х х х

ХХV.

Мы все живём под одним и тем же небом,

но не у всех из нас одинаков горизонт.

— Конрад Аденауэр

Пекин

Дело вот в чём — Сяо Чжаню нетрудно быть одному.

Ни в детстве, ни в юности, хоть со стороны могло казаться иначе, он не стремился быть душой компании и тем самым внештатным психологом, в чью жилетку постоянно плачутся. Просто так вышло, что таким его видели люди. Чжань говорил не так много, слушал — больше. Умудрялся вести общительный образ жизни и даже слыл экстравертом, в то время как на самом деле предпочел бы сидеть дома с книгой или слушать музыку в парке, разлегшись под деревом и размышляя о будущем. Строя планы под очередной трек На Ин. В какой-то момент общения стало слишком много. Нескончаемые университетские клубы, дополнительный хор, ответственность за группу (Сяо Чжаня снова выбрали старостой, а потом ещё и лицом потока — представлять интересы студентов перед деканатом), ухудшение здоровья бабушки, из-за чего та переехала к ним. Всё это наваливалось на его плечи и… тогда-то в его жизнь и пришёл бег. Изначально Чжань находил в этом метафору — он хотел убежать от всего, что взвалил на себя добровольно и не очень. Просто в одно утро он встал, умудрился позавтракать в тишине (как же ему это понравилось, как бы он ни любил ма и ба), перевязал шнуровку разношенных кед, нацепил белую повязку nike, чтобы пот не стекал по лбу, да и отросшие волосы не лезли в глаза, и побежал. Бег по кварталам Чунцина вообще вряд ли можно было бы назвать занятием легким — извечные подъемы (которые в обычное время Чжань откровенно не любил), крутые спуски, лестницы, улочки с извилистыми поворотами. Всё это стало полосой препятствий. Сяо Чжань был в восторге. Он не думал ни о чем, кроме следующих пяти метров на маршруте. Его никто не трогал, ничего от него не хотел, даже уличные торговцы не видели смысла открывать рот, чтобы предложить свой товар или перекус — ноги Сяо Чжаня бодро несли его всё дальше и дальше, размазывая цвета и звуки вокруг, значение имело лишь одно: дыхание. Конечно, потом Сяо Чжань узнал много важных фокусов и деталей такого занятия, всё оказалось не таким простым. Положение стоп, техника переката с носков на пятки, бег в разных стилях, разнообразие интенсивности, забота о сердце и специальная водичка для марафонцев (если бы он только решился на такой забег хоть раз). Всё это пришло потом. Но он никогда не забудет то чувство, полное свободы и спокойствия, когда ты бежишь и весь мир — это лишь нагретый асфальт под подошвой. Ты отталкиваешься от него, чтобы бежать вперёд. Ты отталкиваешься от него, чтобы оказаться парящим в микросекунде на незначительной высоте от земли, но уже не принадлежа ей. Ты отталкиваешься от него, чтобы не отталкивать других от себя. В этом Сяо Чжань нашёл свой дзен. Бег нехило прочищал мозги, ставил на место приоритеты, давал время и пространство на то, чтобы правда подумать и разобрать себя по кирпичикам. Невзирая на боль, которая сопровождала Чжаня после долгих перерывов в занятиях, он всегда возвращался к бегу, как к способу «переварить» всё то, что происходит в жизни. Быть может, он понял его смысл куда раньше, чем в университетские годы, просто не сознанием, а нутром. Ведь когда пришло известие о гибели отца, бег — первое, что Чжань сделал. Выбежал из дома и бежал, бежал, бежал, пока мир не превратился в кашу, сердце — в дрожащий комок бешенного стука, а ноги ещё долго были будто бы набиты свинцовыми иголками. Он лежал в каком-то сквере, во множестве кварталов от дома, рвал вокруг себя высокую траву и глотал слёзы, отказываясь и отрицая, просто повторяя вслух и про себя «нет, этого нет». Но оно было. Оно — было.

Бег — первое, о чем думает Чжань, открывая глаза. Мысль пробуждает его ближе к пяти утра.

Вырывается из сна ноющим чувством где-то под ребрами, стекает кипящей энергией к ногам, зудит под черепной коробкой. Чжань остаётся лежать, смотря в размытый потолок. Люстра — темное пятно, вокруг него прямоугольные светлые полосы, серо-грязные, совсем нечёткие. Солнце ещё не взошло, но Пекин готовится к этому. Светает. Чжань поворачивает голову. Ван Ибо спит на животе, приобняв подушку. Его волосы отросли и взъерошены, Чжань тянется к ним, чтобы пропустить пряди сквозь пальцы. Вспоминает, как закрашивал это недоразумение из болотно-белёсо-желтого в приемлемый «горький шоколад», подходящий под корни. Словно в прошлой жизни, доверху набитой чем-то обыденным, странным, страшным и тёплым одновременно. Сейчас уже и не страшно, но уже и не тепло. Ван Ибо ни о чем не спрашивает, но не так, будто бы даёт время и свободу на то, чтобы рассказать рано или поздно. Он ни о чем не спрашивает, потому что не хочет знать.

