XVIII. СЕРЕЖА

С того момента, как они покинули остров, Сережа так и не смог сомкнуть глаз. Кажется, что стоит позволить себе задремать, как на них опять кто-нибудь нападет. Но вместе с тем, его не покидает ощущение, что всё это — затянувшийся, не желающий кончаться страшный сон, и остается подождать совсем немного, прежде чем Марго разбудит его, пожурит за полуночную работу и отправит в душ.

Хочется верить, что еще немного, и он проснется в родной уже башне, сморгнет смутные, смазанные воспоминания о кошмарах и отправится работать. Хочется — но не верится.

Когда все ребята, успокоившись, стали расходиться по яхте и разбирать себе каюты, Сережа так и остался на корме, устроившись прямо на полу. Только отмахивался от спрашивающих, что посидит еще немного.

Сначала он сидел напротив Эда, неловко поглядывая на него, но в основном — глядя на удаляющийся столп огня и дыма. Потом Эд, ничего не говоря, вдруг кинул свой мобильник в воду, поднялся и тоже ушел.

Только тогда Сережа смог окончательно выдохнуть, прикрыть глаза и ощутить, как расслабляется голова, как напряжение во всем теле медленно сползает с него.

А затем — сменяется другим, таким, от которого руки начинают трястись, а к горлу подступает ком.

Десяток чужих эмоций оставляют его, и на их место приходят свои собственные, которые оказываются в три раза сильнее.

Сережа до боли закусывает губу, запрещая себе расклеиваться. Раз за разом твердит себе, что всё в порядке, и все живы, и все знали, на что шли, и… и… Он же сильный, он справлялся и не с таким. Почему же сейчас так тяжело?

Дышать получается с трудом. Усилием воли Сережа заставляет себя делать вдохи и выдыхать максимально медленно, пытается думать о чем угодно, вспоминает последний код, над которым работал, перечень документов, которые должен подписать по возвращении, задачи для Лешки и Марго… Марго… Нет, нельзя ее звать, она сама сейчас напугана. Он должен в кои-то веки позаботиться о ней в ответ.

Но истерика не проходит. Раз за разом в мысли возвращается гигантское щупальце, которое едва не сшибло его по дороге к морю, в ушах стоит грохот, с которым чудовище сминало огромный дом, как картонную коробку, а перед глазами полыхают желтые глаза…

Сережа весь сжимается. Как бы ни старался, он не может побороть ужас.

Затем… Он чувствует быстрее, чем слышит. Абсолютное спокойствие, непоколебимая уверенность. Чувства настолько твердые и подконтрольные их обладателю, что на контрасте с мелко дрожащей паникой они кажутся монолитными, прибивающими к земле.

И — успокаивающими, как по одному взгляду.

Сережа сглатывает, открывая глаза, и машинально вдавливается спиной в твердый пластик.

Олег Волков стоит в паре шагов от него и оглядывает так внимательно, что от этого взгляда-рентгена по коже бегут мурашки. Сережа не сдерживает нервного всхлипа и тут же смущается, прижимает к себе колени и прячет лицо за челкой.

Нельзя показывать слабость — но, несмотря на держащее его на плаву чужое спокойствие, у него слишком мало сил, чтобы играть роль невозмутимого босса.

— Сережа, — хрипло зовет Олег едва слышным голосом. — Тебе нужна помощь?

Это определенно не то, чего стоило от него ожидать. Сережа даже не может сформулировать, на какие слова рассчитывал, но… точно не на такие. Не на осторожный вопрос, не на предложение.

Поэтому он неловко ведет плечами, не решаясь послать Олега к черту, но и не готовый признать, что помощь действительно нужна.

Впрочем, Олег, кажется, и так всё понимает. Сережа наблюдает краем глаза, как тот опускается рядом с ним — близко, но не касаясь, даже не пытаясь это сделать. И смотрит, смотрит, продолжает смотреть пристально и невозмутимо.

— Расскажешь, что чувствуешь сейчас? — вдруг продолжает так же тихо, и этого Сережа тоже не ожидал.

Запоздало приходит осознание, что, раз Олег военный, он наверняка имеет опыт общения с пострадавшими, значит точно знает, что нужно делать. И всё-таки его аура успокаивает лучше всяких слов и действий.

Тем не менее, Сережа отвечает, не убирая челку:

— Чувствую твое спокойствие. — Это наверняка не то, о чем его спрашивали, но он намерен говорить честно. — До этого была паника, а теперь… страха больше нет. Но просто… кажется, что мир нереальный, что рано или поздно я проснусь.

