В Водной тюрьме нет времени. Даже стража ходит настолько далеко, что пленнику, запертому в самой дальней из камер, не слышны её шаги. Здесь есть только вечный сумрак, тусклое пламя светильников, пронизывающий холод, исходящий от смертоносных вод, да собственный голос. Когда тишина становится совсем невыносимой, он единственное, что не даёт сойти с ума.

Когда-то Шэнь Цинцю заучивал истории, стихи и песни, чтобы исполнять свой долг как учителя, потому что совсем уклоняться от обучения малолетних кретинов не удавалось. А сейчас он шептал сам себе всё, что приходило на ум, напевал знакомые мелодии, повторял речёвки, что помогали запоминать боевые приёмы, пока те не стали привычными и естественными как дыхание. Глупо, это было ужасно глупо! Он ведь знал, что никогда уже не возьмёт в руки меч и не выйдет на битву, чтобы победить или хотя бы умереть с честью. Что он больше не лорд пика Цинцзин и даже не Шэнь Цинцю — ведь братья и сестрица лишили его имени своего поколения, когда отрекались и отдавали в руки чудовища. У него не осталось ничего — кроме памяти.

Памяти о том, как эти ублюдки, пусть кривясь и сквозь зубы, вынуждены были отдавать ему дань уважения как старшему. Обо всех немногочисленных победах, которые он выгрызал у судьбы, так старательно пытавшейся сломить его. Это помогало держаться, когда он готов был сказать и сделать что угодно, лишь бы зверёныш прекратил его мучения.

Он помнил, как был Шэнь Цинцю, мечом Сюя — и что бы демонический ублюдок с ним ни творил, он не покорится! Даже если теперь он — всего лишь Шэнь Цзю, преступник и бывший раб.

Но держаться становилось сложнее с каждым разом. Всё, что было в его камере, помимо темноты и тишины, растянутых в вечность — это боль. Боль и прорывающийся сквозь неё голос, истекающий мёдом. Полный нежности и участия. Когда боль становилась совсем невыносимой, Шэнь Цзю забывал, где он и что с ним, и этот голос становился лучом надежды. Снова обретая способность мыслить здраво, он ненавидел себя за это.

Боль заставляла мечтать о смерти, но тщетно. За первую же попытку убить себя зверёныш исхлестал его так, что на теле живого места не осталось. И тогда же Шэнь Цзю впервые увидел, на что способна эта тварь. Оставшись, как он думал, в одиночестве, он не успел ещё сцепить зубы на корне языка, когда прямо перед ним возник пространственный разлом, сквозь который в камеру шагнул монстр. Его окружала тёмная аура невероятной мощи, Шэнь Цзю и не предполагал, что бывает в мире подобная. Простой меч, что зверёныш носил за спиной, оказался легендарным Синьмо. И это подкосило Шэнь Цзю сильнее, чем неудавшаяся попытка освободиться и последовавшие за ней пытки.

Если раньше он надеялся, что заклинатели остановят демонического выродка, как только тот в своей самоуверенности оступится и выдаст себя, то теперь надежды рухнули. Ло Бинхэ, безродный сирота, выросший на улице, оказался вдруг священным демоном, владыкой величайшего оружия в трёх царствах и повелителем большей части земель демонов. Он хвастался всем этим, пока методично превращал спину учителя в кусок окровавленного мяса металлической плетью.

Шэнь Цзю тогда впервые не выдержал, забыв, что обещал себе не реагировать на любые его провокации. Спросил, зачем лорду демонов нужны были все эти игры в ученика Цветочного дворца.

— Ах, учитель, — смеялся в ответ зверёныш, не переставая орудовать плетью, — я вовсе не удивлён вашему вопросу! Вы же счастливчик, которого наставник сделал своим преемником, едва приняв в ученики! Куда уж вам понять, каково это, по-настоящему бороться за место в жизни! Но я — не вы, я знаю цену званию первого ученика. И я стану важной частью мира заклинателей, займу своё место по праву, а вы легко вознеслись на вершину — и легко сгинете у её подножия!

Шэнь Цзю оставалось только надеяться, что хоть на этот раз зверёныш не врёт. Что его цель — возвыситься в мире заклинателей, а не разрушить его изнутри. Он не знал, можно ли верить этой твари хоть в чём-то. Но иначе — всё напрасно!

Он сдался добровольно, надеясь выкупить этим безопасность для брата, по дурости вступившегося за него. Но если бы в тот момент он представлял, что ждёт его в расплату за этот глупый героизм! Он думал, что знает о боли достаточно — но его прошлое в доме Цю померкло в первый же день, как только зверёныш получил над ним власть.

