***
Девятнадцатое июля. Полтретьего ночи.
Герман стояла под дверью пресловутого седьмого коттеджа и смолила уже третью сигарету подряд. Чертовка Князева в очередной раз выбила её из привычного русла! Полтора долгих месяца девушка, как могла, старалась вытравить из себя любую мысль об этой режиссёрше, пыталась заблокировать любое воспоминание об этой женщине, каждое из которых так внезапно вспыхивало в её сознании, хотела отречься от той, которая причинила ей столько боли. И вот, когда ей это практически удалось, Она появляется на этом грёбанном празднике. И всего один звонок, и вот уже Лиза тайком пробирается к её домику, с трудом дождавшись, пока Аркатов уснёт. Зачем? Чёрт его знает. Она, собственно, уже больше полугода не могла объяснить самой себе, что её так тянуло к Князевой. Старалась понять, почему каждый раз прощает ей сволочное поведение и буквально прибегает по первому зову. Любовь? Однозначно. Но какая-то нездоровая.
От потока мыслей отвлёк телефонный звонок.
— Да?
— Заходи уже, раз пришла, — Ксюшин голос был невообразимо наглым.
— Кто сказал тебе, что я пришла? — огрызнулась.
— Ты стоишь под моими окнами. Заходи уже, хватит мёрзнуть. Дверь открыта.
И тут же, как и всегда, отключилась, не дав сказать ни слова в ответ. Герман покачала головой и запахнулась поплотнее в тренч. Дёрнула ручку, чувствуя, что пожалеет о своём решении.
Дверь действительно оказалась открыта. За дверью обнаружилась точно такая же, как в их с Аркатовым домике, прихожая, и записка бордовой помадой на зеркале: «Поднимайся наверх». Лиза в очередной раз попыталась воззвать к собственному разуму: наверху были только ванная комната и спальня. Сделать выводы, где ожидает её эта невозможная женщина, было нетрудно. Однако попытки надавать самой себе по мозгам успехом не увенчались, потому что ноги сами понесли девушку на лестницу…
***
— Какого чёрта?!
В князевскую спальню входила прямо так, не раздеваясь, даже потуже затянула ремешок плаща — мало ли. Ожидала увидеть там всё, что угодно, но всё равно оказалась выбита из колеи увиденным. На несколько секунд замерла на пороге, беспомощно открывая и закрывая рот, как выброшенная на сушу рыбёшка. Однако под нахальным Ксюшиным взглядом быстро пришла в себя.
— Что-то не нравится?
— Какого чёрта, мать твою, Князева? — ещё раз взвыла девушка, — Это что?!
Ксения — не подобрать других слов — царственно возлежала на широкой кровати. Абсолютно голая. Единственной одеждой ей служила красная атласная ленточка, бантиком обвязанная вокруг ноги. Всем своим видом Князева откровенно намекала, мол, «лучший твой подарочек — это я».
— Подарок, — подтвердила она Лизины мысли, — Не понравился?
Герман моментально вспыхнула. Понравился. Но Ей об этом знать не обязательно…
— Нет!
В порыве эмоций скинула с себя тренч и бросила его в сторону режиссёрши.
— На, прикройся, блять!
Князева на это только привычно хмыкнула и, поднявшись с постели, бережно повесила плащ на спинку ближайшего стула. Потом, развернувшись ко всё ещё пылающей щеками Герман, бесстыдно ей подмигнула и, плавно покачивая красивыми бёдрами, приблизилась. Мягко провела длинным пальцем по шее девушки.
— Убери руки!
Ксения на «просьбу» никак не отреагировала, только прижалась ещё плотнее. Наглые пальчики уже пытались пробраться под край длинной футболки.
— Руки. Убери, — ещё раз прошипела Елизавета, чётко разделяя слова.
— Ну, сладкая, я же должна тебя поздравить…
Герман процедила в ответ нечто нечленораздельное и, перехватив запястья Князевой, вдруг с силой оттолкнула её от себя.
— Я попросила тебя убрать руки! Я трахаться с тобой больше не собираюсь, запомни это раз и навсегда!
— Боже, какие мы грозные… — режиссёрша улыбнулась одними уголками губ и предприняла ещё одну попытку приблизиться.
— Да! — тут же осадила её, — Поэтому оденься, блять, и сядь! Нам надо поговорить. Выслушай ты меня уже наконец, чёрт тебя дери!
Князева покачала головой и пробурчала что-то неодобрительное себе под нос, однако от Лизы всё же отодвинулась. Шага на два. После чего, всем своим видом сообщая, что одеваться она не собирается, подняла с прикроватной тумбочки пачку сигарет и показательно закурила прямо в комнате.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Ксюша!.. — начала было Герман, но тут же запнулась. Вдруг поняла, что не знает, что сказать этой женщине.
