В вечернем полумраке просторного кабинета, разбавляемого только тёплым светом, Дилюк задумчиво постукивал пальцами по деревянной поверхности стола. Он уже битый час пытался сосредоточиться на очередной стопке документации, но мысли были где-то далеко, и возвращаться, по всей видимости, не планировали. За последнее время винодел, на самом деле, стал задумчивее обычного.

   Причиной этому был чёртов Орден, рыцари которого не возвращались в Мондштадт уже больше двух месяцев. Поначалу Дилюку стало даже легче дышать, ибо не было вечно зудящего над ухом Кэйи, мешающего собирать полезную информацию. Но чем дольше рыцари отсутствовали, тем сильнее гадкое и липкое чувство где-то глубоко внутри давало о себе знать.

   Первое время игнорировать и не замечать его было достаточно просто. Дилюк даже списывал это на раздражающих новобранцев Ордо Фавониус, но чем больше времени проходило, тем сильнее оно въедалось в сердце, и винодел понял, что дело здесь вовсе не в новичках.

   Он снова злился на Кэйю: возможно, в тот вечер рыцари сказали что-то важное, но из-за бесполезной болтовни кавалериста Дилюк не услышал этого, и теперь ему оставалось только догадываться, куда запропастилась большая часть рыцарей. Спросить об этом у Джинн означало признать, что ему не всё равно. И хотя винодел уже давно понял, что, всё-таки, доля волнения за непутёвый Орден присутствует в нём, признаваться в этом кому-то ещё не было никакого желания.

   Он часто думал о возможном задании, на которое Джинн отправила столько рыцарей, и каждый раз задавался вопросом: насколько серьёзным оно было? Дилюк не мог вспомнить ни одного случая, когда бы на задание, даже самой высокой сложности и ответственности, тратили больше четырёх недель. А в том, что это было нечто важное и серьёзное мужчина не сомневался. По одному только грустному взгляду магистра, который присутствовал на её лице каждый раз, как Дилюк заходил за документацией, это было понятно.

   Винодел тяжело выдохнул и устало подпёр голову рукой, обмакнув перо чернилами. Пора бы взять себя в руки и разобрать оставшиеся бумаги.

✧✧✧

 Едва ли не споткнувшись об очередного новобранца, снующего в штабе туда-сюда, Дилюк раздражённо фыркнул и скорее направился к двери магистра. Прошлым вечером винодел-таки сумел победить в нелёгкой битве с десятками надоедливых бумаг, и сейчас твёрдой походкой шагал к кабинету Джинн. С гонцами мужчина по-прежнему дел иметь не желал. Ему хотелось поскорее уйти из этого места, преисполненного сотнями тревожных мыслей и нежеланных воспоминаний.

   Магистр стояла лицом к окну, смотрела, кажется, куда-то вдаль и не произносила ни слова. Она рассчитывала, что Дилюк, как обычно, просто оставит бумаги на столе и уйдёт, но у него, кажется, были иные планы. Мужчина заметил слегка подрагивающие плечи девушки, хотя она и пыталась скрыть это.

— Джинн? — хрипло спросил винодел, подходя к девушке. Давно он ни с кем не разговаривал, даже голос слегка просел.

   Магистр догадалась, что Дилюк определил её состояние, и сейчас осторожным шагом шёл к ней. Она спиной ощутила жар, исходящий от винодела, но всё ещё не решалась повернуться к нему лицом. Не хотела, чтобы её видели в таком жалком свете.

   Дилюк положил руку ей на плечо, немного сжимая его — он чувствовал витающее в воздухе напряжение. Джинн, внезапно, резко развернулась и крепко, по-братски, обняла его, перестав скрывать подступающие слёзы. Дилюк понимающе кивнул и прижал к себе девушку, заботливо поглаживая её по растрепавшимся волосам. Даже такие сильные люди, как Джинн, иногда дают слабину, и важно, чтобы рядом был человек, способный поддержать в столь трудный момент. Винодел не знает, сколько так простоял вместе с магистром, но это было и не важно.

