— Эй, а почему Тэхёну можно, а мне нет?! Вообще-то, это я тут с тобой встречаа-а…

Резко затыкается, поджимая губы, потому что понимает, что они с Юнги стоят в школьном коридоре, а вокруг много ушей, которым вообще-то ничего знать не положено. Плюс ко всему — ни Чимин Юнги, ни наоборот, не предлагал как-то «узаконить» их отношения.

Чимин понимает, что у них с блондином всё… странно. Неопределённо, и это нельзя назвать каким-то одним словом. Он пытался найти такое, но как бы ни был велик его словарный запас, этого у него так и не получилось.

Юнги стоит, облокотившись на шкафчик, руки крестом и взгляд хитрый. Наблюдает, исподлобья всматриваясь в раскрасневшееся лицо Чимина, и ухмыляется.

— На сцене всё увидишь, не истери.

Смущение заменяет злость и обида. Чимин много раз напрашивался поприсутствовать на репетиции, но блондин всё качал головой и говорил, что лишних глаз и ушей там не должно быть. Конспиратор хренов.

Отзеркаливает позу Юнги и щурит глаза.

— Тогда почему туда идёт Тэхён? Он ведь не в группе!

— Он критик хороший, минусы видит там, где мы — нет, — отвечает ровным тоном и всматривается в грязь под ногтями.

— А, то есть я тупой в этом деле, так? — шипит и еле сдерживается, чтобы не переломать ему пальцы, потому что это щёлканье ногтей уже раздражает.

— Так ты слушаешь херн… Другую музыку, то есть. Ты не совсем в теме, на недостатки — если такие есть — указать не сможешь.

Пожимает плечами и поднимает глаза на Чимина. Видит раздражение и обиду. Понимает, что задел, что ему неприятно, но Юнги решил, что увидеть его поющим Чимин должен только на концерте, когда всё будет отрепетировано, когда всё будет идеально, так что немного чиминовой злости не помешает.

— Ага, понятно. Я просто не посвящённый. Окей. Ладно, пока. Мне на урок пора…

Делает вид, что ничего плохого не произошло, огибает блондина и движется в сторону кабинета как ни в чём не бывало.

— Урок у него… Придурок, мы вообще-то в одном классе! — оборачивается и кричит, ухмыляясь, в стремительно удаляющуюся спину.

А Чимину ух, как обидно! Хочется ударить щебечущего рядом Тэхёна, накричать на него, но сдерживается. Сидит, нахохлившись, и прожигает взглядом тетрадь.

Херню, значит, слушает, так? Не понимает, что к чему, верно? А как же «взгляд со стороны»? А слышал ли Юнги о субъективном мнении? Да и убудет у Юнги, если Чимин просто посидит в сторонке и послушает, посмотрит, как блондин поёт? Ну или читает… или всё вместе, да не важно! За столько месяцев знакомства Чимин ни разу — ни разу! — не слышал и не видел, как Юнги исполняет что-то.

У большинства людей есть привычка напевать себе под нос, когда чем-то заняты, но Юнги — не большинство, как уже успел понять Чимин. Он, если и бормочет что-то, то так тихо, что попросту невозможно разобрать.

Обидно, что голос Юнги слышали почти все, но только не Чимин. И, думая об этом, парень окончательно раскисает.

— Эй, ты чего?

Тэхён толкает друга локтем в бок и шепчет, косясь на учителя, чтобы тот не заметил перешёптываний.

— Ничего.

Бубнит и рисует карандашом на полях тетради.

— Да ты весь день сам не свой. Что, с Юнги поссорились? На репетицию не пускает?

Тэхён издаёт смешок, когда грифель от сильного нажатия ломается, а Чимин зло поджимает губы.

— Да, он такой — не любит, когда его косяки видят, — продолжает, почёсывая нос. — Мутный тип в этом деле, любит, когда всё идеально…

— А тебя-то пустили!

Не выдерживает и плюётся ядом в друга, но тот и бровью не ведёт. Продолжает улыбаться и прикрываться учебником алгебры.

— Что, послушать его хочешь? Так в Google поищи, балбес. Там полно видео с выступлений. На парочке даже я засветился!

Вскидывает брови удивлённо и наклоняется ближе к Тэхёну.

— А там правда есть? А как группа называется?

Тэхён вздыхает и качает головой, приговаривая:

— Вы уже сколько вместе, а ты всё ещё не в курсе того, как называется группа твоего парня?

Чимин краснеет. Стыдно за то, что не в курсе. Не по себе, потому что Тэхён только что назвал Юнги парнем Чимина. Ответить на вопрос нечего. Почему не знал и не спрашивал — тоже не в курсе.

Хочется обернуться и посмотреть на блондина. Сдерживается, потому что вроде как обижен, но, послушав Тэхёна, дуться уже и не хочется вовсе.

— Эй, а что у вас с ним?

