Осень медленно окрашивала кроны деревьев. Листья горели пунцовым словно щеки от смущения у невинной девушки, блестели янтарем, тихо покачиваясь на ветру, как украшения аристократок. Ребятня бегала по двору, мешая прислуге счищать налетевший сор с дорожек. Теплые лучи солнца оглаживали черепицу на крышах домов, забегая за открытые сёдзи. Дом клана Годжо утопал в золоте листвы, контрастирующей с буйством цветущих хризантем.
Деревянные мечи, на которых когда-то тренировались Мегуми с Нобарой, давно перешли младшим в доме. С ранних лет детей учили держать клинок, ведь так же им вбивали в голову, что участь живущих в их деревне — защита простых людей, не владеющих проклятым. Вопреки устоям мира даже девушки обучались воинскому ремеслу.
— Нобара, торопись! Обед уже готов, — Фушигуро топтался возле комнаты девушки.
— Да иду я, иду! — крикнула Нобара, отодвинув с грохотом створку, — и куда ты так торопишься?
— Годжо-сама будет недоволен.
— Плевать я хотела на этого старика и тебе советую.
За столько лет жизни в доме Годжо девушка так и не смирилась с длинным списком правил. Может, традиции она и переняла у этого семейства, но дотошные запреты, этикет и прочая ерунда ее доводили до исступления.
Юноша с девушкой двинулись по коридору бок о бок. Они давно уже не были детьми, которые боялись отойти друг от друга хоть на шаг в новом месте. Глаза больше не бегали из стороны в сторону от испуга и паники, теперь они смотрели перед собой смело. Руки испещрены царапинами и мозолями, их дух закален в боях. Память о жизни в Северной провинции стерлась как страшный сон.
Здесь они поистине обрели дом. Нобара получила фамилию Кугисаки от одинокой женщины, живущей при клане. Она не имела мужа или детей, потому растила ребят как родных. Два балбеса наставника делились своими знаниями и умениями.
Прислуга вежливо улыбалась и кланялась, проходя мимо ребят. На столе уже давно дымились от жара миски с рисом. Годжо-сама занял свое место во главе стола и о чем-то горячо спорил со своим сыном. Мужчины умолкли, стоило Мегуми с Нобарой пересечь порог. Старик смерил строгим взглядом.
— Вы опоздали.
Дети молча поклонились и заняли свои места за столом. Тишина за трапезой длилась долго, пока в обеденную не вошла служанка. Девушка держала в руках бутыль, обмотанную полотенцем. Из горлышка тянулась струйка пара. Кугисаки поморщилась.
— Годжо-сама, лекарь отправил вам отвар. Его уже согрели, — девчушка обошла стол и медленно налила лекарство в пустую пиалу.
Горький и едкий запах усилился. Нобара зажала пальцами нос.
— Что это? Разве Сёко не может вас излечить?
Старик покачал головой. Он взболтал отвар в пиале, глядя на него с отвращением. Гуща из нарезанных листочков трав закружилась.
— Старость никакой проклятой техникой не излечить. Остается лишь притуплять боль до тех пор, пока не встречусь с предками в Стране Желтых Вод.
— А как же мастер Тенген?
— Он большое исключение из всех правил этого мира, дитя, — старик Годжо сделал глоток, морщась.
— Как и Сукуна, — встрял Сатору.
— Опять ты за свое, — старик резко поставил на стол пиалу, едва не разбив ее.
— Я лишь говорю факты, а вы, старейшины, не хотите их слышать.
— Довольно, Сатору!
Мучительная тишина повисла между мужчинами. Каждый стоял на своем в попытках переубедить оппонента. Две пары голубых глаз вперились друг в друга, сверкая яростью словно молнии в небе.
— Ты слышишь себя? Ты хочешь своих же учеников отправить на верную смерть?
— Они уже доказали, что смогут за себя постоять. Или недостаточно проклятий они порубили? Вы, старики, просто боитесь, что великий Рёмен Сукуна придет по ваши души.
Впервые дети видели своего учителя в ярости. Белая кожа покрылась красными пятнами, а кулаки, крепко сжатые, побелели на костяшках. Фушигуро долго смотрел на Сатору, не узнавая в нем прежнего дурачка, который находил повод для шутки во всем. Рядом с ним сидел совсем другой человек.