— Да-да?
Шатенка язвительно ухмылялась, периодически затягиваясь извечным «Собранием», а Лиза смотрела на неё и не могла подобрать слов. Что она скажет ей? О своей любви? Бессмысленно и бесполезно: она об этом знает и так, да только это ей, судя по всему, не нужно. Поэтому и про её чувства спрашивать не стоит. Нет там никаких чувств. Ксения Сергеевна холодная, расчётливая и безразличная, и другой она не станет. Вряд ли Ксения Сергеевна умеет любить…
— Ну? Ты, кажется, что-то хотела сказать? — как ушат холодной воды на голову.
— Да, я… — очередная попытка собрать себя по кусочкам с треском провалилась.
— Понятно.
Ксюша усмехнулась и, видимо решив, что ничего более от Герман она не дождётся, выкинула окурок в мусорку, скромно притулившуюся около стола. После чего прошлась абсолютно развязным взглядом по Елизавете.
— Может, к чёрту разговоры? Иди ко мне, детка, я хочу тебя поздравить…
Герман показалось, что внутри неё разорвалась бомба. Это, кажется, был предел. Предел возможного, предел безразличия и сволочизма. Эта… Эта… Она даже не стала её слушать! Она даже не посчитала необходимым выслушать человека, который так пытается ей что-то сказать! Лизонька пришла — значит в кроватку. Лизонька больше ни для чего не нужна. Лизонька шлюха, которая способна только на то, чтобы ублажать её в постели. Ярость застилала глаза.
— Тварь!
— Что?.. — Князева даже, кажется, опешила.
— Что слышала! Как? Как ты можешь? Как ты так можешь вообще? Скажи, тебе хоть немного стыдно? Ты не сочла нужным выслушать меня хотя бы ради приличия! Конечно, какая разница, что я там болтаю. Я же твоя игрушка. Тебя забавляет периодически трахать меня, а потом растворяться. Но я, блять, не резиновая тёлка из секс-шопа! Я живой человек! У меня есть чувства, которые ты, мать твою, даже не пытаешься ценить!
— Я…
— Заткнись! Знаешь, зачем я сюда пришла? Я пришла сейчас к тебе, чтобы в очередной раз поступиться своими принципами! Я пришла, в очередной раз всё бросив, чтобы сказать тебе, что я тебя простила. Простила, блять, по дороге до твоего грёбанного коттеджа. Я полвечера думала о тебе, и вот здесь и сейчас поняла, что я простила тебя. И я хотела сказать тебе об этом. Я хотела спросить тебя, что между нами! Я хотела поговорить с тобой, хотела всё обсудить и узнать, что ты вообще ко мне чувствуешь. И, знаешь, честно, плевать каким был бы твой ответ, я готова была умолять тебя быть со мной! Я готова, сука, на коленях ползать перед тобой, лишь бы ты была моей! Несмотря на всё, что ты со мной сделала, несмотря на всю боль, которую ты мне причинила, я — да! — поступаюсь принципами. Я прощаю тебя и прихожу сообщить тебе об этом. А знаешь, почему? Да потому что я люблю тебя, чёртова ты ледышка! И плевать, что ты язва, каких свет не видывал, плевать, что боли во мне столько же, сколько любви, плевать! Я люблю тебя, я-те-бя-люб-лю!!! А ты…
— Я…
— Да, ты! Тебе абсолютно всё равно на меня и на всё, что я к тебе испытываю! Я для тебя не человек. Я тебе нужна только, чтобы ноги раздвигать перед тобой, да удовлетворять твои желания. А больше тебе от меня ничего и не надо… Потому что я для тебя никто!
Замолчала, полностью опустошённая собственной тирадой, и только сейчас заметила, что плачет. Слёзы сами катились по щекам и грозились залить воротник футболки.
— Держи.
С удивлением воззрилась на протянутую ей Князевой упаковку бумажных платков. С чего бы это?..
— Возьми, возьми. Утрись, хотя стоило бы умыться. И послушай меня, пожалуйста.
— Да что ты можешь мне сказать… — неверяще-разочарованно покачала головой, но платочки всё же взяла.
— Всё не так, как ты думаешь.
— А как, Ксюша? Как? Я просто такая дурочка и так глубоко заблуждаюсь, что не замечаю твоей великой любви ко мне?
— Я…
— Ты даже сейчас не можешь мне ничего путного сказать, — обессилено закрыла лицо руками, — Хотя знаешь, я ничего другого не ожидала. Ты даже подарок на мой день рождения вон какой сделала — себя. Хотя, скорее это я твой «подарочек», которым ты опять попользуешься и выкинешь. И ленточкой этой твоей, — кивнула на всё ещё обвязанное атласом князевское бедро, — Перевязывать надо меня. Может, хоть её сохранишь, когда меня отправишь на помойку.
