О деревушке, стоящей на отшибе, слагали едва ли не целые легенды. Детишки, наслушавшись рассказов, бегали на развалины в поисках проклятых духов, которыми пугали родители и старики. Только вот ничего не осталось на том месте, кроме покрытых мхом просевших крыш и полусгнивших балок. Даже утварь из домов растащили мародеры и путники.
Мальчишку с алыми глазами уже и не помнил никто на лицо. Как говорили старожилы рыбацкого поселения, горели они пламенем, а душонка его чернее самой ночи. Расходились только в одном — одни говорили двое ребятишек было, а кто-то в бурных спорах отстаивал, что не было никакого второго мальчика. Молодежь лишь смеялась, глядя на эти перепалки. Сколько уж сезонов сменило друг друга, а старики все переминали кости старой небылицы, да еще и кричали, что правда, а не вымысел кроется за ней.
— Хорош детей пугать, черная смерть пришла туда, а потом и пожаром все унесло, а вы и мелете чепуху про проклятия да детей проклятых, — отмахивались мужики, но сами-то побаивались близ сгинувшей деревни ночами ходить.
— Ну-ну! — в ответ им грозили старухи своими сморщенными кулаками, — а чего тогда аж из столицы монахи в черных одеждах-то приезжали! Да вопросы какие чудны́е нам задавали.
— Не монахи они вовсе. Головы у них небритые и знамена не храмовные. Чиновники поди новые места для дворцов ищут.
— А чего они про странности спрашивали? Тот беловолосый так и вовсе про чудищ выспрашивал.
Конца и края не было разговорам о той деревушке на отшибе. Спросить уже было некого да и незачем. Отвело рыбацких от гнева и кары, так чего ж теперь вспоминать.
Мальчишка с алыми глазами превратился в сказку, которой пугали детей, чтобы не шастали по развалинам. Не осталось в живых никого, кто мог бы поведать правду о тех событиях, когда целое поселение сгинуло в небытие. В ту ночь бушевал шторм.
Гроза расправила свои светло-лиловые крылья на небосводе, окатывая вспышками черные тучи, и горным орлом вскрикивала раскатами грома. Всем своим существом она сотрясала землю, а природа сдавалась под властью неумолимой стихии. В ушах стоял шум дождя, барабанившего по крышам. Приходилось говорить громче, чтобы собеседник услышал.
Дождь, что так долго ждали в тяжелые времена засухи, теперь пугал. Водопадом небесным он утолял жажду сухой и истлевшей под солнечным пеклом природы. Опускал дорожную пыль, прибивая ее к земле. С каждым новым порывом ветра, что накатывал морским валом, заставляя деревья скрипеть и корчиться, на ум приходило только одно — начинается пора дождей. Старые дома дрожали от силы стихии, а соломенные крыши порывались унестись вслед за ветром.
Шторм пришел не приглашенным и нежданным гостем. Бессовестно распахнул свой темный плащ, выпуская суровую непогоду из укрытия. Он сметал все на своем пути. Добивал подбитые старостью деревья, срывая ветви, ломая верхушки, обкусывая листву.
Солнцу поневоле пришлось скрыться за темными тучами, хотя время Аматэрасу еще не подошло к концу. Хитрый братец Сусаноо скалился в усмешке, отнимая у сестры ее время правления на небосводе. Он скрыл золотой наряд Богини Солнца под своим темным одеянием, укутал тучной тканью, создавая подобие ночи в вечернюю пору.
В храме все засуетились, закрывая сёдзи в каждом павильоне. Деревянные створки стучали и скрипели, а тонкие занавески взмывали к потолку, мешая закрыть ставни. Девушки придвинулись ближе к очагу, где в котелке, набитым травой, кипела вода. Саюри продолжала рассказывать сказки, но шитье пришлось отложить. Глаза старухи уже не так хорошо видели, и в полумраке комнаты с трудом она могла продолжать свою работу.
Тишина. Все вдруг погрузилось в тишину. Каори не слышала звуков дождя и грома. Старые шрамы вдруг заболели, раскалывая тело на мелкие кусочки. Будто остатки проклятого вмиг оживились, давая знать, чьи правила и заветы она нарушила. Руки продолжали судорожно сжимать мокрую ткань нагадзюбана.
Холодок прошелся по спине, но не от страха и внутренних терзаний. Нет, вполне реальный и ощутимый. Он забирался под кожу и студеным паром покусывал кожу на спине. Капли воды на теле превращались в ледяные кристаллики, инеем устилали руки и ноги.
— Умер? — раздалось над самым ухом.