— Это плохо? Нереальность.

— Это… неправильно. — Сережа прикусывает губу и снова пожимает плечами. — Я много чего видел, правда, но вот такое… И я не знаю, что с этим делать.

Олег понимающе кивает, но не торопит и не говорит ничего сам, дает возможность сделать следующий шаг. Это немного задевает: еще накануне, вечером, он от первого шага решительно отшатнулся и вполне четко провел грань.

«Это не лучшая идея, Сергей, — сказал он, когда Сережа подкрался к нему с бокалом шампанского и с улыбкой предложил познакомиться поближе. — Мы все должны сконцентрироваться на поиске».

При этом его взгляд более чем четко показывал, что сам он со своими же словами не согласен и вовсе не против общения. Более того, Сережа отчетливо ощущал за плотной броней холодного равнодушия ко всему происходящему… симпатию? Влечение? Впервые в жизни ему оказалось так сложно различить такие простые, родные, можно сказать, эмоции.

Их он чувствует и сейчас, очень тонко и незаметно, старательно скрываемые, но чувствует. И этот вызов его способностям придает решимости. Сережа стряхивает волосы с лица и смотрит на Олега прямо и открыто, не стесняясь своих покрасневших глаз и мокрых ресниц.

И, собрав все свои силы, улыбается.

Он видит — чувствует, — как Олег замирает, будто зверь, готовый в любой момент убежать, спрятаться в своем убежище. И — совсем отчетливо, — что Олег не способен двинуться с места, абсолютно завороженный.

Это сбивает с толку и путает, ведь Сережа даже не применял магию — у него просто не хватило бы энергии. И тем не менее, Олег продолжает отгораживаться. Теперь уже очевидно, что он делает это специально.

— Спасибо, что поддержал. — Сережа возвращает их обоих к теме разговора, потому что обсуждать что-то иное они оба точно не готовы. — Дальше станет легче?

Олег, моргнув, опускает взгляд и неопределенно ведет плечами, как будто смущается. Кто бы мог подумать.

— Я же ничего не сделал… А насчет дальше — не знаю. Правда, я не знаю. Не хочу обещать лишнего. Многие солдаты и за десятки лет службы не привыкают. Но мы-то полубоги, для нас всё иначе.

Он замолкает, вдруг растеряв слова, но Сережа понимает, что он собирался сказать. Не все полукровки одинаковы — не все из них становятся воинами.

Не все должны становиться, но почти всем рано или поздно приходится.

…До самого рассвета Сережа не спит. Так и остается сидеть в стороне от всех, опасаясь попасть под волну чьей-то паники, агрессии или еще какой-нибудь неприятной эмоции. Всю жизнь умел это контролировать, но Эд был прав: здесь, на их родине, всё меняется. Любой из них может случайно открыть в себе совершенно новые способности, и не всегда приятные.

Прежде, чем все проснутся и снова соберутся толпой, Сережа украдкой исследует яхту. Находит первую попавшуюся ванную и приводит себя в порядок, потом пробирается в капитанскую рубку. Сонная Марго вздрагивает, услышав шаги, а, узнав его, подскакивает с огромного кожаного кресла.

С минуту они молча обнимаются. Сереже приходит заторможенная мысль о том, насколько Марго маленькая и хрупкая. Нужно обязательно поблагодарить Игоря, что защитил ее и в безопасности довел до яхты…

— Куда мы сейчас? — спрашивает Сережа почему-то вполголоса, хотя в рубке они одни.

— На Милос, там заправимся и купим всё необходимое. — Марго на выдохе опускается обратно в кресло. — Идем на минимальной скорости — торопиться нет смысла, до утра всё закрыто. Плюс расход топлива меньше.

Сережа машинально кивает, залипая на гравировку на небольшом штурвале. «Драко». Дракон.

В голове возникает какая-то мысль, но поймать ее никак не получается. Что-то знакомое, что-то связанное вовсе не с книгами Роулинг. Что-то наверняка важное…

— Ты хотя бы спал? — тихо спрашивает Марго, улыбаясь уголком губ, и Сережа отвлекается. Ничего. Если это что-то важное, он вспомнит позже.

Эд заползает к ним примерно через час; солнце к тому моменту уже поднимается над морем, и это было бы красиво, если бы не оставшиеся с ночи эмоции и гудящая голова.

— Утра. — После сна его голос звучит совсем дико, но Сережа ловит себя на мысли, что уже начал привыкать. В конце концов, как бы жутко Эд ни выглядел, его доброта и окутывающая желтым теплом аура не могут не располагать к себе. — Вы как?

