х х х

XXIII.

В молодости ты воюешь со всеми.

С возрастом приходится осознавать:

подожди-ка, это не стоит потраченных сил,

потерпи, пока не начнется монтаж.

— Мартин Скорсезе

Пекин,

буфет министерства иностранных дел, цокольный этаж;

20 часов 59 минут 12 секунд до пресс-конференции Сяо Чжаня

А она ведь могла сдать экзамен на государственную должность, другие же умудряются.

Тогда бы сейчас нос не забивал химозный запах какой-то там морской волны, родители гордились бы, а не вздыхали тяжко, и зарплата была бы куда выше. Как и безоблачные перспективы стабильной жизни. Но ей не хватило мозгов. Сколько бы часов она ни занималась, сколько бы нервов ни было потрачено — всё в пустую. Уже в третий раз.

Почему туалеты для персонала так отличаются от обычных туалетов? Никак не взять в толк.

Ян Чжу уяснила ещё в первую неделю работы: им почему-то нельзя пользоваться обычным туалетом на этаже, а только вот этой каморкой. Она часто путает её с дверью настоящей кладовой. Напольная дыра вместо удобного унитаза, дело хоть и привычное, но всё равно — ногам и без того тяжко стоять целый день. Узкая раковина и длинная полоса зеркала, выше её на голову. Чтобы не запачкать колготки, Ян Чжу приходится постоянно снимать их полностью, прежде чем присесть. Так она боится заляпаться. Её начальница очень строга к внешнему виду. Нравоучения о том, как должна выглядеть официантка или бариста «самых важных господ», заканчивается либо оплепухой (если кто-то раздразнил своим видом или даже взглядом), либо попыткой подмигнуть с фразой «помните, девочки, может так статься, и кто-то из вас займёт тёплое местечко». Чжу сначала думала, что так начальница намекает на выгодный брак с кем-то из чиновников, даже если мелких. Когда она предположила это вслух, девочки в раздевалке долго не могли успокоиться, всё смеялись и называли её глупышкой. «Любовница — вот наш максимум, дурнушка». Последнее, кстати, так и приклеилось. Шла вторая неделя, а её называли дурнушкой чаще, чем по имени. Справедливо ли? Вроде, некрасивых девушек сюда и не брали, чем она вдруг дурна? Ян Чжу как раз натягивает колготки обратно, поправляет юбку, затем снова лезет под нейлон — чёртовы трусы зажевало. Параллельно она встаёт на носочки, чтобы посмотреть на себя хоть краем глаза. С одной стороны, их вечно критикуют за внешний вид, а с другой — нельзя иметь под рукой ни телефон с камерой, ни косметичку. Не дай Небо кто-то найдет поблизости расчёску — ужас. На ней же волосы.

Всё добро остаётся в раздевалке и пойти туда, чтобы поправить макияж или прическу, ещё тот квест. Нужно либо выглядеть как полная швабра, либо долго канючить старшей по смене, чтобы та вышла и заменила тебя в зале или за баром. Ян Чжу всё присматривается к тому, как это делают более опытные коллеги, и пока что не видит схемы. Может, стоит подкупать старшую смены сладостями или курочкой? Брать больше работы и дополнительные часы в смене?

Чжу стоит на носочках, упираясь руками в кафель, и смотрит на свои глаза — стрелки четкие, уже хорошо. Вот брови она бы подправила. В дверь стучат. Ян Чжу кричит, что уже выходит, и ещё раз поправляет юбку. Шепчет себе под нос: «Мне очень повезло работать здесь», и поворачивает ручку двери, так и не помыв руки.

— Так… внимание, дурнушка. У входа. Улыбайся. Это — господин Хань и господин Вэнь. Господин Хань… говорят, что скоро он станет генеральным консулом в Японии… так он советник по дипломатическим миссиям, высший ранг или как там, специализируется на всём, что касается Японии, но вообще катался по всему миру… последние новости про нефть, знаешь, да? Дурнушка, надо быть в курсе, ты где работаешь, включай уже мозги… В общем, это его рук дело. Такой красавчик. Женат, ловить нечего, не гуляющий. Запоминай: если не подойдёт, делаем эспрессо со стаканом воды. Эспрессо не разбавляй, поняла? Ещё раз за такую ошибку нас с тобой обеих погонят, я же отвечаю за тебя, дурнушка. Кофе отдельно, вода — отдельно. Так. Они выбрали столик у окон, хорошо. М-м. Господин Вэнь… председатель комитета всекитайского собрания народных представителей. Это впервые, когда комитет представляет кто-то из демократической лиги, всё сама понять не могу, как у него так вышло. Сам он только недавно был главным секретарём при председателе министерства культуры. Женат, двое детей, но дело что-то мутное, жена его в Китае не живёт вот уже третий год. Гуляющий, но в меру, у него есть постоянная любовница, говорят, что в Гуанчжоу. Не заводит никого себе в Пекине. Так что тоже ничего не светит, но любоваться можно. Ладно, не забивай голову. Главное — господин Вэнь предпочитает сладкий капучино, правда, рецептура его приготовления не такая как всегда. Сахар нужно добавить в сам эспрессо, потом залить водой, как я тебе показывала с американо, и только потом взбить пенку и аккуратно выложить, поняла? Он не любит привкус молока в кофе. Всё, они не подходят, значит — делаем как обычно. С меня капучино, с тебя — эспрессо. На десерт они обычно ничего не берут, но как знать… Ян Чжу, хватит на них пялиться! Начинай делать.

