х х х

ХI.

Шанхай

«скорбь моя подобна солнцу в холодной воде»

Поль Элюар

Архитектурная игла небоскреба пронзала тяжелые тучи. Ее конец утопал во тьме, лишь где-то там виднелось блеклое зарево — свет старался просочиться сквозь мглу, охраняемый толстым стеклом окон.

Хенг выходит из машины и вскидывает голову. Успевает ухватить взглядом неоновый свет рекламы поверх здания, — дракон полз по строгой разметке стекла с железом и бетоном, туда, к самой верхушке, словно монстр из дешевых веб-боевиков, — пока зонт не закрывает ему обзор.

Сервис в Hyatt on the Bund всегда выше всех похвал.

Хань Фэй преодолевает расстояние ко входу быстрее, чем метрдотель успевает прикрыть его от грузных капель зимнего дождя. Тот не смог стать снегом в этот день, как ни старался. На ходу расстегнув пуговицу пиджака и не оборачиваясь, не смотря никуда, кроме как перед собой, Фэй шел стремительно, но четко. Словно дело не в спешке, а в его личном ритме.

Ну и… длинных ногах, очевидно.

Хенг идет за ним на почтительном расстоянии. Кивает в ответ на многочисленные поклоны, останавливается у ресепшена. Людей в фойе не так уж много. Час поздний.

Хань Фэй в сопровождении охраны уже заходит в лифт. Его отрешенность казалась крайне непробиваемой с той секунды, как они сели в мерседес. Новый уровень. Оказалось, этот титановый панцирь может обрести еще один слой брони.

Хенг про себя назвал это «сменой режима». От уголовника с грязным прошлым, до собутыльника по финской водке, а теперь… на своем месте.

Ма, у меня почти вышло, осталось немного, видишь?

Хенг льет кантонским:

— Все под контролем? Что по угощению?

Хенг расслабляется совсем немного. Позволяет себе опереться о стойку ресепшена, пока листает выданный планшет — там главный администратор отмечал исполненные пункты, если нажать на название — откроется фото-подтвреждение или видео.

«Все исполнено в соответствии с вашими указаниями, господин Ли. Предусмотрены планы B и С. На третьей странице вы можете увидеть то, как выглядит сервировка на данный момент, можем изменить что угодно, если это необходимо, только скажите».

Хенг листает все это практически бездумно, согласно мычит пару раз. Он уверен в компетентности здешних сотрудников, но все равно надо бы сосредоточиться.

Проблема в том, что часть Хенга все еще находится в спальне.

Ничего не произошло. Хоть могло, по идее? Именно это и было особенным.

Такого острого чувства волнения, такой желанной лихорадки, Хенг не испытывал очень давно. Если вообще испытывал. Не говоря уже и об обратной стороне медали.

Хань Фэй смотрел. Смотрел, как Хенг расчесывает волосы у зеркала, скинув с себя халат. Обманчиво легкими движениями заплетает косу на один бок. Затем переходит к выбору белья. Оставалось надеяться, что господин Хань не подмечал легкой дрожи пальцев, подпирая стену у дверного проема.

Хенг не делал ничего такого. Разве в процессе одевания может быть что-то эротичное?

Но казалось, что все, что он делает, имеет такой подтекст. В конце концов, он даже не женщина, чтобы возмутиться, так ведь? И чему возмущаться, если ему… нравится.

Он клянется, что не замедлял свои движения специально. Не пытался прогибаться в пояснице, и он всегда, всегда наносит духи на голое тело, а не на одежду. Ничего, что не было бы обычным, ничего, что могло бы быть каким-то иным ради следящих за ним глаз.

Носки, кожаные ремешки «подтяжек» для них, чтобы не сползали под брюками. Хенг фиксировал те на середине икр. Затем — аккуратные ножны.

К этим же ремешкам прикреплен тончайший складной нож, очень острая и удобная штучка.

Только потом — брюки. Медленно застегнуть на них все мелкие пуговки, чуть стянуть пониже, повернуться так, чтобы подметить задницу в отражении. Сунуть узкие ладони в карманы, проверить вшитую в ткань капсулу на всяйкий пожарный. Плавно выдохнуть.

