Тэхён захлопывает книгу. Он не читал с тех пор, как вылетел из школы, и в попытке спастись от безделья попытался снова, стащив романчик из общей комнаты. Но сюжет оказался мало того, что глупым и предсказуемым, но до ужаса раздражающим.

      – Не нравится?

      – Скука.

      – Я могу предложить тебе что-нибудь из классики, – не отрывает взгляда от кипы бумаг Чонгук.

      В чёрной незаправленной рубахе и круглых очках он смотрится по-домашнему уютно.

      – Хочу вернуться на кухню.

      – Хосок сказал, тебя там не очень жалуют.

      – И что? Будто мне есть дело.

      – Мне есть.

      – Чонгук!

      – О, все-таки уже Чонгук, – улыбается.

      Тэхён отворачивается к спинке дивана и снова раскрывает книгу. Неудобно ужасно, зато действенно.

      – Тэхён, – слышится вдох и звук отодвинувшихся ножек стула, – ты живёшь со мной, спишь со мной. Не думал, что на твоей любимой кухне просто перестанут воспринимать тебя? – ласковая рука перебирает кудряшки отстриженных волос. – Или ещё хуже: задумают подлость. А если нет, то прислуге будет некомфортно. Мне важно, чтобы каждый чувствовал себя на своём месте.

      – Ах, а я, значит, для них белая ворона, гвоздь в скамье и игла в стуле? – переворачивается обратно Тэхён.

      – Ты совершенство, – Чонгук оставляет тёплый поцелуй на губах и возвращается к столу.

      В конце концов Тэхён расплывается в улыбке, пряча её. И правда, дались ему эти тарелки... ради них разве он всего добивался? Может себе позволить бездельничать.

      Но дело все же Тэхён находит, принимаясь с показательным усердием вычищать кабинет: и когда тут вообще убирались в последний раз? А особое удовольствие приносит то, как Чонгук отвлекается и не упускает возможности посмеяться, указывая, где видит плохо стёртую пыль.

      Чонгук долго ограничивал Тэхёна, руководствуясь не сошедшими синяками. Самый большой и больной заживал долго, но совсем не беспокоил. Не привыкший ничего не делать, Тэхён не знал, куда себя деть и к чему применить. Он хвостом следовал за Чонгуком: жил в его комнате, где они, дорвавшись друг до друга, занимались любовью, следил за тем, как он работал, после длительных уговоров сначала завтракал, а потом обедал и ужинал за одним столом. Раньше Тэхён разве что таскал графины с вином в трапезную и вот стал тем, кому наполняли бокал. Это льстило, раздувало грудную клетку и выпрямляло спину. Подобное опьянение не принадлежавшей властью вряд ли можно назвать нормальным, но Тэхён обязан его прожить, наслаждаясь. Пожалеет завтра, если придётся, а сегодня он встанет вровень с господином.

      «Супружеская ссора», – все, что сказал в то утро Тэхён и подкрепил уверенность Чонгука в своем решении забрать и оградить. Вместе с тем он не давил и не выпрашивал подробностей, быть может, ждал вместе с Тэхёном подходящий момент, медлил, потому что спешить некуда, или, как все рожденные в достатке, плыл по течению. Чонгук был решителен, но не поспешен, давая выбор или его иллюзию.

      А дом был на ушах. В слух обратились все. Тэхёна окончательно и бесповоротно нарекли низкой омегой – и это был самый безобидный эпитет. Не разобравшись, Дон Ёну сочувствовали, что рогатый стал, что жену добрую не взял, а из благих намерений кумихо в мужском обличье пригрел. И никто не брал в расчёт чувства и мысли этого самого кумихо.

      Вечером Тэхён просыпается укрытый одеялом все на том же твёрдом диване в кабинете господина, тянется, зевая и потирая глаза. Во рту кисло, а в сознании спутавшиеся линии, и голова болит. Никогда не случалось, чтобы Тэхён в течение дня спал, но после уборки сморило, и книга стала колыбельной.

      – Вы закончили? – поднимаясь, хрипит, но не обнаруживает Чонгука.