Ты знал, что так будет? Ты сам согласился на это?

Какие у тебя вообще отношения с этим Вэнь Кэцяном?

Что ты собираешься делать? Зачем всё это? Почему ты?

Сяо Чжань готовился к этим вопросам, как к экзамену. Продумывал ответы в зависимости от того, в каком настроении Ван Ибо их задаст. Надеялся, что выразится так, чтобы быть понятным. Но Ван Ибо молчал. Жил с ним, целовал его, обсуждал кино, даже спорил с ним, когда речь зашла о Тайване («да, они сумели построить демократическое общество, я не отрицаю, но судить о чем-то очень рано, сколько прошло лет, двадцать? И нельзя сравнивать их и нас…»). Это было почти что близко к теме. Чжань хотел вывести его, чтобы пузырь наконец-то лопнул и на него вывалилось бы вот это всё. И про то, знал ли он, и про то, чего вообще хочет и зачем ему это. Но Ван Ибо не повёлся. Лавировал, переводил темы, затыкал порцией личи и целовал в уголок губ. Он взял побочные проекты, сидя уже третий день большую часть суток за ноутбуком, — что-то микшерил, редактировал, слушал, уезжал на студию ради аппаратуры на пару часов и не говорил ни слова.

Сяо Чжань не знает, что с этим делать. Сяо Чжань хочет сбежать. На время. Он ведёт кончиками пальцев по плечу Ибо, находит мелкую родинку и останавливается на ней подушечкой пальца. Помедлив, он наклоняется, чтобы аккуратно коснуться её губами, после стараясь как можно тише выползти из постели. Когда он включает кран в ванной, прикрыв дверь до узкой полоски света по полу, Ван Ибо открывает глаза. Он смотрит в эту узкую щель, затем отворачивается и перекатывается на другой бок, закрыв глаза.

— Напомни мне, почему я согласился?

Хенг стоит посреди парка внутри жилого комплекса собственного дома, щурится, хоть солнце только-только начало выходить, и рассматривает Сяо Чжаня. Тот приехал к нему на машине от студии («Бинвэнь, прости, что так рано, но ты мне отписал, так что… о, да? Как чудесно, с меня пакет орехов»), памятуя о важности собственной безопасности (он просто не мог выйти и пойти в парк бегать в одиночку), и нашёл компромисс. Хенг ведь недавно, до всей заварушки, начал топить за здоровый образ жизни. С ним случаются такие припадки раз в пару месяцев. Воет вся студия, потому как из кафетерия исчезает всё самое вкусное и заменяется на «кроличью еду» (но лично Сяо Чжань не имеет ничего против пластмассовых стаканчиков с соломкой морковки, например), на последнем этаже, с видом на Пекин, каждую среду всех ожидают инструкторы по тайцзицюань и йоге, а сам Хенг начинает улыбаться как маньяк со стажем. Но вовсе не из-за улучшения самочувствия, есть подозрение, что он питается страданиями других, когда не хочет страдать в одиночку. Сяо Чжань решился на что-то похожее. Страдать в одиночку не хотелось, но и Ван Ибо трясти — тоже. Он пожимает плечами, продолжая разминаться — крутит то правой, то левой стопой, наклоняется впeрeд и назад, переходит ко взмахам рук. Хенг наблюдает за этим скептически. Хоть одет он по-спортивному, энтузиазмом он не блещет, скорее являясь просто кадром для рекламы мужской спортивной одежды, в которой никто не собирается потеть на самом деле: шорты для бега из двух частей, где верхний шар — легкая, черная ткань в мелкую дырку, зато под ними — плотно облегающий красный трикотаж, доходящий до острых коленей. Футболка черная, свободная, с маленьким белым лого на груди under armour. Кроссовки с высоким подъемом, чёрно-красные, в тон всему тандему. Неизменный высокий хвост собран неряшливо, но цвет волос явно был недавно обновлён — теперь это больше похоже на застывающую магму, чем на медь. Хенг далеко не фанат частого бега, но выглядит так, словно каждый марафон в Пекине — его. Тянет через пластмассовую трубочку сладкий кофе из термоса и продолжает наблюдать. Рядом с ним Сяо Чжань кажется недоразумением с дешёвого рынка палёных брендов. Всё та же затёртая повязка на лоб, футболка с мелкими дырками, зато с лого puma (он не расстается с ней ни на одной тренировке и таскает с собой, считая, что с потом за множество лет та впитала в себя всю его силу воли), поношенные светло-серые шорты, трикотаж тоже спускается до колен, но уже явно не может так сильно обтягивать. Зато высыхает всё так же быстро. Хенг отрывается от своей трубочки, смотрит куда-то за плечо Сяо Чжаня, манит пальцами, и из-за кустов выходит человек-в-костюме. Сяо Чжань невольно вздрагивает и переводит взгляд с него на Хенга, когда тот вручает мужчине термос, мол, держи, не стой без дела.