— Я готов рискнуть своей жизнью, — вклинился Мегуми неожиданно для самого себя.
— И я! — подняла руку Нобара.
— Ваше мнение никто не спрашивал, — старик посмотрел на ребят, заставив их замолчать. Гнев в голубых глазах переливался через край. Веко подрагивало, — дурость ты в них воспитал.
Мегуми склонил голову, недовольно поджав губы, а Нобара лишь недовольно цокнула и закатила глаза, как делала всегда, когда ее что-то раздражало.
— Рей! — крикнул глава. Из-за двери показалась служанка, которая недавно приходила с отваром, — дети продолжат свою трапезу в своих комнатах.
Служанка присела возле стола и поставила миски с едой на деревянный разнос. Она ловко подняла блюда и направилась прочь из комнаты. Ребятня за ней не последовала. Мегуми с Нобарой взглянули на Сатору и только после его кивка поднялись со своих мест. Рей коротко поклонилась и осторожно прикрыла створку за собой.
— Строишь из себя великого стратега, а на деле что? Твои помыслы полны гордыни. Хочешь Двуликого низвергнуть или покрасоваться своей силой? — глава семьи нахмурил брови.
Лицо побледнело. Все же здоровье давало о себе знать. Он давно уже не мог и оружие в руках держать, а на перепалки с сыном уходили последние силы.
— Ты бы о себе подумал, болван. Таскаешься с Нанами. Думаешь, я не слыхал, что девки бормочут? Сношаешься с ним! — крикнул Годжо и умолк, закашлявшись, — мы давно могли укрепить связи с Дзенин, если бы не твоя своевольность. Отверг каждую невесту!
Слова отца ударили по нему плетью. Не чувство вины, а злостная ярость взыграла в душе. Вечные упреки с самого детства преследовали его. Он из кожи вон лез, чтобы заслужить уважение окружающих, но все впустую. Лишь теплые руки матери успокаивали его, не давая влезть с папашей в драку. Она нежно, в то же время крепко хватала его за локоть, шепча утешения.
— Узнай об этом твоя мать, она бы сильно разочаровалось в тебе, Сатору.
Старик прикусил губы, когда слова сорвались с них. Он сказал то, что не намеревался. Его так утомили постоянные перепалки с собственным сыном, да еще и нескончаемые головные боли разрывали череп, будто внутри кто-то стучал по наковальне. Сатору с укором посмотрел на отца, тяжело вздыхая от переполняющих его чувств.
— Окажись матушка сейчас живой, она бы тебя не узнала. Влюбилась она в храброго воина, а не трусливого и напыщенного старикашку.
Сатору поднялся и подошел к выходу, рука его задержалась, прежде чем открыть створку. Он обернулся на отца, который лишь устало посмотрел на своего единственного наследника.
— С поддержкой старейшин или нет, но я начну действовать без отлагательств.
Годжо остался наедине со своими мыслями, что тревожили его годами после смерти дорогой супруги. Сам он не мог угомонить мальчишку, как делала его жена, не умел найти нужных слов. Вовсе не Двуликого он так боялся. Нет, опасался глава клана только погибели своего безрассудного мальца.
— Прости, Масами, обещал тебе поладить с сыном, но не сдержал слов, — по морщинистым щекам побежали соленые слезы. Старческие плечи подрагивали.
Сатору быстрым шагом пересек двор и по извилистым тропинкам шагал мимо прочих построек. Он обогнул главный павильон. В обычные дни там обучали детей из селения шаманов письму и чтению. До Годжо донеслись голоса, и он свернул на укрытую листвой тропинку. Он улыбнулся, когда заметил крышу и стены дома. Окно в теплые дни, как всегда, открыто.
Нанами, склонившись над пожелтевшим от времени свитком, читал. Он медленно вел пальцем по столбикам из иероглифов, стараясь найти хоть что-то связанное с Двуликим. Скрип половиц отвлек его. Гостю приглашения в дом никогда не требовалось, а тот и не спрашивал. Сатору перелез через раму, попутно скидывая с ног гэта. Он без промедлений бросился к Кенто, который от удивления не мог ни слова произнести.
