х х х

VII.

Desire is the kind of thing that

eats you

and

leaves you starving.Пекин,

район Чанпин

— Дерьмо…

Боль подбиралась тонкой иглой к виску. Касалась острием нерва, посылая импульс до самой челюсти. Хенг выдыхает очередное «дерьмо», силясь открыть глаза, но выходит лишь попытка прищуриться. Где-то мерзко орет телефон. Тайская попса о сладкой любви. Будильник. Он по привычке ставил его на пять утра, но сейчас можно расслабиться — снял квартирку всего в часе езды от тюрьмы, рядом с музеем авиации. Помпезно-жалкое местечко, к слову, хоть пару любопытных экземпляров там выставляли. Хенг как раз ходил пялиться на самолеты перед закрытием, курсировал из зала в зал, гладил металлические бока и усмехался подписям: английские пояснения не совпадали с тем, что было написано на китайском. Классика.

Что было потом?

Хотя, уже во время Хенг прикладывался к своей «фитнес-бутылке». Черная, матовая пластмасса недешевого термоса наполненная крепленным сливовым вином.

Дрянь, к слову. Слишком сладкое, аж скулы сводит.

А все почему? Этот Хань Фэй…

За всю свою карьеру гадливого адвоката, который вытаскивал такое отродье из тюрем, что аж самому тошно, Хенг впервые встретил кого-то, кто действительно не хочет освободиться. Сначала Хенг думал, что тот набивает себе цену, или играется, или просто выебывается, ладно. Характер, как ему говорили, у господина Ханя мерзейший. Но чем дольше адвокат Ли беседовал со своим, да простит его небо, подопечным, тем яснее понимал — тому правда глубоко поебать, выйдет ли он раньше или нет. Единственное, что вызывало в нем видимое неудовольствие — намеки, что его посадить могут и на дольше, если нажать не на те рычажки.

— Именно по этой причине… адвокат Ли…я предпочитаю сидеть спокойно и тихо. До конца своего заслуженного срока.

Заслуженного. А как же. Кто бы еще разобрался, что там заслуженно, а что — нет. Хенг открывает глаза полностью, мысленно ставя себе галочку за такой подвиг в списке достижений за день. В голове снова и снова прокручивается каша из диалогов с господином Ханем. Его низкий голос, неспешная манера речи, охриплость из-за нежелания говорить громче, паузы, которые доводят адвоката до пика раздражения. Он удачно скрывает его за улыбочками и такими же паузами (дается ему это отнюдь нелегко). В своей голове Хенг уже множество раз пинал этого ублюдка, валил наземь и вбивал точеные скулы в черепную коробку, влепливал пощечин (почему-то именно этот вид агрессии удовлетворял его больше остального), а потом… потом отсасывал, например. Прямо там, на полу «комнаты для встреч». Снимать наручники с господина Ханя вовсе не обязательно, пусть будет так, пока сам Хенг устроится между этих крепких ног (мешковатая форма не может скрыть очевидное, окей?), и возьмет в рот далеко не маленький член.

Почему Хенг уверен в том, что там в штанах крупный калибр?

Во-первых — наслышан. Во-вторых — у Хенга наметанный взгляд, да и извечная привычка господина Ханя сидеть так, будто бы там шланг от гидранта…

Окей, не то чтобы крупный размер так уж был полезен в сексе, положа руку на сердце, фантазии с реальностью не состыковываются, большой член — больше боли, простата, знаете ли, достижима и умелым пальцем, но… но кто сказал, что Хенг не любит боль? Ну так, если та оправдана.

И ведь у такого секса есть и другая палитра приятных ощущений. Совершенно стереотипно шлюшьих, но вполне достижимых. Если обладатель такого члена умеет им пользоваться.

Да и всегда можно научить. Плохая мысль.

Какая сладкая, манящая, губительная идея…

Блядский боже, надо уже найти с кем потрахаться, это уже начинает мешать работе.