— Он всё время был тут? О, он всё время и будет тут… Доброе утро? Здрасьте…

Хенг фыркает, отворачиваясь от телохранителя. Тот отходит с термосом на почтительное расстояние и поправляет в ухе мушку наушника, так и не ответив на вежливость Чжаня взаимностью. Хенг вздыхает, перевязывая хвост, ворчит еле слышно «Фэй совсем сдурел, не обращай внимания», и больше ничего не добавляет. Собственно, а что тут сказать? Хенг не тратит на разминку так много времени, как Чжань. Буквально два поворота, парочка прокрутов и он кивает на извилистую каменную дорожку. Если уж выперлись, пора начинать.

Зная Чжаня, тот ему ничего не объяснит, пока не выбьет из себя бегом всё, что считает лишним.

Парк внутри элитного жилого комплекса радовал разнообразием. Начинаясь с сада камней, где дорожка обходила валуны, обрамленные белым гравием, парк разрастался к середине фруктовыми деревьями, пышными кустами азалий и жасмина, вёл тропой к декоративному пруду, добежав до которого Хенг и подал знак, что с него хватит. Ещё немного и начнёт колоть под рёбрами, а это мерзкое чувство Ли Хенг переносил плохо. Ему всегда казалось, что в какой-то момент боль прострелит его насквозь и там либо сансара, либо болевой шок. Он понимал, что это последствие неправильного дыхания, но с другой стороны — это легетимный белый флаг для Сяо Чжаня, чтобы тот наконец-то усмирил свои длинные ноги и притормозил. Они выбирают лавочку без спинки, в наказание за проявленную слабость, на что Хенг только машет рукой, плюхаясь на деревянную сидушку. Где-то вдалеке по тропинке бежит ещё несколько извращенцев, для которых такое воскресное утро — рутина. С другой стороны пруда пара женщин чинно катят перед собой коляски, к рукояткам которых так же привязаны поводки с маленькими собачками. Старшее поколение видно, если повернуть голову направо и прищуриться — на полянке, в окружении некогда цветущих кустов миндаля, они гоняют воздух перед собой плавными движениями, разминая старые кости. Сяо Чжань думает, что если запустить дрон и заснять весь этот парк, получится красивая картинка для агитационки о благополучии Китая или просто хорошая реклама жилого комплекса. Он пинает мелкий камушек с дорожки, тот летит ближе к траве, та, лоснящейся зелёной патокой стекает к кромке пруда. Вода кажется в нём подкрашенной чем-то изумрудным, либо так падает свет. Чжань наклоняется чуть вперед, разминая шею, дыхание только пришло в норму. Он спрашивает, мысленно всё пытаясь разгадать загадку оттенка воды:

— Почему вы купили квартиру именно здесь?

Хенг занят поиском дыры на месте зуба мудрости. Тяжелая была ночка, если честно, но толку ныть. Краем глаза он подмечает еще одного человека-в-костюме, который бодрым шагом направляется в их сторону с другого конца пруда. Что ещё, а? Хенг морщится, вытягивая ноги. Тело гудит от остаточного напряжения и это даже хорошо. Взгляд блуждает от водной глади к зелени вокруг, цепляется за пятна-силуэты людей, возвращается под ноги. Можно было бы сказать стандартную лабуду про расположение, закрытый тип комплекса, парковку и виды из окон. Но Хенг старается не увиливать от ответов для Сяо Чжаня, когда в этом нет острой необходимости.

— Это… ладно. Когда Хань Фэй был подростком, он хотел быть архитектором. Этот комплекс построен по его эскизу. Его добрый друг взял проект и… да, вот он, стал реальностью. Больше всего мне нравится этот парк. Этот… сад. Собственно, Фэй начинал с него и дома вокруг — лишь стены, которые должны защищать весь этот… эдем. Продуманные стены, с прорезями для света, как видишь. Здесь можно отдохнуть от Пекина. Но не терять его из виду. Фэй купил весь комплекс. И квартиры в нём не продаются кому попало. Ты знаешь его. У нас тут… утопия, почти что. Люди среднего класса, всего парочка богатеев, несколько семей из класса низшего, они «внезапно» выиграли государственную лотерею. Этот комплекс участвует во всех, только вот… выигрыш — не случайность. Ну и он полупустой. Если даже не больше. Не хочешь приглянуть себе тут жилье, м? Если всё же будем сворачивать «Доброе утро»…

— Смысл тогда оставаться в Пекине?

Чжань говорит это прежде, чем думает. Хенг хмыкает и усмешка мелькает на его губах. Действительно. Смысл. Если шоу прогорает, это косвенно значит, что и вся работа коту под хвост. Хотя… Хенг пока отказывается думать дальше, но у него есть варианты. Наверное, время поговорить. Прохладный пасс ветра дразнит кожу, ткань футболки прилипла к спине, но Чжань ничего не предпринимает. Он ждёт. Уж кто-кто, а Хенг правда задаст вопросы.

