х х х

VIII.

An intermission of your fate

Close your eyes,

God gives, or takes it away

You try and forget all your hate

Anger thrives, trapped in a steel crate

Сухая.

Горячая.

Нежная там, где никто не касался прежде.

— Ты хочешь…как…

— Тш-ш, молчи. Пока молчи. Молчи, ладно?

Сяо Чжань умолкает. Они не ушли дальше двух шагов от входной двери. Время, которое только-только понеслось в безумном ритме, внезапно остановилось. Руки раздевали, сбрасывали лишнюю одежду. Сейчас — замерли на резинке чужих шорт. Кажется, Ван Ибо не носит под ними белье, когда дома. Правильно. Сяо Чжань послушно открывает рот. Если Ибо хочет целовать глубже, Чжань отзывается и позволяет. Если Ибо хочет прикусить и тянуть, Чжань шипит, но не останавливает.

Чжань не знает, чего именно хочет он сам, кроме как быть наконец-то выебанным чем-то более живым, чем дилдо, но детали — он без понятия. Секс с игрушками хорош и плох одновременно.

Хорош: не нужно заморачиваться целым аспектом взаимодействий с другим человеком, начиная с вообще связи, заканчивая возможной венеричкой или компроматом на твою медийную персону; ты сам контролируешь весь процесс, тебе нечего стесняться, не о чем думать, ты делаешь всё, что только взбредет в голову. Даже самое абсурдное, извращенное, странное или смешное. Сяо Чжань довольно хорошо изучил свое тело и умел устроить «вырубающий оргазм». Любил сосать что-то вроде леденца, пока трётся собой о подушку, как недавно открывший для себя «приятные ощущения» школьник, в то время как вибро-игрушка прерывисто дразнит дырку. Сяо Чжань обнаружил целую палитру ощущений. Пощипывать соски, работая бедрами, насаживаясь и насаживаясь на… опять же игрушку, но уже другую.

Больше, меньше, толще, уже.

Его неуемное любопытство нашло в этом отдушину, и вскоре он понял, что выстрелом спермы спектр оргазма не ограничивается. Твой член даже может не стоять, но тело будет в плену волн мягкого наслаждения. Ритмично накатывая, но не доводя до пика, они будут ласкать тебя столько, сколько захочешь только ты. Так может продолжаться очень долго, если не начинать себе дрочить.

Лучше любого снотворного и сеанса у психотерапевта.

Чем же такой секс плох? Послевкусием.

По губам жжётся. Ван Ибо явно грешил чем-то острым перед тем, как Чжань позвонил ему в дверь. Он облизывается, пытается содрать кожицу с нижней, пока Ибо переходит к шее. Хочется пить. Во рту явно пересохло. Чжань прикрывает глаза и шумно тянет воздух носом, зарываясь пальцами в волосы Ибо — тот спустился ниже, пользуясь отсутствием рубашки и майки под ней. Губы накрывают правый сосок, лижут, втягивают. Чжань выдыхает, прикладываясь затылком о стену. Пальцы все еще зарыты в волосы, стекают ниже, поглаживая по шее, случайно трут по цепочке, возвращаются выше, превращая прическу в её взлохмаченное подобие. Чжань чувствует вес ладони на своем бедре, то, как она подбирается к джинсам. Ибо покусыванием прокладывает себе путь обратно к шее, теперь обе его руки заняты пуговицей и молнией. Кромка зубов ощутимо сдавливается у изгиба, когда джинсы наконец-то падают на пол. Чжань вытягивает ноги, он все еще в носках, переступает, рефлекторно обнимает за шею и тянет обратно к себе. Ван Ибо улыбается ему в губы. Чжань думает, что будет целовать его, пока всё внутри не закипит, и в голове не останется ничего, кроме звука его дыхания у собственной кожи. Ибо вдавливает его в стену. Целует. Ибо дергает его за руку, чтобы впечатать снова, но в этот раз — лицом в холодную стену. Барьер состоит всего из двух преград — ткань боксеров и ткань шорт. Ибо трётся о его задницу, из-за чего Чжань подается бедрами назад, поощряя и откровенно кайфуя. Когда в тебя вдавливают крепкий стояк, это хорошо. Чжань чувствует, как тело отзывается на это рефлекторным сжатием и приятным ноющим чувством. В паху, у сосков, тяжелеет в мошонке и стоит ещё крепче. Мелкие разряды дразнящего тока. Ему бы отпустить себя чуточку больше, ведь какая уже разница. Пути назад нет точно. Прекратить сейчас? Разве уже не поздно? Нет уж, сначала он кончит.