— Они такие молодые, и уже так высоко… совсем не похожи на тех стариков с такими должностями…

— Они из правильных семей, дурнушка, их к этому готовили те самые старики. Таким на восхождение нужно меньше времени. Эспрессо! В темпе.

Окно выполнено полукругом, занимает большую часть стены. Черные балки расчерчивают его на куски, словно восходящие из одной точки лучи. По стеклу стекает вода, она льётся и льётся, тонкие ручейки впадают друг в друга, затем растворяются за пределами видимости. То ли стекают дальше по каменной клади, то ли приступают к падению в виде капель.

До самой земли, наверное… до самой земли.

— Ты сам мне говорил, что тяжелые времена, это как стирка…

Хань Фэй едва заметно хмурится и переводит взгляд на господина Вэня. Он не припоминает, чтобы использовал такую метафору, но допустим. Вэнь Кэцян продолжает, вытаскивая смартфон и укладывая тот на столик. Аккуратно и взвешенно, как и всё, что он делает.

— Нас сжимает, перетряхивает и выворачивает… Зато после — мы чище, ярче и куда лучше нас прежних.

Хань Фэй никак это не комментирует, только меняет положение в кресле. Опирается о кожаную спинку, даёт отдохнуть напряженному телу. К столику уже подходит официантка. Хань Фэй не задерживает на ней взгляда, кивая в знак благодарности. Запах кофе дарит пару очков паршивому настроению. Стакан воды наполовину полон. Вэнь Кэцян обращает на девушку чуть больше внимания, говоря вслух «как замечательно, вы всегда угадываете наши желания». Девушка, как и положено в такой ситуации, вежливо улыбается и немного склоняет голову в стыдливой благодарности. Почти что японский сервис. Покорность — любимый мужской кинк. Тоже не мысль Хань Фэя. Это определенно говорил ему Хенг. Кэцян не перегибает, просто обозначает, что девушка хорошо справилась со своим заданием, и желает ей хорошего дня. Последнее заставляет девушку не только снова склонить голову и прошептать «ну что вы, это то, как должно быть», но и зардеться. Вэнь Кэцян на неё уже не смотрит. Ей бы уйти с достоинством, но судя по звуку — она споткнулась. Но не упала. Хань Фэй занимается бесполезным, чуть наклонившись вперёд, что для него не свойственно — берёт кофейную ложечку и зачем-то мешает черную жижу. Вэнь Кэцян же делает первый глоток капучино, не скрывая удовлетворительного мычания. Кремовая керамика устраивается на блюдце, Кэцян поправляет узел галстука, — классический виндзор, — и с тенью насмешливой улыбки наблюдает за пальцами Хань Фэя.

— М-м. Ты сменил обручальное кольцо? Наконец-то какие-то подвижки по мирному разводу?

Хань Фэй ведёт плечом и поднимает на старого друга взгляд. Сколько бы лет ни проходило, он не может точно определить характер их отношений. Доверяет ли он Вэнь Кэцяну? Далеко не во всем, хоть повода думать о нём плохо тот никогда не давал. Взаимовыгодные соглашения, умение замолвить друг за друга словечко, схожие взгляды, мировоззрение и уважение к наследию Дэна Сяопина. В принципе, их эпохальная дружба с этого и началась. Попойка в Токио, программа обмена кадрами, взбалмошные годы отрочества, горячие споры. Хань Фэй зауважал его, когда Кэцян аргументировано доказал, что политика «одна семья — один ребёнок» важнейшая деталь экономического роста населения. Он заметил, что хоть не согласен с методами, другого варианта он не видит — такое количество людей невозможно было бы прокормить никоим образом. Единственной «досадной оплошностью», он называет события на площади Тяньаньмэнь. Когда трезвый. Когда пьяный, он говорит об этом, как о «самой огромной злоебучей ошибке, которую Дэн допустил, будучи оторванным от административной реальности, она свела большущий кусок его репутации в полное говно, но никто не может быть идеальным правителем, но стоит пытаться! Коррупция! Корень извечного зла! Его нужно либо облагородить, либо найти способы вывести!». Может, подкупил этим? Чем-то, что можно было бы назвать человечностью и местами даже наивной идеализацией. В этом была как и сила, так и самая большая слабость господина Вэня.