— Почему ты согласился на предложение Кэцяна? Ты даже не думал долго…

Сяо Чжань не говорит, что думал об этом уже несколько лет. Каждый свой рабочий день думал и напоминал себе, для чего он на самом деле это делает. Сглаживает углы, осторожничает, каплей по капле стачивая нарративы, которыми пичкали весь Китай долгие годы со всех сторон. Поднятие национальной гордости, но не гордыни. Попробуйте-ка такой квест на досуге. Чжань отвлекается на то, чтобы стянуть повязку со лба, ею же протирает лоб, затем сует в карман шорт. Собирается с мыслями и им же усмехается, начиная размеренно:

— Мне кажется, я тогда немного влюбился. В начале. В его идеи, в то, как он видит мир. Видит для него шанс. А это… ну, он прав. Невозможно ничего сделать с прошлым, но можно ответить на вопрос «зачем» оно случилось. И даже если это был его коварный план, хоть я сомневаюсь, слишком много плавающих переменных, то какая разница. Ты ведь знаешь, сколько обратилось в наш фонд? И в службу поддержки? После этой истории? Сколько тех, кто молчал годами, решили заговорить. Теперь у них есть шанс на справедливость.

Хенг молчит. Перекатывает в голове все эти правильные слова, словно Сяо Чжань — лучший ученик Будды. У Хенга так не получается, да и вряд ли в его жизни так нужно. Он поджимает губы, затем облизывает их. Он хотел бы задать вопрос: «Если бы ты помнил, что с тобой случилось, ты бы рассуждал так же?», но он молчит. Потому что это до жестокого глупый вопрос.

Охранник уже подходит к ним. Оказывается, у него с собой пакет. Хенг косится на него, затем поднимает взгляд на мужчину. Выбритые виски, короткие черные волосы, солнцезащитные очки, квадратная гладкая челюсть и стандартный черный костюм. Хенг устало выдыхает: «Что это?». Телохранитель вытягивает из пакета по бутылке воды и вручает сначала Хенгу, затем Чжаню.

Тот вскидывает брови и вопросительно смотрит на Хенга.

Охранник решается пояснить, говоря коротко и рублено:

— Вода. Господин Хань сказал передать её и добавил, что знает, что в вашем термосе был кофе.

Хенг закатывает глаза, не скрывая раздражения, резким движением вскрывая бутылку с водой, словно сворачивая кому-то шею. Сяо Чжань думает, что это зрелище комичное и опасное одновременно, главное — не заржать вслух. Хенг жадно пьет, затем впихивает полупустую бутылку обратно охраннику и, смотря снизу вверх, говорит:

— Передайте господину Ханю, что он должен радоваться, что в термосе была не водка. А теперь — иди, пожалуйста. Сколько вас вообще тут по кустам?

— Такая информация не допускается к разглашению.

Хенг морщится снова, качает головой и просто повторяет «иди, иди уже». Охранник слушается, прижимая к себе бутылку, и комкает пакет свободной рукой. Наверное, ему всё это нравится не больше, чем самому Хенгу, но ему хотя бы за это платят. Хенг провожает телохранителя унылым взглядом. Чжань пихает его в бок, отпивая пару глотков воды, спрашивает, закручивая крышку:

— И что всё это значит? Ты в чем-то провинился?

Хенг медлит с ответом. Людей вокруг становится всё больше. Судя по нескольким слишком долгим взглядам, Сяо Чжаня начинают узнавать. Ещё минут десять и пора трусцой бежать восвояси. Хенг ведёт плечом, затем даёт себе шанс не быть услышанным, когда шепчет: «Хань Фэй хочет ребёнка».

Чжань не совсем понимает, его «и что?» звучит на контрасте даже слишком громко. Хенг всё смотрит на свои кроссовки, затем всё-таки поворачивается к Сяо Чжаню, чтобы сказать:

— Он хочет ребёнка от меня. Я теперь — банк спермы. Не прямо сейчас, но вот сдать сперму я должен где-то на следующей неделе, чтобы заморозить, а потом… потом, не знаю. Может, он уже там какие-то яйцеклетки в клинике Сан-Франциско выбирает… чёрт.

Сяо Чжань смотрит на него, хоть Хенг уже отвернулся. Тот стягивает резинку с волос, встряхивает эту огненную копну и теперь собирает всё в пучок. Чжань смотрит на его аккуратное ухо со следом прокола, заостренные черты лица и бледно-синие росчерки усталости под глазами. Он не уверен, что сказать, уже почти что спрашивает «а чего хочешь ты?». Но Хенг успевает раньше.

И звучит так неуверенно, как Сяо Чжань никогда не слышал.

— Из меня же выйдет хреновый папка, да? Фэй — безумец…

Сяо Чжань расцветает в улыбке и приобнимает Хенга за плечи. Он знает, что ему за это руки оторвут, но он всё-таки похлопывает того по голове, словно дитя неразумное.

Хенг в ответ на это шипит, но не дёргается. Чжань звучит уверенно:

— Из тебя выйдет самый охренительный папа, придурок. Ты и так уже отец целой своре стрёмных взрослых детей. Хуже этого быть не может.

Хенг не спешит отрицать, добавляет «действительно». Ему почему-то становится легче.

И хоть сам Сяо Чжань не сказал ему ни слова о том, что его беспокоит, тому почему-то становится тоже. Намного легче.