Теперь у Шэнь Цзю осталась только одна цель — довести ненависть своего палача до того предела, когда тот потеряет над собой контроль. Даже один удар в запале мог бы подарить ему долгожданное избавление. Однажды Шэнь Цзю это почти удалось, но, едва успев порадоваться затухающим сознанием, он очнулся с залеченными ранами и ужасной жаждой, которую зверёныш даже великодушно предложил утолить — если учитель, конечно же, попросит. Шэнь Цзю хотелось верить, что это была лишь издёвка, и зверёныш не рассчитывал купить его так просто.

— Учитель, — сказал тогда ублюдок этим своим полным тепла и участия тоном, — вы ведь не надеялись так легко избавиться от наказания?

Не надеялся? Надежда всегда слишком дорого обходилась Шэнь Цзю, и он боролся с нею с того самого момента, как услышал свой приговор. Остатки её он сломал своими руками, прогнав из камеры Ци-гэ. Мысли о том, что, возможно, у брата был какой-то крохотный шанс вытащить его, он душил в себе безжалостно, едва они появлялись. И всё же окончательно не смог расстаться с ними до сих пор.

Сейчас его мутнеющее от боли сознание снова отчаянно цеплялось за эти глупости, и сопротивляться им становилось всё труднее. Он висел на цепях, вздёрнутый так высоко, что пола касались только большие пальцы ног. Руки ломило невыносимо. Зверёныш уже оставлял его висеть так однажды — в качестве мести за подобные наказания во времена его обучения на Цинцзин. И в первый раз Шэнь Цзю выдержал казавшейся бесконечной пытку с честью, но теперь… Провёл ли он слишком много времени в таком состоянии — или это искалеченное тело начало сдавать?

Его мучитель давно покинул камеру, сорвавшись внезапно по непонятной причине: только что стоял рядом, расслаблено поигрывая плетью, и рассказывал свои жалостливые истории про скитания по Бесконечной Бездне — и вдруг Шэнь Цзю накрыло волной тёмной ци, зрение помутилось, а зверёныш заметался, подскочил к нему, принялся лечить своей проклятой кровью. Шэнь Цзю решил было, что этому ублюдку пришла в голову какая-то новая идея, для которой тело пленника понадобилось ему целым, вот он и расстарался. Но зверёныш лишь заглянул ему в глаза с выражением, которое можно было бы по наивности принять за сочувствие, отшатнулся и бросился прочь из камеры. А Шэнь Цзю остался — снова один в темноте и тишине, с подкатившимся к ногам бутыльком — кто знает, что за дрянь в нём была, и не из-за неё ли зверёныш переменил планы. Шэнь Цзю отчаянно пытался дотянуться до бутылька ногой в надежде, что удастся расколоть его и поранить ноги — окажись внутри яд, этого могло бы стать достаточно. А нет — так демонический выродок снова принёсся бы в ярости, стоило истечь кровью, и, быть может…

Глупость, какая глупость! Но если Шэнь Цзю перестанет цепляться за малейшую возможность освободиться из этого кошмара — он не выдержит и начнёт умолять. Как бы он ни храбрился, ни призывал на помощь остатки гордости, ни говорил себе, что всё происходящее заслужено — а внутри он всё тот же трус, уличная крыса, лишь притворяющаяся кем-то храбрым и достойным. И однажды эта крыса прогрызёт себе путь наружу, и скрывать собственную жалкую сущность станет невозможно. Шэнь Цзю отчаянно надеялся сдохнуть раньше. Но уже почти не верил, что ему удастся.

Дверь распахнулась, и он попытался придать лицу равнодушное выражение, пока мучитель ещё далеко и не видит паники в его взгляде. Зверёныш обычно приближался к нему вальяжно и неторопливо, с видом человека, в чьих руках всё время мира. Но сейчас он шёл быстрым шагом, не обращая внимания на пятна крови под сапогами. Что-то случилось, и Шэнь Цзю сковывал ужас от мысли о том, что это может для него значить.

Зверёныш остановился в нескольких шагах от него, оглядел задумчиво. Когда его взгляд упал на бессильно обвисшие над полом ноги, выражение его лица стало почти растерянным.

Он дёрнул рычаг, ослабляя цепи, и Шэнь Цзю потребовалось невероятное усилие воли, чтобы не застонать. По рукам растекалось тепло, боль отступала. Всё это было действием мерзких паразитов в его крови, и он предпочёл бы мучиться дальше, чем принять их помощь.