Кэцян продолжает мысль, как всегда делает, если Хань Фэй не даёт ответа, по его мнению, слишком долго:

— Предложи ты Мэй уже уехать… Оплати, что захочет, сколько можно. Не понимаю, как ты выдерживаешь. Если бы Лу Хуан и Ин Сяоянь были со мной в одном городе, я бы свихнулся первым. Возможно, моя малышка бы уже отравила Хуан и хлопала своими ресничками… но первой хватает мозгов, а второй хватает моих заверений в любви.

Хань Фэй откладывает ложечку на льняную салфетку. Поднимает на Вэнь Кэцяна нечитаемый взгляд, но тот понимает его максимально верно — не лезь. Его это не расстраивает. Он просто переводит тему, усмехаясь Хань Фэю так, будто бы они только что разделили какую-то совместную шуточку:

— Я вообще в восторге от того, как ты проделал всё с нефтяными платформами. Расскажи подробности. Столько палок в колёса тебе вставляли, а, столько этих антияпонских скандальчиков… Это стоило нервов и мне, я заслужил знать чуть больше.

Хань Фэй неожиданно для себя подмечает, что Кэцян выглядит худее обычного. То ли перестал качаться, то ли последние месяцы и правда даются ему нелегко. Чем ближе даты, тем сильнее давление. Люди суетятся, а при суете можно допустить слишком много фатальных ошибок. Ему приходится держать всех в узде и самому не терять самообладания. Переть вперёд, словно локомотив, «но с искуственным интеллектом у руля». Вэнь Кэцян и извечные метафоры. Слишком буквальные и редко когда поэтичные, зато понятные рядовому рабочему и фермеру.

Хань Фэй снова откидывается на спинку кресла, в этот раз сжимая правой рукой подлокотник, пока левая тянется за чашкой. Эспрессо горчит на языке, Фэй выпивает его одним глотком. Черные разводы на дне ни на что не похожи.

— Всё просто. Когда дело касается бизнеса, тот найдёт дорогу при любых обстоятельствах. Народ же с обеих сторон совершенно не против заиметь новые рабочие места с высокой зарплатой и социальными гарантиями. Разработал с командой программу, где людей отберут из недостаточно благополучных районов, что Японии, что Китая… Обучат за счет государственных денег, процент потом компании вернут… нарисовал схемы, по которым сам бизнес сможет отмывать себе в карман чуть больше заявленого. Как и те, кто проект продвинут и проголосуют. И там, и там. Остаётся регулировать, чтобы никто не наглел. И тогда дело будет идти гладко.

Вэнь Кэцян расплывается в улыбке. Та добирается и до глаз — вокруг них появляются мелкие морщинки. Хань Фэй наконец-то ставит чашку обратно, берётся за стакан воды.

— Этим ты мне всю жизнь и нравишься, Фэй. Ты просто делаешь дело, без лишних сантиментов, видишь картину глубже, в перспективе… глобально. Как Хенг? Давно не слышал новостей о нём, хоть, ты всегда скрытен, когда дело касается твоего…

— Подумай, прежде чем снова называть его какой-то ерундой.

— … лисёнка.

В этот раз взгляд Хань Фэя читается легко — тот мрачен. Стоило ему лишь раз напиться в слюни с подачи всё того же Кэцяна, да ещё и в тот момент, когда с Хенгом была волна не самых приятных трений, и Фэя развезло. Он не помнит, почему его пьяное альтер-эго упорно называло Хенга лисёнком, но память Вэнь Кэцяна впилась в это хваткой питбуля. Тот вообще был в чем-то похож на эту псину. Мощные плечи, широкое лицо, масляные глаза с извечно лукавым прищуром, абсолютно северный говор, хоть записывай для приложений по изучению языка. Вэнь Кэцян — политик до мозга костей, а это не значит, что он дипломат. Такие ему нужны вокруг себя, потому Хань Фэй — его частый советник даже по тем вопросам, которые очень далеки от его юрисдикции. Фэй опускает взгляд, думает сначала не отвечать, опустить тему и перевести её на обыденность — например, сколько раз за этот месяц на Вэнь Кэцяна покушались? По расчётам Фэя, попытки убрать его любыми методами должны были участиться, как бы сам глава ни доверял Вэню. Тот сыграл с ним в классическую игру: старик свято верил, что сам внёс «в стан врага» своего человека, и подвоха никогда не ждал. Вэнь Кэцян постоянно оправдывал его надежды, а какие-то досадные ошибки — Вэнь всегда доказывал, что это не он. Хуже и сильнее компромата, может быть только доверие. Годами доказывать свою преданность, лояльность и верность, чтобы в один момент нанести удар. В этом заключатеся главный политический секрет.