М-да. Нет, только лицемерный идиот будет врать, что господин Хань — не вариант для влажных фантазий о грубом, качественном сексе в лучших традициях элитной порнухи. Стоп.

Надо уже найти, с кем потрахаться… — разве не эта мысль блуждала в его мозгу весь вечер?

Да, Хенг пошел в местный бар. В местный гадюшный бар с жалким выбором алкоголя, караоке и кучей мужиков, спускающих пар после рабочего дня: там был бильярд, там был дартс и там было… что там было вообще?!

Адвокат резко садится в постели, что отзывается волной тошноты, заставляет ознобом пробить тело и застонать, сщурившись и схватившись за голову. Так. Он кого-то подцепил? Что-то было?

Нет? Ладно. Спокойно. Пойдем от очевидного к невероятному и обратно.

Он — жив. Уже неплохо. Когда в пьяном состоянии пытаешься подкатывать к мужикам вне таких заведений, как гей-клуб, закончиться все может плачевно. Он — в своей съемной квартире.

В постели пусто, никаких посторонних звуков, только шелест кондиционера и низкое гудение холодильника. Это почти что победа.

Хенг принимается шарить руками по постели. Где-то должен быть телефон. Тот, к слову, продолжает орать тайские напевы и Хенг смачно выплевывает очередное «дерьмо» — надо просто пойти на звук. Для этого надо встать. Чтобы встать, надо… что надо, чтобы встать? О, к черту.

Хенг поднимается на колени, заставляя себя действовать не рывками, а плавно. Пора включить хоть немного осознанности. Опускает взгляд. Постель разобрана, покрывало валяется на полу, простынь сбилась. Подушки тоже где-то вне кровати. Сам он — голый. Но он всегда спит голым, так что это еще ни о чем не говорит. Хенг поднимает перед собой руки, осматривая их. Никаких видимых следов. Живот — ничего, только блядскую дорожку бы подбрить, бесит. Бедра, ноги… отлично. Наверное, он так никого и не подцепил, вот и хорошо. Хенг наконец-то сползает с постели, нога наступает на что-то трескающееся, а затем — влажное и склизкое. Хенг опускает взгляд. Оказывается, сначала он наступил на пачку из-под презерватива, а затем, когда переступил с ноги на ногу, на… да, класс.

Секс у Хенга все-таки был.

С самым любимым человеком на свете — самим собой.

С помощью вот этого свежекупленного красавчика из секс-шопа. Кряхтя, Хенг наклоняется за игрушкой, и вместе с очередным вбросом боли на место серого вещества, приходит смутное воспоминание: он пошел в бар, осмотрелся, погонял шары, послал кого-то на хуй, вышел из бара. Замерз. Увидел ларек секс-шопа возле закрытого рынка. Неоновая вывеска обещала скидки и массаж. Хенг завалился туда в мыслях о погреться и… вот. Приобрел друга на вечер.

Вот бы он всегда был таким рассудительным и креативным в бухом состоянии, а.

Резиновый член «под натюрэль», как выразилась консультант, размеров был немаленьких. Мог крепиться к кафелю, для любителей кардио-упражнений на мышцы ног, видимо, во время водных процедур. Хенг такой херней не страдал. Стянув с дилдо измазанный в лубриканте презерватив, кидает игрушку на постель, и берет курс на кухоньку — выкинуть жалкую улику своей жалкой личной жизни. Только сейчас понимает, что все вокруг утопает в запахе химозной вишни. На полу валяется бутыль смазки как раз с таким ароматом. Половины нет, гель-желе размазан по паркету рядом.

Боже, чем он занимался, что он за животное, а?

Ладно, такая форма зависимости лучше всех тех, что у него были до этого.