— Мне так жаль, Дилюк, — сиплым голосом произнесла Джинн, отстраняясь от своего друга. — Я отправила их на верную смерть.

— Что ты такое говоришь? — нахмурился винодел, пронзительно смотря на девушку.

— Я должна была… Сильнейшие воины Ордена сейчас сражаются в Каэнри’ахе, уничтожая вышедших из-под контроля монстров. И уже два месяца от них нет никаких вестей, Дилюк, — в горле девушки подступил противный ком, который ей с трудом удалось проглотить и не зайтись в новой истерике. — Я… должна была…

— Кэйа тоже? — едва слышно спросил винодел, с ужасом осознавший сложившуюся ситуацию.

— Да, — кивнула магистр, тяжело вздыхая. — Он так странно себя вёл перед отъездом, даже пытался остаться в городе, это так не похоже на Кэйю… Но у меня не было выбора, понимаешь? — Дилюк слышал отчаяние в голосе магистра, осознавая: из них двоих ей было тяжелее всего.

   Он ободряющие обнял Джинн, попытался сказать какие-то обнадёживающие слова, но в уме понимал, что и сам бы ни за что не повёлся на такие глупые фразы. Всё-таки большую часть жизни Дилюк предпочитал слушать, а не говорить, и когда дело доходило до последнего, ему было проще выражать чувства действиями.

✧✧✧

Дилюк неспешно брёл по вымощенной камнем городской дороге, игнорируя окружающий мир. Он не слышал смеха пробегающих мимо детей, разговоры прохожих, песни птиц и лай собак; ему вдруг показалось, что весь мир стал словно бы вакуумным, и сейчас в нём существовал только он.

   Слова Джинн каждый миг громким эхом отбивались внутри, будто бы Дилюк не верил, а они усердно пытались доказать правдивость её слов. Хотя винодел, действительно, не хотел верить и осознавать, что Кэйа вряд ли вернётся из этой экспедиции.

   Он был осведомлён о проклятии кавалериста, знал, что произойдёт, если тот вернётся в Каэнри’ах, и, по правде говоря, всегда считал его слабым из-за неспособности принять свою судьбу такой, какой она является. Всегда полагал, что Кэйа просто прикрывается древним заговором, а на самом же деле просто боится вернуться, прячась на земле ветров.

   Но, похоже, Дилюк ошибался на его счёт. И хотя, по словам магистра, перед отъездом он странно себя вёл, не хотел покидать город, Кэйа всё же сделал это, чем невольно, где-то там, в глубине души, вызвал уважение у Дилюка. Винодел никогда бы не поверил, что этот бесполезный и лживый Кэйа способен на такой сильный поступок.

   В сердце больно кольнуло.

   Получается, что он больше никогда не увидит рыцаря? Быть может, он уже пал жертвой проклятия и обратил свой меч против товарищей? Дилюк замотал головой в попытке отогнать плохие мысли. Несмотря на всю его неприязнь, он понимал, что Кэйа был не из тех, кто отдал бы свой разум так быстро. Но однажды это случится. Что тогда?

   Наверное, винодел должен быть рад, ведь больше никто не будет докучать своим присутствием, глупыми и бесполезными словами, раздражающей ухмылкой, громким смехом… Но отчего же тогда так щемит в груди? Неужели в зачерствелой душе Дилюка всё ещё осталось место для сочувствия этому несносному подлецу? Мужчина затруднялся ответить.

   Он, наконец, дошёл до таверны и занял привычный пост. Ему бы не помешало отвлечься, пособирать новые сплетни, да вот только проклятый во всех смыслах Кэйа, даже будучи на другом конце мира, всё равно не даёт ему сосредоточиться. Дилюку даже было стыдно за такое внезапно сильное волнение о кавалеристе, и ни единой мысли об остальных товарищах, хотя и считал их явно ближе, чем Кэйю.

