза. Первый — в переговорной, заняв места рядом. Минцзинь, замещая главного продюсера, вещала о новых плюшках, которые они заслужили: теперь программа не будет выходить по воскресеньям, на зарплате это не скажется, несколько месяцев это «жаркое утреннее время» будет занимать партийная повестка и агитационные ролики, ведь скоро череда юбилейных праздников и Expo.

Второй — Ван Ибо, не будучи многословным, прижал Чжаня к грязной кирпичной стене постройки на старой парковке, где теперь бросал байк, потому что там куда меньше публики. Они встречались в этом месте по утрам, приезжая раньше всех. Чтобы целоваться, как школьники-идиоты, и доедать свои уже традиционные ютяо с соевым молоком. И там же встречались вечером, прежде чем разъехаться. По тем же причинам. Оба понимали, что конспирация у них на грани фола, но в сумбуре рабочего процесса они ничего не могли поделать. Хотя бы так.

Ван Ибо открывает первую ссылку, указательный и средний пальцы массируют у виска. Мозг пытается вчитаться, в то время как воображение всё возвращается к теме игрушек. Какие именно? Может, Сяо Чжань и так в курсе всего и даже больше, раз в себя что-то пихает? Или он про какие-то штуки для ебли? Вибрационные кольца? Или про массаж простаты? Или что? Боже. Ван Ибо откидывает от себя телефон, трёт лицо. Всё это невыносимо и да, Сяо Чжань прав, очень странно.

Ван Ибо малодушно подумывает поискать еще забытые пачки сигарет по дому. Покурить и подрочить, чтобы отрубиться. Потом снова рабочий день, украденные поцелуи, возможно, только возможно, хотя бы взаимная дрочка? Притащить Сяо Чжаня домой силой?

В этот гадюшник? Или поставить вопрос ребром и сказать, что они едут к нему?

Трахаться, наконец-то, под той картиной с абстрактным членом?

А как хорошо, ведь, а. Все проблемы его жизни внезапно сузились до размеров одной ладной задницы. В телефоне он все ещё так и подписан. Задница-гэ. Ван Ибо думает ещё с минуту и решается на справедливый шаг. В конце концов, он не один должен страдать, они в этом вместе.

Об этом стоит напоминать куда чаще.

Но прежде чем Ван Ибо успевает набрать нужный номер, в дверь звонят.

Это всё — безумие чистой воды. Или кризис среднего возраста.

Вроде бы Сяо Чжань уже входит в эту категорию или нет? Не суть.

Пакет по итогу тяжелый, ощутимо оттягивает руку. Там два литра пива, безвкусные паровые булки, жареные до золотистой корочки цяоцзы с мясом, овощами и травами. Это то, что Сяо Чжань умудрился наскрести по округе, выпрашивая последние порции на раздаче уличной еды и стучась в окошко усталой старушки, которая уже собралась погасить свет своей забегаловки.

День вышел сумбурный, растерзанный работой, хроническим недосыпанием, ноющим желанием по телу и растерянностью. Это вылилось в плохой самоконтроль. Сяо Чжань говорил вещи, которые говорить не хотел. В его понимании такие «новости» скорее отталкивают, чем привлекают. Хотя, кажется, Ван Ибо не стал его избегать. Чжань просто не знал, как донести мысль, что он абсолютно не ориентируется в том, что происходит. Это обезоруживает, интригует и пугает одновременно. Он не думал, что способен чувствовать такой коктейль, пережив столько дерьма в жизни. А дерьмо это грозилось множиться и дальше. Выпуск с Лао Шэнем поднял его на еще одну ступень, но кажется, что путь этот не на вершину, а в пучину ада. Он систематично отказывается от всех новых предложений, отказывается давать комментарии и надеется пережить эту бурю в тени. Пока мир вокруг предсказуемо сходит с ума. Вместо решения сельских реформ, правительство показательно обратило внимание на японо-китайские семьи. Их множество и да, они испытывают определенные трудности, о которых и заявили с подачи нашумевшего Мацуо-Шэнь скандала. Снова открылись дискуссии. Но чаще всего эти люди не бедны до синевы, имеют свои бизнесы и проблемы их не связаны с голодом и налогами выше зарплат за пару кварталов на ферме. Умело, не без помощи Сяо Чжаня, начинка информационного пространства уплотнилась вовсе не тем, чем необходимо.

В который раз? В сотый? Да, им пообещали больше свободы в освещении Шанхая. Сяо Чжань даже выбил себе поездку через неделю, если прирост заболеваний будет стабильно низким. Но… но.

Эти сделки с совестью доведут его. Ещё пара лет в таком режиме и Чжань не знает, где закончит морально. Его ничто не оправдывает, он знает это. И хотя бы отказаться быть частью этого мира он может. Но тогда на его место придет кто-то другой. Что хуже, этот кто-то может даже не мучиться совестью, а ведь именно это дает проблеск надежды на какие-то действия. Или… может, наоборот? Это будет кто-то лучше него? Кому удастся балансировать с большим успехом?

Всё это бессмысленный поток мыслительной жвачки, которую надо бы выплюнуть. И по правде, это основная причина, почему Сяо Чжань стоит посреди типичного панельного муравейника и пытается прикинуть, куда выходят окна. В этом нет практического смысла, он просто тянет время. Телефон вибрирует синхронно с iwatch. Чжань вскидывает руку. Вслед за сообщением адреса Ван Ибо и стандартного кода двери, Сюин присылает «всё в порядке?».

Ну как тебе сказать, дорогая. Я стою под домом звукорежиссера нашего проекта, у меня с собой пиво, презервативы и одолженный бутыль просроченной смазки нашего с тобой босса, и я хочу, чтобы меня выебали впервые в жизни до потери памяти. Как ты считаешь? Десять из десяти.

Сяо Чжань опускает руку, перехватывает пакет покрепче и идёт к нужному подъезду. Пальцы подрагивают, когда он набирает нужный код. Что-то внутри него слабо надеется, что тот окажется ошибочным. Но дверь благосклонно пищит, впуская его внутрь.

Пятый этаж, темная, засаленная лестничная клетка с сигаретно-мясным душком. Сяо Чжань чуть вздрагивает, прошиваемый воспоминанием «прошлой жизни». Он подходит к нужной двери.

Ван Ибо открывает сразу после окончания трели. Чжань поднимает пакет на уровень их лиц и выглядывает из-за него:

— Я принес поздний ужин. Завтра первый выходной, я подумал…

Ван Ибо перебивает его, совершенно спокойно ставя перед фактом:

— Переступишь порог — мы трахаемся.

Пакет с шуршанием опускается. Чжань поджимает губы, скрывая усмешку, а затем говорит «тогда… дай уже пройти». Пакет впихивается Ван Ибо, Чжань протискивается мимо, стягивая с себя ветровку. Дверь захлопывается, замки защелкиваются с очередным электронным пиканьем.

Пакет падает.