Вэнь Кэцян владеет им в совершенстве. Хань Фэй смотрит на него и говорит:

— Не следишь за скандалом? Хенг занят только этим.

Вэнь Кэцян снова наслаждается капучино, затем бросает, окуная ложку в пенку:

— Ты же знаешь, на эти интриги у меня нет времени. Но конечно же слышал. Хенг виртуозно всё переиграл, когда выставил ту развлекуху парней как насилие, кто знал, что эти придурки решат всё снимать, никогда не понимал этой гейской тяги к любительской порнухе, без обид, Фэй… Я чего вообще тот вечер помню, мне тогда Сяоянь звонила, как бешеная, оказалось потом, что она забеременела, я всё бросил, летел к ней на крыльях! Я был так счастлив, ты не пред…

— Стой.

Вэнь Кэцян тянет вопросительное «м-м», слизывая пену с ложки. Хань Фэй не знает каким чудом он не теряет самообладания, только подаётся вперёд и говорит на тон ниже:

— Это ты? Привёл его туда?

Вэнь Кэцян вскидывает брови и кладёт ложку рядом с кружкой. Начинает «если ты про камеры слежения, то такие вещи я всегда изымаю, никто не узнает, что я там был…».

— Узнают, если захотят, но дело не в этом. Расскажи мне по порядку. Зачем и к кому ты его привёл?

Вэнь Кэцян хмурится, сцепливая руки перед собой в замок, и начинает:

— Хенг тогда только представил мне Чжаня, это была наша где-то четвертая встреча, быть может. Мы общались, я рассказывал ему, ну, понимаешь, наш проект. Мне нужно очень хорошо узнать человека, прежде чем брать в команду. Слово за слово, стаканчик за стаканчиком, у него как-то зашло с этой темой, мол, волнуется о судьбе меньшинств в Китае, есть ли какие-то решения. Я тогда подумал, что, может, он намекает, что сам по мальчикам и опасается, как это может повлиять на дальнейшее. Я решил просто познакомить его с той частью политического лобби и крупного бизнеса, члены которого принимают решения и при этом — полноценные единицы общества, будучи себе геями. Показать, что я в теме, так сказать, что ещё есть люди, мы порешаем все эти вопросы, и к ним он всегда может обращаться, если…

Хань Фэй перебивает, повторяя эхом «показать, что ты в теме», холодно и тише. Пауза. Кэцян не понимает всё больше, в то время как осознание накатывает на Хань Фэя.

Тот продолжает в том же тоне:

— Ты не смотрел видео, Кэцян. Твоя главная и самая прискорбная черта — помогать там, где не надо, и исправлять то, что исправлять не просили.

— Я не понимаю, это было…

Фэй смотрит так, что заткнуться тут надо без шуток. Первым делом он вытаскивает телефон из внутреннего кармана пиджака и набирает сообщение Хенгу: «Не теряй время, но всё равно заплати Сяо Баю. Я знаю, кто привёл Сяо Чжаня в бани». Затем, хоть ему это глубоко не нравится, листает почту. Хенг перекидывал ему файл, просил посмотреть, потому что у него не получалось выдержать дольше десяти минут. Даже после трёх бокалов красного и креплённого залпом. Хань Фэй и сам не хотел, чтобы Хенг это видел. Видео прогружается, Фэй ставит звук на минимум и протягивает телефон Вэнь Кэцяну. Тот смотрит на него, все ещё не опуская взгляд на экран, но Хань Фэй кивает, настаивая. Вэнь повинуется.

Сначала ничего не происходит. Затем он морщится, но продолжает смотреть. Видео длится без малого полчаса. В какой-то момент Кэцян проматывает его вперёд.

С лица сходит любая из эмоций.

Хань Фэй наблюдает за ним и произносит, всё так же холодно, чеканя слова:

— Хенг ничего виртуозно не придумывал. Он просто выкинул в сеть полную версию. Те, к кому ты привёл Сяо Чжаня, явно не так тебя поняли, как и ты не понял Сяо Чжаня. Эти уроды, как стая гиен, по старой привычке приняли это за подачку. Видео в таком случае — страховка. Чтобы жертва не пикала, потому что иначе её выставят на показ. Ты всегда недооцениваешь гниль в людях, Вэнь Кэцян, какого бы циника из себя не строил, ты прагматичный и упёртый, но этого мало. Ты хренов идеалист, я всегда говорил, что тебе это мешает. Ты часто критикуешь меня за извечно мрачные тона, но твоё тотальное непонимание степени падения людей, которое у нас тут — норма, а не исключение, сыграет с тобой злую шутку. Это будет твоим крахом, если не предпримешь что-то. И желательно конкретно с теми, кого ты сейчас видишь. Твоя показная толерантность и игра на поддержке меньшинств… тебе правда нужны такие люди в своей команде? Если хочешь реальную поддержку меньшинств и реально поддерживать, имей дело с тем, кто открыт. Ах да, таких нет, потому что именно вот таким уродам это и не выгодно. Напрягай память, Вэнь Кэцян. Нам явно нужен список.