— Мне пришлось покинуть учителя так внезапно, — проговорил зверёныш с раскаянием и грустью в голосе. — Как невежливо с моей стороны! Вы скучали?

Шэнь Цзю едва подавил желание закатить глаза. Это его ребячество… Вечно ведёт себя как на дешёвом представлении!

— Молчите? Этот ученик подумал, что возможно, учитель уже успел в полной мере прочувствовать на себе, что боль и страдания вовсе не закаляют характер, и обучить могут разве что ненависти. Не хотите поговорить об этом? Ваш ученик весь внимание.

«Я тебе не учитель, животное! Боль и страдания… Да что ты о них знаешь, демонов выродок?! Ты их заслужил, ты ещё мало страдал, ублюдок!»

Зверёныш печально улыбнулся и провёл ладонью по его щеке. Невыносимо хотелось отшатнуться. Лучше плеть, огонь, кислота — что угодно. Только не руки, прикасающиеся по-хозяйски!

Наверное, бесполезно было изображать холодное равнодушие, когда демон мог слышать, как заполошно колотится его сердце. И всё-таки Шэнь Цзю держался из последних сил.

Зверёныш вздохнул, вынул из рукава бутыль и покрутил в руках. Отвинтил крышку, и по пещере разлился запах лечебной настойки. Прохладное стекло прижалось к пересохшим губам. Шэнь Цзю не успел среагировать и сжать зубы, зверёныш надавил слегка — и горьковато-терпкая жидкость потекла в горло, забывшее вкус чего угодно кроме крови. Шэнь Цзю отчаянно пытался сдержать подкатывающие к глазам слёзы, но они всё равно потекли.

Как же он жалок…

Он едва не потянулся следом, когда зверёныш отнял бутыль и снова спрятал в рукав. А тот вздохнул почти искренне и провёл пальцами по щекам, стирая дорожки слёз.

— Учитель, — сказал он мягко, — я могу избавить вас от этого кошмара. Только дайте знать, что усвоили урок и признаёте вину. И всё закончится.

Это звучало так заманчиво! Даже если на деле означало долгую и мучительную казнь. Если только за ней действительно последует смерть…

Ему так хотелось согласиться! В конце концов, он ведь действительно виновен. Не перед этим выблядком — перед миром, в который выпустил озлобленную мстительную тварь. Но… Покориться священному демону? Чудовищу, безжалостно выпустившему в Царство людей монстров, погубивших тысячу учеников?

Ни за что! Он не смог вовремя прикончить демона, не смог защитить от него мир — но хотя бы не опустится до состояния жалкой твари, готовой лизать сапоги кому угодно ради спасения собственной шкуры.

— Я никогда тебе не покорюсь! Что бы ты со мной ни сделал, — сказал он глухо, и как же тяжело было произнести эти простые слова!

Зверёныш окинул его задумчивым взглядом.

— У каждого есть свой предел, вы ведь знаете. Вам отсюда не сбежать, а я могу делать с вами что угодно — ваш орден от вас отрёкся и лишил своей защиты. Так зачем напрасно продлевать свою агонию, когда всё может быть иначе? Совсем иначе.

— Тебе не понять, тварь!

— Что ж… — демон печально улыбнулся. — Тогда не буду терять зря время. Вам наплевать на себя — хорошо. Но как, должно быть, расстроился ваш названый брат, когда увидел вас в таком состоянии… А то ли ещё будет…

Что?! Что он только что сказал?!

— Откуда ты знаешь?! — просипел Шэнь Цзю. Никто не мог выдать их тайну, никто не подозревал о ней, кроме самого Ци-гэ! — Где он? Что ты с ним сделал?!

— Ничего, — зверёныш довольно ухмылялся. — Но вы же понимаете, что я могу. Что угодно могу. И кто меня остановит?

Он достал Синьмо из-за спины, и тьма заклубилась вокруг.

— Ты же говорил! Говорил… что добиваешься величия как заклинатель! — рычал Шэнь Цзю, отчаянно дёргаясь в цепях. — Зачем тебе всё портить? Зачем тебе он?!

— Он? Пф-ф! Учитель, мне нужны вы. И я не отступлюсь. И братец ваш не отступится. Знаете, чем он занят сейчас? Пытается найти способ вас отсюда вытащить. Мне это не нравится.

Это означало, что Ци-гэ жив. Хотя бы жив, но… Кретин безмозглый! Ну почему, почему он никогда не может сделать то, о чём его просят?! Почему не бросил его снова, когда сам Шэнь Цзю только этого и хочет?! Почему он такой непредсказуемый идиот?!