Хенг произносит очередное «вот дерьмо», и прежде чем сделать хоть какую-то видимость приличного существования, набирает воду в чайник и клацает по его кнопке. Сначала — кофе. Потом завтрак, в холодильнике должна быть банка кимчи и рис со вчера. Потом уборка и душ. Проверить почту (ему должны были прислать «сочные подробности» дела Хань Фэя), выбрать костюм. Купить хурмы. Доехать до тюрьмы. И пытаться не думать о чужом члене.

Ладно, смешно.

Можно думать, но напоминать себе, что пока тот — за решеткой, мечты о потрахаться такие же эфемерные, как и, в принципе, все остальные его мечты.

Хенг наконец-то находит телефон. Тот лежал на подоконнике, не уставая волоебить строчку «вернуть тот вечер с тобой и мной, под россыпью звезд и полной луной». Хенг морщится и выключает будильник. Пальцы мелко дрожат с бодуна, когда он тянется к плотной ткани и отодвигает штору. Лучше бы он этого не делал. Небо — сочное и синее, ни единого намека на облако, ясность — сто процентов, воздух прозрачен. Голые ветви деревьев, ленивый ход машин, горстка мужичков в темных куртках — ждут автобус через дорогу. В ту сторону курсирует только один маршрут. Наверняка часть из этих мужчин — надзиратели или просто сотрудники Циньчэн название тюрьмы. Дешевый градусник за стеклом показывает минус три. Хенг думает, что ему бы не помешал шарф к пальто или хоть что-то потеплее. Он взял с собой слишком мало вещей, а, кажется, ездить к этому мудаку ему придется еще долго.

Хурма. Не забыть купить хурму.

Хенг задергивает штору обратно и выдыхает «блядь», зависнув на пару мгновений. Ноющая боль по телу и тошнота все никак не отпустят. Чайник щелкает. Пора заливать кофе. Только в этот момент Хенг понимает, что так и не купил себе ни молотых зерен, ни просто растворимой дряни.

Прикрыв глаза, Хенг медленно трет ладонью лоб и шипит:

— Дерьмо.

х х х

Заполненная до краев запахом вишни, ликера и почему-то миндаля, переговорная. За предыдущие три раза было не так тяжело, как сейчас. Хотелось открыть окно, чтобы морозный воздух разбавил этот тяжелый аромат — им от адвоката Ли просто разило. Не сказать чтобы это было неприятно. Непривычно, тяжело, сладко-горько. Кажется, адвокат Ли пытался безуспешно скрыть перегар, жевал жвачку (тоже вишневую, судя по всему), смотрел покрасневшими глазами в свои распечатки. На белом блюдце аккуратно лежит хурма. Три штуки. Каждая — разрезана напополам. Фэй знает, до этого ее облапало минимум два надзирателя, проверяя, не всунул ли адвокат Ли чего-то внутрь. Хоть, как лезвие или иглы (что еще можно туда засунуть-то?) смогли бы помочь в побеге? Разве что первое и для того, чтобы покончить с жизнью. Но при желании в тюрьме было множество других опций для такого решения. Регламент есть регламент — тщательно проверить все, что окажется в переговорной. Фэй невольно цепляется за эту мысль. Тянется за половинкой хурмы под металлический перелив от цепи наручников, берет самую правую половинку.

Адвоката Ли перед тем, как пропустить сюда, тоже так тщательно осматривают? Заглядывают во все карманы, щупают узкие бедра, проходятся по животу, поглаживают от поясницы до плечей, заставляют открыть рот и заглядывают внутрь? Нечто более унизительное с уважаемыми людьми не делают. Фэй прихватывает сладкую мякоть губами, всасывает немного сока, по языку вяжет, зубы опускаются в плод, стягивают кожицу. Ли Хенг поднимает на него глаза. Короткий взгляд. Снова смотрит в свою бумажку в руке.

Говорит чуть громче шепота, словно размышляя над чем-то другим:

— Хурма у вас есть, господин Хань, так что я надеюсь на ваше сотрудничество сегодня.