х х х

Ван Ибо уже не единожды переходил грань. Можно подумать, что с каждым разом это даётся все легче, но это не так. Это тяжело, если ты не мудак, а если мудак — то ты и не задаешься такими вопросами. Ему хватило нескольких суток, подёргать за ниточки и даже не обращаться за помощью к Лао Бо. Напомнить о себе старым приятелям, где вместе с его лицом расцветал тот далёкий день, на втором курсе. Помнится, он взял всю вину на себя и вышвырнул своё будущее в полиции в топку. Не то чтобы он и так не планировал уходить, учитывая то, кем оказался отец. Но гнать-то его никто не гнал. Именно таких, как он, там полно. Либо же тех, для кого служба на низших должностях — билет в лучшую жизнь. Он мог бы смириться с позором, продолжить обучение и построить карьеру.

Мог бы. Даже использовать историю отца в корыстно-благородных целях. «Хочу нести службу, чтобы не допускать такого вреда обществу, какой нанёс мой отец». Но он не мудак, вот, в чём соль.

В реальности дела так не делаются.

Исюань сидел в офисном кресле, обитом черной кожей, и смотрел на него с искренним теплом.

Он видел в нём все того же Ван Ибо, который отжимался больше всех, бегал дольше всех, зубрил устав и умудрялся выспаться за четыре часа. Он знал правду, единственный на весь старший курс. Именно он выволок Ван Ибо из того подвала, где однокурснику устраивали тёмную. Ван Ибо пытался его защитить, а в итоге сказал, что был зачинщиком. Чтобы не вышвырнули весь курс. Они, конечно, уроды, а самый главный урод никогда бы наказания не получил, будучи сыном директора академии. Тот не слыл человеком чести. А остальные… слабохарактерные и безвольные дебилы, но их семьи рассчитывали на них. Разберутся потом. Так он для себя тогда решил.

Объяснил всё Исюаню. Ему сочинили дельце и выкинули. А теперь они здесь.

Капитан восточного подразделения Пекина и…

— Так чем, говоришь, ты занимаешься?

Ван Ибо проходится языком по зубам, все ещё ощущая привкус мятного леденца, затем пожимает плечами, не стирая усмешки с лица. Говорит, что звукорежиссер. А потом добавляет:

— И помощник Сяо Чжаня. Это то, почему я здесь, а не потому что соскучился, Исюань, не надейся.

Капитан Чжоу чуть напрягается, ведь имя Сяо Чжаня — красная тряпка последних дней. Люди спорят на этот счёт, даже было несколько бытовых столкновений. В его родном участке, слава богам, все были адекватными и понимали, что насилие — это зло, и точка. О чем тут можно рассуждать? Исюань разводит руками, мол, помогу, чем богат.

Зачесывает пятерней волосы и говорит:

— Тогда опустим ностальгию, просто скажу, что рад тебя видеть, но рад, что ты не с нами. Потому что форма тебе идёт куда больше, чем мне. Так что ты хочешь? Я пока не понимаю, как могу тебе помочь.

Ван Ибо улыбается. Это та улыбка, которая не предвещает ничего хорошего, заставляя Исюаня напрячься по новой. Хоть давно надо было привыкнуть, на такой-то работе.

— У меня есть имена. Эту информацию ещё не разглашали. И мне это и не нужно. Я просто хочу узнать, кто эти люди и где живут. И не привлекались ли за что-то. Я мог бы найти частного хакера или типа того, но тогда информацию могут слить, а мешать… театру действий я не хочу. Мне просто нужны род деятельности и, быть может, адреса. Вот и всё. Я знаю, ты можешь по тихой пробить. Дать своим парням, каждому по одному, не акцентируя. Просто для какого-то дела, чтобы никто ничего не заподозрил. Собрать в один файлик и выслать мне.

Капитан Чжоу молчит, изучая Ван Ибо поверх сцепленных в замок пальцев. У характеристики этого младшего всегда была такая деталь, как «ненормированная тяга к справедливости».

Исюань продолжает смотреть на него, Ибо не отводит взгляд. Упёртый, спокойный. Время убавило в нём жар, но, кажется, тот теперь всегда на медленном огне где-то внутри.

Исюань почесывает подбородок, затем вздыхает:

— Ты просишь меня воспользоваться служебным положением ради личных целей, я так понимаю… эти имена… и раз уж ты помощник Сяо Чжаня… это связано, да?

Ван Ибо хмыкает и позволяет себе протянуть «не зря ты капитаном стал, Исюань, ой не зря», за что получает выразительный взгляд. Тот, как всегда и было, на Ван Ибо не действует.

Исюань продолжает:

— Ты прости, но старой дружбы мало для того, чтобы я это сделал. Тем более не понимая до конца твоего мотива. Впереди судебное дело, имена и так есть у… адвоката Сяо Чжаня, и видимо, у тебя, и черт знает у кого ещё, но скоро всё станет известно. Зачем тебе?

— Чтобы убедиться, что это будут те люди. С видео. А не те, которых выгодно наказать Вэнь Кэцяну, если уж это его список. И поговорить с ними. Убедиться, что это не он всё подстроил.