— Доброе утро, — отзывается Марго. — На удивление неплохо.

— Даже хорошо, — поддакивает Сережа.

— Это супер. Что у нас с курсом?

Они с Марго принимаются обсуждать, в какую сторону двигаться, и Сережа уходит на палубу. По пути он сталкивается с Антоном и приветственно кивает ему, но тут же едва не отпрыгивает, ощущая ледяной холод, который с размаху ударяет куда-то под дых.

О да, это будет веселое приключение.

На остров Милос они заходят всего на пару часов, единогласно решая никуда не расходиться. Большая часть команды остается на яхте, Марго и Эд разбираются с заправкой, еще несколько человек доходят до ближайшего магазина и закупаются едой и предметами первой необходимости.

К обеду они снова оказываются где-то в море, и Марго, оставив яхту на автопилоте, спускается к столу, робко берет свою порцию и привычно усаживается рядом с Сережей на подлокотник небольшого дивана.

— Приятного аппетита, — негромко говорит Сережа.

Она только кивает, уже прислушиваясь к экспрессивному диалогу ребят.

Спор, в общем-то, возник на пустом месте. Кто-то — сейчас уже не вспомнить, кто это был — решительно заявил, что не хочет тратить время в Афинах. На закономерный вопрос, куда нужно идти, последовала ругань, очевидно не имеющая под собой никакой конструктивной основы.

На моменте, когда пришла Марго, Дмитрий — который Позов — яростно доказывал, что им просто нужно спросить у Афины и (или) Аполлона, что они потеряли, и не морочить себе головы.

— Да нахрен мы богам не нужны! — взрывается в какой-то момент Игорь, и Сережа с сожалением наблюдает, как половина присутствующих тушуется, очевидно соглашаясь с тезисом.

— Ты бы за себя говорил, — тихо обрубает Олег.

— А ты можешь спросить у бати, куда нам идти? — закономерно интересуется Игорь. — Вот и молчи тогда!

Сережа медленно вдыхает и выдыхает, старательно окружая себя невидимым барьером. Он чувствует смятение и легкое раздражение Марго, мысленно тянется к спокойствию Олега — и концентрируется только на них двоих, не позволяя всем остальным снова выбить его из колеи.

— Говоря о богах, — вдруг начинает Позов, чем сразу привлекает к себе внимание. Мешкает секунду, но всё-таки решительно заканчивает: — Позавчера я общался с отцом.

Игорь напрягается так, что Сережа с трудом абстрагируется от этого чувства.

— Он сказал, что у нас время до пятнадцатого июля, — припечатывает Позов. — То есть его пиздец, как мало.

Все переглядываются. Эд ошарашенно выдыхает:

— И с хрена ли ты молчал?

— Вот и говорю! — огрызается Дмитрий. — Было не до того, давайте честно.

— Честно? — вскидывается Арсений, сжимая кулаки. — А давайте честно! Я вам честно сейчас говорю: задрало, что мы, как идиоты, говорим-говорим, а толку нет!

— Чья бы корова, Арс, — хохочет Матвиенко, и Оксана понимающе хмыкает.

— Он прав, хватит болтать, — поддакивает Юля и наклоняется вперед. — Раз времени мало, предлагаю разделиться.

— Нет.

— Нет, — отзываются Эд и Олег в один голос.

Они снова вступают в спор. Сережа, качнув головой, достает телефон — связь, слава богам, ловит, можно хоть немного поработать.

Олег был прав в своих неозвученных мыслях: Сережа — не боец. Он, как и обещал с самого начала, готов помочь всем, чем сумеет, но точно не силой и даже не в обсуждении стратегии. И, как бы он ни был помешан на контроле, сейчас он готов довериться более опытным людям и сделать то, что они сочтут правильным.

Так он думает ровно до того момента, как Эд резко поднимается на ноги, подходит прямо к нему — и в два быстрых движения вырывает из его рук телефон и выбрасывает прямиком за борт.

Секунду стоит тишина.

Затем Марго орет:

— Ты совсем, что ли, охренел?!

— Это он охренел! — огрызается Эд и, комично уперев кулаки в бока, смотрит на Сережу; тот старается очень медленно дышать. — Разум, ниче не смущает? Мы в Средиземном море, оно кишит монстрами. А монстры чуют мобильники! Ты не мог этого не знать!

Сережа хочет сказать, что их и так почуют — слишком много сильных, пусть и взрослых полубогов рядом. Хочет сказать, что не он один взял телефон с собой.