Годжо припал к губам любимого, падая вместе с ним на пол. Он запустил длинные пальцы в короткие волосы, пока второй развязывал пояс на хакама. Глаза прикрыты от удовольствия. Нанами попытался оттолкнуть Сатору, но безуспешно. Его руки забрались под ткань одежды, обжигая прикосновениями.
— Что тебя тревожит, любовь моя? — наконец Кенто удалось прервать поцелуй, — ты снова поссорился с отцом?
Годжо отвел взгляд, но Нанами обхватил его подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. Он провел ладонью по щеке Сатору, а тот льнул как котенок, просящий ласки.
— Не хочу сейчас об этом говорить, — губы Годжо оставляли поцелуи на щеках Кенто, — я люблю тебя.
Он сказал это тихо, хотя разум и сердце кричали, из последних сил сдерживая всплеск эмоций.
— Я тоже тебя люблю, — ответил Нанами, притягивая Сатору за шею для очередного поцелуя.
Годжо томно постанывал в губы Кенто, когда его рука забралась под хакама. Все тело горело огнем, а одежда казалась тяжелой и такой ненужной.
— Пожалуйста, Кенто, — протянул Сатору, приоткрыв глаза. Он умолял взглядом прекратить пытку из одних только прикосновений.
Нанами убрал белые локоны со лба любимого. Он обнял Годжо за талию и медленно повернулся на бок. Пальцы ловко распахнули мягкую ткань, оголяя торс и грудь Сатору. Горячим языком Кенто провел от ключиц к шее, осторожно прикусывая нежную кожу, чтобы не оставить следов. Каждый стон сладостной песней разносился по комнате. Рука снова забралась под хакама, и стоны становились все громче. Сначала медленно, растягивая удовольствие, он вел рукой, но терпение Годжо быстро заканчивалось. Он двигал бедрами навстречу, скуля в забытье.
— Сатору, посмотри на меня, — прошептал Нанами, когда теплый лоб уткнулся в его шею. Горячее дыхание приятно щекотало кожу. От Годжо пахло медом и осенней листвой.
Кенто оставил поцелуй на щеке Годжо. Он последний раз двинулся и замер, переводя дыхание. Рука Сатору потянулась к поясу возлюбленного, но он перехватил его за запястье.
— Тш, все хорошо, просто лежи.
Они молча лежали, наслаждаясь присутствием друг друга. Пальцы Нанами закручивали непослушные прядки на затылке Годжо, поглаживали подушечками шею. Время, казалось, застыло и не хотело двигаться дальше, давая двоим влюбленным столь желанный миг уединения.
Если бы они не были так увлечены моментом, уйдя в чувства с головой, то наверняка бы услышали скрип ступеней и шаги в соседней комнате. Створка открылась с шорохом, и на пороге показался мужчина. Черные пряди туго перевязаны лентой на затылке. Он присвистнул, глядя на картину перед ним. Теперь щеки Нанами пылали не только от возбуждения.
— Стоило громче стучаться, — Гето хмыкнул и развернулся, скрывая улыбку, — буду ждать вас на улице. Торопитесь.
Сатору только лениво потянулся в объятиях Кенто. Ему не хотелось никуда идти, особенно в тот прекрасный момент, когда он расслабился в родных объятиях. Он вздрогнул, чуть не ударив острым локтем Нанами в скулу. Громкий звон оглушил селение. Птицы мигом вспорхнули с деревьев, закричав.
— Колокол? — Годжо приподнял одну бровь, сев на полу.
Они выскочили из дома, на ходу завязывая узлы на хакама и хаори. Сугуру обернулся, глядя на обеспокоенные лица друзей. Снова раздался эхом звон, доносившийся со стороны главного павильона.
— Не знаю, что ты сказал своему отцу, Сатору, но он созывает совет.
Ночью следующего дня под светом фонарей, в которых мерцали фитили, на окраине селения собрался небольшой отряд из отобранных лично самим Сатору людей. Из ноздрей лошадей исходил пар. Животные фыркали, вертя головами.