— Хурма в Китае теперь — дефицит?

Снова взгляд, в этот раз смущенно-непонятливый. Адвокат Ли с похмелья теряет свою собранность. Фэй смотрит, продолжая сжевывать гладко-влажную сладость. Язык вяжет сильнее.

Ли Хенг все-таки сдается, хмурит брови:

— Что вы имеете в виду?

Фэй молчит. Он ведь жует. Хенг смотрит на него, пока что даже не моргнув. Листок в его руке немного дрожит. Фэй все-таки продолжает мысль, после того, как сглатывает и кладет ошметок шкурки на тарелку. Пальцы надо бы вытереть, но салфеток пока нигде не наблюдается. Да и не будет их. Фэй тянется ко рту, мажет по губам большим и указательным, облизывает, затем трет по подбородку, чешет щетину, упираясь локтями в стол. Хенг все еще смотрит. Фэй наконец-то отвечает:

— В четвертый раз вы приносите мне хурму, как и договаривались. И говорите эту фразу. Она звучит так, как будто бы достать хурму для вас — очень сложное задание. Хоть это не так.

— Вас это обижает?

— Ничуть.

Хенг позволяет себе улыбочку. Не улыбку, а именно — улыбочку. Фэй отвечает почти что тем же, кивает на тарелку, мол, угощайтесь. Хенг игнорирует этот взгляд, кладет листок в свою черную папочку. Пальцы длинные и тонкие, Фэй бы назвал их даже девчачьими, но все-таки ладони адвоката хоть и узкие, но достаточно крупные. Он сцепливает их в замок, устраивая острый подбородок на нем. Понижает голос, когда произносит:

— Если возможность свободно покупать самому себе хурму вас не привлекает, как и все остальные моменты, которые я уже обозначил… воспользуюсь нечестным ходом. Неужели вы не хотите увидеть своего ученика куда раньше? Такая радость, он вовсе не сгорел заживо, чудеса. Мне тут нашептали, что вам звонили день назад. И сегодня вы чуть более разговорчивы, чем обычно, господин Хань. Мне связать эти два события? Или…я ошибся, простите, в вашем клане это не называется «ученик», скорее как младший братик или даже сын?

— Рот закрыл.

Глаза Хенга говорят нечто вроде «заставь меня», но не рот. Тот благоразумно слушается.

Но ненадолго. Хенг шепчет: «Почему нет?». Хань Фэй смотрит на него долю секунды, затем отворачивается и старая добрая песня начинается сначала:

— Скажите, кто именно вас нанял, адвокат Ли, и тогда я перестану вас терзать. В зависимости от вашего ответа мы и поймем, что будем делать дальше.

— Терзать? О, милый…

Последнее вырывается у Хенга явно случайно, судя по его смешанному взгляду, когда Хань Фэй смотрит на него в упор. Адвокат Ли усмехается, продолжая играть в игру, словно так и нужно было. Упертый баран…

— Я уже говорил, что эти люди… этот человек, не желают вам и вашему ученику зла. Это — друзья.

— Все мои «друзья», как вы упоминали, были сожжены заживо.

— Ну. Вот ученик ваш — выжил. Почему еще кто-то не мог? Бросьте… вся эта мутная история…

Хенг устало откидывается на спинку стула и неопределенно машет рукой. Затем та же рука вплетается в волосы на затылке, чуть тянет. Адвокат смотрит куда-то перед собой, массируя ближе к шее. Вишней стало пахнуть еще больше. Фэй наблюдает. Волосы на вид выглядят гладкими и мягкими, но наверняка это не так. Слишком густые и явно жесткие. За такие хорошо бы…

— Давайте так. Я вытащу вас отсюда, желаете вы того или нет. Это вопрос моей репутации, вопрос долга, не только профессионального, и мне дороги мои яйца, окей? Ничто мне так не дорого, как я сам, выбора мне особо не оставили. Вам не нужно ходить на заседания. Просто сотрудничайте со мной по минимальному. И я гарантирую… ни вам, ни пацану — ничего не угрожает. Никто не знает, кто он, мне просто передали информацию про звонок и про то, что его тело так и не было найдено. Я заставил провести эксгумацию, влетело мне это в целое состояние, конечно. За пять лет технологии в этом смысле пошли куда дальше. Были установлены личности каждого…

— По праху?