— Ты это на уроке собрался выяснять? И что ты имеешь ввиду под «что у вас»?

— Ну-у, — тянет неуверенно и быстрый взгляд в сторону классной доски кидает, где учитель что-то сонно бормочет себе под нос, — было?

Чувствует, как щёки румянцем заливает, но держит лицо кирпичом и не подаёт признаков растерянности.

— А тебе какая разница. Не твоё дело, отстань…

— Значит, не было, ага. А хочется?

— Тэхён, блять!

Шепчет слишком громко, потому что одноклассники взгляды заинтересованные кидают на эту парочку, а учитель словно просыпается и начинает говорить чуть громче.

— Да ладно, ладно. Не кипятись, просто любопытно. Я ж твой друг, вот и переживаю. У тебя мама в командировке в Пусане, да? Чем вечером займёшься? Ну, помимо того, что будешь дрочить на своего парня, когда будешь пялить видео… Ауч, ты чего щиплешься?!

— Потому что ты — похотливый придурок. Да не ты, отвернись, — говорит он уже парню, что удивлённо голову повернул. — Тэхён, если ты об этом денно и нощно думаешь, это не значит, что все так думают…

Тот тупо хлопает глазами и брови вскидывает в немом вопросе: «Ты серьёзно сейчас, что ли?».

— Чувак, тебе семнадцать и ты — парень. Этого уже достаточно для того, чтобы у тебя в голове вместо мозгов были спермато…

Закончить не успевает. Трель звонка оповещает о конце урока, и Чимин облегчённо выдыхает — конец учебного дня, а, значит, он скоро будет дома.

Встаёт и кидает учебники в рюкзак, всячески стараясь не смотреть на заднюю парту.

— Limp Bizkit*, — говорит Тэхён и улыбается во весь рот, когда встречается с непонимающим взглядом Чимина. — Группа так называется. Хорошего вечера.

Подмигивает и вылетает из класса, как ошпаренный. А тот смотрит вслед и думает, что вечер был бы лучше, если бы он видел всё воочию.

Закидывает лямку на плечо и движется понуро в сторону дверей, как слышит противное и писклявое:

— Юнги-оппа!

Резко на звук оборачивается и видит, как к его Юнги подлетает какая-то деваха с хвостиком, завязанным на темечке. Пусть покрутит головой и летит на своём пропеллере подальше. Ловит виноватый взгляд блондина, хмурится и замирает в дверях, ожидая, что же будет дальше.

— А, привет, Джису…

Блондин кивает девчонке и поправляет кепку. Чимин замечает, что тот не улыбнулся, и это радует.

— Вы в то же время репетируете? Мы с девчонками снова придём, не против? Принесём закуски! В тот раз не хватило на всех, сегодня возьмём побольше!

— А? Ага…

Отвечает невпопад и даже не смотрит на неё. Всё внимание обращено к парню, что стоит в дверях явно злой. Юнги видит, как желваки разъярённо ходят, как костяшки пальцев белеют, сжимая чёрную лямку рюкзака. Видит, как губы Чимина кривятся в усмешке; сердце от покачивания тёмной головы падает в пятки, а в горле пересыхает, когда видит спину Чимина, через секунду скрывающуюся за дверным проёмом.

И вот не объяснить сейчас, что Джису эта — племянница владельца подвала, где они репетируют. Она с подругами иногда заглядывает посмотреть, хоть Юнги и против, но благодаря этому, группа платит ничтожно малую аренду. Ничего в этом мире не бесплатно, с чем-то приходится мириться.

*

Как домой добирается — не помнит. Помнит только, что чуть не выбил дверь с ноги, когда замок снова не хотел открываться; что зашвырнул куда-то в угол рюкзак со школьными пожитками и что обиженно упал на кровать, закрыв голову подушкой.

Это просто нечестно.

Кажется, клеймо «чужого» будет преследовать его до конца жизни. Где справедливость? После всего, через что они с Юнги прошли, блондин всё ещё держит на расстоянии? Почему?

В голове Чимина одни вопросы, а ответами на них и не пахнет. Может, из-за того, что у них с Юнги нет этого обобщающего слова, что описало бы всю ситуацию между ними, он и держится на расстоянии?

Сначала похороны, когда Чимин не отходил ни на шаг, но всё равно держался поодаль. Потом недели траура, когда блондин походил больше на призрака, нежели на живого человека, а затем… Всё как-то вмиг стало привычным: Чимин просто рядом с Юнги, в той же тусовке.

Они ходят в кино, но ощущается это даже не свиданием, а простой прогулкой; они спорят в столовой, кто круче: Бетмен или Железный Человек. Противостояние двух Вселенных, из-за которых Хосок и Тэхён прикрывают уши и слёзно молят прекратить, потому что круче всех по мнению Тэхёна — Вижен, а по мнению Хосока — Доктор Манхэттен. У тех своя религия и свои предпочтения.

