Мой брат рано утром достает из рюкзака старый пожелтевший череп, от которого так явно разит смертью и болью, что мне хочется сбежать из дома или хотя бы наорать на него за то, что он тащит ко мне всякую дрянь.

Как будто на мне написано: если вы нашли что-то мертвое, обращаться сюда.

Как будто где-то валяется инструкция, в которой в середине страницы крупно выведено: если Мэттью Кристиан Эш отказывается призывать мертвецов с утра, посмотрите на него укоряющим взглядом и завалитесь на его любимый диван в уличных ботинках.

— Ты прямо как мой кот, — говорю я. — Вчера этот шерстяной мудак принес задушенную птичку и кинул ее мне под ноги.

Даниэль ненадолго отвлекается от своих мыслей:

— И что ты с ней сделал?

— Воскресил и выпустил, — легко сочиняю я. Брат смотрит на меня слишком внимательно, так что просто необходимо пояснить: — Шучу, я ведь не некромант.

Я погряз в черной магии настолько, что это становится очевидно каждому, кто посмотрит мне в глаза — там он, наверное, увидит отражения призраков, в жадном исступлении тянущих руки к шее живого. И даже Даниэль на какой-то момент допускает, что я могу заняться созданием зомби из маленьких убитых птичек. Можно было бы посмеяться над этим, но что-то не хочется.

Пока я пью крепкий кофе быстрыми глотками, бессмысленно ходя по комнате, за мной наблюдают черные маленькие бездны — пустые глазницы того самого черепа, который Даниэль принес и поставил на стол, залитый моей и свиной кровью после вчерашнего ритуала. Позади него — огарки дешевых черных свечей, оплывшие в причудливые гротескные фигуры, и кривой осколок зеркала, еще помнящего мои слова — ритуал, который позволит мне не загнуться от голода в ближайшие пару дней.

Когда за магию платят, работается как-то гадостнее, но что ж поделать — я довольно беспринципный человек, когда речь идет о выживании. А денег Эшей я не беру, хотя отец чаще всего настаивает… Но, впрочем, речь совсем не о том — я просто хочу отвлечься.

По квартире осторожно, словно обладая каким-то своим разумом, змеится затхлый болотный запах, исходящий от старой мертвой кости, зловеще желтеющей среди обычного моего барахла, при правильном обращении несущего смерть. Кот шипит и жмется к моим ногам, нервно размахивая хвостом, глядя куда-то в сторону черепа.

Если он принес проклятие в мой дом…

Я привык видеть мертвецов за плечами людей, среди хмари болот, за зарослями розовых кустов на улице и на старых кладбищах, но знаю, что к костям они цепляются чаще всего. Потому я смотрю на череп, пока от напряжения не начинают слезиться глаза, но не чувствую ничего знакомого: ни холода, пробежавшего по рукам, ни сладковатого запаха мертвых гниющих цветов, обычно сопровождающего призраков.

Ничего этого нет, а в сердце почему-то все равно заедает, словно при взгляде на посмертную улыбку черепа я понемногу умираю сам.

— Блять! — Я останавливаюсь, резко разворачиваюсь, вцепляясь в Даниэля взглядом; брат расслабленно наблюдает за мной, словно за интересным представлением, от него чуть заметно чувствуется лечебная магия Ции. Я зло пинаю ножку стола: — Ты где это откопал вообще?

— Известно где — в болоте, — пожимает плечами он. — А, точно, ты был слишком увлечен тем, что помирал по собственной глупости, захлебываясь кровью, потому, да, мог и не заметить.

Я проглатываю очередное «отъебись». Когда он начинает включать режим заботливого старшего братца, мне хочется орать матом и проклинать людей на скорую руку — так, чтобы потом накатило знакомое, пережимающее горло мертвой костлявой рукой.

За окном только разливается утро, шуршат по дороге машины, громко подвизгивает девица, спорящая с кем-то аккурат под моим окном, а я в такт дыханию метаюсь по комнате, неотрывно глядя на череп, украшающий стол. Мне, как и коту, хочется шипеть и зло щурить глаза. Вместо этого я нервно закуриваю, надеясь так перебить странный болотный запах, невидимо клубящийся в воздухе и удушливо заползающий в глотку. Я не могу смотреть в глаза этой мертвой голове — мне кажется, в глубине их прячутся все самые страшные и кровавые демоны, духи и боги, которых только знавало за свою историю человечество.

Даниэль терпеливо ждет, думая о чем-то своем. У него, готов спорить, и у самого есть что-то, о чем хочется подумать в тишине.

— И чей это череп? — спрашивает он.