Каори не смела двигаться, словно застыла. Задержала даже дыхание. Снежная пыльца въедалась в кожу больнее, чем морозный ветер в зимнюю метель, нестерпимо вонзалась, распространяя по телу яд. Миллион игл пронзило проклятие ладони, что девушка резко подскочила, отпуская детское тело.
— Тц, и правда умер, — Ураюме склонилась над фурако, где безжизненной куклой всплыл на поверхность Юджи.
Наложница упала на пол, сметая ковши с лавок.
— Ураюме-сан, я не хотела этого, клянусь, — Каори припала лбом в поклоне, — умоляю вас, спасите от гнева Господина.
Снежная дева хмыкнула, выудив из деревянной бадьи мертвое тело. Ей нравилось, что ребенок не пытался больше уцепиться за ее одежду и обхватить лицо руками, а еще больше нравилось его покорное молчание. Только вот Рёмен-сама вряд ли оценит. Ему нужен был живой мальчишка, а не труп.
Мокрое пятно от сырого нагадзюбана разошлось по кимоно Ураюме. Она поморщилась.
— Я все сделаю для Вас, только спасите!
Каори обменяла свое достоинство на жизнь. Мерзким червем она ползала по полу, хватаясь за подол кимоно Ураюме, как бы противно ей не было от себя. Скулила как побитая собака.
Слуга Сукуны скривилась, оттолкнув руку девушки. Она прижала ее запястье своими гэта, надавливая с такой силой, что наложница не могла сдвинуть или вытащить конечность. Ураюме прижала указательный палец к груди Юджи там, где под костями и кожей находилось сердце. Иней узорами разбежался по детской коже, которая сменила розоватый оттенок на болезненную бледность. Губы малыша посинели, как и веки. Жизнь медленно уходила из хрупкого тела.
— Помнится, ты Мне те же слова на ложе говорила, когда извивалась подо мной.
Темная грузная тень накрыла Каори, сдавливая своим не существующим весом. Все, что отравляет северные земли, проникает в почву и воздух, произрастало здесь. Оно стекало с горы как ручейки и проникало в головы людей, подчиняя их себе. Холодный и безжизненный голос ударил в самую подкорку сознания.
— Ураюме, я тебя прервал, — Сукуна указал жестом на наложницу, которая сжалась в ужасе, не смея поднять глаз. Она в миг забыла о боли в руке с приходом Господина, который заполнил своим присутствием все вокруг, — прошу, продолжай.
Он навис как паук, который готовился поглотить мошку, забредшую в паутину. Отличало его от насекомого лишь одно — он наслаждался при виде страданий жертвы, играясь с ней. Лукавая ухмылка звериным оскалом оголяла острые клыки.
Снежная дева приподняла ногу с руки девушки и тут же резко топнула, вбивая запястье деревянной подошвой обратно в пол. Хруст, а за ним истошный визг. Боль охватила все тело, что в глазах Каори на миг потемнело. Она отшатнулась, падая на спину, но Сукуна не дал ей свалиться. Своей огромной рукой он схватил ее за волосы и, намотав их на кулак, поднял наложницу.
— Не шуми, ребенка разбудишь, — смех Двуликого эхом прокатился по купальне. Он игрался со страхами, взращивал семя ужаса в душе Каори.
Ноги болтались в воздухе как у кролика, которого достали из силков. Она барахталась, схватившись за сломанную руку. Слезы застилали все перед ней, но блеск алых глаз напротив въедался даже так.
— Я не хотела, Сукуна-сама! Это случайность, — Каори извивалась в мертвой хватке. Голос надорвался, и к горлу подступила тошнота, выталкивая страх наружу.
— Проклятия рождены из эмоций вашего племени. Думаешь, мы не отличим ложь от правды?
Ураюме неумело держала в руках Юджи. Она копировала движения Саюри, но руки снежной девы не были так же теплы, они не дарили материнской ласки, которая была присуща живым. Проклятые не знали таких понятий. Любовь и забота чужды проклятым существам, как снег не принадлежит лету.
— Что же с тобой делать, ненаглядная? — Сукуна развел руками как бы в смятении и задумчивости, почесал подбородок.
Он разжал хватку на волосах Каори, и та пала на пол с глухим звуком, будто мешок риса, брошенный на пол пустого хранилища. В панике девушка перестала понимать происходящее. Все плыло перед глазами, дыхание сбивчиво вздымало грудь.
Лишь однажды наложнице не посчастливилось видеть, как наказывает Двуликий провинившихся. Все женщины наблюдали, как в назидание у них на глазах слуга Господина растерзал совсем еще юную девчушку. Дурочка слепо верила, что старые боги, чьи амулеты она с собой принесла, спасут ее, отведут проклятые напасти.
Сукуна разочарованно вздохнул.