— Я же сказал «тел». Никого из них не кремировали, господин Хань, это против протокола. Даже когда вас посадили. Потому что не все аспекты дела до сих закрыты, как вы знаете… но и по праху, при желании, сейчас можно установить родство с…

— Просто назовите имя. Кто платит и угрожает вам, чтобы вытащить меня?

Хенг закусывает щеку изнутри. Смотрит в упрямые глаза напротив. Опускает руку на стол и барабанит пальцами поверх папки. Ладно.

— Госпожа Ма.

Дальше должно было последовать «она жива?» или что-то вроде. Удивление, ужас или сомнение в глазах. Вместо этого не происходит ничего. Только вот Хенг невольно сглатывает, взгляд Хань Фэя постепенно темнеет. Пауза. В следующую секунду происходит нечто из ожидаемого: резкий выпад, тарелка с треклятой хурмой летит со стола, разбивается на крупные белые куски, мякоть шмякается на пол, оставляя следы, к Хань Фэю подрывается надзиратель — толстый Бо, — он пытается скрутить заключенного, но Хенг четко и громко выдает: «Стоп! Отпусти. Отпусти, блядь, он не будет…». Чего именно он там не будет — Хенг не договаривает, но надзиратель отходит.

Фэю некуда деться от стола, он к нему все-таки прикован цепью от наручников, а сам стул — приварен. Все, что он может — тяжело дышать и закрыть глаза. Замечательно. Хенг подносит пальцы к щеке и стирает с нее ошметок хурмы. Мякоть на пальце.

Он смотрит на нее, затем слизывает. Что ж…

— Она говорила, что реакция может быть бурной. Как я понимаю, она просто хочет исправить то, что пошло не так… и мне глубоко плевать на детали, я знаю, как я вас вытащу, просто не мешайте мне. Вы бы знали, как ваши люди вас ждут, господин Хань… да и, я так понимаю, ваш пацан сейчас ведет не самый лучший образ жизни, если скрывается… не иметь ни документов, ничего за душой, это… не знаю, кажется мне тяжелым испытанием. Ему было четырнадцать, когда вас посадили, как-то так, да? Вы можете все это прекратить и просто вернуться.

Тишина. Хенг рискует посмотреть на господина Ханя. Тот, оказывается, словно рассматривает его. Как-то по-новому, что ли.

— Я понял. Хорошо. Вытаскивай меня отсюда.

Ли Хенг сначала не понимает. Замирает на пару секунд. Затем склоняет голову набок, рассматривая господина Ханя в ответ. Щетина по лицу, он один из немногих, кому разрешено не бриться и не носить дебильную прическу под горшок. Серая форма подчеркивает дымчатость темных глаз.

Из-под рукавов до середины предплечья выглядывают очертания татуировок.

Говорят, на его спине — дракон. Такое клише. Интересно, какой?

Кажется, Ли Хенг наконец-то нашел мощную мотивацию для своего подопечного.

Он улыбается и кивает.

Подумаешь, немножко не уточнил детали, это ведь даже не ложь.

Главное — сработало.

х х х

Чунцин

Ван Ибо не может кончить. Вот-вот его должно накрыть волной жара по телу, сердцебиение уже где-то у глотки, он трется и трется, старается и старается, но ощущения ускользают. Обманчиво полные, на деле — это далеко не так. Все настолько плохо, что хочется всхлипнуть. Наверное, он так и делает, уверенности тут нет. Взгляд скользит по каким-то полкам, почему-то с них падают книги.