Не сметь оглядываться и не пытаться поймать взгляд в зеркале.

Далее — рубашка. Хенг не фанат нательного белья под нее. Ему нравится чувствовать ткань. Кобура с такими же кожаными креплениями, протянуть портупеей, схематично и крепко, чтобы тяжесть кольта была в надежной хватке. Поверх черной рубашки — безделушки, конечно же золотые безделушки. Он долго не мог застегнуть последнюю из них. Пальцы дрожат.

Обычно все быстрее и проще.

Закрываешь глаза, нащупываешь, защелкиваешь.

Пальцы Хань Фэя оказались обжигающими, когда он коснулся его шеи. Аккуратно выцепил цепочку, чтобы застегнуть ее. Хенг не знает, почему замер. И не знает, почему его так прошило жаром, когда господин Хань коротко заметил: «Распустите волосы, адвокат Ли».

Это все, что он сказал, прежде чем выйти и не закрыть за собой дверь.

Хенг сжевал щеку, еле поборол в себе желание растереть лицо, вместо этого потирая уши.

Выждал пару секунд, вглядываясь в свое отражения. Тонкие ноздри раздувались в попытке втянуть побольше воздуха, губы приоткрыты для медленного выдоха.

Хенг запомнил легкое розе по шее, едва заметное покраснение ближе к скулам.

Это очень плохо.

Хенг расстегнул фамильную заколку-кольцо, и ее щелчок показался ему насмешливым.

Стянул резинку с волос.

И сейчас стоял с волнистым медным каскадом, который все лез в глаза.

Адвокат Ли убирает прядь за ухо, постукивая стилусом рядом с планшетом.

Семь из девяти семей на месте. Семья Фа застряла в пробке. Черный рынок предметов искусства, реплики, ювелирные изделия. Неудивительно, наверняка их же кортеж и виновник застоя в траффике. Семья Тао уже на вертолетной площадке отеля. Перепродажа недвижимости (Гонконг, Сингапур, Макао, Лондон), предоставление площадей для выращивания специфических растительных культур (депрессивные сельские районы КНР), «охранные услуги» (широко спектра).

Семья Цай… кибербезопасность, новые технологии, курирование программ завязанных на искуственном интеллекте, крепкая связка с правительственным аппаратом и все производное.

— Ну что, пролез в брюхо самого дракона или в его штаны?

Как бы высоко ни забрался Хенг и что бы ни делал, он — не часть высшей семьи.

Он бастард госпожи Ма, а после этого идет длинный список нелестных эпитетов. Это ничто не смоет. И отношение всегда было и будет именно таким. Ни «добрый вечер», ни «господин Ли» или «адвокат Ли», на худой конец — «Белый веер семьи Хань».

Хенг хмыкает под нос, удивленный собственному эхо разочарования.

Он разве вообще допускал мысль, что что-то поменяется?

Хенг оставляет стилус и оборачивается, тут же переходя в поклон «средней глубины». Глава семьи Цай прислал своего отпрыска со свитой. Какое неуважение и какой грубый подтекст. Либо же… слухи правдивы. Глава семьи должен скоро отправиться к предкам, и чисто физически не смог бы выдержать такое путешествие.

— Господин Цай. Надеюсь, ваш отец находится в добром здравии.

— Не твое дело, где он находится. Тот прав, ты и правда выглядишь как уродец. Ни баба, ни мужик. Такое только старая карга и могла выродить.

А малец перегибает, хоть и звучит так, словно оскорбления заучивал по бумажке.

Хенг снова чуть склоняет голову. Этот цирк только начинается, высшие семьи всегда любят излишнюю драму… традиции и пустословие. А еще — вкусно пожрать, конечно же. Господин Цай Шень мало изменился, если судить по фотографиям двухгодичной давности. Такой же долговязый, нелепый, унаследовавший от своего отца крупный лоб, а от матери — широкий нос. На относительно маленьком лице это выглядело практически патологией, но ею не являлось. Вроде бы. Хенг сомневался. Все-таки грубость младшего Цаев иногда выходила за все мыслимые пределы.