   Винодел всё ещё не мог до конца осознать происходящее. После предательства рыцаря он думал, что тот заслуживает именно такой конец — отдать свой разум древнему проклятию, расплачиваясь за все грехи. Но почему же тогда, столкнувшись с этим напрямую, сердце сдавила тяжёлая тоска и горечь? Разве не этого желал Дилюк? Сколько раз он говорил самому себе, что без Кэйи его жизнь была бы куда проще, но теперь вдруг засомневался. Так ли это было на самом деле, или всё это время он лишь обманывал себя? Неужели Дилюк и сам оказался таким же противным лжецом, коих всегда презирал?

   Столько вопросов, на которые винодел не мог дать ни одного внятного ответа. Было очень паршиво на душе, и ему впервые за долгое время вдруг захотелось выпить. Но, конечно, он не сделает этого, ибо знает: убегать от проблемы не значит решить её, а, напротив, сделать только хуже.

   Стрелки часов показывали полвосьмого, и Дилюк горько усмехнулся: Кэйа часто заходил именно в это время. Боль в груди в очередной раз накатила с удвоенной силой, принося с собой осознание печальной истины.

 Он хотел, чтобы с обратной стороны стойки сидел Кэйа.

   Внезапно скрипнула входная дверь в таверну, и винодел, ведомый безумными мыслями, резко взглянул в том направлении. Его зрачки в ужасе расширились, а из рук выпал стеклянный стакан, который он, кажется, натирал весь вечер, и с громким звоном разбился на осколки. В один миг, подобно этому стакану, рассыпалась его последняя надежда на возвращение Кэйи.

   В таверну вошли пятеро знакомых рыцарей, что были отправлены в чёртову экспедицию. И среди них не было привычно усмехающегося Кэйи. Их глаза были такие грустные, уставшие, на лицах появились новые шрамы, полученные в страшных сражениях, одежда кое-где порвана, местами виднелись следы не отстиранной чужой, а может и нет, крови. Рыцари, словно не обратив никакого внимания на разбитый Дилюком секунду назад стакан, бросили короткое: «вина, и побольше», прошли к знакомому столу.

   Где-то в глубине души Дилюка всё ещё теплилась надежда, что Кэйа вернулся вместе с этими рыцарями, но природный реализм говорил обратное: он слишком хорошо знал кавалериста, и понимал, что тот бы первым делом, как и эти рыцари, завалился бы в таверну.

   Винодел и сам не понял, как так вышло, но ему оказалась совсем небезразлична судьба Кэйи, и он жутко боялся услышать слова о его смерти. Такие противоречивые, внезапно накатившие чувства, что хотелось сойти с ума. Дилюк последние годы жил с осознанием отвращения и презрения к личности кавалериста, считал его самым настоящим предателем, но всего за пару часов привычный мир повернулся в совершенно иную сторону.

   Он не хотел терять Кэйю, не хотел признавать, что больше никогда не увидит его раздражающей ухмылки, лисьего взгляда, отвратительного павлиньего воротника, не услышит заливистого смеха, глупых шуток и неудачных попыток разговорить винодела. Как-то слишком резко, быстро и… неправильно, но Дилюк понял, что ему за эти два месяца ужасно не хватало всего этого. А теперь, получается, так будет всегда?...

   Тряхнув головой, винодел убрал оставшиеся осколки и самолично принёс вино за стол к прибывшим рыцарям. Он уставился на них пронзительным, вызывающим холодные и неприятные мурашки, взглядом, подбирая слова.

— Мастер Дилюк? — окликнул его один из мужчин, съёжившись под пристально смотрящими алыми глазами.

— Это все? — винодел старательно избегал прямого вопроса. Рыцари, переглянувшись, грустно кивнули. — А сэр Кэйа, он…?

— Да, — двое мужчин не смогли сдержать скупых слёз.

— Вы видели его… тело? — на последнем слове Дилюк запнулся. Ему потребовалось немало сил озвучить этот вопрос, и сейчас он ощущал сильное моральное истощение. Хотелось кричать.