Исюань медлит. Затем продолжает рассуждать вслух:

— Ты не знаешь, как эти имена были обнаружены, но тот, кто их искал…и думаю, любителей найти соответствие много, их нашли не только люди Вэня, это вылезет наружу. Может, их уже шантажируют успешно. В наше время определить человека с видео, даже если тот в маске, вполне возможно.

— Таких людей можно перекупить, чтобы молчали о своем открытии. Заливаешь данные, а там окошечко «заберите пару тысяч в валюте и не пытайтесь больше, иначе атата по липовому делу». Люди всегда берут деньги, тебе ли не знать. Мне нужно быть уверенным, что это были именно они и именно их ждёт суд.

Исюань не может сказать, что Ван Ибо не прав. Они оба слишком хорошо знают, как всё работает. Его подозрения справедливы, это то, чему его не пришлось учить. Но всё ещё не сходилось.

— Это личное задание тебе от Сяо Чжаня?

Ван Ибо молчит, затем отрицательно качает головой и впервые отводит взгляд. Исюань подмечает, что тот начинает подёргивать ногой. Раньше бы потянулся сгрызть ноготь.

Невпопад, капитан ляпает:

— Ты вырос.

Ван Ибо усмехается, опуская взгляд на свои пальцы, затем говорит:

— Вырос. И это… важно лично для меня. Я не останусь в долгу. Ты знаешь, из какой я семьи. Любая информация… какая тебе нужна, но которая не навредит старшему брату… я достану. Что тебе стоит? Сделка хорошая, капитан Чжоу.

Исюань не отрицает, что сделка хорошая. Он даже не станет жалеть, если вдруг Ван Ибо, завидев тех уродов, сделает с ними что-то вне закона. Хоть надеется, что всё-таки нет. Не из-за них, а из-за Ван Ибо. Тот все ещё ждёт, больше не пытаясь надавить. Исюань вспоминает тот подвал. Корпус А, общежитие мальчишек первых курсов. Пацана избивали, потому что он был не такой как все, и не нравился лично тому мудаку У Синю. Или наоборот. Слишком сильно нравился. Видимо, пацан отказался делать что-то для него… чёрт знает. Хорошо мордашкой вышел. Ван Ибо за эту мордашку выбил У Синю зуб и расквасил нос. Сейчас тот уже полковник, а нос до сих пор кривой.

Исюань не сдерживает вздоха. Решает завести старую песню, все ещё ради форы на подумать, зная, каким будет ответ:

— Ещё не поздно, знаешь… ты был бы отличным полицейским. Таких не хватает. У тебя чуйка. Я бы замолвил словечко…

Ван Ибо качает головой, говоря с легкой улыбкой:

— Именно потому что у меня чуйка, мне здесь никогда не будет места. Так, что? Поможешь?

Исюань не говорит «да», Исюань не говорит «нет». Он все ещё смотрит на Ван Ибо, когда кивает. Затем машет на него рукой, окончательно сдавшись:

— Вышлю тебе файлом, что найдем. Маякну, когда сможешь кинуть мне свой список, где-то к обеду. К вечеру уже будет у тебя. Номер же ты не менял, да?

Ван Ибо встает со стула и кидает «это ты не менял, я кину тебе список сразу, как только отсюда выйду». В его спину летит снисходительное «засранец». Ван Ибо думает о том, что Исюань прав.

Прав в том, что форма шла ему больше.

Пекин следил за мотоциклом Ван Ибо, словно за игрушкой на пластмассовом треке. Ибо не чувствовал скорости, не чувствовал полёта, он был глубоко в себе, там, куда никому не добраться. Даже запаху жжёной резины и прогретого асфальта. Проспект за проспектом, перекрёсток за перекрёстком, Пекин подсовывал ему зелёный свет, усыпляя бдительность. Поэтому когда пришлось тормозить, Ибо немало удивился. Но это всего лишь последний светофор прежде чем повернуть и заехать во двор очередного места, которое легко называть домом. Потому что в окне горит свет. И его ждут. Ван Ибо вдруг подумал, что с момента звонка о новом месте работы, он поменял уже третью квартиру. Ещё рано называть себя кочевником или как?

Свет и правда горит. Ван Ибо отстегивает шлем и смотрит на окно пятого этажа. Светлые шторы, желтая клякса лампы, едва различимый силуэт где-то внутри. Он смотрит на Сяо Чжаня, всё внутри рвётся оказаться ближе, абсолютно не понимая, почему Ибо продолжает сидеть на мотоцикле.

Всё, мы же приехали, пора спешить, тебя ждут.

— Выгляни в окно и я остановлюсь.

Ибо шепчет это, толком не понимая, зачем. На что он надеется? Особенную связь? Сяо Чжань почувствует, что он рядом и захочет глянуть вниз? Или он скучает и решит просто высмотреть его в окно, вдруг подъезжает? Что это за дебильный бред влюбленного школьника. Ван Ибо упирает шлем в руль и продолжает гипнотизировать окно. Искусственного света вокруг становится всё больше, в то время как Солнце садится за горизонт, напоследок густо выплескиваясь закатом, оставляя оранжево-красные разводы по небу. Ибо дёргается и выдает шипящее «блядь» — закусил губу, а та снова лопнула. Он вытирает нижнюю коротким движением руки, а когда снова смотрит наверх, видит — Сяо Чжань отодвинул штору и смотрит прямо на него. Ибо машет ему шлемом, в ответ на что у него звонит телефон.