— Не забывай мой наказ, — старик Годжо дернул сына за рукав, — я своей головой за тебя поручился.
В ответ наследник клана только кивнул. Размолвка с отцом так и не подошла к своему финалу. Они не слышали друг от друга извинений, не пытались обсудить последний разговор. Сейчас тем более не было времени для разговоров. Когда последний всадник забрался на свою лошадь, настала пора выдвигаться. Копыта зацокали о землю в ночной тиши. Как и несколько лет назад всадники окружили телегу, в которой сидели Мегуми и Нобара. Ребята смотрели на огни деревни, которая отдалялась от них. Вслед им махала рукой названная матушка Кугисаки. Женщина стирала с глаз слезы, беспокоясь за своих малышей.
Всех шаманов коснулась тревога. Они знали ужасы правления Короля Проклятий и его свиты только из рассказов предков и старых свитков, которые собирали по всей стране словно песчинки на морском дне.
— Думаешь, у нас получится? — Нобара положила голову на плечо Фушигуро.
— Я не знаю, но мы постараемся ради наших наставников, — Мегуми посмотрел на спину Сатору, который шел впереди всей процессии.
Мысли юноши заполнили воспоминания о мальчишке по имени Юджи. Он не знал о нем более ничего. Даже звонкий перелив его голоса уже стерся с возрастом. Иногда ему и правда казалось, что он сходит с ума, выдумав себе друга. Фушигуро покачал головой, отбрасывая пустое и ненужное. Он снова прокрутил в голове весь план, который Годжо вынашивал вот уже несколько лет.
На севере все шло своим чередом. Здесь никто не задумывался о том, что таится за пределами Провинции. Каждый был занят своей жизнью, стараясь провести ее как можно беззаботней. В семьях передавали предания о жестоких войнах, которые велись за раздел территорий, о воинах, склоняющих головы перед безжалостными полководцами. Потому то никто не мечтал вырваться за пределы владений Сукуны.
Высокий юноша с луком, закинутым на плечо, шагал по дороге между рисовыми полями. Все от мала до велика, стоя по щиколотки в мутной от грязи воде, срезали колосья. Их перевязывали снопами и закидывали на толстые жерди. По двое ребятишки несли рис сушиться. Они шлепали сырыми ногами по сухой земле. Детям постарше объясняли, как правильно срезать стебли.
— Братец, ты с охоты идешь?
Малышня лет так пяти-шести окружила Юджи. Перепачканные в дорожной пыли с ног до головы они хватались грязными ручонками за одежду, оставляя на ней пятна.
— Дай поглядеть, что ты несешь!
Один особо любопытный мальчишка потянулся к сумке, но юноша ударил его по руке. Больше от испуга нежели от боли ребенок вскрикнул и скуксился, готовясь плакать.
— Молодой господин, прошу простить меня. Не доглядела, — женщина с перевязанными рукавами и подолом налетела на детей, грубо отталкивая их. Она глубоко поклонилась.
Юджи отряхнул свою одежду и поправил лук на плече.
— Ваша удача, что Ураюме нет здесь.
Он не стал слушать извинения женщины, а просто последовал дальше в сторону деревни, расположившейся на небольшом возвышении. Все, кто встречался ему на пути, останавливались, чтобы поклониться и выказать свое уважение наследнику Господина. Поднимали головы, когда юноша проходил мимо, не обращая внимание на людей.
— Юджи-сама, угоститесь свежей рыбкой? — окликнул старик, сидя на пороге своего дома.
Перед ним стояло ведро, откуда торчали рыбьи хвосты. В свои редкие походы в деревни юноша обзавелся знакомствами среди стариков. В отличие от шумных детишек они знали, кто перед ними стоит, и не смели переходить грань дозволенного.
— Не сегодня, дедуля Ичиро, — Юджи махнул мужчине рукой. Ему нравилось заглядывать к старику. Юноша следил, как ловко тот срезает плавники и снимает чешую.
Стук молота о наковальню становился громче. Черная смоляная струя дыма поднималась из трубы, покрытой сажей у самой верхушки. Юноша ступил на порог дома и постучал рукой по открытой двери, не решаясь войти внутрь. Его положение позволяло ему делать, что вздумается, но манеры и правила гостеприимства он ставил выше. Девчушка, сидевшая возле очага, повернула голову и поспешно поднялась. Она поклонилась и, не поднимая глаз, указала рукой вглубь дома.