— Не тронь его!

— Или что?

А и в самом деле — или что? Что Шэнь Цзю мог ему сделать? Даже угроза убить себя и лишить выродка любимой игрушки была неосуществима.

Он не выдержал и зажмурился. Не важно, как зверёныш узнал. Чем-то они себя выдали. И теперь, когда эта безжалостная тварь знала его главную слабость, у Шэнь Цзю не осталось выбора. Потому что он заслужил все пытки на свете, но Ци-гэ — нет.

— Что тебе нужно?

— Вы, учитель.

— Я и так в твоей власти. Чего тебе ещё?

— Какой мне прок от тела? — прорычал демон, хватая его за подбородок и подтягивая к себе, вперив горящий алым взгляд в его лицо. — Вы меня не видите и не слышите, что бы я ни делал! Вы имя моё хоть помните? Мне нужен мой учитель! Каким вы должны были быть! Ваш талант, ваши знания, ваше внимание. Ваша помощь, когда она нужна. Помощь, а не попытки меня угробить, как с тем поддельным руководством!

Шэнь Цзю слушал эти бредни, и его душил смех. Зверёныш, он что… Он это серьёзно?!

— Мальчик, — сказал он, когда наконец в состоянии был что-то сказать, — так зачем тебе я? Ты можешь получить любого учителя, они же все от тебя без ума.

— А мне нужны вы!

— А я таким, как ты хочешь, не буду никогда.

Зверёныш печально улыбнулся, всматриваясь в его лицо — Бездна разберёт, что он там выискивал.

— Даже ради главы Юэ?

— Да не могу я, ты что, идиот, ты не видишь, с кем дело имеешь?! Я. Не. Умею!

— А вы пытались? По-настоящему, а не отговариваясь этим «не могу»? Я знаю, что можете!

— Ты ещё глупее, чем я думал! — простонал Шэнь Цзю. Всё это было похоже на горячечный бред, и он не удивился бы, окажись происходящее и в самом деле порождением боли, усталости и его потаённых страхов.

— Вы попытаетесь! — рычал демон, стискивая его запястья и тряся его как мешок. — Не спустя рукава, а по-настоящему! Вы будете выполнять мои требования! Не станете пытаться причинить вред мне и моим подчинённым! А я в ответ не трону вашу школу. Даже Мин Фаня. Даже главу Юэ.

— Да не выйдет ничего! А они не заслужили твоей мести! Это я виноват! Я, слышишь?!

— Так постарайтесь справиться с собой ради них!

— А если я откажусь?

— У меня достаточно сил, чтобы пойти войной на вашу драгоценную школу прямо сейчас и уничтожить её. А после я притащу вас на пепелище. Хотите?

— Ты чудовище! — простонал Шэнь Цзю, отворачиваясь.

— Я чудовище, — легко согласился зверёныш. — А ещё я повелитель Северного царства демонов и владыка сильнейшего в трёх царствах меча. А глава школы — ваш брат. Но выбор за вами.

— И что будет со школой, когда я окончательно тебя разочарую?

— Если будете выполнять мои условия и держать себя в руках — то ничего. Я действительно не хочу войны с Царством людей.

Шэнь Цзю хотелось вцепиться ему в глотку зубами. Или подохнуть на месте. А лучше всего — никогда не существовать. Но сейчас было то, что важнее его желаний. И хотя выбора у него не оставалось, он не мог сдаться просто так. Он нужен зверёнышу? Ну, что ж…

Теперь, когда боль уняли проклятые кровяные паразиты, а первый шок отступил, Шэнь Цзю попытался сосредоточиться, прогоняя из головы тяжёлую муть. Слишком многое сейчас зависело от его слов.

— Мне нужны гарантии, что ты не тронешь их! Никакого вреда не причинишь. Ни прямо, ни чужими руками. Даже если Юэ Цинъюань продолжит пытаться меня освободить. Даже если адепты Цанцюн будут сталкиваться с твоими демонами. До тех пор, пока Двенадцать пиков сами, первыми, без провокаций с твоей стороны не объявят тебе войну.

Демон ухмыльнулся. И что-то ещё мелькнуло в его глазах, похожее на восхищение — если бы Шэнь Цзю верил, что такое возможно.

— А не слишком ли вы много на себя берёте, ставя мне условия, учитель?

Шэнь Цзю чувствовал — ещё немного, и у него начнётся истерика. Его уже всего колотило. Не слишком ли много? О, разумеется! Но иначе у Цанцюн нет ни единого шанса!