Давление на член из-за стены, давление на зад сзади. Сэндвич о котором вы и не мечтали. Чжаню вдруг становится смешно, но это мягкий смешок и довольная улыбка, когда его снова тянут, заставляют повернуть голову, чтобы сцеловать его внезапное веселье, растворить в стоне. Ибо кусает в плечо, пока пальцы сдергивают резинку боксеров. Ещё чуть-чуть.

Ван Ибо ведет языком под ухом, спускается ладонями к ягодицам, мнет, раздвигает, мнет. Хрипит так, что по новой тянет у паха, он спрашивает: «Чего ты хочешь?». Чжань прижимается щекой к стене, трётся и чувствует себя не умнее животного. Так чего же он хочет?

Ответ слишком длинный, выталкивается по слову через выдох:

— Я сделал всё… чтобы ты меня выебал сегодня, лао Ван. А как именно — мне все равно. Мне завтра… в кресле не сидеть.

Ван Ибо явно потешается, когда ухмыляется у его шеи с легким хмыканьем, прежде чем поцеловать опять.

«Хорошо, гэ».

«Сидеть и правда не получится».

Ван Ибо не знает, как можно по доброй воле выбирать все эти заёбы, если вас не тянет вселенской силой. Потому что трахать женщину, как ни странно, если вас заботит только ваш елдак, куда проще, чем… чем. Во всяком случае, он судит по своему опыту. Подхватил, умаслил прелюдией, раздвинул и можно входить. Тебя не трясет от возможной мысли, что ты можешь навредить так сильно, что человек и правда сидеть не сможет. Параллельно тебя трясет от желания поскорее засадить, потому что… эта задница. Эта охуенная задница. Ван Ибо старательно оглаживает ягодицы, проходится поцелуями по пояснице. Сяо Чжань снова врёт ему «да уже можно», в то время как Ибо чувствует и видит, как сжимаются мышцы. Что сами ягодицы, что и… заманчивое колечко мышц. Слишком застенчивое, слишком маленькое, чтобы безболезненно впустить в себя его член.

— Лао Ван… я могу сам себя…

— Нет.

На самом деле Ибо не знает, что это за категоричность. Даже если игрушек нет, что жаль, Чжань точно сможет сам себя расслабить. Но в этом и смысл. Ибо хочет стать гарантом его расслабления, чтобы потом (а он уже планирует очень насыщенное потом на долгое-долгое время) им не приходилось так заморачиваться. Чтобы задница под его руками расслаблялась похлеще, чем от попперсов.

Ибо добавляет смазки, взяв тюбик и сжимая его над ложбинкой. Кремовый гель стекает по ней тугими каплями. Что-то внутри Ван Ибо хнычет от этой картинки, но на выдохе получается нечто хриплое и краткое. Он откидывает смазку, проходит пальцами между, давит большим, ведет по кругу, давит сильнее. Чжань подгребает под себя подушку и отставляет задницу повыше. Ибо знает, что тот лениво дрочит себе в это время, оттягивая и сжимая у яиц.

Небо, как он хочет уже его вытрахать…

Ван Ибо взывает к остаткам своего терпения, когда Чжань дергается на попытку ввести больше одного пальца, уточняя тихо и у самого уха:

— Гэ… ты напрягаешься потому что будет больно или почему? Ты… что?

Чжань поворачивает голову. У Ван Ибо плохо с освещением, сейчас роль света играет рабочий стол ноутбука, отброшенный проектором на всю стену. Заставка с каким-то шикарным красно-черным мотоциклом, брутальным и пафосным. Ночник на подоконнике, который пристроился там бумажным фонарём. При такой «помощи» разглядеть что-то явно трудно, но Ибо скорее чувствует сомнение, которое сковывает Чжаня, но понять его источник сложно. Чжань двигается ещё, Ибо приходится скатиться и вытянуться рядом. Чжань садится на колени перед ним, чуть морщится, привстает, ведя ладонью по ягодице, собирая следы размазанного лубриканта. Без тени застенчивости обтирает о постель, чему-то усмехается, и только после этого смотрит на Ибо.