— Отец в кузнице, господин. Позвольте вас проводить к нему.
Юджи кивнул и проследовал за девушкой. Его забавляла ее неловкость в его присутствии. Она дрожала словно осиновый лист на ветру, прятала голову в плечи и говорила чуть ли не шепотом. Дочь кузнеца отворила дверь, ведущую на небольшой дворик, там чуть поодаль от дома располагалась постройка, служившая мастерской.
В нос ударил знакомый копоти и раскаленного металла. В кузнеце стояла жара от печи. Тяжелый молот ударил по заготовке. Искры вспыхнули от удара и разлетелись по разные стороны, затухая на земле. Рукавов на одежде мастера не имелось, как он говорил, только мешают работе. Его руки крепкие от постоянной работы, а кожа будто бы уже и не отмывалась от угля.
— Такеда, все ли готово?
Кузнец, не повернув головы, указал на стол. На грязной тряпке лежали новенькие стрелы. Острые как когти коршуна они лежали вычищенные до блеска.
— Прошу простить, господин, не могу отвлечься от работы.
— Ничего, я все равно здесь ненадолго.
— Господин, там в ножнах танто лежит. Воины с той стороны леса его раньше использовали в бою, — произнес кузнец и снова ударил по податливому металлу, — мои прадеды передавали его от отца к сыну. Пробовал повторить сам, вроде вышло на славу.
Такеда опустил заготовку в холодную воды. От горячего металла она зашипела и пошла паром.
— Очень вы хмурый с самой весны ходите. Порадовать хотел вас.
Юджи сдвинул брови к переносице, поджав губы.
— Простите, если обидел вас, господин, — кузнец охнул и сразу же поклонился.
— Спасибо за подарок, — юноша вытащил из своей сумку увесистый сверток, перетянутый бечевкой, — доброта на доброту. Здесь шелк. Пусть твоя дочь себя новым нарядом побалует. Нам эти тряпки теперь ни к чему.
Молодой господин вытащил танто и провел пальцем по лезвию. Наточено как следует, а само изделие выполнено без единой шероховатости. Завернув стрелы в тряпку, он направился к выходу из душной мастерской.
— Разрешите, господин, спросить, — Такеда потупился, прежде чем задать свой вопрос, размышляя о том, имеет ли он вообще право на свою любознательность. Мужчина стер тыльной стороной ладони пот со лба, — Сукуна-сама прогневался на нас?
— О чем ты?
— Каждый год девушки поднимались на Норой с поклоном, а теперь…
— Я являюсь наследником воли Сукуны и здешних земель, более отпрысков Господину не нужно.
— Знаете, моя старшая дочь Макото тоже когда-то поднялась к храму.
— Я помню ее, — кузнец вздрогнул от этих слов, прижав руку к груди, — четыре года назад она скончалась вместе со своим ребенком. Она была славной.
Не колеблясь, ответил Юджи. Откуда ему знать о тонких струнах души человека, если он сам почти проклятие. Он оставил мужчину одного с тысячью мыслей в голове. Такеда осел на скамью позади него. Слезы блеснули в глазах.
После приезда великих гостей в храм многое поменялось в жизни наложниц. Ныне все девушки, оставшиеся в живых, утратили этот статус. Дорогие шелка, которые они надевали перед встречами с Двуликим, сменились хлопковыми юкатами. Больше не раздавалось сладостных стонов из покоев Господина. С появлением Юджи они постепенно теряли свою значимость в роли будущих матерей кровных наследников, а после рассказа Кенджаку так и вовсе стали обычными слугами.
Тот день юноша запомнил на всю жизнь. Жалостливые крики звенели в ушах. Море крови окрасило каменные плиты во дворе в темно-алый оттенок, как глаза самого Сукуны. Ураюме стояла позади Юджи, держа руки на его плечах.
— Пусть видит, что нужно делать с ненужными вещами, — объявил Рёмен.