— Нет, Мастер Дилюк. Мы не знаем точно, как это произошло… Патруль нашёл только его повязку. Мы отнесли её магистру, быть может, она отдаст ближайшим родственникам.

   Винодел мысленно усмехнулся: таковым являлся как раз он, если не брать в расчёт родство по крови. Но такой родни Кэйа не имел уже очень давно.

   Так, значит, его тело не было найдено? Никто не может точно сказать, что видел холодный и безжизненный труп кавалериста? Только одна повязка — не доказательство. Уйти, пытаясь спасти товарищей от самого себя, конечно, не совсем в духе Кэйи, но отчего-то Дилюк был уверен, что тот поступил именно так. Это вселяло надежду.

   Сегодня «Доля Ангелов» закрылась раньше обычного. Душу винодела всё ещё терзали смешанные чувства. Он не знал, какой следующий шаг стоит предпринять, чтобы тот оказался верным, но понимал: смириться с пустыми словами о смерти Кэйи, подкреплёнными одной только повязкой, не сможет.

   Дилюк направлялся к Джинн, чтобы разузнать подробности их экспедиции, и одновременно надеялся найти верное решение. То ли в печальных глазах магистра, то ли в полученной от неё информации, но чутьё подсказывало, что он должен туда прийти. А своей интуиции Дилюк, как правило, доверял.

✧✧✧

  Сжимая чужую повязку в своей руке, винодел осознал: он хочет найти Кэйю. И пусть разум рыцаря давно мог быть поглощён проклятием, пусть его могли убить свои же люди, Дилюк должен был лично убедиться, что Кэйа навсегда потерян для всего мира, что уже никто не сможет его спасти.

   Дилюк даже смеялся: скажи ему пару дней назад, что он вот так сорвётся с места и отправится в Сумеру для телепортации на проклятый материк, он бы рассмеялся в лицо этому человеку. Винодел и сам не до конца понимал, какое именно чувство движет им, но ясно было одно — это нечто очень сильное, разжигающее какую-то первобытную ярость и одновременно вызывающее страшную тоску, разрывающую сердце на сотни тысяч острых осколков.

   Он очень много думал последнее время. Вспоминал разное. Былые дни, когда ещё называл Кэйю братом; какие чувства тогда переполняли его, и как им было хорошо вдвоём; казалось, что никто на свете не сможет встать между ними, но кто бы знал, как получится на самом деле; вспоминал и день смерти отца, грустные глаза Кэйи, пришедшего поздно вечером. В тот день Дилюк впервые увидел, какая тайна скрывается под чёрной повязкой, и, честно говоря, был в ужасе. Даже когда просто смотрел в этот багровый проклятый глаз, тело прошибало холодной дрожью.

   Дилюк вдруг осознал: а ведь Кэйа всю жизнь живёт с этой ношей, на которую без слёз и страха не взглянешь. Как тогда ощущал себя маленький мальчик, брошенный своим отцом в ужасную бурю, когда смотрел на обычного и здорового Дилюка? Он ведь знал, чем отличается от него, и всё равно улыбался.

   Кэйа был тогда таким же ребенком, и на него тоже возлагали надежды, но какие… Если Мастер Крепус желал видеть родного сына успешным и сильным воином, что, в принципе, не ново для многих родителей, то на Кэйю возлагал надежды не просто его отец, а целый народ. Разве мог маленький мальчик выбрать себе такую судьбу? Разве это он в ту ночь сбежал от отца? Разве хотел становиться «последней надеждой» и участвовать в древнем заговоре? Ребёнок никогда бы не смог осознать всю важность, ценность и ответственность этой миссии, а его всё равно отослали и всё решили.

   Но несмотря на всё это, Кэйа столько лет нёс на себе груз такой непосильной ответственности, возложенной на его хрупкие, на тот момент, плечи, и Дилюк не помнит хотя бы одного дня, в который Кэйа выглядел бы грустным. До смерти Крепуса, разумеется.