— Но тебе ведь нужен я, — сказал он, стараясь унять дрожь в голосе. — Они ни при чём. Это я виноват во всём, мне и отвечать. Я сделаю, что скажешь. Я приму любое наказание, если посчитаешь, что я его чем-то заслужил. Но только если буду уверен, что моя школа будет в безопасности от тебя и твоих демонов. И… и от Цветочного дворца тоже. Все адепты Цанцюн, до последнего.

Он совершенно точно не был готов принимать мучения за каждую мелкую сошку с какого-нибудь Аньдин, и прекрасно понимал, как разозлится на это требование зверёныш. Но и то, что Юэ Цинъюань понесётся защищать своих, не думая о последствиях, знал прекрасно. Взметнувшиеся над головой Ци-гэ копыта лошади стояли перед его глазами даже спустя столько лет.

Зверёныш насмешливо улыбался, и Шэнь Цзю опалило злостью.

— И даже если они нападут первыми, — прошипел он, не позволяя перебить себя, — Юэ Цинъюань должен остаться жив и невредим! И на свободе! И ты… ты в этом поклянёшься! Или всё, что получишь — моё безучастное тело. И я найду способ убить себя, чего бы мне это ни стоило!

— Хорошо.

Он что, вправду согласился?! Вот так быстро? Сразу и на всё?! Что Шэнь Цзю упустил в формулировке? Чего не учёл?

А демон уже вспорол себе ладонь Синьмо, и кровь на лезвии шипела, вспыхивая и истаивая дымом. Клятва была заключена.

Шэнь Цзю как зачарованный смотрел на окутанный тьмой меч. На то, как исчезают с него следы крови, как он взлетает, вспарывая пространство. Зверёныш убрал Синьмо за спину и подошёл вплотную. Обнял за талию, не позволяя упасть, пока размыкал кандалы. Шэнь Цзю прикрыл глаза, попытался сосредоточиться на дыхании, чтобы унять подкатывающую тошноту. Зверёныш подхватил его на руки и шагнул в разлом.

Шэнь Цзю ожидал чего угодно — холода, боли, дикого давления тёмной ци, но перемещение оказалось похожим на путь под струями тёплой воды. Несколько шагов — и они уже стояли посреди комнаты, убранство которой не оставляло сомнений, что это — одна из спален Цветочного дворца, и рассчитанная отнюдь не на слуг. Неужто зверёныш притащил его в собственные покои?!

— Вам здесь нравится? — промурлыкал демон, не торопясь опускать его на пол. Шэнь Цзю вцепился зубами в нижнюю губу, чтобы только не кричать. Нравится?! Он впервые за целую вечность находился вне постылого каменного мешка! Уютную спальню заливал тёплый свет фонариков, из приоткрытого окна тянуло запахами дождя и листвы — неужто ещё даже не зима? Или зиму он успел уже пропустить? Он сейчас снова разревётся самым постыдным образом, если только не сумеет каким-то чудом взять себя в руки! Но он должен!

— Где мы? — спросил он, впитывая глазами окружающую красоту. Если зверёныш вдруг передумает и потащит его обратно — Шэнь Цзю сейчас сгодится что угодно, лишь бы удержать в памяти кусочек нормальной жизни.

— Это павильон для гостей в моём дворике* во дворце Хуаньхуа. Не слишком в вашем вкусе, знаю, но я могу всё здесь переделать, если хотите. Если, конечно, скажете, что согласны здесь остаться.

— А какой у меня выбор?

— М-м-м… Есть ещё мой дворец в Царстве демонов.

— Уж лучше здесь!

— Я тоже так подумал, — рассмеялся зверёныш, и — о Небеса, наконец-то! — опустил его в кресло.

— Но… Если ты решил выпустить меня из темницы, значит ли это, что мой приговор пересмотрели? — спросил он запоздало. Если так… Если он свободен от пожизненного заключения — чего ещё он не знает? О возможностях демона он может судить только с его слов — так не заключил ли он эту сделку зря?

— Приговор в силе, — рассмеялся зверёныш. — Но у меня умные и не болтливые слуги. Никто не узнает, что вы здесь. Но не пытайтесь выйти за порог — у вас всё равно ничего не выйдет, а я… очень разозлюсь.

Шэнь Цзю кивнул. Значит, он просто сменил одну камеру на другую, пусть и более комфортную. И кто знает, не заскучает ли он вскоре по тем временам, что провёл в Водной тюрьме.

— Какие ещё будут условия? — спросил он, пытаясь придать себе равнодушный вид.

— Пока только одно. Вы согласны признать свою вину передо мной, учитель?