Ранним утром всех девушек на сносях вывели во двор и выстроили в линию перед главным павильоном. Босые и полураздетые они вертели головами, не понимая, что происходит. Пламя в глазах их Господина говорило само за себя — ничего хорошего их не ожидает. Проклятая свита собралась на энгаве. Все они улыбались, словно пришли смотреть выступление бродячих актеров. Аромат страха и растерянности добавлял особой атмосферы в предстоящем событии. Для них эти девчушки лишь забава.
Визг раздался, когда нагината обезглавила первую девушку. Все произошло так быстро, что бедняжка даже не успелаи ничего понять. Кровь брызнула из ее шеи, оросив камень. Тело с глухим ударом рухнуло на землю. Ураюме взглянула на Юджи. Мальчик даже не дрогнул и не отвел глаз. Он поднял голову, чтобы посмотреть на свою наставницу.
— Они сделали что-то плохое?
— Их утробы хранят в себе ненужные чада. Юный господин, считай это казнью в твою честь. Их крики песнь для тебя, их кровь сладкий нектар для твоих губ. Твой статус непоколебим. Ты ныне единственный сын Рёмен Сукуны, Короля Северной провинции, — слова из уст снежной девы лились с особой нежностью к Юджи. Она произносила их нараспев, вознося имена ее Господ.
Последняя девушка, закрыв глаза, сидела в окружении тел ее подруг. Она задыхалась от ужаса и слез, моля о пощаде Сукуну. Страх сковал ее и не позволял взглянуть на обезглавленные трупы с распоротыми животами. Рёмен обернулся и подозвал к себе Юджи. Мальчик ступил с энгавы к нему.
— Пора бы маленькому волчонку показать свои клыки, — он вложил в руку мальчика нож, — нагината для тебя еще тяжеловата будет.
Двуликий схватил рыдающую девушку за волосы, закинув ее голову так, чтобы оголить шею. Он присел рядом со своим наследником.
— Примерно сюда надо бить, — острым ногтем Сукуна оставил порез на горле девчушки.
— А если у меня не получится попасть? — повернулся Юджи.
— Тогда она будет долго мучиться перед смертью. Давай я тебе помогу.
Рёмен обхватил руку мальчика, направляя его, и резко вонзил острие в белую кожу. Кровь брызнула из шеи, пачкая одежду и лицо Юджи.
— Молодец, — Сукуна потрепал мальчика по голове, а он ему в ответ улыбнулся, — ступай к Ураюме, я закончу с этой девчонкой.
Ни тогда, ни четыре года спустя Юджи не чувствовал угрызений совести. Его сердце не ёкнуло от отвращения. Каждое решение Двуликого мальчик воспринимал как само собой разумеющееся течение жизни и смерти в этом мире. Для него не существовало таких слов как снисхождение и милосердие. Сукуна назвал действо обрядом взросления, значит так тому и быть. Еще горячую кровь Ураюме налила в пиалы и подала им двоим. Жидкость на вкус оказалось неприятной, а послевкусие и того хуже, но под взгляды свиты он выпил все до дна.
Он оставил позади себя деревню и рисовые поля. Солнце катилось высоко в небе, то прячась в облаках, то снова выглядывая. До ужина оставалось еще полно времени, а потому Юджи свернул в сторону бамбуковых зарослей. Крепкие стебли колыхались на ветру, постукиваясь друг о друга, и создавали свою мелодию. За время проведенное с Ханами юноша научился чувствовать природу, вслушиваться в жизнь, протекающую в даже самых крохотных стебельках.
По левую сторону от него журчал ручей, бегущий со склона горы. Он сливался с небольшой запрудой, которая вела к реке. Ближе к лесу бамбук нарос гуще, чем у окраины. Сюда деревенские не заходили из страха случайно забрести на гору, потому побеги в этой части превращали округу в настоящий лабиринт. Непонятно было куда двигаться, чтобы выбраться из объятий высоких стеблей.
Юджи свернул со знакомой тропы и сделал крюк, вернувшись снова. Он ловко переступал обломанные ветки, застилающие землю. Тетива скрипнула в его руках, а алый глаз зорко смотрел на наконечник и на цель. Двое ребят резко обернулись, когда шорох листвы донеся со спины. Темноволосый паренек, схватив девушку за руку, выступил вперед, чтобы прикрыть свою спутницу. Они были удивлены и растеряны, но точно не напуганы. Молодой господин бы учуял это.