   Винодел в очередной раз вздрогнул. Какой же внутренней силой должен обладать ребенок, чтобы вынести такую ношу, возложенную на него против воли? И это он ещё называл Кэйю слабым, да? Какая опрометчивая глупость…

   Дилюк никогда не смотрел на кавалериста под таким углом, и теперь ему стало стыдно. Пиро Глаз Бога, всё-таки, многое говорит о своём владельце. И хотя со стороны кажется, будто винодел никогда не испытывает никаких эмоций, в его душе, по крайней мере раньше, постоянно горел огонь. После смерти Крепуса он, естественно, поутих, на какой-то момент Дилюк даже подумал, что и вовсе угас, но сейчас убедился в обратном.

   Именно этот огонь отрицательных эмоций, направленных на Кэйю, мешал посмотреть в глаза действительности, мешал попытаться понять чувства рыцаря, осознать, что, чёрт возьми, никакой он не предатель, а заложник ситуации, в которую попал даже не по собственной воле. А в день смерти Мастера Крепуса Кэйа просто не выдержал. Он любил его, как родного отца, и ему тоже было тяжело, так же, как и Дилюку, но при этом на него ещё и огромной силой надавила вверенная в его руки ответственность перед целым народом. Никто бы такого не вынес, исключением не стал и Кэйа.

   Он пришёл с правдой, быть может, где-то глубоко в душе надеялся, что Дилюк поймёт его, необязательно простит, хотя бы просто поймёт, но… Пелена гнева, злости, ненависти и отвращения заслонила взгляд Дилюка по отношению к Кэйе на многие годы, и только сейчас, когда кавалериста может уже и не быть, он осознает это с безумной болью в сердце.

   Дилюк, кажется, даже представить себе не может, что чувствовал Кэйа всё это время. Ему резко захотелось прижать к себе рыцаря и попросить прощения. Столько лет он винил во всех ошибках Кэйю, а на деле и сам оказался грешен. Как это иронично и грустно.

   Если Кэйа окажется поглощён проклятием или вообще винодел найдёт его холодное тело, он никогда себе этого не простит. Дилюк не хотел свыкаться с мыслью, что больше никогда не увидит рыцаря, не сможет объяснить ему всё и хорошенько треснуть за то, что даже не попытался привести его сознание в чувство, или…

   В памяти Дилюка вдруг всплыли моменты, когда Кэйа заваливался к нему в таверну, садился прямо за стойку и отвлекал от важных дел Полуночного героя какой-то болтовнёй, которую тот даже не слушал. И ответ на вопрос: «зачем Кэйа приходит в смену Дилюка» нашёлся как-то даже слишком внезапно.

✧✧✧

 Вьющиеся алые локоны совсем растрепались из-за резких порывов ветра, гуляющего вдоль холмов, что опоясывали собой весь проклятый материк. Дилюк стоял у обрыва, а перед ним — вертикальный поток ветра и багровый туман, простирающийся на сотни километров вперёд. Только благодаря повстречавшимся рыцарям из Сумеру, винодел узнал тонкости местного рельефа, иначе бы не сразу определил, что впереди, скрытое плотной дымкой, простирается огромное поле, наполненное проклятыми созданиями.

   Дилюк осторожно протянул руку вперёд, и тут же убрал её — без должной брони тело может серьёзно пострадать от такого резкого потока ветра. Наверное поэтому рыцари Сумеру так косо на него глядели, когда он отказался приобретать предложенные доспехи. На поясе понимающе брякнул Пиро Глаз Бога, заставив мужчину едва заметно усмехнуться.

— Мы погружаемся во тьму лишь для того, чтобы озарить её ярким светом. Узри же предрассветный столп искр, вспыхнувший на излёте ночи.

 Дилюк призвал верного огненного феникса, именуемого Рассветом, и в очередной раз попросил его помощи. Птица всегда исправно выполняла приказы своего хозяина, исключением не стал и этот раз. Мужчина почувствовал, как его тело наполняется теплом и как приятно покалывает кожу. Такое нестандартное применение Рассвета стоило ему многих сил, но, откровенно говоря, Дилюку было плевать на это. Сейчас главное найти Кэйю, и желательно, чтобы тот оказался при своём рассудке.