— Нет! Лиза, блять, нет! — девушка дёрнулась было в сторону Герман, но резко остановилась, будто из неё внезапно выбили весь воздух.
Елизавета же это трактовала по-своему:
— Ну, вот, я была права. Ты ничего нормально мне не скажешь…
— Я тебе всё скажу! — Ксения вдруг в два шага оказалась рядом, — Я тебе сейчас всё скажу! Как умею…
И вдруг припала к Лизиным губам в поцелуе. Не таком, как всегда, жадном, напористом, нет. Наоборот. Целовала осторожно, мягко, словно действительно пытаясь что-то рассказать и объяснить. Не терзала, как всегда, губы, желая Лизой обладать — вкладывала, кажется, всю нежность, на которую только была способна.
Только Герман ей так и не поверила… Кажется…
— Ты никогда не поменяешься! — отталкивая девушку от себя.
Схватила со стула свой плащ и уже кинулась было к двери.
— Коробку со стола хоть забери, — бросила вдруг Ксения ей в спину, — Там действительно подарок. Настоящий.
Лиза пробормотала что-то неразборчивое и, быстро накинув на себя тренч, вылетела из коттеджа на улицу, решив не заморачиваться очередными закидонами Ксюши. Хотя — продолговатую бархатную коробочку всё же забрала.
Прислонилась спиной к стене и шумно выдохнула. Один разговор — и она снова выбита из колеи. Обнажённая Князева и короткий поцелуй — и она готова ей всё простить. Казалось бы, стоило так отчаянно отрекаться… А с другой стороны, стоило. За эти полчаса так и не смогли поговорить нормально. Ксения просто не хотела её ни слушать, ни слышать. Да и сама так ничего и не смогла сказать.
Лиза зажмурилась, отгоняя слёзы, и дрожащими руками выудила из кармана плаща пачку сигарет. Жадно закурила, пытаясь таким образом сбросить груз собственной боли.
— Ненавижу.
Нет. Врала сама себе. И прекрасно это понимала. Горько усмехнувшись, повертела в свободной руке подарок. Выкинула сигарету куда-то в кусты и прикрыла глаза, словно собираясь с силами.
— Что ты там ещё хочешь мне подарить, родная?..
Не глядя, распахнула коробочку, и несмело приоткрыла один глаз. Судорожно вздохнула, увидев содержимое. Буквально через несколько секунд рассматривала подарок во все глаза: на красном бархате лежал безумной красоты кулон белого золота на такой же цепочке. Кулон в форме креста, по периметру украшенный драгоценными камешками. Кулон, который Герман так давно хотела себе и о котором Князевой не рассказывала совершенно ничего.
— Узнавала что ли?.. — обескураженно.
Узнавала. Спрашивала. Выясняла, что Елизавета действительно хочет на свой день рождения и что ей нравится. Справлялась у общих знакомых, возможно у Лизиных друзей. Собирала информацию и потихоньку выбирала подарок. Подарок, который сценаристку по-настоящему порадует. Который искренне ей понравится.
Лиза непроизвольно улыбнулась. Все горькие мысли пятиминутной давности, вся боль, все возведённые заново стены разрушились об один кулон, сверкающий сейчас в свете фонаря. В голову закралась робкая мысль о том, действительно ли Ксюша ничего не чувствует. Безразличные женщины таких подарков не делают. Да и тот поцелуй… Был ли он только лишь обычным проявлением князевского потребительского к ней отношения, или?.. Прислонила руку к губам, вспоминая и прокручивая его в голове ещё раз. Слишком несмелым он был, слишком нежным, слишком — кажется — извиняющимся, слишком… Да. Он действительно был другим…
— Сволочь, — себе под нос и так ласково-ласково, что грубостью это даже назвать нельзя. Очередные барьеры действительно рушились. Она, кажется, действительно была готова раз за разом прощать эту женщину…
Покачала головой и, поддавшись эмоциям, достала из кармана телефон. Открыла мессенджер и, задумавшись на пару секунд, всё же решилась.
«Какая же ты всё-таки паршивка!»
«Я соскучилась».
Ответное сообщение прилетело незамедлительно: «Семь!»
Герман искренне улыбнулась второй раз за последние полтора месяца. И тут же, мысленно ещё раз обозвав Князеву сволочью, заблокировала телефон и умчалась в сторону своего коттеджа…
…А после, когда Елизавета уже будет спать, на её экране высветится ещё одно уведомление.
«Я люблю тебя».