— Своевольная девчонка, язык к небу прилип? Хочешь рассказать мне сказку? — Рёмен присел перед Каори, потрепав ее по голове.
Наложница дернулась в очередной судороге, но рта не раскрывала. Сладостные речи еще больше наводили страха, заживо разъедали нутро.
— Говори, — безразличие вернулось к Сукуне. Маска фальшивой милости сброшена.
Острые ногти полоснули щеку, и кровь хлынула из ран. Следующий взмах руки пришелся на плечо. Алые капли смешивались с водой на полу, от чего цвет терял свою насыщенность, переходя в розоватые оттенки. Двуликий слизал брызги со своих пальцев, прикрывая глаза в наслаждении, пока Каори корчилась от боли как червяк, разрубленный пополам.
— Не шуми, — приказал Господин, возвращаясь к беззаботному настроению, — сказал же, разбудишь ребенка.
Взгляд девушки метнулся к Юджи, который до сих пор без единого движения и звука лежал укутанный в холодные объятия Ураюме.
— Прошу вас, Сукуна-сама, — хрипловатые отзвуки прошелестели из уст наложницы.
Каори обладала твердым голосом, когда было необходимо поставить на место противных девчонок. А в иные случаи, в уединении с Господином, сладкий и звонкий как у певчей птички голосок. Сейчас же в горло сжимала невидимая хватка из страданий и страхов. Она хрипела как столетняя старуха.
Истошные крики, скрываемые раскатами грома и воем ветра, наполняли купальню. Сладостная песнь для Рёмен Сукуны. Она сопровождала его с далеких времен, куда бы он не приходил. Вновь кровь текла рекой, а с ней приходил отвратительный запах железа, въедающийся в воздух. Незримые для глаз плети стегали Каори безустанно. Прекращались пытки лишь на краткий миг, когда через боль она произносила слова.
С каждым ударом она все меньше ощущала телесные терзания, впав в беспамятство. Язык заплетался и немел как после хмельного. Она прожила жизнь, следуя всем заветам храма, отринув свое прошлое, а теперь в последние моменты жизни вспомнила жизнь за лесом горы Норой, там, где нет страха перед отродьем Подземного царства. Она вспомнила мужчину с ясными глазами, его теплые прикосновения, которые Каори считала противными.
И первый плач ребенка. Должную радость он не принес. В мучениях умер отец ребенка, а теперь судьба отплатила и девушке той же монетой.
— Так значит он ее дитя, — сказала Ураюме, зачем-то прижимая ближе к себе ребенка на руках.
— Сколько амулетов не хватило?
— Трех, Господин.
Величественная фигура Сукуны еще больше пугала в редких вспышках молний. Очертания фигуры в темноте освещались и так же быстро исчезали во мраке. Пятна крови на его теле растекались и собирались на поясе, промачивая белую ткань темными подтеками.
— Следи лучше за ними, — резко бросил Рёмен, сдерживая в себе злобу. Какая-то глупая девчонка умудрилась обвести и его, и его верную прислужницу вокруг пальца. Он махнул слуге рукой, приказывая следовать за ним.
Старушечий голос раздался со стороны женского павильона.
— Каори, Юджи, вы в порядке?
Саюри вышла на кромку света, вытекающего из открытой двери купальни. Она с прищуром взглянула на Сукуну и Ураюме, силясь различить подслеповатыми глазами хоть что-то в полумраке.
— Господин, — женщина низко поклонилась, — я пришла проведать Каори с мальчиком.
Старушка хотела было добавить что-то еще, но рот так и остался раскрыт, когда она заметила маленькую фигуру в руках Ураюме.
— Юджи, — Саюри протянула руки, предлагая снежной деве забрать ребенка, но та только отшатнулась и с укоризной посмотрела на женщину.
— Не доглядела за своими девчонками, — ответила Ураюме, сваливая груз ответственности на плечи старухи.
Саюри непонятливо моргнула, уставившись на госпожу и Господина. Старческие глаза пообвыкли в темноте, и только сейчас она заметила, что Сукуна-сама весь покрыт кровью. Он довольно слизывал капли с уголков губ и пальцев. По спине женщины пробежался холодок.
— Отныне сопляк будет жить в Моих покоях, — Двуликий шагнул в направлении главного павильона. Половицы под весом его тела скрипели и вздрагивали. Даже довольно высокая Ураюме терялась на фоне громадной фигуры своего Господина.
— Приберитесь здесь, — кивнула снежная дева в сторону купальни.
Саюри поклонилась и, как только за углом строения скрылись тени, ступила на порог теплого, обвитого паром помещения.