   Первые взмахи огненных крыльев получились весьма неуклюжими — он давно не практиковался. Но спустя череду кривых попыток, мышцы-таки вспомнили навыки, оттачиваемые ещё в юном возрасте. Могучее пламя закроет от сильного ветра большую часть тела, но лицо и руки останутся открытыми. Дилюк снял свой излюбленный камзол, обмотал им руки, закрыл лицо и прыгнул вперёд, прямиком на болезненно бьющий поток ветра.

   Обычный планер ни за что бы не выдержал такой нагрузки, но его огонь был сильным, и позволил лететь вперёд даже после преодоления воздушного барьера. Дилюк не поднимался слишком высоко, иначе весь обзор ему бы загородил густой туман. Поистине аномальное место.

   Внизу мужчина видел только бескрайнее, лишённое всякой растительности, поле. Тяжёлое чувство грузом легло на сердце ещё с первых минут пребывания здесь, и теперь он мог видеть его причины. Бесчисленные тела безобразных монстров, которых язык не поворачивался назвать людьми… Ужасно пахло смертью, отчаяньем.

   И Кэйа здесь провёл всё своё детство, невероятно…

   Дилюк в очередной раз убедился, насколько сильно был не прав, называя рыцаря слабаком и предателем. Из всех обвинений оставался только лишь «патологический лжец», но разве в его ситуации можно быть всегда честным? Только обмолвись кому, что родом из Каэнри’аха, так тебя, в лучшем случае, навсегда прогонят из города, боясь навлечь на себя беду. Люди просто не понимают, что проклятие — не лихорадка, и по воздуху не передаётся. Кэйа знал это, потому столько времени и врал. Возможно, где-то он и перегибал палку с количеством лжи, но она стала его непробиваемой защитной маской, какой у Дилюка являлось показное равнодушие. Но по факту же они оба в одной лодке — прячут свои настоящие чувства и эмоции за масками.

   Дилюк и не представлял, насколько они похожи.

   Винодел старательно вглядывался в лица (если их можно было таковыми назвать) валяющихся кипами монстров, каждый раз опасаясь, что в одном из них он узнает Кэйю. Дилюк не знал, что будет делать, когда найдёт рыцаря. В том, что он это сделает мужчина был уверен, а вот в каком состоянии будет Кэйа — весьма актуальный вопрос. Монстр ли уже, человек ли ещё…

   В первом случае Дилюк поднимет свой меч, избавляя от вечной муки своего названного брата. Да, теперь ему не хотелось брезгливо морщиться при упоминании этой фразы, лишь только сердце больно сжималось, каждый раз напоминая ему о совершенной ошибке.

   Во втором же случае…

   До чуткого слуха Дилюка с ветром внезапно донёсся до боли знакомый голос. Он резко развернулся в том направлении и полетел вперёд, моля Барбатоса, чтобы тот направил его вновь. Мужчина ещё несколько раз слышал этот голос, и всё летел, не жалея сил, боясь опоздать.

   Наконец, в дали, он заметил знакомую фигуру, стоящую на какой-то совершенно не свойственной местному рельефу возвышенности. Приблизившись, Дилюк понял: это был лёд. Его лёд.

   Кэйа пронзил сердце очередного монстра, вытаскивая свой, уже порядком затупившийся, клинок. Дилюк пока не видел его лица и глаз, но даже так было заметно, что его правая рука была поглощена проклятием, и даже так, Кэйа всё равно сражался ею.

   Кавалерист, будто бы почувствовав стремительно приближающееся к нему пламя, обернулся. Он не верящим, но вполне здравым взглядом смотрел на подлетающего Дилюка.