— Я…всё всегда делаю сам.

Ван Ибо продолжает смотреть. Чжань снова немного приподнимается. Член, все ещё твердый, стоящий колом (и совсем не похожий на тот, с абстрактной картины), покачивается от его движений. Ибо опускает на него взгляд. Думает уже взять в рот, но это отвлечет от получения вразумительного ответа. Чжань накрывает плоть ладонью, ласкает медленно. Взгляд — маслом по стеклу, губы — болезненно пунцовые. Ибо не понимает, как они могут вообще мыслить сейчас, ещё немного и вся эта истомленная прелюдия доведёт их до явного срыва.

Чжань пользуется своими голосовыми связками ради сбивчивого пояснения:

— Я всё контролирую. Когда себя трахаю. Я всегда знаю, как это будет. Я не знаю, как будет… сейчас.

Ван Ибо приходит к мысли, что Сяо Чжань его бесит. Он выпрямляется медленно, старательно смотря только в его глаза, пока этот засранец себе нарочито медленно дрочит. Хорошо.

Ибо не приходится искать что-то долго — тянется всем телом к столу у кровати, на котором валяется россыпь проводов. Что-то забрал с работы, что-то купил недавно. Черные, гибкие жгуты с золотистыми джеками на концах. Ибо стягивает их резким движением, те стучат по столешнице штекерами, затем наматываются на руку. Сяо Чжань наблюдает. Ван Ибо просто кивает на них, даже не до конца понимая, как оформить в слова, но это и не нужно. Сяо Чжань протягивает руки без пояснений. Ибо продолжает рассматривать его лицо, не глядя связывая у кистей. Провод слишком длинный, хвосты ужами вьются по постели. Ибо проверяет не слишком ли туго, подается ближе и прихватывает губы со спокойным «привыкай, теперь ты не контролируешь вообще ничего».

Сяо Чжань усмехается снова и Ибо видит в этом удовольствие вместе с чем-то наглым. Или Чжань так маскирует свое смущение? Он не знает. Он просто целует его опять. Опускает руку на его член и дрочит. Ладонь все еще влажная от лубриканта, горячая и требовательная. Чжань заводит сцепленные руки за голову и стонет ему в рот. Чжань укладывается на спину под напором, раздвигает ноги. Ибо дрочит ему все резче и грубее, переключается на шею и соски, кусает чаще, чем целует, потому что как же бесит, аж хочется сожрать.

Он останавливается так же резко, как делал все до этого. Оба дышат загнанно, Чжань говорит одними губами «сделай». Ибо чуть морщится. Его возбуждение уже крайне болезненно, от этого никуда не деться. Мелькает мысль про забытые презервативы. Стирается его извечными тестами и тем фактом, что Чжань в себя в последнее время пихал исключительно дилдаки. И как ему в этом не верить. Ибо давит на колени, разводит шире, затем подхватывает под. Тянет к себе ближе. Чжань выгибается в спине, устраиваясь удобнее. Ибо сминает по бедрам, опускается, чтобы поцеловать в живот, поцеловать ближе к головке, поцеловать под пупком. Чжань выдает очередной смешок, за что получает ленивый укус и смазанный поцелуй поверх. Ибо выпрямляется, помогает устроить ноги еще выше, на своих плечах. Он направляет член рукой к дырке, пока другая поглаживает у щиколотки, по голени. Правая нога Чжаня всё норовит сползти, но пока тот возвращает её на место самостоятельно. Ибо давит. Постепенно и плавно, чувствуя сопротивление мышц, то, как его пытаются то вытолкнуть, то втянуть. Чжань справедливо морщится, но остаётся лежать смирно. Совсем скоро станет лучше. И он оказывается прав.