Кэцян блокирует телефон и кладёт его рядом со своим. Он спрашивает, его голос звучит глухо и бесцветно: «Почему он ничего мне не сказал?». Хань Фэй вскидывает брови, затем склоняет голову набок, смотря на Вэнь Кэцяна взглядом «а ты подумай». Он хочет сказать, что Сяо Чжань мог даже посчитать, что так надо.

Что это такой своеобразный ответ на его запрос о «вопросе меньшинств». Учитывая тот мир, в котором живет большинство, в отличие от господина Вэня. В таком мире это никого бы не удивило, вот и Сяо Чжань не удивился. И деваться после этого ему было некуда.

Но Хань Фэй тоже имеет свои изъяны.

Он не настолько жесток, как бывает необходимо. Поэтому не произносит ни слова. В конце концов, именно на таких бесящих до зубного скрежета упёртых идеалистах и держится надежда на другой мир. Она все ещё теплится внутри. Вэнь Кэцян меняется, переходит в другой режим. От человека, который мог позволить себе насмешливую улыбку и довольное мычание вслед капучино, ничего не осталось. Он снимает блокировку со своего телефона, говоря Хань Фэю, но не смотря на него:

— Пиши своему водителю забирать Хенга и везти ко мне. Будем разбираться.

Хань Фэй ничего не отвечает, стягивает телефон по столу ближе к себе, и коротко кивает.

Будем разбираться.

В нескольких кварталах от министерства, Ли Хенг сжимает в руке телефон.

Он ещё не открыл сообщение от Хань Фэя. На экране игрового компьютера, клавиатура которого переливается всеми красками радуги, виден до боли знакомый силуэт. Свет от фонаря падает удачно на седьмой секунде всего отрезка. Мужчина вскидывает голову с легкой улыбкой на губах, перед ним, спиной к камере, стоит Сяо Чжань. Хенг знает этого мужчину.

Вернее, после увиденного, стоит задаться вопросом… действительно ли он его знает?

Хенг смотрит на телефон. Уведомления достаточно, чтобы понять суть. Он коротко сжимает худое плечо хакера, и обещает скинуть ему гонорар уже из машины.

В спину Хенга летит «так что делать с записью, лао Ли?!».

Хенг накидывает на себя кожаную куртку поверх футболки, переплетает хвост, вставляясь в туфли. Он совсем не уверен, что делать. И не только с записью. Ему нужно подумать. Ему нужно покурить.

— Попридержи, сохрани, но сделай так, чтобы она была только в твоём железе и больше абсолютно нигде. За дополнительную плату, конечно. Я пошёл.

Из комнаты Сяо Бая доносится радостное улюлканье и «люблю с тобой работать!», Хенг захлопывает дверь на последнем слове и, не дожидаясь лифта, начинает спускаться с девятого этажа. Машина успеет подъехать, но сам Хенг все ещё будет в онемении.

Ему нужно увидеть, ему нужно понять. Ему нужно, чтобы рядом был Фэй.

Иначе он не сможет вынести то, что грозится на него рухнуть. За своих людей он прирежет любого.

Даже такой ценой, как эта.

х х х

— Это так глупо, мы с тобой в одном городе, а говорим через экран, это расстраивает… я проделала такой долгий путь! Ох, ну почему всё так?

— Так безопаснее, мам. И в плане журналистов, и в плане твоего теста на ковид. Ты уже ела? Уверена, что всех таблеток и всего такого хватает?

— Я чувствую себя хорошо, не волнуйся, зато ты такой бледный… ты нормально ешь? Ты нормально спишь? Ты же там не один? Мне говорили, что не один, тебе помогают?