Или это просто фишка нового поколения? Кто знает.

Цай продолжает требовательным тоном:

— Ты проведешь нас или чего стоишь?

Хенг сдерживается ровно настолько, чтобы посмотреть на Цая младшего и вскинуть бровь. Один из сотрудников оказывается рядом секунду спустя и просит с улыбкой пройти «дорогих гостей» за ним. Хенг провожает господина Цая и семенящих за ним шестерок охраны взглядом, делая пометку: при любой возможности, фигурально или метафорично, но выкрутить этой малявке яйца.

Интересно, если намекнуть господину Ханю… это будет считаться «злоупотреблением должностными обязанностями»? Мысль от чего-то веселит и к планшету Хенг возвращается уже с легкой улыбкой. Занятный ждет их вечерок.

Главы того, что раньше можно было назвать триадой, почти что собрались.

Дождь в Шанхае постепенно становится более ледяным и колким.

х х х

До выстрела сорок три минуты и двадцать семь секунд.

Хань Фэй не просил, но чай перед ним стоит. Судя по аромату — его любимый пуэр «тигровый бальзам». Вкус древесный и немного сладкий, выдерживает около десятка проливов без потери своих качеств. Фэй коротко оборачивается на адвоката Ли, который едва заметно ведет плечом. Откуда он узнал об этом, не такая уж загадка. Возможно, Ма упоминала это. Прямо или косвенно. Этот Хенг наверняка выпотрошил и ее личные дневники сразу после смерти, не считая оставленных инструкций и писем. Понять бы еще, в чем его мотивация. Всякая лапша про сыновний долг и прочая хрень Хань Фэем не воспринималась. Для такого рвения и методичного перемалывания всех испытаний и камней преткновений, нужна глубоко личная мотивация. Уж он-то знает.

Хань Фэй занимает кресло у экранов. Временит с тем, чтобы тянуться к чаю. В полумраке охранного пульта над пузатой кружкой взвивается столбец пара.

— Все места заняты, значит, все на месте?

Хенг подходит ближе, встает рядом. Его ладонь на середине спинке кресла, глаза прослеживают путь от самого левого экрана до правого.

— Да, господин Хань, все на местах.

Хань Фэй думает сказать, что наедине не обязательно продолжать все вот это вот с господами и титулами, но кажется, что адвокату Ли так легче. Пусть.

Играет в свою игрушку, главное, что по его правилам.

Фэй берет чай, вдыхает поглубже знакомый аромат. Это сразу же вызывает ассоциации и воспоминания, но сейчас не до этого. Хань Фэй делает один, средний глоток. Горячая тяжесть маслянисто-сладкого вкуса оседает на языке. Фэй прикрывает глаза всего на секунду, ставит кружку обратно на стол. Его голос звучит чуть мягче, чем до этого:

— Скажи им начинать есть.

Ли Хенг говорит «хорошо» вместе с кратким кивком. Рация у его губ. Он четко выговаривает: «выносите угощения, пусть приступают к трапезе, скажите, что господин Хань настаивает, сам он будет в течении двадцати минут».

Хань Фэй снова пьет, в этот раз не закрывая глаз, а внимательно наблюдая за главами высших семей триады. Отмечает тех, кто с радостью взялся за еду, тех, кто медлит с этим, тех, кто знаком указывает, что трапезничать должны начать их шестерки и сотрудники, тех, кто продолжает сидеть с ровной спиной и игнорировать тарелки перед собой.

Центральная круглая ось вертится, предлагая все блюда и напитки, которые, Хань Фэй точно знает, являются любимыми для каждого из глав.

Жареная фунчоза с фаршем, баклажаны со сладким перцем и картошкой «три земные свежести», бесконечные вариации шашлыков, блюда из утки и курицы, баранины и свинины, несколько видов особой лапши, мраморные яйца, чайные яйца, столетние яйца, уличные ютяо в соевом молоке, фрукты в карамели… все это в безумном сочетании с проявлениями итальянских паст, французских вин, бургеров и милкшейков.