— Вы идете за мной от самой деревни. Думали, я вас не замечу?
Первая стрела пролетела рядом с головами преследователей. Они дернулись, но по-прежнему ни капли страха в них не было. Юджи тут же достал из-за спины вторую стрелу и снова натянул ее на тетиву.
— Следующую пущу в голову, лохматый.
Волосы у парнишки и правда торчали в разные волосы. Будто он только проснулся да так и отправился на улицу. Он вскинул руки вверх, показывая пустые ладони.
— Стой! — вскрикнул паренек, — мы не желаем тебе зла.
— Кто мне зла не желает, кланяется передо мной, — молодой господин опустил лук.
— Меня Мегуми звать, а это Нобара. Мы просто хотели с тобой подружиться.
Юджи нахмурил брови, с подозрением поглядев на ребят, но все же лук убрал.
— Вы дурачки? Хоть знаете, кто я такой?
— Знаем, конечно. Не вчера родились, — Кугисаки выступила из-за спины друга. Она звучала слегка резче, чем намеревалась, — нам сказали господин часто бывает в деревне той, вот мы и решили прийти и увидеться с тобой.
— Точно дурачки, — вздохнул Юджи, — вас родители не учили, как к своему господину правильно обращаться?
Юноша странно себя ощущал, произнося эти слова, будто как-то не так звучал. Не выходило у него так же величественно и утонченно как у Ураюме.
— Пойдемте, я вас выведу, а то поди еще в лес за мной потащитесь.
Фушигуро с Кугисаки молча поплелись за Юджи, переглядываясь и тыча локтями друг друга.
— Вы странно пахнете, — вдруг сказал юноша, когда они вышли из зарослей и двинулись к тропе, по которой каждый год поднимались с подношениями люди.
Мегуми оттянул ворот и принюхался, а Юджи только засмеялся. Он шел спиной вперед, рассматривая лица новых знакомых.
— Я не об этом. Ваш запах проклятого немного отличается от остальных. По-хорошему, — улыбнулся господин, — мы пришли.
Вверх по тропе уходили два ряда торо. Их крышечки покрылись мхом и сором с деревьев. Юджи подошел к отдаленному фонарю с досками вокруг и заглянул внутрь. Посланий для Господина сегодня не было. Ну и хорошо, а то Ураюме отправила бы его обратно вниз отнести ответ.
— А теперь мне нужен честный ответ. Зачем вы пошли за мной?
— Мы ведь уже ответили, — Фушигуро снова толкнул в бок подругу, которая не могла усмирить свой пыл.
— Не правда. От дома кузнеца за мной идете. Сразу бы могли подойти.
Мегуми смело смотрел в лицо Юджи. Правый глаз юноши выглядел неестественно. Жутковатый блеск настораживал, а нутро скручивало.
— Смелости не хватило, — пробурчал Фушигуро, пряча лицо в рукаве.
По камню зашлепали крохотные лапки. Кугисаки посмотрела за спину юноши и тут же спряталась за Мегуми.
— Чудище! — Нобара ткнула пальцем на проклятие, которое прыгнуло на плечо Юджи, обвив хвостом шею.
Юноша изогнул бровь.
— Это Малыш, не нужно его так называть, — юный господин почесал проклятие по холке, фыркнув, — он мой друг. Так уж и быть я подружусь с вами.
— А с тобой нельзя пойти к храму? — Мегуми указал пальцем на вершину горы.
— Вот балбес. Только с разрешением Господина можно.
Странная парочка пробуждала в душе Юджи странные чувства. Он пристально смотрел на их лица. Отчего-то казались ребята знакомыми, будто это была не первая их встреча. Он ступил одной ногой на тропу, но не решался уйти.
— Так уж и быть, я с вами подружусь.
Кугисаки широко улыбнулась, похлопав в ладоши, а лицо Фушигуро так и осталось как грозовая туча. Он только поклонился немного, вот и вся благодарность.
— Завтра после полудня ждите меня в зарослях.