— Да, мам, я не один. Я с… это мой хороший друг и коллега, я позже вас представлю нормально, мам. И вообще. Это так свет падает, когда это я бывал бледным? Всегда страдаю, что недостаточно светлый, загар ещё вечно прилипает…

— Не говори глупостей! Ты уж точно белее своего отца, весь в меня пошёл кожей! Ох, я так рада, что ты не один…

Сяо Чжань усмехается и смотрит поверх края экрана: там, за лэптопом, на полу растянулся Ван Ибо и играет в телефон. Вот, у кого кожа точно светлее. Он болтает ногами, не сняв белые носки, пятки которых успели потемнеть за всего одну вылазку на улицу (выбросить мусор и прикупить пиво), и хождению по квартире. Они нашли способ убавить рвение кондиционера, так что теперь можно было комфортно чувствовать себя в майке и белье. Сам Чжань предпочитал быть более прилично одетым, учитывая, что говорит с мамой. Уже как полтора часа. От сердца отлегло, конечно, что она как всегда «считает правдивыми новости только от самого Чжань-Чжаня, и как он скажет, так и будет», но ситуация всё равно хреновая. Мама поделилась, с некой гордостью, что внесла в черный список уже пятую свою знакомую, которая достаёт её вопросами о нём. Самый популярный — так он, получается, гей? Сяо Чжань просто старается не думать о том, как работает подобное мышление, правда, при этом… ну, получается, что почти так? Он — гей? Бисексуал?

А, насрать.

— Мам, созвонимся уже утром, хорошо?

— Ты поешь же ещё?

— Конечно я поем, мам, что за вопросы, как раз время…

— А отвар из корня лотоса и капусточка для…

— Я помню, я помню, ты тоже лучше отдыхай. Заказывай себе в номер всё, что только захочешь, не думай о деньгах. Это касается не только еды. Если ты давно хотела купить что-то из одежды или аксессуаров…

— Опять ты с этим, не надо мне ничего! Обязательно набери меня утром! И бабушке запиши голосовое сообщение, она их любит переслушивать, а ты давно новых не записывал, она мне жаловалась. Ты, несносный мальчишка…

— Хорошо, я запишу ей парочку новых и обязательно тебя наберу. Пока, мам.

Сяо Чжань захлопывает ноутбук прежде, чем мама скажет что-нибудь ещё. С пола доносится приглушенный смешок. Ван Ибо тормозит в процессе, ведь игрушка занимает львиную долю его внимания:

— Гэ… ты в курсе, что ноутбук — это не телефон из двухтысячных? Можешь нажимать на крестик, а не хлопать крышкой.

Сяо Чжань усмехается, сползая на пол, и устраивается рядом, садясь по-турецки. В нём просыпается странное желание поймать ногу Ибо, но он сдерживается, поясняя нравоучительным тоном:

— Во-первых, это эффектно. А во-вторых — эффективно. С этим ты поспорить не можешь.

Ван Ибо выигрывает очередной раунд в какой-то стрелялке, хмыкает то ли на очередное «you win!», то ли на слова Чжаня. Телефон он откладывает и перекатывается на бок, подпирая голову рукой. Смотрит на Чжаня, скользит взглядом от лица к торсу и обратно. На нём его футболка. Тёмно-зеленая с жёлтым принтом в виде граффити слов «becoming hero». От этого факта внутри Ибо что-то сыто урчит, и это заставляет довольно улыбнуться. Он шепчет со всей серьёзностью:

— Твоя мама сказала, что ты должен поесть. Сяо-гэ же слушается маму?

Сяо Чжань наигранно прикрывает рот ладонью, изображая шок, Ван Ибо прищуривается в ответ на это, стараясь ущипнуть Чжаня свободной рукой где-то у бедра. Он повторяет:

— Ты должен поесть, гэ.

— А что ты можешь предложить?

Чжань наклоняется к нему, снова спрашивает «что вкусного у тебя есть?». Ибо не двигается с места и усмехается, ведёт носом по его щеке, целует ближе к уху и отстраняется, чтобы встать и потянуться. Цокает языком и даже грозит Чжаню пальцем:

— Твои пошлые намеки, гэ, просто ужас. От кого ты понабирался? Ума не приложу…

Чжань наблюдает за ним с пола, прослеживает, как майка задирается выше пупка, солнечный свет подсвечивает золотом все волоски по бедрам, которые темнеют к низу. Возможно, он и правда голоден. Когда Ван Ибо собирается пройти мимо, Чжань всё-таки ловит его за ногу, правда, несколько иначе, чем планировалось. Ибо посмеивается, смотря сверху вниз, спрашивая «что ты творишь?». Сяо Чжань утягивает его обратно на пол. Ему удаётся, потому что Ван Ибо не оказывает сопротивления. Странная пассивность его действий с одной стороны бесит, потому что Чжань осознает причину, с другой стороны — открывает новые горизонты. Ван Ибо лежит на ковре, прикрыв глаза, и не предпринимает ровным счётом ничего. Чжань нависает сверху, смотрит, наклоняется ближе, чтобы провести губами от щеки к шее, ведет легкими касаниями вдоль цепочки с головой быка, затем приподнимается, спрашивая:

— Я давно хотел узнать… что это за подвеска? Если не секрет.