Юнги с Чимином — за реальные возможности, а Тэхён с Хосоком — за фантазию.

Наедине удаётся побыть крайне редко: зачастую, они зависают в салоне у Сокджина, где всякий раз тату-мастер интересуется у Чимина, как поживает его третий сосок. А Чимин всё говорит, что это — Печенька, и что на плече сосков не растёт. Хоть Тэхён и говорил, что к юмору Сокджина Чимин скоро привыкнет, но вот всё как-то не получается.

Чимина бесит, что они с Юнги больше похожи на друзей, чем на пару. Крепенький такой броманс с нотками томных взглядов исподтишка, нелепых невидимых для окружающих касаний и крепких минутных поцелуев за углом школы, пока никто не успел заметить.

Чимину это надоело. Ему хочется ясности. Он уже даже готов посреди коридора встать и проорать в голос, чтобы к Юнги девчонки и на километр не подходили, потому что Юнги — его. Потому что они с блондином… Что?

Ни одного разговора об этом или хотя бы намёка. Вроде бы — живи, раз всё хорошо, не заморачивайся, но не получается. Ни у кого не получится пускать всё на самотёк. Рано или поздно все достигают такой точки, когда хотят знать, что творится.

Около часа просто валяется в кровати, но когда желудок начинает завывать от досады, что он пустой, поднимается. Видит кота на пожарной лестнице, что кривит мордочку в протяжном «мяу», и открывает окно, запуская пушистого в комнату.

Едят. Один — корм из миски на полу, которую купил Чимин месяц назад (и которую прячет от матери), а сам Чимин — вчерашний рис с овощами, приготовленными на пару. Ест, потому что мать сказала, что это — здоровая пища, как раз для столь юного растущего организма.

А этот организм съел бы чего более сытного. Пиццы там или тех же токпокки, а не вот эту вот скукоженную горошину… или сельдерей, Чимин не различает. Парень даже думал о том, чтобы махнуться с котом, потому что у того корм с говядиной.

Пытается отвлечься на какой-то фильм по телевизору. Мучает пульт, переключая каналы, ещё час. Читает какой-то несмешной комикс, листает новостную ленту в телефоне.

Кот мурчит под боком, переваривая отборное мясцо, а Чимин всё борется с желанием загуглить.

Нет, вот сейчас Чимин действительно обижен и вовсе не собирается добавлять блондину просмотров к видео на YouTube, обойдётся на изжоге.

Кстати о ней. Кажется, у Чимина аллергия на вчерашнюю на пару приготовленную брюссельскую капусту, потому что живот стал вопить усерднее, призывая закинуть туда чего-нибудь ещё. На очередной такой вой даже кот ухом дернул, намекая, что урчание это ему дремать мешает.

Парень поднимается и бредёт на кухню. Щёлкает кнопку чайника и тянется к верхней полке, где лежит любимое печенье. Слышит стук в дверь и идёт открывать, прижав ещё нераскрытую пачку к груди.

— Привет, — говорит в приоткрытую дверь и поправляет лямку от чехла гитары на плече.

В ответ молчит и только челюсти сильнее сжимает. Нарепетировался. Пришёл.

— Пустишь?

— А ты один? Или фан-клуб привёл с собой? — и для пущего эффекта заглядывает блондину за спину.

— Не, они на улице стоят. Подумал, что у тебя на всех чашек в доме не хватит, — язвит в ответ и щурится, увидев раздражение на лице Чимина.

— Не хватит. Все разбил, только одна осталась. Мы её с мамой делим, по очереди пьём чай… Эй, куда?! Я ж не пускал… Айщ, придурок!

Захлопывает дверь и сверлит спину блондина, когда тот уже по-хозяйски ставит гитару у стены, куртку снимает и на крючок за воротник вешает; смотрит зло, когда тот, разувшись, сразу в ванную идёт руки помыть и как коту по пути приветственно машет.

Глаза закатывает, когда кепка за дверьми ванной скрывается, и идёт обратно в кухню, доставая только одну чашку и одну кастрюльку на пол-литра. Кидает по пакетику в ёмкости и разливает кипяток.

На удивлённый взгляд вошедшего Юнги только фыркает и ставит перед ним кастрюльку, сам же усаживается напротив и демонстративно дует на чашку, остужая.

Смеётся и кивает, стаскивая кепку с головы. Берёт кастрюльку за ручки и подносит к губам осторожно. Пьёт и улыбается: а сахар всё-таки положил. Не на столько, значит, зол.

— Она племянница владельца, — говорит, откусывая печенье и глядя на Чимина исподлобья.

Перестаёт жевать и теряется, бегая взглядом по лицу блондина. Чёрт. Пазл складывается, но Чимину почему-то легче не становится. Глаза опускает и продолжает медленно жевать. Как-то не по себе.

— Надо было раньше сказать, прости. Я сам не в восторге, но её не прогонишь. Мы за аренду платим копейки, понимаешь?