— Согласен, — он вздохнул. — Я… не имел права так обращаться с тобой.

«Хотя ты был демоном, и единственное, чего заслуживал — клинка в сердце. Но пока я считал тебя просто маленьким удачливым человеческим ублюдком… Можно было хотя бы попытаться не срываться. Послушать Ци-гэ… Ай, да кому я вру?»

Зверёныш ухватил пальцами его подбородок, заставив вскинуть голову, и впился горящими углями глаз в его лицо. Шэнь Цзю потряхивало. Это что, демоново отродье так и будет теперь чуть что его хватать?! Он же так не выдержит!

— Тогда я жду извинений, — промурлыкал зверёныш.

Шэнь Цзю кивнул. Собрал в кулак остатки воли. Встал с кресла на пошатывающихся, но, похоже, вполне способных держать его ногах — и опустился на колени, продолжая заглядывать в глаза своему мучителю. Это было сложнее всего. Тварь, возвышавшаяся над ним, даже не пыталась выглядеть человеком. Пылали глаза, пылала метка во лбу, улыбка была оскалом хищного зверя.

— Этот недостойный признаёт все преступления, в которых лорд Ло обвинял его. Ему нет прощения, — сказал он. Тон, которым он так долго обращался к сменявшим друг друга хозяевам, никак не шёл на язык. Шэнь Цзю столько времени вытравливал из себя все рабские повадки, чтобы ничем себя не выдать, и справился с этой задачей даже слишком хорошо! Слова, вроде бы правильные, сказаны были совершенно не так!

Демон хмурился.

— Мне очень жаль, — сказал Шэнь Цзю тише.

— Надеюсь на это! Что ж… Поговорим, когда придёшь в себя. А пока поднимайся.

Он попытался и снова рухнул бы, но зверёныш успел подхватить его и опустить обратно в кресло. Хотелось провалиться сквозь землю от стыда и омерзения.

— Вернусь утром, — сказал зверёныш, кликнул служанок, тут же выпорхнувших из соседней комнаты, и наконец-то — наконец-то! — ушёл.

А служанки уже хлопотали вокруг Шэнь Цзю, и вскоре он отмокал в кадке с горячей водой, пока они приводили его в порядок. Реагировать на них не было сил, на Шэнь Цзю стремительно наваливалась усталость. Прикосновения мягких девичьих рук отгоняли страх и остатки боли. Чистые нижние одеяния, в которые служанки нарядили его после мытья, успокоили его окончательно. После всех мерзостей заключения в каменном мешке он снова начинал чувствовать себя человеком.

Окончательно вывел его из прострации запах еды, от которого Шэнь Цзю чуть снова не потерял равновесие — он ни рисинки не видел в темнице за всё время своего там пребывания, и даже не мечтал, что его вынужденная инедия когда-нибудь закончится.

После ужина его наконец-то оставили одного. Свернувшись в клубок на краю непривычно мягкой постели, он с ужасом думал, что если всё это — игра его хитрого и жестокого тюремщика, и дав ему почувствовать вкус нормальной жизни тот снова зашвырнёт его в камеру, то это будет самой страшной пыткой за всё время.

Надежда — самое опасное оружие. И самая большая слабость. И Шэнь Цзю так устал с нею бороться…

Он думал, что после такого потрясения ни за что не заснёт, но сон всё-таки пришёл, обволакивая и успокаивая.

***

Ло Бинхэ изнывал от нетерпения. А ведь учитель находился всего лишь в соседней комнате, и через прорези в стенной панели можно было разглядеть каждый его шаг.

Вернувшись из другого мира домой, в свои покои, Ло Бинхэ с огромным трудом подавил желание тут же рвануть в камеру за учителем. Он снова обошёл разгромленную спальню, оглядывая следы своей вспышки гнева, убеждаясь, что действительно вернулся в то самое место и время, откуда сбежал в отчаянии — сколько дней назад? От мысли, что эти дни могли пройти и в родном мире, и учитель провёл бы их все на цепях, брошенный в неизвестности, ему становилось дурно. Но даже так Ло Бинхэ оставил его слишком надолго.

Но вот самое тяжёлое осталось позади, и учитель теперь был в комфорте и безопасности, и разговор прошёл куда лучше, чем Ло Бинхэ боялся — а внутри всё по-прежнему переворачивалось от волнения. Пришлось заставлять себя даже просто ступить за порог, хотя уходил он лишь чтобы тут же скользнуть в комнату слуг и затаиться.

Казалось, отведи он взгляд лишь на мгновение, и учитель исчезнет. Развеется дымкой ускользающего сна. Как же хорошо, что Ло Бинхэ точно умеет отличать сон от реальности, иначе не знать бы ему покоя!