— Глава Ханьси все-таки не сдержался, смотрите. Набрал уйгурских лепешек и вкладывает уже в них мясо и овощи… Его лицо и внимательное наблюдение за окружающими стоило комедийного шоу.

Хань Фэй обращает внимание на указанного главу. Круглолицый, и, кажется, самый мелкий из присутствующих. Его семья веками занималась нелегальными перевозками средних значений. Товары — подделки косметологических средств, масс-маркет, дешевые реплики брендов. Маршрут: Пакистан — Индия — Китай. Знает свое место, но голову не теряет. Ступает осторожно.

— Он прибыл с…?

— Сын, слева от него. Восемнадцать лет. Ханьси Чуньсы. Пьет морс из чернослива. На тарелке уже его любимые гулаб джамун. Сладкие шарики из сухого молока с мукой в сахарном сиропе. Наверняка попробовал в Индии, господин Ханьси стал таскать его с собой на деловые встречи лет с девяти… Глава Ханьси известен тем, что не высовывается и лично проводит все сделки, не доверяет вторым лицам даже своей семьи. Ничего сверх криминального. От торговлей чем-то более серьезным и от перевозки детей систематически отказывается, вопреки большому кушу. Охрану они оставили на паркинге. Не уверен, в чем смысл этого жеста, они единственные, кто не протащили за собой вооруженную охрану, как и было оговорено. Хоть, это его обычная тактика — старательно играть по правилам до последнего, даже если остальным на них плевать.

Хань Фэй медленно кивает. Это значит, что Ли Хенгу надо сделать пометку и скорее всего занести семью Ханьси в белый список.

Фэй переводит взгляд на экран, который демонстрирует правую часть стола более близко.

— Это… младший Цай?

— Да, господин.

— Он не ест, но заставляет охрану пробовать и затем накладывать на тарелку. Его ума дело или инструкции?

— Инструкции. Молодой господин спесив, агрессивен и язвителен. Недолюбленный и недалекий.

Ли Хенг говорит это ровным голосом, но Фэй чуть поворачивается в кресле, чтобы оценить его выражение лица. Адвокат Ли не спешит смотреть в ответ, а когда все-таки делает это, выглядит беспристрастнее мраморной статуи. Хань Фэй подпирает голову рукой и говорит на тон ниже:

— Задел господина Ли за живое?

Хенг смотрит все так же, когда произносит:

— Предположил, что я раздвигаю перед тобой ноги, как обычно думают все и всегда, потому что я люблю секс. Секс и выгоду. Меня это не задело.

— А что тогда?

Хань Фэй никак не реагирует на эти предположения. Он успел навести справки о Хенге, в змеином кобле триады ходили слухи похлеще. Фэй даже подозревал, что часть из них — правда.

— Он упомянул мою мать. В крайне нелестном ключе.

Хань Фэй ничего не говорит, только смотрит. Затем снова поворачивается к экранам. Он не видит едва заметную усмешку на губах Хенга, который снимает блокировку с телефона, желая проверить как там дела по Ванцзе. Господин Хань наверняка спросит об этом ровно через семь минут, прежде чем встать и наконец-то пройти в зал к собравшимся.

[В Ч. задействованы три поисковых бригады в отмеченных районах.

Путь прослежен до деревни Цито. Видеоматериалы изъяты из регистраторов. Обезврежено четыре группы оппонентов, в том числе и «Серые головы».

Расчетное время обнаружение объекта: 24 часа.

Приказ взять живым и невредимым понятен, распространяется и на спутника объекта. Учтено. Следующий контроль через полтора часа].

Хенг перечитывает сообщение дважды и отправляет лаконичное:

«Постарайтесь сократить время обнаружения и доставки. Дракон в ожидании».

Вместе со щелчком блокировки, Хенг слышит вопросительное «Ванцзе?».

Рука адвоката Ли снова сжимает спинку кресла, он отвечает:

— В процессе. Дают себе день.

— Скажи, чтобы поторопились. После собрания, будешь отвечать лично.