Ван Ибо открывает глаза, тянется к кулону, поглаживая быка по выпуклому лбу. Привычно прочищает горло, садясь, заставляя Чжаня чуть сползти. Тот упирает ладони в его бедра, наблюдая, как Ибо пытается нащупать застежку. Чжань впервые видит, чтобы тот снял подвеску и от этого странно. Ибо смотрит на кулон, чему-то усмехается, затем переводит взгляд на Чжаня и говорит «ближе, гэ». Чжань вскидывает брови, но не слушается.

— Ты хочешь… надеть его на меня?

Ибо кивает и приподнимается на коленях, без спросу накидывая цепочку и застегивая её в два счёта, Чжань толком не успевает ничего сделать. Кулон оказывается таким же тяжёлым, как и выглядит. Ибо поправляет его на шее Чжаня и пожимает плечами:

— Я выиграл его у шаолинского монаха в дженгу, когда застрял с одним в пещере.

Ван Ибо говорит это так серьёзно, что Чжань теряется. Смотрит с недоверием, склонив голову, затем поглаживает кончиками пальцев по кулону и неуверенно уточняет: «Ты же прикалываешься, да?». Ван Ибо поджимает губы, явно пытаясь сжевать улыбку, и Чжань бьёт его по плечу с характерным шипением. Ибо поднимает руки в жесте «сдаюсь», ему все ещё смешно. Это лицо.

Он снова укладывается на пол, в этот раз заложив руки за голову. По потолку гуляют солнечные зайчики, отбивая подачу солнечных лучей окнами дома напротив. Не хочется ни о чем думать. Ни о прошлом, ни о будущем. Сяо Чжань вытягивается рядом, все продолжая то скользить кончиками пальцев вдоль цепочки, то поддевать голову быка. Она ещё хранит тепло Ван Ибо.

Тот выдает какой-то задумчивый звук, затем начинает рассказывать, иногда вскидывая руку, чтобы почесать по щеке или убрать волосы со лба:

— Когда я был маленьким, я часто болел. Воспаление легких, все дела. Лежал в больницах. Какой-то период был вообще очень жёстким. Я понимал это по маме. Она часто плакала. Сам я ничего не осознавал особо. Много капельниц, много сна. Очень уставал. Там был доктор. Странный такой, а может, я просто помню так. Вот лица не помню, помню, что тот постоянно что-то из фляги пил, вот это точно. Он хоть и был в белом халате, совсем доктора не напоминал. Мама говорила потом, что он был «из старой школы», что-то про народную медицину, как я понимаю. М-м. Я действительно этот кулон выиграл. Он обещал подарить его мне, если я пойду на поправку. А мне он что-то так понравился… кулон этот. Док просто рассказывал, что он принадлежал самому храброму человеку на свете. Называл его «воин света». Мне нравилось, что раз у того воина кулон с быком, то значит, он как я, тоже бык, ну… все эти гороскопные мутки. М-м… плохо помню саму историю, но точно помню, как впечатлился — со слов дока, этот чувак спас свой народ, так ещё и умел летать на другие планеты. Какая-то дичь, в общем, калька из комиксов. Наверное, док был фанат. Но главное не это. Главное, что я очень сильно хотел себе этот кулон. Странно, что меня так не мотивировали ни слёзы матери, ни сама мысль… хоть, дети так про смерть особо не думают. Смерть и смерть. Она страшнее с возрастом становится, кажется. А вот захотеть кулончик «воина света», у-у… Док знал толк в детях. Или во мне, не знаю.

Ван Ибо молчит некоторое время. Чжань поворачивается на бок рядом, затем подбирается ближе, чтобы устроить голову на его груди. Странно не быть аккуратным в этом жесте, чтобы не устроиться щекой на кулоне. Всё странно. Ибо приобнимает его одной рукой и продолжает:

— Я не снимал его… как напоминание, что я всегда выживал. И когда мне трудно, страшно и непонятно, вспоминал те рассказы дока, и то, как себя чувствовал, когда их слушал… не смыслы, а просто, то чувство… не знаю, мне это помогало. Теперь хочу, чтобы помогло и тебе.