Он наблюдал, как служанки распутывают сбившиеся в колтуны волосы учителя. Драгоценные масла и зачарованные гребни, которыми они сейчас орудовали, предназначались в подарок кому-то из жёнушек — Ло Бинхэ уже и не помнил, которой именно, да это было и не важно. Он только порадовался своей предусмотрительности. Жёны подождут, учитель важнее.

Хотелось прогнать всех служанок и самому заняться учителем, но так явно показывать своё расположение было нельзя. Рано, пусть сначала заслужит. Ло Бинхэ представил, как сидит утром на разворошенной кровати, расчёсывая чёрный шёлк волос, зарываясь в них пальцами.

«Ты причёску делаешь или ерундой страдаешь?» — отчётливо произнёс в его голове глубокий голос, сочащийся ядом. Ло Бинхэ даже не сразу понял, что скажи это настоящий учитель, его голос слышался бы тише и дальше. Он подавил рвущийся с губ смешок. Учитель, возможно, ослаб за время своего пребывания в темнице, но он один из горных лордов, и слух у него наверняка всё ещё остёр. Нужно быть осторожнее.

Его мысли так и продолжали блуждать в грёзах о счастливом будущем, пока служанки не оставили учителя одного. Ло Бинхэ смотрел на сжавшегося в комок на краю кровати пленника, и внутри ворочалось что-то тяжёлое и тёмное. Сбить спесь с высокомерной твари, содрать с неё весь лоск, вытащив наружу гнилую сердцевину… Он хотел этого! Учитель был уже надломлен, и Ло Бинхэ знал, что может сломать его окончательно. Знакомая картина замученного пленника пробуждала в нём привычные, въевшиеся в душу чувства удовлетворения и гордости. Но следом резануло болью от воспоминаний о том, каково это было — когда учитель окончательно сломался.

Это не было победой.

Ло Бинхэ иногда удавалось выбивать из учителя крики и слёзы пытками, всё чаще и чаще со временем. Раньше он считал их своей наградой. Но сегодня от слёз учителя внутри что-то оборвалось. Захотелось немедленно стащить его с цепей, прижать к себе и заверить, что Ло Бинхэ больше не причинит ему боли.

Учитель бы ему не поверил — и осознание этого остановило его прежде, чем он успел наделать глупостей. Ему следовало быть осторожнее! Предложение мира учитель отверг с отвращением. Это совершенно не удивляло, хотя и кольнуло болезненно на мгновение. С учителем нужно говорить на том языке, который он понимает.

Но это не значило, что Ло Бинхэ совсем нельзя делать то, чего на самом деле хочется больше всего.

Он сосредоточился. Пусть учитель умело закрывал от него своё Царство снов, погрузить его в сон можно было и с помощью паразитов в крови. Вот так, медленно, потихоньку, чтобы учитель не осознал чужое воздействие.

Ло Бинхэ выждал ещё немного, пока сон не сковал учителя окончательно, выскользнул из своего убежища и подошёл к постели. Теперь, когда учитель не буравил его пронзительным взглядом, можно было как следует на него наглядеться. Не то чтобы он сейчас представлял из себя приятное зрелище, но даже от такого, измождённого, с посеревшей кожей и запавшими глазами, было невозможно отвести глаз.

Он жив, а всё остальное не важно! Ло Бинхэ всё исправит. Всё будет хорошо, учитель. И ты это поймёшь и оценишь!

Ло Бинхэ сел на край постели и с нежностью провёл пальцами по впалой щеке. За последние дни он заново привык к виду здорового, полного сил учителя. Гордого и прекрасного. Ло Бинхэ всё ещё видел его перед внутренним взором — человека, которого каждый миг хотелось ласкать, доводить до беспамятства, заставлять выстанывать собственное имя снова и снова.

Измученного пленника, сжавшегося сейчас рядом с ним, мог бы возжелать разве что душевнобольной. В Ло Бинхэ сейчас просыпалась страсть совсем иного рода. Защитить, отогреть после стылой камеры, вернуть здоровье и душевные силы. Сделать так, чтобы учителя не била дрожь от его прикосновений. А уж потом он возьмёт своё. У них ещё всё будет. Некуда торопиться.

Он осторожно переложил учителя вглубь кровати, контролируя паразитов в его крови, чтобы не дать его сну прерваться. Лёг рядом и наконец-то сделал то, о чём грезил так давно — обнял, осторожно прижимая к себе, зарываясь пальцами в волосы. Щемящая нежность поднималась в нём, затапливая изнутри.