Чимин понимает, но вот признаваться себе, что злился зря, не хочется совсем.

— Как порепетировали?

Другой темы для разговора пока не находит. Спрашивает, что в голову приходит.

— Неплохо. Тэхён помог — на косяки указал…

Чимин кивает, поджимая губы и выводя краем печенья в чае круги. Не смотрит на блондина. Проклятая обида снова подступает, но Чимин пытается её подавить.

— … хочешь послушать кое-что?

Обида к чертям летит после этих слов, и парень резко голову поднимает, не веря в то, что сейчас услышал. Хмурит брови и смотрит пристально, выжидая, сам не зная чего.

— Хочешь… послушать… меня? — не так уверенно повторяет и сдерживает улыбку, когда видит частые кивки в ответ.

Оба поднимаются со стульев. Один идёт в коридор за гитарой, а второй — открывать коту окно, так как тот выспался. Прощается с пушистым, закрывает за ним и вздрагивает, обернувшись. Юнги вынимает из чехла гитару, кидая многозначительные взгляды на Чимина и что-то бормоча себе под нос.

— Садись.

Кивком Чимину показывает на кровать, а сам пристраивается на стуле напротив, нежно обнимая чёрную гладкую акустическую гитару. У Чимина от одного вида в горле пересыхает. Лишь бы Юнги не запел, как павлин, не то весь образ к чертям разрушится.

— Это… короче, песня не моя. Ты её знаешь. Подумал, что должна тебе зайти и вот… — смущается, волосы теребит на голове и избегает возможности встретиться глазами с Чимином.

А у того все внутренности переворачивает от мысли, что Юнги думал, какую песню спеть. Выбирал из того, что Чимину может понравиться. Учитывал его вкусы, думал о нём.

Коротко кивает и улыбается, зажимая ладони меж коленей. Ждёт не дождётся, когда же уже блондин начнёт.

Вечер. Смеркается. Ветер гуляет за окном такой, что пожарная лестница подозрительно шумно дребезжит, норовя вот-вот отвалиться. Блондин мнётся, крутит колки, натягивая струны, настраивает её и себя. Горло ненатурально прочищает, кадык трёт и пересохшие губы облизывает.

Начинает тонкими пальцами струны перебирать, смотрит в пол и глаза прикрывает.

Голос блондина отражается от стен, врезается в Чимина и пробирает до костей, оставляя мурашки даже на внутренностях. Всего себя пению отдаёт, забывает обо всём вокруг — даже о Чимине — просто поёт, дарит музыку миру. Говорит слова, что написаны чужой рукой, но как будто собственной. То же самое чувствует, то же самое Чимину давно хотел сказать сам, но не получалось. А вот сейчас, щекоча струны и нервы Чимина, говорит то, что скопилось за всё это время.

Чимин следит заворожённо за блондином, за каждым движением его пальцев, за каждым кивком головы. Внимание всё уделяет губам, с которых срываются слова одной из его любимых песен. Да, он такое слушает, потому что просто думает, что души в старых песнях больше, чем в современных.

Брюнет следит за прикрытыми веками, что напрягаются и расслабляются в зависимости от произнесённых строк.

Он выбрал её для него. Эту песню, хоть и не любит такую музыку. Юнги пришёл, чтобы спеть ему и никому больше.

Чимину внезапно хочется задёрнуть шторы и забаррикадировать дверь, чтобы ни одна живая душа не увидела и не услышала его. Он желает сохранить время в бутылке** или хотя бы этот момент, а затем прокручивать его на репите снова и снова, повторяя про себя: «для меня. он поёт сейчас для меня».

— I’ll be watching you, — почти что шепчет блондин и открывает глаза, решившись взглянуть-таки на человека, для которого он это делает.

Смотрит и тут же жалеет, потому что не в силах больше оторваться от этого лица; от этих широко открытых глаз, которые смотрят в ответ восторженно и с обожанием; от этих пухлых губ, что вторят словам песни и слегка дрожат от коротких улыбок.

В завершение пробегается сверху вниз по струнам и поджимает губы, ожидая критики, реакции, да чего угодно, но Чимин молчит и просто смотрит, медленно хлопая ресницами и сжимая штанины домашних шорт. Грудь тяжело вздымается под белой футболкой, а желваки на лице ходуном ходят.

Юнги нервно сглатывает, но молчит, выжидает, когда же уже Чимин вынесет вердикт. Продолжает следить некоторое время, хаотично бросая взгляды на стену позади, на Чимина, на покрывало кровати и на Йорика, что спрятался в полу после смачного удара несколько месяцев назад.

— Ну, и как тебе? — не выдерживает и спрашивает подрагивающим от волнения голосом.

Гитару с колен убирает и ставит возле письменного стола, чуть повернувшись на стуле, но ответом служит не восторженные крики и овации, а поцелуй.