— Уже. Принято.

Хань Фэй кивает. Наблюдает за главами еще где-то с минуту и встает, забирая кружку с собой. Хенг бросает последний взгляд на мониторы. Младший господин Цай наконец-то надкусил кусок баранины со своей тарелки.

Хенг мягко закусывает щеку изнутри на пару секунд, отворачивается и следует за Хань Фэем. Сотрудники отдела охраны наконец-то могут вернуться на рабочие места, а не толпится в коридоре.

Фраза, которой Дракон приветствует глав, когда двери зала открываются перед ним, заставляет Хенга собрать в кулак всю свою стойкость и беспристрастность, чтобы не засмеяться в голос. Хань Фэй говорит спокойно и даже лениво, когда усаживается в единственно свободное кресло и ставит перед собой кружку с недопитым чаем.

— Как вы понимаете, я хорошо осведомлен о том, что вы любите жрать, а значит, я знаю, чем вы срёте. Можете не вставать и не кланяться, уважение ваше я уже увидел. Дожевывайте, чего притихли.

Фэй касается края своего пластыря на шее в желании сорвать, ведь взгляд каждого прикован к тому, что тот может скрывать. Сам Хань Фэй уже и забыл об этом, привыкший к ноющей боли по телу разной степени интенсивности. А сейчас тем более полегче — боль убавила свое «звучание» из-за таблеток.

Адвокат Ли встает за его креслом и Хань Фэй поворачивается к нему.

Смотрит долю секунды, затем говорит, отворачиваясь: «Организуй себе стул. И тарелку».

Ли Хенг не сразу понимает, а когда осознает, не уверен, что понял правильно. Но учитывая то, что господин Хань встал и отодвинул кресло левее, чем чуть не спровоцировал явный инфаркт у старейшего главы семьи Чэюе, он имел в виду то, что имел.

Хенг в очередной раз отстегивает рацию с пояса рядом с кобурой и сипло шелестит в нее: «Необходимо еще одно место за столом вместе с приборами, спасибо».

До выстрела остается двадцать три минуты и десять секунд.

х х х

Деревня Цито района Цзяньцзян города Чунцин

Какой бы широкой ни была кровать (а в лофте Сяо Чжаня та была скорее большой, чем средней) Ван Ибо жался к нему всем телом, даже если засыпал иначе.

Что же говорить, если ваша «новая» кровать в два раза меньше?

Вопреки онемевшей руке и шее, это казалось уютным. Да, именно уютным.

То слово, которое никаким образом не могло резонировать с этим номером.

Стены, выкрашенные в гадливо зеленый оттенок, краска которого облупилась в паре мест. Дешевые гобелены с изображением хризантем, под которыми (судя по хаотичному расположению), наверняка скрывается нечто похуже. Пол грозился оставить в босых ногах пару заноз, хоть разгуляться было негде — комната вмещала в себя кровать и сразу же комод у окна, узкий проход к двери, да и все. Что еще надо-то?

На комоде ютилась нерабочая настольная лампа с не менее гадким розовым абажуром, золотая визитка на «золотом» блюдце, на которой значилось название этого местечка и один единственный контактный номер вместе с QR-кодом.

Только Небо знает, куда тот ведет.

Лампочка под потолком работала исправно, затянутая в корсет желтого плафона. Чжань помнит, как был счастлив, когда Ибо наконец-то нашел на стене кнопку, которая выключила этот адский свет (та оказалась под одним из гобеленов, сам Сяо Чжань туда лезть побоялся бы).

Чжань как раз смотрит на нее. Потухшую и свисающую на жгуте провода, озаренную лучами естественного света — солнце слепило, вопреки мутному стеклу окна. Прикрыв глаза, можно было сосредоточиться на звуках: за толстыми, старыми стенами отеля, просыпалась деревня. Скрежет велосипедов, гул рассекающих вне дорожных правил мопедов, кряхтение тачек, которые тянут вручную, неразборчивые разговоры в громких и ярких тонах, клаксоны, шелест шин по дорогам гравия, отдаленное кудахтанье и приглушенный, трескающийся звук старого радиоприемника. Деревня казалась не менее шумной, чем город, но имела другую тональность.