Пару пробных движений, Чжань просит «остаться», что Ибо считывает как «остановиться». Член распирает, давит как раз так удачно, как надо. Чжань не «привыкает», он наслаждается, игнорируя тянущую боль. Это совсем не похоже на то, что он привык чувствовать, когда внутри пробки, дилдо или шарики. Дышится глубже и в то же время кажется, что воздух стал гуще. Горячо внутри и горячо, когда Ибо вдавливает сильнее, ведь наклоняется, чтобы снова влиться поцелуем в рот. Чжань хотел бы обнять за шею, но он может только оставаться во многом безвольным. Как… игрушка? По сути сейчас он игрушка под Ван Ибо, хоть и с правом голоса. Сяо Чжань жарится от этой мысли. Ван Ибо начинает вбиваться в него на глубине, плавно и коротко. Пока ритмично. Чжань выдает то «ох», то «да», то «м-м» на каждый из толчков. Ван Ибо то ускоряется, то замедляется. Останавливается вовсе, находясь глубоко внутри, покачиваясь из стороны в сторону, пока снова целует и провоцирует новый стон себе в рот. Чжань вздрагивает при очередном толчке, когда Ибо набирает ритм снова, тот размашистее предыдущих и спустя пару раз, Ибо выходит полностью, чтобы тут же загнать по новой и выбить из Чжаня его первое звонкое «блядь». Грецкий орех простаты уже ощутимо больше, и каждый раз, когда член проходится по нему, останавливается и давит, Чжань не знает куда себя деть, ему остается только стонать всё громче. В какой-то момент он бьется головой о стену, вслед чему раздается низкое и недовольное рычание. Чжань потерялся во всём, что происходит и кажется достиг той точки блаженного невозврата, пока не кончишь и не выспишься. Поэтому когда всё внезапно исчезает, он выдает что-то совершенно несчастное, хныкающее и блядское. Член полутвердый, он хочет рефлекторно к нему потянуться, раз теперь так пусто и холодно, но у него конечно же ничего не получается. Ибо шикает, приказным тоном звучит «встань на колени». Чжань не помнит, как ему это удается, но вряд ли достаточно грациозно. Он осознает себя на четвереньках с выпяченным задом. И его совершенно плавит, когда Ван Ибо… целует его в ягодицу. Прежде чем сжать, смять, снова раздвинуть и снова загнать. Но этот совершенно непонятный жест внезапно светится удивлением, как фотовспышка в кромешной тьме. Чжань умудряется думать об этом, пока толчки не учащаются и способность мыслить не выбивается по новой. Колени держат его плохо, да он и не старается. Блаженством оказывается все же сдаться, ведь тогда он может измученно тереться по постели, пока Ибо не перестаёт въебывать его в матрас. Но это не так уж удобно. Его тянут на себя, заставляют откинуться на грудь, вывернуть голову ради мокрой, размазанной ласки. Чжань невольно фыркает со смехом, потому что Ибо уже откровенно вылизал его щеку, ухо и под ним, пока насаживал заново, придерживая одной рукой у бедер, а другой — удерживая поперек. В когда-то тугое колечко мышц сейчас член входит легко, сглажено и с частыми влажными шлепками. Сяо Чжань очень хочет прикоснуться к своему члену и пытается себе в этом помочь. Он все же опускает руки, накрывая плоть сцепленными ладонями и кое-как вбивается в них снизу.

Их сносит совсем скоро и кажется, что даже вместе. Чжаня ошпаривает изнутри до самой глотки, он сжимается на Ибо, пока тот вгрызается в его шею, будто бы от него решили бы ускользнуть в последний момент. Матрас жалобно скрипит, когда их тела падают на постель.

Сцепленные, сплавленные, и бесстыдно счастливые.