Не сдержавшись, подлетает к блондину и обхватывает его лицо руками, впиваясь губами так сильно, как только может. Целует, прижимаясь ближе, и благодарит молча, но уже с языком, за такой подарок. Поддаётся, когда тянут вперёд. Усаживается на чужие колени и зарывается руками в жёсткие выбеленные волосы.

Воздуха катастрофически мало, а руки Юнги слишком горячие. Они прямо-таки плавят спину Чимина, как раскалённый нож масло, скользя вдоль и поперёк. Губы блондина властные, берущие инициативу на себя. Ногам Чимина неудобно, затекают бёдра от такой позы. Ёрзает, пытаясь снять с них напряжение, но случайно задевает чужое и резко отрывается от губ, удивлённо и даже испуганно глядя в глаза Юнги.

— Мне нравится, — лепечет и кладёт руки на плечи блондина, чуть сжимая ткань у ворота рубашки.

Ухмыляется в ответ и тянется обратно.

Мажет губами по левой скуле, затем по правой. Руками сильнее спину Чимина обхватывает и к себе прижимает. Спускается ниже и давит губами на ключицу, на ложбинку, на вторую косточку. Руками скользит по спине, оттягивая ткань, стремясь коснуться этой кожи, этих едва заметных родинок.

А Чимин льнёт ближе, забывая о собственном испуге; бороздит в волосах и трётся задом о чужие сильные бёдра. Откидывает голову назад, позволяя дарить лёгкие поцелуи своему горлу. Прикрывает глаза и дышит через рот, задевая дыханием белые торчащие волосы, а затем и вовсе воздухом давится, когда ягодицы с силой сжимают и пододвигают почти вплотную.

Своим в чужое упирается и от одного осознания, что хотят и его тоже, весь здравый смысл просто к чертям летит и платочком даже на прощание не машет.

— Твою мать…

Шепчет, когда длинные тонкие пальцы под футболку забираются и по торсу проходятся, пересчитывая рёбра. Юнги и на них отлично сыграет, Чимин уверен, поэтому, распаляя, дразня и его, и себя, тазом ведёт и трётся о ширинку, вызывая вздох вперемежку с матами у Юнги. Ругается сам, когда пальцы пробираются сразу под ткань боксеров и сжимают ягодицы с силой и таким удовольствием, что это определённо нравится обоим. В отместку снова тазом ведёт, проходясь по бугру джинсов, и тут же лбом в чужое плечо упирается, когда его возбуждение в руке легонько сжимают.

Стонет в воротник рубашки и толкается в чужой кулак, сжимая светлые волосы на загривке.

Второй рукой скользит вниз, задевая ногтем пуговицы и подбираясь к краю штанов, нащупывая большую металлическую, тут же её расстегивая и вжикая ширинкой вниз. Неудобно, но ведёт рукой по дорожке волос от пупка, залезая уверенно под резинку боксеров и обхватывая короткими пальцами налитый член Юнги.

— Бля-ять, — тянет блондин и откидывает голову назад, прикрывая глаза.

Радуется такой реакции и неуклюже скользит по чужому стволу, надавливая на головку. Сам вперёд толкается и губы Юнги кусает; дышит шумно и ставит засосы на всех местах, куда попадает.

Воздух сотрясают звонкие поцелуи и шуршание одежды, сбитое дыхание и скрип стула. С уст слетает что-то больше походящее на скулёж, нежели на слова.

Сжимает плечи Юнги, когда тот сжимает его; подаётся навстречу и тянет на себя, неумело одаряя ласками чужое тело.

Юнги впивается рукой в лопатку парня, а второй проскальзывает дальше, вниз, под мошонку, поглаживая и надавливая указательным на тугое колечко.

Чимин как будто ото сна пробуждается и отрывается от блондина, чуть назад отъезжая. Смотрит потерянно и ртом хлопает, не найдясь, что сказать.

— Юнги, я…

Брови сводит на переносице и чуть головой качает, взглядом впиваясь в раскрасневшееся лицо блондина.

— Понимаю.

Говорит только это и тянется за поцелуем, прижимает ближе и душит в кольце рук. Хочет всего и сразу, но против его воли не пойдёт. Понимает, что боязно. Он и сам не в курсе, как в таком случае поступают. Хочется быть благородным и всепонимающим, но это дыхание на ухо, что крошит сознание, эта крепкая и сильная хватка, что душу вытягивает, не позволяют Юнги проявлять тактичность.

За бёдра Чимина подхватывает и встаёт, целуя невпопад и в один шаг достигая кровати. Кладёт парня навзничь и нависает сверху, поглаживая по твёрдой груди, задирая край футболки и сминая чужие губы.

Под рубашку Юнги пробирается, царапая короткими ногтями широкую горячую спину и оставляя красные борозды по всему периметру. Тянет к себе, опаляя дыханием раскрасневшиеся щёки; обвивает ногами бёдра и трётся, заводясь ещё больше. Хочет всего и сразу, но боязно. Не уверен в том, как нужно. Не уверен, хочет ли этого вообще.