Все это казалось более живым.

И судя по этим «живым звукам», время уже не раннее. Во всяком случае, для такого места.

Чтобы посмотреть на часы, Чжаню необходимо вытащить свою руку из-под головы Ибо. Но как и со многими ловушками — чем упорнее пытаешься выбраться, тем теснее те становятся. Чжань шепчет «мне нужна только рука». Ответ приходит в виде несогласного мычания. Улыбка сама появляется на губах. Чжань замедляет движения, упираясь спиной в стену. Все-таки приподнимается немного и тянет руку опять. Ибо сползает ниже, фырчит что-то неясное и все такое же недовольное, в итоге утыкается лицом куда-то пониже груди и обнимает Чжаня изо всех сил. Рука на свободе.

Семь часов утра.

Деваться особо некуда, да и Чжаню не хочется. Удобно обнять в ответ, сползти тоже чуть ниже, чтобы ткнуться носом в волосы. Правда, теперь его пятки свисают с кровати.

Ван Ибо пахнет пылью, ароматизатором салона машины (Сяо Чжань взял какой-то почти что ядреный, сандаловый, так что неудивительно, что все так пропахло), почему-то чем-то дымным ну и… собой. Последнее — лучше всего, но не имеет названия.

Как бы Чжань ни пытался разобрать все это время.

— Уже семь утра. Ты не рассказал какой у нас план дальше.

— М-м.

— Нужно поесть. Мы давно не ели. Мой желудок уже прилип к спине, Ибо. Надо вставать.

— М-м…

— Ты сам есть не хочешь?

Последний вопрос провоцирует Ибо лениво прихватить губами ближе к изгибу шеи. Сяо Чжань только цокает языком и продолжает ворчать на ухо: они черт знает где, а он хочет нормальный завтрак, а что будет, если сейчас снова кто-то объявится, они что снова не поедят, нужно ли ехать дальше и куда, почему Ибо такой тяжелый, и почему он совершенно не заботится о своем гэ, которого втянул в черт знает что, а еще нужно связаться с Баем, пока тот не поднял на уши всех до кого дотянется, а Сяо Бай тянется хорошо (на этот моменте могло показаться, что Ибо слишком тяжко выдохнул), раз босс не отвечает, а не отвечает он, потому что Ибо сказал отрубить телефон, вытащить карты, а лучше всего — вообще телефон выкинуть, но Чжань пока на это добро не давал, а что, а если, а почему, а как вообще…

— Хорошо, все, я понял, гэ, я встаю, все, да, еда, я понял… сначала — еда.

Ибо отлепляется от нагретого собой же Сяо Чжаня, чтобы разлепить свои ясные очи и посмотреть на гэ со всем принятием ответственности за весь пиздец. Ну, именно это он пытался донести, не зная, как оформить в слова. На деле Ибо затапливало благодарностью. Настолько сочной и глубокой, что было даже непонятно, за что именно он благодарен Сяо Чжаню. Ибо говорит свое внезапное «спасибо» раньше, чем думает.

Чжань чуть склоняет голову с усмешкой на губах, ерошит его волосы, затем похлопывает по щеке, интересуясь: «За что это спасибо, Бо-ди?».

Тот пожимает плечами, выпрямляется и тянется всем телом к потолку, чуть не задевая кончиками пальцев несчастную лампу.

Ляпает:

— За то, что не съел меня, конечно, раз ты такой голодный…

Сяо Чжань издает свое фирменное фырканье и пихает его, чтобы свалил с кровати быстрее. У него все тело затекло, а он уже не молод. В отличие от некоторых.

«Некоторые» согласно мычат.

За что получают по своей тренированной пояснице стянутым с ноги носком.

Со странным ощущением необратимого, Чжань думает, что сейчас ему с Ибо легче, чем было до этого. Возможно потому что с некоторых «тайн» сдернули завесу, и правда, детали которой еще придется понять, хоть и казалась не менее опасной, чем все предположения, все-таки наконец-то прозвучала.