Юджи сделал еще пару шагов, но снова помедлил. Идти в храм не хотелось. Новая компания очаровала его своей смелостью и в то же время глупостью. Сверстники в деревнях ни разу не отважились подойти к нему, но он не ждал этого. Ему вполне хватало редкой компании стариков в селениях и свиты в храме.
— Еще кое-что, не смейте трепаться о нашей встрече.
— Не будем, — кивнул Фушигуро.
В небе закружили вороны. Слишком низко над землей они вились и кричали. Нобара настороженно посмотрела на черную стаю.
— Нам пора, Мегуми, — потянула Нобара за рукав своего друга.
Юджи поднялся выше, скрываясь за густой тропой. Он долго смотрел, как две фигуры отдаляются от горы, двигаясь по тропе между полей, где уже начинала желтеть трава.
— Ладно, Малыш, нам тоже пора. Может, получится стащить чего-нибудь вкусного с кухни, — проклятие заурчало, — без тебя знаю, что Ураюме ругаться будет.
Осень накатывал странную тоску. Совсем скоро снова нагрянет зима, заметет все тропы снегом. Краски из мира снов пропадут, останутся только белые и серые пейзажи, а Юджи опять запрут в четырех стенах. Он давно не был малышом, который заболеет от легкого ветерка, но о нем все равно пеклись как о самой драгоценной вещи в этом мире. Да и чем заняться в эту пору. Люди прятались по домам, и жизнь в селениях замирала.
Юноше не нравилась зима. Лишь одно влекло его в этом времени года. В безоблачные ночи полной луны Ураюме сидела на краю энгавы, подогнув ноги под себя. Ее кожа сливалась с белизной снега, а глаза были устремлены в небо. Снежинки не таяли, касаясь рук и щек. Юджи наблюдал за ней, затаив дыхание. Ему казалось Прислужница становилась единой с дыханием мороза. В столь редкие дни он тихо сидел в своей комнате, подглядывая в щель чуть открытых сёдзи. Он точно знал, что она чувствует его взгляд, видит струйку пара, исходящую из его рта. Только никогда не прерывала наблюдения. Мальчишке не раз хотелось присоединиться к наставнице, однако он не решался нарушать ее покой.
Юджи показал язык черепам, глядевшим на него пустыми глазницами. Давно на кольях не появлялись новые жители храма. Если бы молодой господин помнил, то с уверенностью мог сказать, что пожар в одной из деревень приструнил подданных Сукуны.
Девушки во дворе услужливо кланялись, приветствуя своего господина. Юноша улыбался им и отвечал приветствием, обращаясь к каждой по имени. Дань уважения памяти почившей. Только ради нее он запомнил каждую служанку.
Без Саюри женский павильон как-то поблек в глазах Юджи. Он казался ему пустым и брошенным, хотя в нем оставались девушки, ставшие теперь простой прислугой при храме. Сначала их опустошила казнь подруг с ношей под сердцем, а затем через пару дней смерть их заботливой старушки. Некому было утешить добрым словом, спеть колыбельную в общей комнате за горячим ужином. После себя она оставила вышивки и знания, которыми делилась с девицами.
На закате Юджи вернулся в храм с охоты. Снежная дева ждала его у калитки, сложив руки в рукавах. Она молча привела его в женские покои, где под белой тканью лежала Саюри. Мальчик не плакал, ведь ее бы это расстроило. Взгляды девушек устремились на него, они ждали, сами не зная чего. Юноше хотелось верить, что это просто дурной сон или злая шутка, и вот-вот старушка откроет глаза. Он бы начал дуться, хмуря брови, а потом полез обниматься, но все молчали.
Смерть встретила Юджи при рождении и не отходила от него ни на миг, всю жизнь касаясь холодными объятиями. Он сам оставался на волосок от жизни, видел смерти людей, безжалостные и жестокие, но именно уход Саюри перевернул в нем что-то. В груди щемило то ли от боли, то ли от всепоглощающей пустоты. Дыхание сбилось, а глаза защипало от подступающих слез. Он развернулся, оставив за собой тишину.
За четыре года он так и не осмелился переступить порог женского павильона, ведь Саюри там больше не было.