Забывает всё, что когда-то читал или смотрел, слышал или просто воображал. Скользит рукой под толстую ткань джинсов и сжимает упругие ягодицы блондина, а тот стонет в приоткрытый рот и задирает футболку Чимина, шастает по торсу, задевает соски, выбивая сдавленные хрипы из брюнета.

Говорить не хочется, не можется. Понимают всё без слов по реакциям: по тому, как тела отвечают на нелепые ласки; по тому, как дыхание сбито и как грудь обоих вздымается; по взглядам с поволокой и по тонким стонам, что лучше любой мелодии.

Юнги Чимина под спиной подхватывает и тянет вверх, усаживая, и тут же, на секунду разрывая поцелуй, стаскивает надоедливый кусок белой ткани. Замирает на мгновение и скользит взглядом по персиковой коже. Останавливается на маленьком шраме на груди и тут же льнёт к нему губами, чуть сминая кожу и вслушиваясь в слетающий с пухлых губ стон. Носом скользит по едва заметным красным пятнам от угрей на плечах, кусает ключицы, заставляя Чимина расслабиться и довериться.

А Чимин неуклюже расстегивает пуговицы чужой рубашки, поднимаясь снизу-вверх, путаясь в клетчатой материи, кусая губы от горячих прикосновений на своем теле и прижимаясь всё ближе, хоть больше и некуда. Нехотя отстраняется, чтобы стянуть с Юнги одежду, залипает, когда видит уже полюбившуюся чёрную майку, что уже успела в паре мест пропитаться потом. Стаскивает и эту тряпку, цепляясь за низ. Осматривает внимательно, изучает каждый изгиб, пальцами проходясь по чёрным узорам на руке, скользя от кисти к плечу, останавливаясь на шее и прижимаясь к губам осторожно. Ложится на спину и тянет за собой, чуть раздвигая ноги, позволяя блондину пристроиться между.

Оба чувствуют, что готовы. Обоим не по себе. Не уверены, с чего начать и начинать ли вообще.

Крадучись, осторожно подбирается к резинке шорт и смотрит внимательно на Чимина, ждёт одобрения и после неуверенного кивка, приподнимается сам, стаскивая их с парня, оставляя в боксерах лежать и млеть под пристальным изучающим взглядом.

Сглатывает, когда видит то, как брюнет его хочет, как готов к тому, что изменит отношения обоих уже навсегда. Неуклюже одной рукой начинает стаскивать джинсы, помогая себе ногами; путается, рычит, но не перестаёт целовать Чимина; молча благодарит за помощь, когда тот помогает избавиться от них окончательно.

— У тебя есть?..

Шепчет смущённо и смотрит на блондина. Тот коротко кивает и встаёт. Подходит к чехлу от гитары, что валяется тёмным пятном на полу, и роется в кармашке. А Чимин наблюдает за этой мощной, исписанной татуировками и следами от ногтей спиной, и теряется в ощущениях. Быстро стягивает с себя домашние носки, бросая их куда-то под кровать, тянется к резинке боксеров и замирает, замешкавшись.

Находит пару свёртков из фольги, что лежат там всегда на всякий случай и, обернувшись, застывает, потому что видит, как Чимин медленно, неуверенно оттягивает бордовое нижнее бельё, оголяя белоснежную, не тронутую солнцем кожу. Блондин стоит, наблюдает. Скользит взглядом от лица обратно к бёдрам и сглатывает, когда ткань к коленям съезжает. Тут же просыпается и подскакивает, помогая стянуть боксеры до конца.

Прикрывает лицо руками, когда видит, как Юнги с интересом и каким-то благоговением рассматривает его уже полностью оголённое тело. Стыдно и страшно. Боится оторвать ладони от лица и дышит шумно, ожидая сам не зная чего. Чуть вздрагивает, когда чужие сильные руки на бёдра ложатся и вниз тянут. Слышит, как шуршит что-то и тут же дёргается, отнимая ладони от лица. Видит, как блондин презерватив по указательному пальцу раскатывает и смотрит внимательно в глаза Чимина, молча говоря, чтобы тот доверился.

Кивает и тянется к темному колечку. Наблюдает за реакцией Чимина, когда тот зажмуривается от проникающего внутрь пальца.

— Расслабься...

Шепчет и гладит свободной рукой по торсу, задевая твёрдый член и чуть массируя яички.

— Легко тебе сказать…

Рычит сквозь зубы и сжимается, отчего рычит ещё больше.

— Чимин-ни, расслабься. Я не сделаю больно…

И льнёт губами к бедру, одну ногу себе на плечо закидывая. Целует возле колена, толкая палец глубже; целует ниже, второй рукой продолжая стимулировать возбуждение парня. Проскальзывает глубже, вырывая тихий стон из уст Чимина. Раздвигает ноги парня шире, садится почти вплотную и вставляет палец до конца. Начинает чуть двигать, аккуратно раздвигая стенки, целует бёдра и скользит рукой по чужому стволу, не отрываясь от лица брюнета.