А ведь, какой бы та ни была, она все равно лучше, чем неизвестность.

х х х

— Я не уверен в каком именно возрасте меня забрали, я всегда рос в Доме… гэ, аккуратно.

«Аккуратно» — это про желание залезть на высокий бордюр, явно самодельный и сделанный из кривых бетонных блоков. Чжаню смешно. Ибо смотрел на него другими глазами: в них читалось то опасение, то ожидание подвоха, какая-то совершенно щенячья надежда и уязвленный страх.

Тот все еще ожидал каких-то бурных и отрицательных реакций.

Чжань понимал, что его отношение к происходящему, наверное, не очень нормально.

Окей, оно точно ненормальное.

Но с чувством, будто бы ему дали разрешение на то, чтобы вырваться из обыденной жизни, он ничего не мог сделать. Ему нравилось. Нравилось, что он попал в какую-то заварушку, что вся его жизнь за пару часов перевернулась с ног на голову, что он сейчас в какой-то деревне за пару десятков километров от Чунцина (а на деле хотел бы оказаться еще дальше), уплетает за обе щеки странный и не самый вкусный завтрак в своей жизни (в бульоне, щедро заправленным зеленью, плавал набитый мясом куриный желток и почти что сварившийся арахис), слушает скомканную и смущенную версию жизни Ван Ибо «до», и в любой момент должен быть готовым бросить завтрак и нестись по вымощенным булыжниками дорогам деревни до ближайшей машины, или чего, чтобы снова «сбежать от погони»…

Да, Ибо проговорил такой возможный сценарий, прежде чем они вышли из отеля «на охоту за завтраком». Та началась по причине того, что включенная в оплату трапеза их не устроила — быстрозавариваемый рамен не был сытным, а пепси только раздразнило голод и жажду.

В голове засело дурацкое слово из детских книжек: приключение.

Вот же срань. Ему тридцать с щепоткой лет, а покажи ему хотя бы клочок от возможности вляпаться во что-то, кроме кредита или борьбы за тендер, просыпается погребенный заживо ради «приличной жизни» Питер Пен.

Где-то на задворках сознания Чжань понимал, что все это кажется веселым в рамках боевика с экрана, а сейчас, в жизни, это может закончиться очень плохо.

Смертью, например.

Но почему-то даже такая смерть кажется ему более осмысленной, чем вся его жизнь.

— Меня избрали…ну, как… преемником главы. Назовем это так. Он лично воспитывал меня, он мой наставник и как… отец.

— Твой брат, который сидел? Почему ты уверен, что все не так, как говорится в новостях?

— Потому что всё всегда не так, как говорится в новостях, гэ. Я уверен в том, что он меня ищет, поэтому сложно… с одной стороны можно крепко залечь на дно, а если перестараться, то свои искать будут долго… но я уверяю тебя, убивать нас никто не собирается… на самом деле.

— Тебя. Тебя никто убивать не собирается, хоть у меня вопросы к той стрельбе по окнам, в тебя явно очень верят. А вот я могу быть сопутствующим ущербом, например, им же главное — ты. Я понимаю.

Чжань проговаривает это совершенно спокойно и спрыгивает с бордюра. Пустая картонная коробочка летит вместе с палочками в мусорник. В деревне те не делятся на разные отсеки. Чжань смотрит по сторонам, отмечая низкие домики с грязно-белыми стенами, темную зелень кустарников и едва заметный туман, растекшийся дымкой. Там, дальше по дороге. День пасмурный, небо низкое, воздух ощущается чуть прохладным.

Птицы летают едва ли выше кромки деревьев.

Возможно, пойдет дождь. Мимо проезжают то мопеды, то тачки груженные овощами и фруктами. Иногда — побитые жизнью минивэны. Рынок близко.

Ибо встает перед Чжанем, закрывая обзор и тем самым заставляя смотреть на себя.

— Тебя это нервно веселит или что? Гэ, честно, я могу спрятать тебя и… не знаю. Я пойму, если… поговори уже со мной. Что мне делать? Как мне это исправить?