      В это время тот скорее всего гуляет по саду. Подавляя зевки и слабость в теле, Тэхён отправляется на поиски. Кабинет закрывает на ключ, оставленный на полочке, и лёгким перышком выбегает на улицу, но не успевает и метра пройти.

      – Я тебя искала, – восклицает Дуна.

      Да чего ж они не отстанут? Чуя неприятности, Тэхён пытается ускользнуть.

      – Ну погоди же, – Дуна равняется с ним. – Я предупредить, правда.

      – О чем же?

      – О Дон Ёне.

      Тэхён останавливается, скрещивая руки. Ну что этот конюх еще вытворить решил? Сил больше нет. Пора бы заканчивать с ним... Придумать бы способ, но в голову не идёт ничего, кроме одного единственного козыря – несостоявшейся метки. Скажи Тэхён, что не испил с Дон Ёном третей чарки и не разделил ложе – не поверят.

      – И что ж с ним? Снова покалечить меня решил?

      Дуна мрачнеет.

      – А, ты знаешь.

      – Прости меня, Тэхён, – она сжимает его ладонь в кольце своих. – Уж я на тебя обижалась, не понимала. Обидно мне было, – морщины под её глазами глубже трещин в земле. Измученная, выцветшая, расстроенная. – Дон Ёна берегись, уйди и спрячься. Он пьёт, разум потерял, тебя найти порывается.

      – С детьми все хорошо?

      – Я забрала их.

      – Так и ступай к ним, – мягко освобождает ладонь.

      В саду господин не обнаруживается. А беспокойство ворошит листву под ногами. Прохладно, одежда тонкая, летняя. Усаживаясь в беседку, Тэхён ёжится, растирает плечи. Немного туманит в глазах, слезится, тяжесть приковывает к скамье. На миг охватывает тоска. Неприменённость – груз в душе. А сад, имение и люди... все хочется бросить, отрезать, оставив подле себя одного лишь возлюбленного господина. Достичь хорошей жизни было целью Тэхёна и значить больше, чем он мог себе позволить. Что если самое время? Что если раскрыть все карты, пока Дон Ён не в себе? Чонгук поверит, а нет – так сделает вид, потому что ему Тэхён нужен теперь. Слово господина тяжело на весах. И раз он на правильной стороне, так и о других думать нет смысла.

      В тиши приближается звук шаркающих шагов, из-за ветвей, совсем противоположных дорожке, вырастает Дон Ён. Ругая себя, что, заслышав шум, не среагировал быстрее, Тэхён вскакивает, а альфа бросается к нему, не давая покинуть пределов беседки. Резкий сгустившийся запах пугает.

      – Чего тебе? – храбрится Тэхён. Зря он в доме не спрятался тут же, как Дуну встретил.

      – Чего не поцелуешь, не обнимешь мужа? – голос развязанный навеселе, за ним кроется ужасное.

      Без ответа замерло все, тишина нависла туманом. Пятясь назад мелкими шажками, Тэхён выравнивает дыхание.

      – Молчишь? Язык прикусил?

      – Не хочу говорить с тобой.

      – Воно как. Прячешься от меня, и волосы вон обкорнал, на мальчишку похож стал.

      Настигая и не отпуская – глаза в глаза, Дон Ён все теснее, а у Тэхёна все меньше возможности выскочить. Сердце колотит молотком. Звать на помощь бессмысленно: если кто придёт – увидит, как супруги бранятся, и вмешиваться не станет.

      – Говори, чего хочешь, или дай мне уйти, – с бывалой снисходительностью говорит Тэхён и упирается ладонями в грудь Дон Ёну, отворачивая лицо. Алкогольная вонь дразнит рецепторы.

      – Мужа хочу, – шипит и трогает везде, пригвоздив к узору стены.

      – Не меня, значит, – сил сдвинуть громадину нет, но Тэхён старается и, вильнув, подрывается влево. Но его тут же фиксируют ногами, руками.