   При виде живого, а главное — не пожранного проклятием Кэйи, у винодела, кажется, открылось второе дыхание. Ему как-то резко стало плевать на все прошлые обиды, он просто был счастлив, что Кэйа сейчас здесь, и теперь Дилюк ни за что не оставит его, как бы тот не пытался сопротивляться.

   Он немного помедлил, не отрывая взгляда от глаз Кэйи. Даже проклятый багровый глаз, сейчас не скрытый под привычной повязкой, казался Дилюку прекрасным и таким родным. Винодел более не стал сопротивляться своим чувствам и крепко обнял Кэйю, будто бы боясь, что он может оказаться простым миражом и в любой момент исчезнуть.

   Рыцарь застыл на месте, не зная что и делать.

— Я что, сошёл с ума и попал в рай? — горько усмехнулся Кэйа. Его голос был севшим и болезненным.

— Придурок, — только и смог сказать Дилюк, отпуская Рассвет и опрометчиво становясь на лёд Кэйи. В следующую же секунду он поскользнулся, и, утянув за собой рыцаря, неловко скатился вниз. — Бесишь.

— Ты нашёл меня только чтобы в очередной раз сказать, какой я плохой? — беззлобно спросил рыцарь. Он поднялся первым и протянул правую руку Дилюку, дабы помочь тому встать, но потом с грустью взглянул на неё: багровая кожа, покрытая уродливыми лиловыми узорами, чёрные острые ногти, картина не из приятных. Он хотел было протянуть левую, пока ещё здоровую, руку, но Дилюк решил иначе.

   Винодел принял помощь именно правой руки и, поднявшись, стянул свои перчатки. Он взял осквернённую конечность рыцаря и приложил её к своему сердцу. На удивлённый взгляд Кэйи, Дилюк лишь сильнее прижал его руку к груди.

— Послушай, — тяжело вздохнув, начал винодел. Подобрать слова будет непросто, но им давно стоило поговорить друг с другом. Как жаль, что привели к этому разговору совсем нерадостные события. — Я нашёл тебя потому, что хочу вместе с тобой вернуться в Мондштадт. Всё это время, что прошло с момента смерти отца, я ошибался, когда называл тебя слабаком и предателем. Мне правда жаль, что я понял это так поздно. Прости меня, Кэйа.

— Дилюк… — удивлённо прошептал рыцарь. Уж чего-чего, а подобных слов он услышать никак не ожидал. Думал, что винодел скорее притащится на другой конец мира только чтобы опять сказать ему все нелестные слова, что знает, чем получить такое откровение. — Я не могу вернуться. Посмотри, каким я стал. Совсем скоро проклятие заберёт мой разум. Дождись этого и убей меня, пожалуйста, чтобы я больше никогда и никому не причинил боль.

— Неисправимый идиот, — вздохнул Дилюк, отпуская руку Кэйи и заключая его лицо в свои ладони, тем самым заставляя смотреть прямиком в алые глаза. — Я здесь только потому, что не мог и не хотел принимать мир, в котором нет тебя. Окажись ты уже монстром, я не знаю, смог бы пережить это или нет. И ты сейчас мне предлагаешь убить тебя? Никогда, Кэйа. Мне плевать на твоё проклятие, на твой внешний вид, будь ты хоть сотню раз обезображен, я всё равно хочу, чтобы ты был рядом. Пожалуйста, Кэйа, возвращайся со мной домой.

— Архонты, — цокнул рыцарь, резко отстраняясь от Дилюка. — И это я ещё эгоист, да? Вообще-то я уже дома, если ты не заметил. Ты ведь всегда именно этого и добивался, так почему тогда говоришь мне всё это?

— Потому что я такой же идиот, как и ты, — спокойно ответил Дилюк, протягивая руку Кэйе. — Каэнри’ах больше не твой дом. Идём со мной.

   Рыцарь недоверчиво покосился на винодела, всё ещё не веря в происходящее. Он осторожно, будто боясь спугнуть, протянул правую руку в ответ и внимательно наблюдал за лицом Дилюка, ожидая хотя бы тени отвращения. Но её не последовало.