Чжань смотрит. Ибо кажется ему куда взрослее теперь, почти что так же, как было на том корпоративе, можно сказать, что в прошлой жизни. Это странное чувство.

Сколько он говорит ему, девятнадцать? Какая же хрень. В девятнадцать нельзя иметь такое серьезное лицо. Чжань кладет ладонь на плечо Ибо, чтобы иметь опору, и поднимает правую ногу, чтобы посмотреть на подошву кроссовка. Так он и думал, маленький камушек застрял между прорезиненным рисунком и мешается. Легкий щелбан по нему решает вопрос.

Когда Чжань снова смотрит на Ибо, убирая руку с его плеча, то видит почти что обиду. Ван Ибо продолжает смотреть и в этом уже нет ничего от просьбы.

Окей.

Чжань переводит дух и отводит взгляд, когда говорит:

— Тут такая странная штука, Ванцзе. В моей жизни было много… моментов, которые должны были сделать меня счастливым. М-м. Успехи в школе, вхождение матери в ремиссию, когда я поступил в университет. Ей, кстати, обязательно надо позвонить, даже если это выдаст нас всей твоей или чужой… сетке или как это называется… сетка, секта, мафия, триада, якудза… мама — это святое… м-м. Гранты, первая работа, первые престижные награды, даже переезд на тот момент моего… любимого, как мне думалось, человека, ради меня в Чунцин… покупка недвижимости, и я сейчас не про Китай. Признание. Крутые проекты. Я даже вожу дружбу с кланом аль-Нахайян и строил для ОАЭ несколько ансамблей зданий…

Чжань умолкает, думая, что занесло его куда-то не туда. Сует руки в карманы спортивных брюк, переминается с носков на пятки, затем все-таки смотрит на Ибо. Тот ждет. Обида во взгляде немного утихла, ее место заняло легкое замешательство. И снова. Этот абсолютно несчастный и откровенный взгляд. Вот он я, смотри, мне очень важны твои слова, они как оружие или как лекарство, используй их мудро, пожалуйста, я так от них завишу. Плохо это, наверное. Но разве сам Чжань не такой же? Просто смотреть так уже, кажется, не умеет.

Сяо Чжань понимает, что ему нужно набраться смелости.

Пауза затягивается, но Чжань не дает себе отвести глаза, когда наконец-то говорит:

— Так вот… штука в том… что несмотря на то, что я… поверь, понимаю, что мы тут не цветочки нюхать приехали и моя расхреначенная выстрелами квартира очень…показательное происшествие, показывающее, как все… страшно, видимо… штука в том, что кажется… я никогда раньше и не был счастлив. Потому что я счастлив сейчас, я понимаю это, и все, что было раньше, кажется… враньем. В плане, тогда я был счастлив, потому что по логике вещей должен был быть счастлив. А сейчас… стоя здесь без нихера, и скорее всего, с потенциальной изжогой после этого супа… но с тобой, и… получается, вопреки логике, да? Вопреки логике, я сейчас счастлив. Очень. Так что выдохни. А то, что меня могут убить, ну… знаешь. Я мог умереть от ковида, могу в любой момент откинуться от какого-нибудь тромба, а может я споткнусь и упаду с высоты своего роста и на тебе, вот уже черепно-мозговая, а может меня просто собьет сумасшедшая бабуля на мопеде, это же Китай, в конце концов, никто не…

Чжань не может договорить свой несколько нервный словесный поток, потому что Ибо впечатывается в него всем телом, обнимая так крепко, что больно, а в следующую секунду затыкает наилучшим способом на свете. И даже если мимо и едет сумасшедшая бабуля на мопеде, та предпочтет объехать этих двоих стороной, с мыслями о том, что так детей не сделать, и молодежь нынешняя совсем из ума выжила.

Действительно. Но как же это прекрасно.

х х х

[Объект обнаружен. Ждем корректирующих указаний или подтверждения в течение двадцати минут. Если тех не последуют, действуем по ранее оговоренному плану].

[Приступили к исполнению].