      – И метку, и ночь, – бормочет Дон Ён и, медленно склоняясь к шее, почти кусает. С неуклюжестью Тэхён ударяет его головой, в глазах темнеет на секунду. Дезориентированный Дон Ён кряхтит, размыкая конечности, чем даёт возможность Тэхёну снова ударить и сделать рывок. Гул и стук нарастают. Кишки переворачиваются. Внезапно тело лёгкое, а вокруг столько препятствий. Тэхён преодолевает жалкие сантиметры и вдруг спотыкается от хватки в волосах. Дон Ён толкает его об стол так, что дух выбивает, а затем пихает в скамью. Под спиной твёрдо до боли. Изо рта не рвётся ни звука, а треск порванной рубахи громкий. Тэхён спадает на колени, но его снова толкают, и, кажется, он разбивает губу. Дон Ён затаскивает обратно, давит на кадык. Лицо смазанное тёмное. Тэхён и не видит, превратившись в одно чувство пустой боли. Без возможности вздохнуть он теряет осознанность, но, когда его отпускают, лишённый смысла и энергии он ждёт с тупым смирением травоядного зверька, но ничего не происходит. Слыша шёпот, но не понимая его, возвращаясь в мир, Тэхён сваливается и начинает ползти. На пол беседки капает кровь.

      – Что это я... что я... не я... – доносится.

      Земля под руками жёсткая, мелкие камни впиваются в ладони. Тэхён хочет встать, но не получается. Не получается стать быстрее легче, как пару мгновений назад. Зато получается не думать. О Дон Ёне позади. О содеянном им.

      Кто-то подхватывает, воздуха внезапно слишком много. Женский голос зовёт. Приходится кивнуть, чтобы успокоить. А потом Тэхён проваливается, чтобы воскреснуть. А перед ним Дуна.

      – Отведи... к господину, – первое, что говорит, и они преодолевают путь вместе, крадутся к входу для прислуг, прячутся по углам.

      Никто не должен видеть Тэхёна таким: опавшим на чужом хрупком плече, размазанным судьбой и павшим. Тошно от самого себя и слабости.

      – Немножко ещё, потерпи, золотце, – бормочет женщина то ли Тэхёну, то ли себе.

      Она стучится в господскую спальню, озирается, охает. На счастье, Чонгук оказывается там. Его пойманный взгляд стекленеет. Тэхён распрямляется, поджимает губу. Во рту привкус железа. Придерживая, Дуна сбивчиво здоровается и тараторит, выкладывая коротко и ясно. Чонгук даёт распоряжение и перехватывает Тэхёна, и тот, больше не видя смысла держаться, оседает на плече, а когда они остаются одни – совсем падает на пол, утягивая и Чонгука.

      – Что он сделал, кроме этого?..

      – Ничего, крови испугался.

      Внутри комнаты кутает спокойствие. Чистый запах господина облегчает страдания. Ковёр мягок, как и объятья, и все же:

      – Это не закончится, да? – не сдерживается Тэхён. – Как бы не прятался, не пытался. Все это, будто пропасть... Вздохнуть не могу.

      – Это моя ошибка, – с напускным спокойствием говорит Чонгук. Переживания по привычке прячет в безразличности, а Тэхёна прячет в тисках. – Я дал этому продлиться. Не мог поверить до сих пор.

      – Кто я для вас?

      Чонгук не отвечает.

      – Что мне для тебя сделать? – в голосе решимость.

      Проси, что хочешь: в одном или тысяче слов – закон. Но есть всего одно желание.

      Отпрянув, Тэхён сглатывает.

***

      Дон Ёна высекли. Тэхёну было не жаль. В это время он вслух читал странную историю о докторе, путешествующем по стране солнца с котом, и пил с дворецким чай из лимонника.

      Хосок не лез в душу, лишь раз поинтересовался, отчего Тэхён покорно вышел замуж и не попросил помощи у господина. «Я был ему не нужен, и потом долгое время тоже», – пожал плечами Тэхён, и они продолжили комфортно молчать.

      Брак был прилюдно расторгнут. Хозяин всегда прав, ему никто не перечил, когда он объявил собравшимся об обмане и незавершенном обряде. Всю вину Дон Ён взял на себя, получив ещё три удара сверху. От встречи с ним и его раскаянием Тэхён отказался. Дуна передала извинения и порывисто обняла, попросив прощения и от себя снова. Она защищала Тэхёна перед любителями языками чесать, хоть это и бессмысленно. Подругой не стала, но человеком, что не обсуждал и поддерживал, пожалуй. Этого хватало и даже перекрывало неприязнь других. Да и все они стали разом незаметны и незначительны. С высоты и городов не видно.