Он чувствует тепло спиной, чувствует запах: что-то знакомое, едва уловимое, что-то такое привычное. Он трется и трется и…

— Ван Ибо… это кошмар, проснись, всего лишь…кош-мар…

Голос словно изнутри. Книги продолжают падать с полок, Ибо почему-то чувствует, что происходит нечто очень несправедливое. Кто-то не прав. Кто-то так не прав, а так хочется… хочется… он на полу, упирается спиной в стену, книги падают, а он все пытается приласкать себя, сунув ладонь за резинку шорт. Жарко, так жарко, все жарче и жарче…

Холодное ощущение по шее, словно кто-то сцепил на ней пальцы, холод перетекает к щеке, затем ко лбу. «Проснись, проснись, проснись…». Сейчас это все неважно, важно — наконец-то кончить, так хочется кончить, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

— Ван Ибо!

Из сна выбрасывает резко, что аж дурно. Ибо открывает глаза, глотнув воздух ртом, а затем всего становится слишком много: Сяо Чжань на его бедрах, и уж тут даже идиот может догадаться, что возможно, кошмар был очень даже секси — у Ван Ибо, словно у подростка, стоит крепко.

Хорошо, что все-таки не кончил. Наверное. Или плохо?

Дурацкий сон. И на что он там дрочил? На книжные полки?

Что за хрень?

Ибо не смотрит выше чужой груди. Судя по ее движениям — Сяо Чжань дышит тяжело и глубоко.

Да ему бы с чего? Это Ван Ибо тут…

— Ай… гэ.

Сяо Чжань отмирает, слезая с его бедер. Вроде и хорошо, а вроде и обидно. Ибо все еще не до конца проснулся, осознает, что произошел в некотором смысле смущающий пиздец, но с другой стороны — разве? Ну, приснился ему влажный сон. Ну, встал член, нормальная реакция. Нормальная…

— Ты можешь… я выйду, а ты…

— Предлагаешь мне запачкать твое постельное белье?

Звучит сипло. Ибо прочищает горло. Думать связно не получается, на самом деле больше всего хочется, чтобы Сяо Чжань вернулся на его бедра и хорошенько потерся. Или еще чего. Интереснее. Ибо слышит ленивое фырканье. Он прикрывает глаза. Для начала надо немного успокоиться. Ибо тянет воздух носом, шумно выдыхает, трет по лицу, пытаясь прийти в себя. Надо просто добраться до ванной, принять заодно душ, подрочить хорошенько и — здравствуй, новый день. У него вообще были планы. Найти подработку, чтобы заиметь побольше наличных. Плюсом — можно танцевать на каком-нибудь пирсе, прибиться к команде. Что еще… Конечно же — баскетбол и ставки, уличный маджонг и покер. Стандартный набор легких, мелких денег. Главное больше во всякие бойцовские клубешники не ходить, брат прав, хоть денег и больше, большая их часть потом идет на всякие мази от ушибов… вот, Ибо почти что успокоился. В яйцах хоть так не звенит. Кажется.

Рядом какой-то шорох. Ибо думает спросить, который час, поворачивает голову и открывает глаза. Как раз в тот момент, когда Чжань клацает крышкой бутылька, закрывая ее. Видимо, нюхал ее до этого или что? Ибо тупо смотрит на банку в его руках.

— Это… что?

— Это смазка. Тебе будет приятнее дрочить с ней. Она с согревающим эффектом, так что не пугайся. Я пошел готовить завтрак.

Сяо Чжань ставит эту круглую банку, которую легко спутать с чем-то вроде геля для волос, на грудь Ибо. Тянется к нему, чтобы взъерошить волосы. И встает с постели. Ибо смотрит на дверь, пытаясь сообразить, что конкретно сейчас случилось? Стояк все еще стояк.