Он сейчас позволит себе расслабиться и насладиться моментом. Совсем недолго. А потом займётся лечением учителя. Тогда, дни назад, неожиданно столкнувшись с собственным прошлым, он слишком торопился, залечивая переломы и разорванные кнутом мышцы. Торопился и очень волновался. Теперь нужно проверить, не наделал ли он ошибок, не упустил ли чего. Когда учитель проснётся, первым, что он почувствует, должны быть покой и безопасность. И не следа боли!

Если бы все последствия пыток можно было залечить так легко, как сломанные ноги! Ло Бинхэ мог бы, вложив достаточно сил, к утру превратить учителя в цветущего и свежего на вид человека, но его измученное тело не выдержит настолько глобального вмешательства за раз, и вскоре всё станет только хуже. Значит, придётся быть терпеливым. Ло Бинхэ предстояло провести немало времени, кропотливо восстанавливая тело, которое он ранил с таким старанием. Но он справится.

Пусть это было и неосознанно, но Ло Бинхэ выбрал для возвращения очень удачное время. Вскоре после суда, когда он ещё надеялся выбить из учителя раскаяние, не сломав, и не успел по-настоящему ему навредить. Он представил, как тяжело было бы с учителем, которого он уже успел искалечить, и содрогнулся. Но ничего, ничего… Теперь этого — не было! И не будет! И учитель никогда не узнает о том, как далеко всё могло зайти. Вот и прекрасно!

Он улыбнулся и осторожно положил руку на грудь учителя, закрывая глаза и сосредотачиваясь на токе ци.

Ло Бинхэ сидел, обхватив голову руками, в прострации глядя перед собой. Он перепроверил всё трижды! И трижды всё сходилось. Это не могло быть ошибкой, но и правдой быть не могло! Это… Просто в голове не укладывалось!

В шоке от обнаруженного он поначалу решил, что его пленник — вовсе и не учитель. Что того подменили, не потрудившись даже позаботиться о достоверности фальшивки. Ло Бинхэ использовал приёмы, которым его обучила Хуалин, чтобы снять наведённый на человека морок, но всё ещё видел перед собой кого-то с внешностью Шэнь Цинцю. В его крови отзывались паразиты, а ими Ло Бинхэ поил учителя только единожды. И он точно был уверен, что тогда перед ним был настоящий учитель. И не только тогда. Даже сегодня — этот взгляд, жесты, интонации! Такие знакомые до каждой мелочи! Наконец-то правильные, не как у искажённой копии другого мира.

Но Ло Бинхэ не представлял, как увязать это с тем, что открылось ему при обследовании тела лежащего перед ним заклинателя. Его совершенствование оказалось в настолько плачевном состоянии, что Ло Бинхэ мог поклясться — оно было загублено ещё в самом начале обучения. Меридианы покорёжило так, словно этот заклинатель переживал искажение за искажением в течение многих лет. А довершали безрадостную картину многочисленные телесные травмы. Нет, возможно, Ло Бинхэ уже успел к этому времени переломать учителю пальцы, но когда это он мог повредить ему позвоночник? Он вообще ничего подобного не помнил, а травма выглядела старой. И очень паршиво залеченной — как и многие другие.

Человек с такими повреждениями никогда не смог бы добиться успеха на стезе совершенствования! А уж чтобы стать одним из величайших заклинателей мира, клинком Сюя… И если перед Ло Бинхэ был сейчас действительно Шэнь Цинцю, то либо он всё-таки попал в другой мир, либо…

Либо все эти кошмарные повреждения — его рук дело. Он заковал учителя в цепи из звёздного металла, ослабив его контроль над меридианами ровно настолько, чтобы тот мог выдерживать пытки, но не сопротивляться. И потому, выходит, учителю не хватало сил нормально залечивать раны, и искажения накрывали его одно за другим, разрушая совершенствование. А Ло Бинхэ за всё это время ни разу не заметил последствий своей безалаберности. Какой же он идиот!

Но если всё это случилось ещё в самом начале, то как вообще учитель смог продержаться так долго после ставших ещё безжалостнее пыток?

Ло Бинхэ взвыл и тут же испуганно замер, оглядываясь на лежащего рядом учителя. Паразиты делали свою работу, он не проснулся. Но если бы… Как тогда Ло Бинхэ смог бы смотреть ему в глаза?

Он протянул руку, осторожно касаясь щеки учителя. Пальцы подрагивали.

— Учитель, я так виноват… — прошептал Ло Бинхэ. — Я… Я всё исправлю!