Я смотрю в черные дыры, разверзающиеся в глубине глазниц. Мне на самом деле хочется коснуться поверхности кости хотя бы кончиками пальцев, почувствовать ее и… что будет тогда?.. Вспышка сверхновой перед глазами, падение на дно Ада — и, пожалуй, куда-то еще ниже… Захлебнуться криком, но коснуться, коснуться желтоватой, будто выгоревшей на солнце, кости…

Нет. Я отворачиваюсь, затягиваюсь снова. Оказывается, облокотившись о стол — когда?.. — я испачкал пальцы в крови — на фильтре остаются пятна. Бездумно рисую на чистом краю стола классический крест — небрежно, слабо, но фигура эта на светлой столешнице виднеется неожиданно четко.

— Распятие? — усмехается Даниэль.

— Когда-то на них казнили таких, как я. Еретиков, колдунов, безбожников…

— И Христа? — тонко улыбается он.

Я оставляю предположение без ответа, но не стираю крест, будто когда-то вообще верил, что он может защитить.

— Почему надо обязательно тащить ко мне всякую гадость? — ворчливо спрашиваю я. — Почему не к мелкой, если уж ее так тянет к магии, не к умирающему старикашке, не к Клариссе, например?..

— Ты видишь мертвых. — Ответ, как и ожидалось, проще простого.

— Но как раз рядом с тобой я их не вижу, — озвучиваю очередную очевидность я.

— Мне выйти? — Даниэль чуть поднимается, косясь на меня.

— Нет!

В этом слове, быть может, слишком много отчаянного крика мальчишки, боящегося погасить свет ночью. Как будто, стоит Даниэлю выйти за дверь, нечто страшное, спящее где-то внутри черепа, мгновенно кинется на меня и вопьется призрачными клыками и когтями.

Я не боюсь, просто слишком хорошо знаю, на что мертвецы способны. Как сильно они затягивают петлю на моем горле, какие хрипы грохочут в ушах.

— Чего ты ожидал? — закатываю глаза я. — Что тут восстанет призрак и скажет что-то вроде: «Привет, меня зовут Джон, я мертв с десяток лет, приятно познакомиться»?

Даниэль молчит — я чувствую, что разговариваю почти сам с собой.

— Он слишком долго лежал в болоте, — объясняю я. — И рядом было слишком много лоа. Я чувствую скорее всех мертвецов, которые были поблизости, — сам знаешь, сколько неопознанного народа там… Все это… впитывается в кость, что ли, — не вполне уверенно объясняю я. — Это сильная штука, только кому-то вроде меня не стоит ее трогать, понимаешь? Если хочешь совета, то делай с этой дрянью что хочешь, только убери подальше от меня!

Последнее уже больше смахивает на мольбу, но это уже не важно. Я наблюдаю, как Даниэль спокойно убирает череп в рюкзак — дышать становится словно бы легче. Может быть, иногда я даже завидую брату: рядом с ним никогда не увидишь ни одного призрака, а за мной вечно следует их столько, что наберется на целое кладбище. Все ждут, когда я оступлюсь — тогда можно будет утащить на ту сторону…

— И куда же мне его теперь?.. — вслух раздумывает Даниэль.

— Куда хочешь. Поставь на полку и любуйся, если не боишься, что однажды тебя утащат какие-нибудь ночные мверзи. Разговаривай с ним иногда — «быть или не быть» и все такое. Подвесь над кроватью Мэри ночью, — когда я не смотрю на сам череп, я мгновенно смелею и озвучиваю всякие безумные идеи.

На его месте я бы от черепа быстро избавился, вернув в болото, но зачем-то ведь лоа потащили туда Даниэля. Может, нам еще придется с этим разбираться, но пока никаких определенных призраков я разглядеть не мог.

— Ты в особняк? — вздыхаю я, вспоминая, что еще нужно доползти до работы, иначе меня из книжного окончательно вышвырнут.

— А ты интересуешься только потому, что я могу тебя подбросить? — разом понимает направление моих мыслей Даниэль. — Пожалуй, тут еще останусь ненадолго. Там как-то не очень весело — вернулся один беглый родственник, родители только его и обсуждают.

Еще один Эш?.. Этот город точно скоро загнется от моей любимой семейки, не выдержав столько страшных тайн.

— Оставайся, — отмахиваюсь я. — На подоконнике ничего не трогай, кота покорми…

Кот как раз вьется вокруг, требовательным мяуканьем пытаясь выклянчить что-то съедобное — от меня, наверное, пахнет кровью, поэтому он думает, что где-то припасен кусок свежего мяса. Меня все еще не покидает ощущение, что однажды этот рыжий мерзавец начнет грызть меня.

— Да, да… — легко соглашается Даниэль. — Знаю. Прогресс меня любит.

— Кто? — обалдело переспрашиваю я, разглядывая брата.

— Коту нужно имя. Это не самый жуткий вариант, поверь, мы с Цией придумывали и хуже…

Я в задумчивости смотрю на кота — тому, по-моему, абсолютно все равно, как его называют.

— Может, и для своего нового друга имя придумаешь? — Я мрачно указываю на рюкзак, в котором притаился странный череп.

— Герман? — мгновенно предлагает он, немного задумывается. — Нет, точно Герман. Вылитый. Да что ты смеешься, я серьезно…