Вместо этого он, всё так же медленно, поднимает взгляд на Эда и проговаривает, чеканя каждое слово:

— Ты вообще понимаешь, сколько денег сейчас выкинул в воду?

Эд закатывает глаза.

— Да я куплю тебе два таких…

— Я не про сам телефон. — Сережа чувствует, как в нем закипает ярость — редкое для него явление. — Я про компанию, которой пока еще управляю. Ты можешь хотя бы примерно представить, какую сумму может потерять вся компания, если я в нужный момент не буду на связи? Ты вообще знаешь такие цифры?!

Последняя фраза — откровенно лишняя. Конечно знает, он же сын Афины.

Но, каким бы умным ни был Эд, сейчас он очевидно не понимает простых вещей, потому что вдруг наклоняется к нему и серьезно говорит, глядя прямо в глаза:

— Это всё будет неважно, если ты погибнешь.

— Но я пока еще жив, — невозмутимо отвечает Сережа.

Секунду Эд продолжает смотреть на него, а потом, показательно тяжело вздохнув, возвращается на свое место.

Притихшие было ребята возобновляют диалог, косо поглядывая то на Эда, то на Сережу. Сережа не может толком вдохнуть или пошевелить рукой — кажется, что одно лишнее движение, и он взорвется.

— Скря, не смотри так на меня, — слышится, как сквозь шум, голос Позова. — Я, конечно, не миллиардер, но свой телефон не отдам! У меня семья, это важнее.

Сережа и не пытается сдержаться.

— Важнее десятка людей, которые могут лишиться работы? У них тоже семьи, если что.

Позов приподнимает бровь, глядя на него с фальшивой полуулыбкой, с какой обычно смотрят на детей. Причем не на своих.

— Не важнее, — согласно кивает он, и от этого внутри разгорается раздражение. — Но лично я думаю — могу ошибаться, но вот я думаю… что у вас в компании достаточно умных людей. Так? Так. Уж как-нибудь справятся они без вас, правда же?

Перед глазами на секунду мелькает и тут же пропадает желтая пелена. Сережа выпрямляется, игнорируя предупреждающий жест Марго и улыбаясь.

— Вы так думаете? — Позов кивает, Сережа улыбается еще шире. — Приятно, что вы такого высокого мнения о моих сотрудниках, а значит и обо мне. Но позвольте поинтересоваться, насколько вы компетентны в вопросах управления IT-компанией?

Краем глаза он видит, что часть людей мотают головами и прижимают ладони к лицам, а остальные с интересом прислушиваются. Но все они не важны. Никто не важен, кроме человека напротив — и необходимости поставить его на место.

Сережа сталкивался с такими столько раз, что давно сбился со счета. Он умеет постоять за себя — но он не был готов защищаться здесь, в кругу своих союзников. Мог ожидать с их стороны недоверия, лицемерия или желания наживы, но только не пренебрежения.

Он ненавидит, когда его недооценивают.

Позов тем временем продолжает:

— Не буду лукавить: я в этом не разбираюсь. Но не нужно быть, я не знаю, зоологом, чтобы отличить кролика от акулы.

Кто-то ахает. Сережа чувствует, как улыбка леденеет на его лице, но не показывает виду — вопросительно ведет бровью с деланным интересом:

— Я в этой метафоре — кролик?

— Я этого не говорил.

— А что же вы пытаетесь сказать? Если у вас есть конкретный вопрос — задайте его, я, в виде исключения, готов ответить не в рамках официального интервью.

И Позов спрашивает. Одним вопросом сразу давая объяснение всему балагану, который непонятно зачем устроил, да и своему пренебрежению, которое Сережа чувствовал, но не пытался идентифицировать, занятый более важными проблемами.

— Вот вам сколько лет?

Сережа поднимает брови.

— Вас заблокировал Гугл? Не знал, что эта шутка всё-таки стала реальностью.

— Я не привык ковыряться в телефоне без реальной цели, так что, к сожалению, не специалист по случайным фактам. Так сколько?

— Двадцать четыре, — отвечает Сережа, тактически отступая. Что поделать, его сейчас загнали в ловушку, пусть пока и простенькую. Он прикусывает язык, чтобы не спросить «А какое это имеет значение?» или еще что-то подобное, иначе унизит самого себя еще больше.

— И вы уже владелец такой крупной компании. Это похвально, признаю.

Позов кивает якобы уважительно, но смотрит при этом пристально и хитро, улыбается одним уголком рта, наклоняется чуть вперед. «Мы же с вами оба понимаем…» — так и кричит его поза и мимика.