Ибо садится в постели, банка скатывается с груди, он подхватывает ее. И правда. Согревающий эффект и вкус… манго. Ибо с сомнением пялится на этикетку, затем откидывает одеяло. Стягивает резинку трусов и с удовольствием выдыхает: «Ох-х… хорошо». Косится на банку.

Снова смотрит на член. Затем на дверь. И снова на банку.

Ван Ибо медлит, но в итоге снимает крышку и загребает побольше лубриканта в ладонь.

В другой части лофта слышен звук воды.

Чтобы сделать корейские блинчики, вам понадобятся те продукты, которые вряд ли стоит употреблять перед днем полным встреч. Паджон — это про зеленый лук, чеснок и крахмал для корочки. Чжань методично взбивает яйцо со всей необходимой смесью, смотря на нарезанный лук и подавленный чеснок. Нужно еще замешать соус. Сам Чжань только что из душа, где достаточно быстро и позорно подрочил, обещая себе, что это явное помутнение рассудка пройдет, как только сперма окажется в водостоке. Ага, смешно.

Пора признать — Ван Ибо хотелось хоть в каком-нибудь виде и давно. Это нормально.

Ненормально то, что Чжань всего полчаса назад чуть было не полез под одеяло, как только в полной мере осознал, что дело вовсе не в кошмаре. Да и если подумать, когда Ибо правда снились кошмары, он вел себя несколько иначе. Но кто ж мог сообразить в такой момент?

То, как Ибо поджимал во сне губы, как мычал что-то несвязное. Как перевернулся на живот и тяжело дышал в подушку. Как, теперь понятно, пытался тереться о хоть что-то. А Чжань, добрый рыцарь, перевернул его на спину. Пытался разбудить. Потом еще сверху уселся. Гений, что сказать.

Чжань медленно моргает, продолжая замешивать жидкое тесто для блинчиков. Наконец-то ставит миску на столешницу, сбрасывает зелень, специи и чеснок в яичную массу. Он специально выбрал самое не-секси блюдо, и не важно, что придется дважды почистить зубы и купить жвачку по дороге, все-таки у Чжаня сегодня важные встречи… да, вспомнить бы еще — с кем именно. Чжань ставит тонкую сковородку на плиту, выбирает степень нагрева. Плита покорно пищит.

Соус, точно, замешать соус…

— Мне не понравилось.

Что-то подсказывает Чжаню, что оборачиваться не стоит. Он так и делает. Не оборачивается.

Тянет вопросительное «м-м?», открывая шкафчики. Ему нужно найти рисовый уксус.

Без него соус к блинчикам будет совсем не тот.

— Мне не понравилась твоя манговая смазка. Согревает, да, но…

И что ему сказать? «Мне жаль, что твоя дрочка не удалась?»

Сяо Чжань издает нечто среднее между хмыканьем и фырканьем. Бутылка рисового уксуса спряталась за пачкой сахара. Чжань слышит, как пищит плита снова, и поворачивает голову вправо: Ван Ибо, накинув фартук на голое тело, зачем-то ее выключил. Хочется спросить «что за нахрен?», но вместо этого Чжань тупо замирает с протянутой за уксусом рукой. Это что за ожившая порнушная мечта старого извращенца? «Голый твинк в фартучке»?

Сяо Чжань на такое не подписывался. В буквальном смысле. Ибо смотрит на него, Чжаню нужна минутка, чтобы ответить тем же. Смотреть только в лицо, вот и все.

— Что ты…

— Мне девятнадцать, если что. Я могу пойти в бар или куда-нибудь… или скачать приложение, найти себе кого-нибудь на пару ночей. М-м… Но я был бы не против, если бы ты мне помог до конца этим утром, гэ. Если, конечно, это ничего не испортит. Если ты не хочешь, то…

Ван Ибо сам не верит в последнюю фразу, как и сам Чжань. Не хочет, конечно. Проблема в том, что если Чжань пойдет на поводу этого желания, то все станет как-то… неправильно, что ли?

