В закулисье пахло пылью, пчелиным воском, которым натирали старинную мебель, и — немного — нафталином. Алекс стоял, укрывшись от посторонних глаз за широкой шторой, и завороженно смотрел на сцену, где в свете одинокого прожектора разминался Марис.
Его светло-каштановые — в рыжину — волосы были стянуты в крохотный пучок на макушке. Тонкое гибкое тело не скрывал, а только подчеркивал гимнастический костюм. Лицо Мариса было сосредоточено, на лбу и шее блестели капельки пота.
Алекс не слышал музыки, которая играла в наушниках танцора, а потому казалось, что тот кружится по сцене, подвластный мелодии собственного сердца.
Похожий то ли на фавна, то ли на сатира, то ли на иного лесного духа. Вольного, дикого, подвластного только силам природы и больше никому. И рыжина только подчеркивала этот образ.
Он всегда выбирал позднее время для тренировок, чтобы в театре не оставалось кого-то из актеров или других работников театра, которые бы могли ему помешать.
Алекс не мешал. Оставаясь безмолвной тенью, скрытой в параллельном мире кулис, он лишь наблюдал за движениями Мариса, как посетители Лувра смотрят на картины да Винчи. Не осмеливаясь приблизиться, прикоснуться, окликнуть. Ведь волшебство могло рассеяться от неосторожного прикосновения.
После очередного головокружительного па Марис наконец остановился, снимая наушники и тяжело дыша. Алекс поспешно отвёл взгляд и поторопился ретироваться до того, как его заметят.
Но стоило только ему завернуть в сторону лестницы, как взявшийся из ниоткуда Марис преградил дорогу, упершись рукой в дверной проем.
— Что ты делаешь здесь? — в голосе прозвучала хрипотца.
В ноздри Алексу ударил запах пота вперемешку с едва уловимыми нотками парфюма или дезодоранта.
На мгновение он будто потерял связь с реальностью. Темные глаза смотрели цепко, не давая возможности отступить или сбежать.
— Ну? — в голосе Мариса чувствовалось раздражение. Он был на полголовы ниже, но казался опасным, как разъяренный дикий кот.
— Хотел порепетировать на сцене, но она оказалась занята тобой, — все же не зря он большую часть жизни провел в театрах. Врал всегда с исключительным талантом.
— Порепетировать? — Марис убрал руку от двери, Алекс рванулся было к ней, но столкнулся в Марисом теперь уже в прямом смысле. Тот стоял в дверном проёме и ухмылялся, глядя на Алекса в упор.
— Ты — сын Сюзанны Франт, — не спросил, а утвердил Марис. — Я давно вижу тебя здесь во время тренировок.
Ему было слегка за тридцать, но выглядел бы мальчишкой, если бы не аккуратная бородка, обрамляющая точеное лицо.
Первым побуждением было все отрицать. Алексу ничего бы не помешало соврать, что он оказался здесь случайно, а Марис что-то там себе придумал. Но аромат силы и гибкости, сокрытый в Марисе, кружил голову, будто алкогольный коктейль.
— Да, репетировать, — Алекс вздернул нос к потолку. — И моя мать здесь совершенно не при чем.
— Что же, прошу! — Марис взмахнул рукой в сторону сцены. Алекс непонимающе взглянул в указанном направлении.
— Ты смотрел, как я репетирую, теперь я хочу посмотреть. По-моему, все честно.
По мнению Алекса все было ужасно. Он уже успел пожалеть о том, что пришел сюда сегодня и вообще родился на свет. Может быть Марис и не догадался, почему Алекс наблюдал за ним, но явно решил как следует поразвлечься.
Но отступать он не привык. А потому Алекс твердой рукой отодвинул Мариса за плечо и прошел на сцену в свет того самого одинокого прожектора.
Оставалось понять, что прочитать. Это должен был быть монолог. Алекс откинул волосы с лица и повернулся к пустующему зрительному залу, стараясь не смотреть в сторону Мариса, который занял выжидающую позицию в углу сцены. Пристальный взгляд, казалось, прожигал в Алексе дырку где-то существенно пониже спины.
Алекс прочистил горло, чувствуя, как потеют ладони, и начал:
<i>— Им по незнанью эта боль смешна.
Но что за блеск я вижу на балконе?
Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!
Стань у окна, убей луну соседством;
Она и так от зависти больна,
Что ты ее затмила белизною…*</i>
Он читал громко, уверенно, устремив взгляд на воображаемый балкон, хотя его "Джульетта" стояла в противоположной стороне. И, разумеется, не отвечала. Потому Алекс пропускал реплики Джульетты, лавируя дальше между строфами и постепенно забывая, что это текст.
Нет, это не какой-то там юный веронец страдает от любви к недоступной, из-за разногласий между семьями, девице. Это он, Алекс, понимает, что между ним и его чувствами стоит непреодолимое препятствие. Гораздо большее, чем клановая вражда.
Когда же слова закончились, Алекс ещё несколько секунд молчал, не в силах обернуться. Перед его глазами проносились обрывки сцен, которые он не единожды видел в театрах и в записи, но они все казались ложными, фальшивыми. Ненастоящими.
Из этих видений его вырвал голос Мариса:
— Не верю.
Алекс обернулся, пытаясь понять, откуда исходит голос. И наткнулся на смеющийся взгляд карих глаз. Мир будто опрокинулся, тонкой шпилькой пригвождая его к реальности.
— Что? — не смог удержаться Алекс. Сердце частило в глотке, его удары мешали сфокусироваться на происходящем.
— Не верю, — повторил Марис, отделяясь от стены и двигаясь к Алексу плавной походкой хищника. Из семейства кошачьих.
Алекс фыркнул, на мгновение отвлекаясь от своих переживаний.
— Не смешно.
Цитировать одного из главных основателей театральной науки в данном контексте было дурным тоном. И это знали все.
Но Марис и не подумал отказываться от своих слов.
— Ни на минуту не поверю, что ты думал о какой-то тринадцатилетней веронской девице, — Марис подошёл совсем близко и все ещё умудрялся смотреть на Алекса сверху вниз.
Тот замешкался, пытаясь отвести глаза, но чувствовал, что залипает, будто муха, севшая прямо в вазочку с вареньем.
Возникла паническая мысль. Неужели Марис обо всем догадался? И сейчас начнет смеяться над ним. Или скажет, что не желает находиться на одной сцене с гомосексуалом? Но откуда, откуда он может знать? Вряд ли мать вела с ним беседы за чашечкой чая.
— Ну не о тебе же, — Алекс вполне правдоподобно искривил губы. Все же не зря в театральной школе говорили, что он пошел в мать. Хотя иногда это чертовски раздражало.
— А по-моему, как раз обо мне, — голос Мариса, насмешливый, но в то же время бархатный, мурлычаший, ввинтился в мозг. — Твой дружочек выдает тебя с головой…
Алекс не успел возразить. Да, он был взбудоражен, зол и возбужден. Но эрекция его не выдавала. Ровно до того момента, когда Марис шагнул вперёд и втиснул ладонь на его пах.
Кровь ударила по барабанным перепонкам, а после, в мгновение ока, отхлынула вниз, навстречу ласкающей руке.
Марис торжествующе улыбался. И был только один способ стереть эту улыбку. Алекс жадно прижался ртом к его губам.