Сяо Чжань шепчет «спасибо», пальцы всё поглаживают кулон. Он пытается представить маленького Ибо, которого мама нежно называла Ванцзе и гладила по волосам. Воображение рисует обычную больничную палату на восемь коек, марлевые балдахины над ними, острый запах спирта и горький — лекарств, звуки отжима серых тряпок, которыми елозят по полу коридоров, обязательно клейкие ленты под потолком для ловли мух. Сяо Чжань помнит только такие больницы, там, в Чунцине далёкого детства. Он трётся носом где-то у шеи Ибо, затем приподнимает голову, чтобы посмотреть. И улыбнуться. Не специально, это как-то само собой получается. Что-то внутри продолжает гундосить, что он идиот, и вместо того, чтобы лыбиться и лобзаться, надо приводить себя в чувство. Завтра пресс-конференция. Через два с половиной часа обещают привезти костюмы на примерку. Весь Китай видел видео, которое он никогда не решится посмотреть, живя без чётких воспоминаний, просто зная, что случилось что-то плохое. Что-то грязное. Что-то страшное. Что-то унизительное. Вполне возможно, что это видео уж точно смотрели все, полностью или частично, кто знает Чжаня в жизни. Вполне возможно, что единственные люди, которые не видели ни кадра той записи, остались лишь в этой комнате. Пусть так и остаётся.

Ван Ибо прихватывает его за шею, мягко, несильно давит большим пальцем у выпирающей венки, ведёт выше, затем гладит по щеке. Чжань ожидает, что его поцелуют сейчас, но вместо этого Ибо шепчет «ты знаешь, что не обязан делать это». Чжань не понимает, поэтому молчит и продолжает смотреть. Ибо все ещё шепчет, слова вбирают хрипотцу и что-то, что заставляет думать — тот говорит так специально, чтобы дать Чжаню шанс сделать вид, что ничего не было сказано.

— То, что сказал тебе Хенг… про ответственность перед другими… ты не обязан.

Чжань накрывает его ладонь своей, вспоминая слова Хенга. «Но ты единственный, Чжань-Чжань, кто имеет власть что-то с этим сделать». Чжань отводит руку Ибо от своего лица, зато укладывает себе на грудь, переплетая пальцы, аккурат возле кулона. Он шепчет: «Разве так поступил бы твой воин света, м?». Это кажется попыткой перевести тему и ускользнуть. Чжань не может понять, с какой эмоцией Ибо смотрит на него. Пока не замечает, что у того влажно блестят глаза. Чжань не придумывает ничего лучше, кроме как сказать «эй, всё в порядке». Ибо хмыкает, отворачиваясь, но забирает его руку. Чтобы устроить ладонь Чжаня на своих глазах, словно тот решил защитить его от дневного света. Забрать в безопасную темноту и шептать на ухо всякие глупости.

Они лежат так, пока солнечные блики перестают разукрашивать потолок и стены. Это происходит постепенно, но остаётся незамеченным. Чжань убирает ладонь, зато укладывается на Ибо сверху, чувствуя, как его ладони тут же ведут от поясницы к лопаткам, затем стекают к бедрам и остаются тёплой тяжестью там.

В Пекине снова пасмурно, и хоть ни одна метеорологическая сноска не обещала второй ливень за сутки, тот затаился, выжидая внутри всклоченных туч. Он будет лить стеной, как только наберёт критическую массу, выбьет всю грязь и переполнит коллекторы дождевой канализации. Пекин не привык к такому количеству осадков. Ветер больше не придёт, чтобы разогнать темнеющие сгустки надвигающегося марева. Небо плотно забилось мглой.

Но это не имеет значения, если вы не собираетесь выходить из дома в эту бурю.

Они оба не замечают, как засыпают, просто на полу.

Общая длительность видео 29:31.

12:11

— Что ты хнычешь? Тебе не может быть неприятно под окси, ты же ещё и бухал, солнышко, в тебе столько всего. Ты весь горишь от этой смеси, да? Вдохни поглубже. Ребята, давайте его сюда, сейчас его расслабит, пойдёт легко. Ну что? Что? Ты же сам хотел, сам хотел, помнишь? Спрашивал нас, потом так застеснялся, ты ведь сам хотел попробовать... Вот так... Красивый. Такой красивый.

13:34

— Если очень хорошо попросишь, то мы остановимся. Кажется, ты и двух слов связать не можешь, да? Уж постарайся. Ах... не слышу? Вот так, шире держите. Да? Что-что? Малыш, так не пойдет, я не понимаю тебя. Либо используй рот для слов, либо к нему пристроится вон тот хуй. Ещё одна попытка? Ах... не получается, малыш, что ж...

14:11

— Мальчикам такое нравится, ты же чувствуешь. Ты бы не кончал так, если бы не нравилось. Тебе нравится. Тебе нравится, давай, жадная ты блядь.

20:31

— Отключился. Надо дотрахивать, чё вы. Он в себя позже придёт, помните, так было с тем пацаном и девицей? Ну да, которые... ай, да срать. Если что отвезём в больничку, блядь, да дайте уже мне кончить.

29:10

— Проснулось, солнышко? Обтирайся. Мы поехали. Тут можешь быть до утра. Отсыпайся.

Было приятно познакомиться.