Пиво пенится, вытекая за пределы кружки. Ван Ибо никак это не комментирует и даже не пытается найти что-то, чем это безобразие можно было бы вытереть. Только слизывает по пальцам, подходя к воку — на дешевой электро-плитке по новой жарятся цяоцзы. Нечего жрать их холодными. Из душа всё ещё доносится шум воды. Сяо Чжань не дал ему долго наблюдать за деянием члена рук своих: Ибо уговорил его полежать на животе, отставив зад, чтобы он мог удовлетвориться видом своей спермы, а не смазки, вытекающей из растраханного входа. Ибо правда не знал, что такое может принести особый сорт острого удовлетворения, из-за чего хотелось лыбиться, как дебилу и любоваться бесконечно. Полный финиш, правда? Ван Ибо попал, хоть это не новость, он просто находит всё новые грани всеобъемлющего пиздеца. Внезапным образом стал понятен его извечный выбор в девушках (максимально плоско, максимально по-пацански, максимально без заёбов), его пристрастия в сексе, всё то, что было отдаленно странным, и никогда не подвергалась лишнему анализу, чтобы не бередить старые раны и спящих внутри чудовищ. Нет, он пробовал пару раз одноразовые трахи с мужиками, но ничего подобного не испытывал. Как чуть улучшенная версия дрочки. Хотя, в сравнении, сейчас никакой секс в его жизни не казался ему полным. Сяо Чжань перечеркнул весь его опыт. И что с этим делать? Видимо, наслаждаться и стараться не проебать. Цяозцы шипят в масле, Ибо помешивает их палочками и отключает плиту. Сяо Чжань выходит из душа как раз к моменту, когда Ибо перетаскивает их поздний ужин на доску, которая должна была в скором времени стать полкой, и переносит этот импровизированный поднос на постель. Та всё такая же смятая, Ибо только стянул тонкое покрывало и кинул куда-то на пол. Да, полный срач и разбой, он в курсе и стесняться этого уже поздно. Ибо садится, наблюдая, как Чжань ерошит волосы зеленым полотенцем. Ибо дал ему одну из своих свежих широких футболок и боксеры. Хоть он был вообще за то, чтобы остаться голыми. Ибо кивает на еду:

— Есть и отсыпаться. В следующий раз тащи игрушки.

Сяо Чжань вопросительно тянет «м-м» садясь с другой стороны подноса. Ибо накладывает в его тарелку цяоцзы, затем сам разламывает его маньтоу, чтобы было легче макать булку в соус. Чжань не мешает этому приступу, тянется за пивом и делает щедрый глоток. Ибо коротко смотрит на него:

— Тебя как желе размазало, я тоже так хочу.

Сяо Чжань сглатывает и издает новое «м-м», но на этот раз удивленное. Ван Ибо довольно усмехается. Продолжает делить еду, кивает на неё опять. Чжань просто наблюдает. А потом тянется к нему, прихватывая за шею, и целует, делясь привкусом пива. Когда он отстраняется, Ибо успевает прохрипеть «если скажешь спасибо — тресну». Сяо Чжань благоразумно молчит и во второй раз целует куда-то в щеку, согласно кивая.

Спустя минуту ноутбук и проектор дружно решают, что о них совсем забыли и отключаются. Становится куда темнее. Ван Ибо тянется к столику, чтобы клацнуть по пробелу и вернуть им свет. Сяо Чжань оборачивается, смотря на мотоцикл с рабочего стола, запоминает, как тот выглядит.

Ван Ибо сует ему под губы золотистую корочку с особо аппетитным кусочком мяса, и он послушно открывает рот.

х х х

Нет ничего коварнее вируса сомнения. От него не бывает лечения, только иммунитет.

Ли Хенг смотрит перед собой, затем принимается бесцельно блуждать взглядом по вывескам торгового центра. Неоновая реклама обещает, зазывает и освещает мокрый проспект. Царство духоты и жары постепенно сдает позиции, но этого пока недостаточно. Выигранные битвы короткосрочны, большую часть времени то пыль, то морось. Хенг проходится руками по коже руля, ему нравится чувствовать её мягкость вместе с шероховатостью. Этот жест призван хотя бы немного упорядочить внутренний сумбур, но ничего не получается. Ему нужно, чтобы это его так погладили, и сделала это определенная ладонь. Хенг смотрит на смартфон, зажатый тисками холдера. Сначала он тянется к нему, чтобы набрать нужный номер. Затем убирает руку.

С заставки на него смотрит море. Темные воды с пенистыми всполохами. Рука тянется к бардачку. Хенг вытряхивает из пачки предпоследнюю гвоздичную сигарету. Выдергивает перстень подкуривателя, ждёт, когда пластина раскалится добела. Дым втягивается в легкие, стелется под потолком салона, укутывает воздух цветочной пряностью и удушливым табаком. Минуты нехотя переваливаются одна через другую. Когда сигарета докурена до середины, Хенг снова снимает блокировку телефона. Замирает над последним вызовом, затем начинает листать вниз. Дальше и дальше. Клацает на вызов, снова затягивается, ставя громкую связь. Сейчас слишком поздно, но выдрессированная команда Хань Фэя возьмет от него трубку в любое время суток и в любом положении. Хенг всё же не забывает о вежливости и начинает сразу же, как только гудки сменяются на тишину приема вызова:

— Прости, прости, я тут просто потерял нашего советника первого посла, не подскажешь, до какого числа он в Токио?