Неприятно, но не больно. Юнги аккуратен, но движения его неуверенные. Смазка на презервативе чуть облегчает проникание, но дискомфорта от этого не меньше. Пытается расслабиться и сосредоточиться на чужой руке, что скользит по стволу вверх-вниз; на пальцах, что давят на головку и на горячих губах, что оставляют ожоги на ноге после прикосновений.

Помещает в презерватив два пальца и прижимает к чуть разработанному кольцу, давит аккуратно, ловит каждое движение Чимина. Тот чуть стонет и выгибается, собирая простыни в кулак. Понимает, что нужно двигать медленнее, дать привыкнуть. Отстраняется и прижимается к губам Чимина, утягивая его в долгий поцелуй. Рукой под спину пробирается и переворачивает на живот, чуть приподнимая таз и поглаживая по пояснице.

— Так будет проще, потерпи.

Проскальзывает внутрь на одну фалангу и хмурится, когда слышит мат со стороны подушек. Тянется губами к ямочкам на спине, целует нежно. Рукой скользит по чужому стволу, чтобы член и не думал обмякать; заставляет Чимина сосредоточится не на проскальзывающих внутрь на две фаланги пальцах, а на собственном возбуждении.

Толкает под углом в сторону пупка и ухмыляется, когда понимает, что попал.

Крик срывается с уст непроизвольно. Что-то дёргается, бьётся где-то внутри, в животе, в лёгких. Чимин много читал о том, что первый раз не всегда проходит хорошо, и сейчас он с этим согласен. Удовольствие бьёт по Чимину волнами, возбуждение собирается где-то внизу живота, а пальцы, что проникли внутрь, на секунду задевают простату. Он до последнего не верил, что это работает, что можно дойти до точки, отголоски которой током разнесутся по всему телу.

Он подаётся тазом назад в надежде, что Юнги попадёт ещё раз, но только тихо скулит, когда насаживается до основания, но нервы так и не задевает.

Чимин дрожит от прикосновений и от слабых толчков пальцев внутрь. Он скользит одной рукой к своему члену, обхватывая кисть Юнги и переплетая пальцы. Он хочет чувствовать Юнги, касаться его, в такой позе возможно пока только это. Чимин, накрыв ладонью руку блондина, скользит по члену, задевая яички и подаваясь назад.

— Чимин, повернись.

Шепчет, наклонившись к уху, и вынимает пальцы. Стягивает презерватив, выворачивая его, связывает и бросает на пол. Спешно стягивает с себя боксеры и пристраивается между разведённых ног Чимина. Смотрит в его раскрасневшееся и напряжённое лицо, поджимает губы, потому что больно делать совсем не хочется. Разрывает второй пакетик и раскатывает латекс по собственному члену: он длинный и тонкий, поэтому растяжки в два пальца должно хватить. Он надеется, что хватит. Сглатывает и нависает над Чимином, льнёт к пухлым искусанным губам и целует мягко, прося довериться, хоть он и себе не доверяет.

Отвечает уверенно на поцелуй и кивает, показывая, что вроде как готов, хоть на деле это абсолютно не так.

Смотрит вниз, пристраивает головку к разработанному колечку и чуть подаётся вперёд. Входит туго. Останавливается, проникнув на сантиметр, так как Чимин чуть воет, впиваясь в плечи с силой.

Юнги целует шею, свободной рукой гладит торс и спускается к члену Чимина. Наспех смазывает собственной слюной ладонь и начинает возбуждать дальше, немного грубовато скользя вдоль ствола.

Своим проникает чуть глубже, медленно, прислушиваясь к каждому стону Чимина. Входит и подаётся назад, разрабатывает больше.

Чимину неприятно. Он ворочается и хочет отстраниться, но Юнги держит крепко, целует горячо. Чимин тянется к члену и берёт инициативу на себя, продолжает сам стимулировать своё возбуждение, как бы показывая, что с этим сам разберётся, а Юнги пусть сделает что-нибудь со своим.

Смачивает пару пальцев слюной и подставляет к проходу, смазывая, чтобы проникнуть дальше, глубже. Смачивает обильнее, когда входит наполовину. Толкается вперёд медленно, выходит чуть резче. Скользит по бёдрам Чимина, по торсу и груди, поднимаясь к шее. Наклоняется и целует крепко, входя до упора, срывая с уст губами полукрик-полустон.

— Чимин, посмотри на меня.

Распахивает глаза и смотрит на Юнги, чьё лицо в миллиметре от его. Подавляет рвущиеся наружу стоны и кусает губы, хмурит брови и пытается сосредоточиться на руке, что скользит по стволу.

