Лицом в пыльный мат, едва выкраивая мгновения в редких возможностях отвернуться для вздоха, Шинтаро бессмысленно проводит послеурочное время. Сидя у него на спине Куроха не придает значения никаким звукам с его стороны, продолжая, ради чего бы он это не делал, водить по оголенной спине рукой, оглаживая, едва касаясь, надавливая на кожу. Начиная с ямки под затылком, шеей, прикрытой короткими волосками и ниже, меж плеч прямо по «желобу» меж сведенных вместе лопаток, привязанным к запястьям локтям, зафиксированным в ладонях, и пальцам, подрагивающим от напряжения в неудобной позе. Покрасневшей вокруг крепко затянутой веревкой кожи он не касается, молчаливо и неторопливо, похоже, скорее всего, в задумчивости, монотонно повторяя одни и те же движения. Невнятное мычание как фон мыслям Куроху не трогает.

Обильно смоченный слюной галстук во рту жевать неприятно. Шинтаро понимает, что тот мог бы быть не просто всунут как кляп, а обернут вокруг головы и завязан концами. Это знание чуть смягчает краски вокруг происходящего, но он все равно пытается на выдохе исторгнуть ткань и получить возможность спросить. Что именно — сейчас не так важно, главное — процесс, отвлекающий от более чем очевидного: растущего нежелания что-либо делать и просто сдаться.

Куроха кусается неожиданно. Используя вместо зубов рот, ощупывая губами, убеждая, что все это сродни массажу, а не насильное лишение возможности двигаться, слегка цепляя зубами складку собранной меж ними кожи, Куроха сдавливает сначала неощутимо. Боль накатывает постепенно. Еще слабая, не кажется угрожающей. Шинтаро с инстинктами не соглашается и, насколько позволяет поза, ищет, шевелясь, возможность отстраниться. Замереть, следом резко дернувшись, заставляет дикое незнакомое чувство. Шинтаро предполагает, что оно это «когда от тебя откусывают». Каннибализм исключен, однако одна мысль о нем пугает, разрастается по всей голове как пожар, распространяя нереалистичное, но настолько подходящее Курохе «он это сделает».

Второй раз Куроха не кусает. Дышит, как и прежде, что Шинтаро до этого не замечал — приказывал себе не замечать, так что от этого жарче, чем есть. И без того чувствительная кожа на «ласку» пальцем, проверяющим насколько сильно та пострадала, отзывается твердой паникой. Крови, кажется, нет? Сказать ничего нельзя и Шинтаро мычит громче, чем прежде, надеясь отвлечь внимания от тела к себе. Куроха это замечает, не может не заметить — так Шинтаро думает, однако вновь прикасающиеся к тому же месту губы отбивают эти мысли как несущественные.

— Терпи.

Монотонно-безразличный тон иначе, чем приказ воспринимать сложно. Ища в коротком слове хоть каплю разумности, пытаясь сохранить и свои крохи сквозь пульсацию боли и страха, Шинтаро мычит уже тише.

— Думаю, еще пару десятков и хватит.

Едва ли передвигая рот с раны, Куроха кусает вновь. Готовый благодаря данным мыслям вслух, Шинтаро, сощурившись, сдавливает кляп изо всех сил. Так ничуть не менее больно, но хотя бы можно думать иначе.