Ибо слезает с байка, вытягивая из ветровки телефон и берёт трубку, вздыхает смешанно:

— Привет, гэ.

— Ты так и будешь там торчать?

— Любуюсь со стороны. Мне нельзя тобой любоваться?

Сяо Чжань молчит. Ибо все ещё смотрит на него, вскинув голову. По договорённости его дурного мозга, он должен отказаться от своего плана. Но сейчас понимает, что не сможет. Даже если Вселенная запустит комету с хвостом из иероглифов «не надо, дебил, ты всё похеришь».

Чжань говорит:

— Поднимайся. Я… м-м.

— Я тоже соскучился. Иду, гэ.

Сяо Чжань сбрасывает первым, но от окна отходит не сразу, словно хочет убедиться, что Ван Ибо действительно пойдет к подъезду. Ибо убирает телефон обратно во внутренний карман ветровки, проверяет стойку мотоцикла и подхватывает шлем. А затем, чёрт знает почему, поддаётся.

Он бежит. Игнорируя лифт, он пробегает все пять этажей, когда дверь открывается — бросает шлем, прежде чем притянуть Чжаня ближе к себе. Его губы — карри и кардамон, его тело — идеально подходит к собственному, бёдра к бёдрам, прижаться сильнее, его дыхание — способ дышать самому, ведь как бы хорош он ни был, пять этажей одним залпом — это слишком. Сердце стучит, вырываясь из грудной клетки, чтобы быть услышанным. Чжань смеётся в его губы и пытается сказать, что он придурок и надо притормозить. Ван Ибо не собирается. Не в этот вечер.

Не говори со мной, просто люби меня, люби меня как можно дольше.

Это всё, что Ван Ибо мог бы сказать в тот момент. Но не говорит.

Сяо Чжань лезет в чужой ноутбук в два часа ночи, когда Ван Ибо крепко спит лицом к стене, укутавшись в тонкое одеяло под неустанной работой кондиционера. Им было слишком жарко, когда они закончили, а потом никто не мог найти пульт.

Чжань делает это, потому что ему кажется, что он знает причину такого странного поведения, но не хочет в неё верить. Он говорит себе, что доверие — основа отношений, но ведь он и не просил об этом вслух. И это он, кто сейчас лезет туда, куда нельзя.

Но он должен понимать, он просто должен понимать…

Чжань забирает ноутбук с собой в ванную, для верности включает воду, та набирается в раковину, пенится ближе к стоку, смывая остатки пятна от зубной пасты. Чжань садится на крышку унитаза, устраивая ноут на коленях. Заряд на тридцать процентов и этого вполне достаточно. Нет, Ибо конечно всегда мог стереть это из истории поиска, тогда он просто спросит прямо. Он должен понимать. Чжань замирает, когда понимает, что на экране — его руки. Он обнимает пальцами пузатую кружку со смешным кроликом на боку, и кажется, в полноразмерном варианте этого фото, Чжань улыбается в кадр. Ибо снимал его в какой-то из кофеен Лояна. Поставить эту фотoграфию в нормальном виде — слишком опасно, этот ноут таскают с собой почти что так же часто, как и телефон. Ибо оставил только руки. Зато не поставил пароль. Вот, что правда — опасно. Ещё не поздно захлопнуть ноутбук и забыть об этом. Спросить прямо. Ещё не поздно.

Сяо Чжань открывает браузер. Но прежде чем клацнуть по истории, он цепляется взглядом за новое уведомление вичата, зелёной иконкой выпрыгнувшего тут как тут.

[Кидаю тебе «файлик», как и просил. Адреса тоже нашли.

Только без нарушения уголовного и криминального кодекса, сержант.

Отмазать тебя будет труднo]

Сяо Чжань перечитывает сообщение три раза подряд. Открыть его возможности нет. И это было бы слишком, даже несмотря на странное содержание. Смутное сомнение густеет внутри, измазывает мазутом всю грудную клетку и добирается до глотки. Чжань сглатывает и всё-таки нажимает на историю просмотра за последние семь дней. Пальцы дрожат, когда он двигает курсор, бегло просматривая глазами бесконечные ссылки. Так продолжается минуту, две, Чжань старается быть внимательным и быстрым одновременно, толком не зная, как точно может звучать заголовок.

Дверь скрипит, не имея замка, Чжань дёргается и ноутбук падает с колен. Ван Ибо смотрит на Чжаня спокойно. Он говорит «выключи воду». Затем смотрит на ноутбук. Тот упал раскрытым, ничего страшного с ним не случилось, зато экран хорошо виден. Сяо Чжань дотягивается до крана и вода перестаёт шипеть. Он никогда не чувствовал себя более глупым и даже в чем-то жалким. Ван Ибо поднимает ноутбук с пола, коротко смотрит на экран, захлопывает его, и говорит только «пойдём спать». Он собирается уходить, уже развернулся, снова толкая дверь. Чжань выпаливает:

— Ты смотрел?