Юнги не напирает, хоть и очень хочет. Причинять Чимину боль — это последнее, чего он желает. Двигается размеренно, поддерживая один темп; даёт привыкнуть, целует любовно. Его первый раз был давно и по пьяни, того парня он хотел просто так, растягивал наугад и неумело. С девчонками всё было проще: они попадались уже опытные. А Чимин, что сейчас лежит под ним и кусает собственное предплечье, особенный. Он родной, и Юнги на него не плевать. Юнги важно, что сейчас чувствует Чимин, чего он хочет, и блондин старается угодить, обласкать и доставить как можно больше удовольствия.

Чимин начинает подаваться вперёд, пытаясь набрать темп, хоть ещё и не совсем привык. Он хочет, чтобы Юнги сосредоточился и на себе. Внутри тесно и горячо, дискомфортно и непривычно. Как бы Чимин не извивался, но попасть по простате снова не получается. Он тянет руки к Юнги и обхватывает его за плечи, прижимая к себе.

Юнги целует шею властно, оставляя ожерелье из алых отметин на тонкой чувствительной коже. Ему узко от того, как Чимин напрягается. Он делает более уверенные толчки, ощущая, что где-то внутри собирается ураган, готовый вот-вот разразиться.

— Я почти…

Шепчет куда-то за ухо парню и толкается сильнее, сминая подушку в руках. Слышит едва различимое: «Не сдерживайся» и стонет, делая пару финальных движений. Напряжение, что копилось все эти минуты, улетучивается, оставляя после себя сладкую негу и приятную истому по всему телу.

Блондин чуть отстраняется и выходит из Чимина, дрожащими пальцами придерживая презерватив, снимая его, завязывая в узел и кидая рядом с предыдущим.

У Чимина двоякие ощущения. Внутри него резко опустело, мышцы чуть ноют, где-то даже болят. Налитый член дёргается, возбуждение понемногу спадает, так и не достигнув пика. Парень дышит тяжело и боится сделать лишнее движение, потому что вспышки боли разлетаются по всему телу.

Чимин и не ожидал от первого раза чего-то экстраординарного, ведь на то он и первый раз. Он просто тяжело дышит, смотря в потолок и пытаясь прийти в себя, но тут же вздрагивает, когда его член обхватывают тонкие пальцы Юнги и продолжают возвращать возбуждение. Он зарывается затылком в подушку и прикрывает глаза, сосредотачиваясь всеми мыслями на руке, что резво скользит по стволу, но тут же резко распахивает глаза, когда ощущает что-то влажное у основания.

— Юнги, ты что… Нет, не надо!

Он впивается в светлые волосы и пытается отстранить, но не выходит. Чимин выгибается, толкаясь в горячий рот Юнги, забывая о боли и дискомфорте.

Блондин сжимает пальцами торс Чимина, а ртом втягивает одно яичко, посасывая и ухмыляясь реакции на это движение. Он щекочет языком основание, обжигает губами ствол, двигаясь к головке, и берёт наполовину, чуть давясь, но преследуя цель довести до оргазма и брюнета. Он берёт неумело, помогая рукой, втягивает щёки и смаргивая подступающие ни с того ни с сего слёзы. Юнги почти давится, но он готов пойти на такое, лишь бы Чимин продолжал вот так стонать и сминать его выбеленные волосы.

— Я сейчас. Уже. Почти…

Вынимает изо рта и начинает усиленно водить вдоль, заставляя выгибаться Чимина в спине и терзать простыни. Изливается резко, марая живот. Дышит часто, распахивая глаза и чуть ухмыляясь таким привычным, но одновременно и новым ощущениям.

Целуются ещё долго, пачкаясь в естестве Чимина, но не обращая на это никакого внимания. Градус тела начинает спадать, и становится холоднее. Чимину хочется прикрыться, чтобы скрыть наготу, но Юнги не дает.

Он прижимает парня к себе, бороздя подушечками пальцев в тёмных волосах на голове.

Чимин дышит размеренно, очерчивая пальцем контур одной из татуировок на руке Юнги.

Теперь он, кажется, понял, каким словом можно описать всё то, что творится между ними. Слово это простое, не пестрит какими-то тайными смыслами или завуалированными значениями, но оно им точно подходит. Этим словом описывается многое и часто смысл его преувеличивают. Оно, порой, вообще его теряет, когда его слишком часто произносят, но Чимин в этом слове точно уверен. Его можно вообще не произносить. Оно отражается в поступках, в касаниях и взглядах; в смехе и в наспех сделанном бутерброде.

Чимин не уверен, что Юнги когда-нибудь признается прямо. Будет ходить вокруг до около, петь намекающие песни, но не скажет, как есть. А Чимину это не особо и нужно. Если Юнги просто будет рядом сидеть, спать, писать тексты, играть на гитаре и нервах, спорить обо всём и ни о чём — ему этого хватит, ведь мало просто слышать это слово... его нужно чувствовать.

И у Чимина с Юнги это здорово получается.