Правда, фраза про бар и приложение звучит еще хуже. Чжань наконец-то вытаскивает уксус и со стуком ставит бутылку на столешницу. Девятнадцать, значит. Чжань дает себе секунд тридцать, за это время откручивает крышку уксуса, вливает столовую ложку в пиалу. Туда же отправляются соевый соус, хлопья красного перца, сахар, кунжутное масло…

— Начнем со взаимной дрочки и минетов. Если будет хотеться. Про большее — я подумаю потом. Много возни.

Сяо Чжань сам удивляется тому, как спокойно звучит. Венчик поменьше опускается в пиалу, чтобы смешать соус. Голос Ибо оказывается ближе, а затем со спины Чжаня накрывает теплом.

Теперь, как бы ни звучал его голос, трудно не понять, что сердцебиение у него зашкаливает.

Это все давление.

Давление, блядь, мошонки на мозг, что он творит?

По пунктам: утянул пацана с моста, притащил в дом, корчит из себя папика, а теперь еще и трахаться с ним собрался?

Кто он вообще?

— Ибо, у меня много встреч и есть время только на завтрак и собраться, что ты думаешь, ты делаешь?

— Лишаю тебя завтрака. Поешь где-нибудь потом. Ты все равно мало по утрам ешь, гэ.

Ван Ибо шепчет это на ухо, чтобы затем прихватить мочку уха губами и потянуть. Чжань медленно ставит пиалу и хренов венчик на стол. Последний оставляет после себя пару капель соуса. Чжань поворачивается в чужих руках, заставляя Ибо упереть ладони по обе стороны от его бедер в столешницу. Ван Ибо улыбается. Улыбается так спокойно и знающе. Девятнадцать ему, блядь, посмотрите на него. Чжань кладет ладонь на его щеку. Если приглядеться — пушок со щетиной мелко пробиваются то тут, то там. Губы все еще пухлые ото сна, волосы — взъерошены.

От Ван Ибо несет манго и сексом: горькое смешалось со сладким, мускус с пралине. Ладонь Чжаня соскальзывает к шее, большой палец упирается под кадыком Ибо, он смотрит на контраст их кожи — свет падает так, что это легко подметить.

Да, это неправильно. С какой-то моральной точки зрения. Это так неправильно, что именно по этой причине этого так хочется. Когда Чжань нормально трахался вообще в последний раз? Короткие свидания через приложения, пьяные дрочки в закрытых клубах. Штук пять за эти три года. Но дело ведь не в этом.

Будь это просто трах, Чжань бы не остановился и залез под одеяло.

Чжань подается ближе. Не сразу, рывок обрывается на середине, он замирает в сантиметре от чужих губ. Ощущение, словно он цепляется пальцами за стеклянный обрыв. Так бессмысленно пытаться это исправить. Ибо ничего не делает, просто смотрит в его глаза. Затем, кажется, Чжаню слышится всего одно слово: «отпусти». Можно было бы подумать, что его. Но это ложь.

Оба знают, Ибо просит его отпустить себя.

На низком столике кухни вибрирует телефон, перебивая своим жужжанием трек входящего вызова. Чжань не преодолевает несчастный сантиметр до губ Ибо, отвлекаясь, он вскидывает голову.

И тогда Ибо вбивает его бедрами в столешницу, тянет на себя за шею и не дает шанса ни на что, кроме поцелуя. Потому что — сколько можно над ним издеваться? Вернее, над ними.

Это просто физиология. И это нормально. Приятный бонус в их пакте сожительства.

Ибо почти уверен, что считает так искренне. Ибо почти уверен, что Чжаню нравятся следы на его шее. И Ибо почти уверен, что это было замечательной идеей.

Ибо девятнадцать. И как все девятнадцатилетние — он не ошибается.