Ибо на секунду замедляется, затем всё-таки идёт дальше, оставив дверь открытой. У Сяо Чжаня ноги словно набиты иглами, и кажется, дело не во внезапной тренировке этим утром. Он встаёт, выходя следом, и повторяет «ты смотрел это видео?». Ибо бросает несчастный ноутбук на их раскладной диван и только после этого оборачивается. Он смотрит на Чжаня и говорит «нет».

А затем для чего-то добавляет:

— Но ты — должен его увидеть.

Чжань, вроде только что получив хотя бы тень облегчения, снова будто бы брошен в кипяток. Он отходит к зоне кухни, чтобы налить себе воды. Ибо продолжает:

— Не у всех людей с диссоциативной амнезией есть такой шанс. Увидеть то, что они забыли. На терапии такие воспоминания годами выуживают, потому что иначе нельзя пройти дальше. А если вдруг наступит фуга и тебя накроет… ты можешь сломаться. По-настоящему. Люди в психушке живут потом, Чжань. Поэтому на терапии людей заставляют вспоминать даже самые ужасные вещи. Чтобы осознанно их прожить.

Да блядь. Сяо Чжань пьёт чуть тёплую воду, наконец-то понимая, какие ссылки видел.

Ван Ибо, кажется, упорно листал медицинские порталы. У Сяо Чжаня только один вопрос — зачем? Он задаёт его вслух:

— Зачем мне это помнить? Зачем мне вспоминать, если оно не…

— Ты не знаешь, что оно с тобой делает. И как влияет на твою жизнь прямо сейчас. Не говоря о том, что будет потом. И… очевидно. В тот момент ты знал, кто это был. Тебя с ними знакомили, Чжань, так ведь?

О, ну приехали. Сяо Чжань усмехается и поворачивается к Ибо, все ещё держа пустой стакан в руке.

— А ты абсолютно всех помнишь, с кем тебя знакомили по жизни? И какая разница, лица уже установлены, скоро будет… будет это всё…

Ван Ибо улыбается как-то странно, надломленно. Он подходит ближе, забирая из руки стакан, смотрит, ставя его на столешницу позади Чжаня. Затем упирается в неё по обе стороны от чужих бедёр, оказываясь как можно ближе. Он говорит:

— Чтобы быть уверенным, что это именно те ублюдки, Чжань. А не те, которые мешают Вэнь Кэцяну в его деле. Даже если он ничего не подстроил тогда, то почему он не может воспользоваться этим сейчас? У всех есть враги, а у такого, как он — их полно. Ты сам говорил, выборы через год. Это шанс избавиться от всех одним махом. И со вкусом. Я не хочу заставлять тебя. И поэтому… я нашёл способ проверить список иначе.

Сяо Чжань смотрит на Ибо, а в голове крутится сообщение, пришедшее на почту. Где-то больно колется чувство, будто бы то, что он знает о Ван Ибо, вопреки всем открытым секретам, лишь жалкая песчинка целой пустыни.

— Ты… как ты собираешься это сделать?

Ибо отстраняется с простым «нанесу визит, поговорим».

Сяо Чжань понимает, что кончиться это может плохо. По многим причинам.

— Кто сбросил тебе список имён?

— Хенг. Он тоже не особо доверяет Кэцяну.

Как иначе. Сяо Чжань отворачивается, запрокидывает голову, чтобы унять желание то ли выругаться, то ли заорать. Внутри всё продолжает кипеть. Молчание затягивается, а затем Сяо Чжань выдавливает из себя «я лучше посмотрю, не думай никуда ехать». Ван Ибо подходит ближе.

Он говорит: «я буду рядом и выключу, как только скажешь, может, хватит и минуты, увидеть просто их фигуры и всё». Сяо Чжань ничего не говорит на это, садится на край раскладного дивана и снова подтягивает к себе ноутбук. Не смотря на Ибо, он говорит:

— Это последний раз, когда ты пытаешься решить мои проблемы за меня.

Ван Ибо садится рядом и говорит «хорошо».

Чжань продолжает, вбивая в строку поиска собственное имя:

— И я не собираюсь расставаться с тобой из-за этого дерьма, так что если придётся, пойдем потом к психологам, сексологам, хоть к шаманам. И только попробуй завести свою тему с "делал ли ты мне больно" и перестать втрахивать меня в постель, если я этого хочу. Я — не жертва, ясно? Это стигма. Ярлык. Сотри это из своей головы. Я человек, с которым случилось насилие, но я не жертва. Меня не надо жалеть и на меня не надо смотреть с той осторожностью, которую я всё равно в тебе вижу. И защищать меня тоже не надо. Это — прошлый я, не тот, кто я сейчас, и это будет как просмотр порнухи с левым чуваком. Вот и всё.

— Хорошо, Чжань.

Сяо Чжань находит видео. Даже на стоп-кадре, где ещё ничего не ясно, вся картинка залита комментариями. Большая часть из которых лишь о том, как это горячо. Сяо Чжань набирает побольше воздуха в легкие. Ибо заползает за его спину, чтобы обнять, но готов отстраниться, как только попросят. Сяо Чжань нажимает на play.