      Тэхён понимал, что вымотан. Поместье так и не полюбить ему. Словно тяжёлые не сдвинутые шторы, оно плотно перекрывало свет. Даже в личной комнатке прислуги было больше простора. Вот почему были собраны чемоданы. Тэхён попросил господина уехать, и тот согласился оставить отчий дом, передав управление кузену.

      Расставание стало отдушиной. Мать и бабушка попрощались коротко, всучив талисман на удачу. Дуна тоже такой смастерила с напутствием на лучшую жизнь. А Хосок... Хосока забрали с собой.

      Новый дом необжитый, пустой – простор для фантазии. «Есть чем заняться», – сказал Чонгук и дал добро на обустройство, пообещав принять все самые безумные идеи. Тэхён впервые загорелся так ярко, что растерялся.

      Но торопиться было некуда – впереди нечто устойчивое, сформированное, похожее на лучшее будущее. Пострадать ради того, чтобы иметь наконец все, – малая плата. И когда Тэхён снова предаётся сомнениям, не верит, мечется от восторга к полному упадку, он просто ищет Чонгука, или тот сам находит его, чтобы убедить. Тэхёну всегда нужна хотя бы парочка подтверждений. Таков он, и не может себя изменить.

      Получив господина, Тэхён не просто отдал себя в пользование, что было единственной возможностью для таких, как он, а стал кем-то... кем же?

      – Тоже скучно?

      Скрестив ноги по-турецки, Тэхён сосредоточенно подыскивает детальки, что в конце концов сложатся в одну картину. Он поднимает голову и улыбается.

      – Вовсе нет.

      Чонгук садится рядом и принимается помогать, правда и первая, и вторая, и третья найденная им деталь оказывается неверной.

      – Они совсем не подходят, – Тэхён убирает одну за другой.

      – Они одинаково зелёные.

      – Не трогайте больше.

      – А тебя потрогать можно? – Чонгук подсаживается ближе, плечом касаясь плеча, и наклоняется, потянув носом.

      – Можете больше не проверять.

      – Пока там нет моей – придётся, – припадает к яремной впадинке, целуя.

      – Поставите – назад для нас дороги не будет.

      – А ты хочешь назад? – отпрянув, Чонгук мягко поворачивает голову Тэхёна к себе и гладит большим пальцем скулу.

      – А вы? Как я могу быть уверен...

      – Ты для меня драгоценен, Тэхён. Я не смог бы тебя отпустить, и даже будь ты не свободен, – прижимается лбом ко лбу и кладет руку не затылок, – всё равно бы забрал тебя.

      – Не моралист, – шепчет Тэхён.

      Пазлы оказываются неинтересными, в отличие от губ, соприкасающихся в неуловимом касании. Тэхён привычно устраивается на господине.

      – Мне жаль, что я не дал тебе уверенности в нас, – после череды поцелуев говорит Чонгук. – Все, что касается любви, так далеко от меня.

      – Просто повторите.

      – Что?

      – Ту часть про любовь.

      Выдыхая, Чонгук медлит. Тэхён подбадривающе чмокает в нос и ухмыляется, предвкушая победу. Важно услышать сегодня. И завтра, и послезавтра...

      – Люблю.

      – Вы были очень храбры, – кивает Тэхён и гладит по голове.

      – А ты слишком веришь в меня, если думаешь, что я не укушу прямо сейчас.

      – Зубы у вас давно чешутся, так что...

      – Приглашаешь?

      – Настаиваю, если хотите.

      – Хочу.

      Обжигающий мороз проходится по коже, пока медля Чонгук устраивает целое представление: примеряется, проводит языком, смачивая, и, когда Тэхён выдыхает, закатывая глаза, и почти слезает с колен, наконец вонзается. Короткий стон, и опьянение, словно яд, впрыскивается в кровь, а за ним...

      Обработав рану, Чонгук любуется меткой, а поднимая взгляд, улыбается.

      – Знаете, господин Ким, вы так смотрите на меня...

      – Как я смотрю? – Тэхён точно знает ответ.

      – С желанием.