Ливень утихал, но тучи по-прежнему скрывали небо плотной завесой. Аметистовая птица перестала горланить над небосводом, сложив вспыхивающие крылья. Гром, уносимый ветром, понемногу стихал. Прекрасный миг тишины после грозы дарил спокойствие. Природа еще не успела встрепенуться.
Крик первым нарушил тишину после грозы. Птицы встрепенулись в гнездах, что свили на верхушке крыши. Саюри схватилась за деревянную раму створки, прикрыв ладонью рот. Глаза раскрылись в ужасе, а сердце затрепетало в груди. Все вокруг покрыто красным, словно облили стены краской для тории. Где-то пятна светлее, розовее, а где-то темные сгустки. И повсюду, повсюду этот тошнотворный запах железа и внутренностей, которые будто пролежали на солнцепеке.
На полу, распластавшись на спине, лежала Каори. От кожи на теле не осталось почти ничего — одни увечья покрывали бедняжку. Пальцы странно изогнуты, как и ноги. Трудно было сказать, осталось хоть что-то нетронутое и живое на ней. Вся она залита собственной кровью. Расплатилась за проступок в стократ. Бездвижная и бездыханная наложница утопала в безграничной боли, пока другие девушки слушали рассказы Саюри, весело переливаясь в смехе.
Разломанные ребра вгрызались обломками в легкие, а посередине зияла дыра. Бессердечной она жила, бессердечной и умерла. Саюри икнула, сдерживая тошноту. Более сорока лет прожила она в храме, но впервые видела подобную жестокость. Глупышек били плетями, но не сам Хозяин. Ураюме или Дзёго стегали провинившихся.
— Что же ты натворила, Каори? — прошептала старушка, а щеки ее залились слезами.
Поистине Юджи проклятое дитя. Кровавый след малыш оставлял за собой, сам того не понимая. Он в обиде дул пухлые щеки, а в радость прикрывал глаза и хлопал в ладоши. Обманчив образ невинного и безобидного ребенка, который проклят был от рождения. Неведомая сила оставила клеймо на нем. Так зачем же Рёмен Сукуне держать подле себя того, кто может и Господину принести бедствие?
— И все же вкусные человеческие сердца, — Двуликий первым вошел в свои покои, сбросив с себя испачканное кимоно.
Ураюме прикусила губу и отвернулась. Потоптавшись на месте, она осмелилась положить Юджи в постель самого Господина. На этой громадине его тельце казалось совсем миниатюрным.
— Мы подготовили воду, Сукуна-сама, — две девчушки вышли из соседнего помещения, откуда струился теплый пар. Обе от смущения при виде нагого тела Двуликого опустили глаза в пол.
Его смешила скромность свежих игрушек, которые еще ни разу не делили с ним ложе. Мамочки не учат, как ублажать ночью мужчину, а лишь вдалбливают им покорность перед мужем.
— Ураюме, — Рёмен остановился возле створки. Он взглянул на сопящего в куче подушек Юджи, — утащи его к себе. Теперь он твоя забота.
Снежная дева только было открыла рот в протесте, но блеск алых глаз заставил ее замолчать.
— Слушаюсь вас, мой Господин, — она покорно склонила голову.
— Ты глупа в материнских делах, — произнес очевидное Сукуна, — воспитай мне воина, а не маменькина сынка. Делай с ним, что хочешь, но его время для смерти еще не пришло.
С этими словами Рёмен покинул Ураюме с роем мыслей в голове. Она силилась разобраться в действиях Господина касательно сопляка, но никак не могла истолковать себе их. Ответы на ее вопросы знал лишь Двуликий, но пока что он не соизволил разъяснить своей слуге ситуацию.
Снежная дева подняла Юджи с постели, нелепо копируя матерей, которых ей довелось видеть в деревнях и городах Северной провинции. Малыш сунул палец в рот, причмокивая. Ураюме с интересом наблюдала за ним, не понимая, почему нутро не отторгает мальца как остальных людей.
Она, шурша одеянием, покинула спальню Сукуны и под стук гэта шагала в свои покои. Сегодня она спасла жизнь этого дитя, а теперь по неизвестной причине стала его хранительницей. Суматоха проникла в храм с приходом Юджи.
Ветер запел свою песни, сметая брызги дождя с листьев деревьев и кустарников. Ухнули совы в глубине леса, потревоженные хрустом веток. Твари вышли в свой ночной дозор.
Странные дела творятся на вершине горы Норой, путник. Место, что неподвластно богам, живет своими порядками, установленными сотнями лет назад самим Рёмен Сукуной. Путник, сторонись Северные земли. Здесь не щадят никого. Даже сладостной сон малыша истязали и подарком в корзине, отобрав от родных, принесли Сукуне.