Слышится шорох, несчастный секретарь Хань Фэя, который служит ему верой, правдой, проблемами со сном и нервами вот уже не первый год, даже не выражает особого неудовольствия от звонка Ли Хенга в три часа ночи. Стандартная история.

Но с господином Ли хотя бы можно быть чуточку расслабленнее.

— Сейчас, господин Ли… минуточку… так… господин Хань… сначала вот это, ага… встречи…м-м… обследования в клинике…м-м…визит к…а, тут перенесли, точно, у профессора Ватанабэ не получается в тот день, а значит… так…значит… господин Ли? Вы слушаете?

— Да. Конечно.

— Господин Хань планирует брать билеты обратно через две недели, я скажу вам, когда он точно определится с днём, если хотите. Но он не был против, чтобы вы его отвлекали в этой поездке, вы знаете?

— Конечно. Спасибо, Гао.

Хенг сбрасывает вызов раньше, чем секретарь что-то добавит. Внутри всё сковывает льдом.

Ему многого стоило не возникнуть и не переспросить ничего про «обследования» и «профессора Ватанабэ». В голове гуляет шальная мысль, которая нравится ему больше очевидного и быстрого вывода. Может, Фэй ему просто изменяет с каким-то там профессором в японской клинике?

Он переживет. Ладно, нет, не переживет, но легче так, чем… что происходит?

Сигарета тлеет в пальцах, пока он методично набирает «профессор Ватанабэ» в поиск. Довольно много результатов. Самый известный профессор Ватанабэ, связанный с клиникой и находящейся непосредственно в Токио, всего один. Хенг докуривает, пока читает статью о нём. Лицо ничего не выражает, информация укладывается кирпичик к кирпичику. Сопоставляется с реальностью. Хенг смотрит на неё через новую призму. Ли Хенг хотел узнать, какая у него фора перед тем, как поднимать со дна ил темы с разводом, а теперь… теперь он видит это иначе. Он листает вниз, доходит до расценок на услуги, блокирует телефон. Пепел с сигареты падает, Хенга это не волнует, он затягивается до фильтра, откинувшись затылком о подголовник. Продолжает смотреть на яркий свет рекламы. В какой-то момент мелькает Сяо Чжань и обещает свежесть от нового тоника с грейпфрутом. Хенг опускает стекло, чтобы согрешить и выбросить окурок в тонкий слой воды — у самой дверцы набежала мелкая лужа. Она испарится, стоит солнцу снова взойти.

Хенг упирается локтем в дверцу, подпирая голову. Свободная рука опять гладит, а затем сжимает руль. Он косится на телефон. В Токио сейчас на час больше, но ещё вовсе не рассвет.

Его Хань Фэй должен крепко спать. Телефон, словно забеспокоившись от такого пристального внимания, коротко вибрирует. Хенг читает уведомление поверх блокировки. Добросовестный секретарь Гао решил отправить ему вдогонку расписание господина Ханя в pdf-файле.

Хенг отворачивается, обнимая руль уже двумя руками, а затем упирается в него лбом.

Надо выруливать и ехать домой. Надо лечь спать и ни о чем не думать.

Надо позвонить ему утром и выудить правду. Надо перестать думать.

Хенг вскидывает голову, шумно вздыхая. Легко бьет себя по щекам, прежде чем завести свою британскую тачку. Когда Хань Фэй дарил её, он трахал Хенга на этом самом капоте.

Хенг вспоминает об этом. Ему очень хочется вернуться в прошлое.

Почему-то ему впервые за долгое время стало страшно от мысли про будущее.

Он съезжает на обочину спустя пару минут, клацая по аварийке и нарушая правила, снова лезет к телефону, открывая статью о профессоре. Нет, он не перепутал.

Профессор Ватанабэ — лучший нейрохирург Японии.

Слово «обследования» и этот самый Ватанабэ идут в связке или всё-таки нет?

Хенг сжевывает щеку изнутри и заставляет себя не делать ни поспешных выводов, ни действий. Спустя пять минут вишневый Aston Martin снова выруливает на дорогу.

Светофоры начинают мигать желтым, отдыхая на почти что пустынных улицах Пекина.