— Но, — продолжает он, — понятное дело, это не только ваша заслуга. Вы же не будете отрицать, что вам помогали, там, спонсоры, коллеги? Как это у вас называется, я точно не знаю.

— Скажите прямо, к чему вы ведете? — снова не сдерживается Сережа.

Позов собирается ответить — и Сережа может поставить приличную сумму на то, что прямым его ответ не будет, — но не успевает. Вместо него голос подает Петя, громко хохотнув откуда-то сбоку:

— Да он пытается сказать, что ты на свою компанию насосал!

Тишина поистине гробовая. Сережа отчетливо ощущает, как все невольно сжимаются, ошарашенные таким поворотом дискуссии.

А потом Позов, полушутя, полусерьезно, хмыкает:

— А вот если и да. — И пытливо следит за реакцией.

Что ж, Сережа не собирается его развлекать. Он, не мигая, подается вперед и говорит, понизив голос:

— А вы можете думать всё, что угодно. Можете даже представлять перед сном — мне плевать. Носитесь с любой грязью и говорите всё, что вам заблагорассудится, но, какой бы ни была правда, миллиардер здесь не вы.

Он игнорирует чьи-то попытки сгладить ситуацию, не слушает, как Юля вполголоса материт Петю, не позволяет даже Марго к себе приблизиться. Он сказал всё, что хотел, и не видит смысла оставаться здесь и дальше, поэтому поднимается и спокойно уходит на другую палубу.

Это не должно было так его задеть — но задело, потому что прозвучало не от тех людей, от которых можно было ожидать.

Сколько бы ни прошло лет, его будут воспринимать… вот так. И с этим давно пора смириться.

XIX. АРСЕНИЙ

Вслед за Сережей молча уходит Марго, а за ней Оксана, перед этим высказав Диме всё, что о нем думает. Арсений рассеянно наблюдает за Юлей, которая, в свою очередь, провожает Оксану восхищенным взглядом. Еще бы охотница не одобряла, с другой стороны.

Хазин не выглядит виноватым или смущенным. Но он, если на то пошло, только подлил масло в огонь неудачной шуткой — Арсений почему-то уверен, что он-то, в отличие от Димы, ничего не имел в виду всерьез.

Произошедшая напряженная сцена, да еще и установленный дедлайн подействовали безукоризненно: план, хлипенький, но единственный, учитывая малое количество данных, был составлен минут за десять.

Приехать в Афины — поговорить с Янусом — действовать по ситуации. На всё это — сегодняшний вечер и завтрашнее утро, и если что-то пойдет не так, они разделятся. Одна команда останется в столице, чтобы искать вещь богини Афины, а другая отправится в Дельфы — как в самое ближайшее святилище Аполлона.

Никто это не озвучил, но все понимают, что в большей степени надеются вовсе не на этот план, а на чудо, случай и божественную волю.

Когда всё это было оговорено и утверждено, Арсений тихонько взял Антона за рукав и потянул за собой.

Каюта им досталась поистине королевская: с огромной двухспальной кроватью, большим шкафом, в который им нечего даже складывать, и плазмой на стене. А еще есть выход к собственной ванной комнате — целой, блин, ванной!

Насколько Арсений успел понять, кают на яхте четыре двухместных, плюс восемь коек для экипажа. Как ни странно, никто еще не подрался за роскошные спальни, так что за свое спокойствие можно не переживать.

— Чего ты? — спрашивает Антон, когда они оказываются одни.

Арсений коротко сжимает его ладонь в успокаивающем жесте, который уже стал привычным, а потом спрашивает:

— Где твой телефон?

Антон достает мобильник из кармана и с готовностью протягивает ему. Арсений достает свой и, присев на краешек кровати, начинает доставать из него одну из сим-карт.

— Что ты…

— Ты не против, если мы в ближайшее время будем пользоваться им вдвоем? — перебивает Арсений и пожимает плечами. — Всё равно пока особо не до звонков и инстаграма.

Антон хмурит лоб, соображая. Через пару секунд его лицо проясняется, и он ошарашенно смотрит на Арсения.

— Ты серьезно отдашь ему свой телефон? Ты?

Арсений отмахивается, притворяясь, что это сущая ерунда, хотя кому, как не Антону, знать, что для него значат личные вещи. Но если кому на этой яхте и доверять свой телефон, то Разумовскому — хотя бы потому, что если тот захочет как-то навредить, он сделает это и без прямого доступа к смартфону. А он не захочет.

— Так, я сейчас сбегаю к нему и вернусь. Подождешь?

Антон глядит на него таинственно блестящими глазами и молча кивает, прикусив губу. Арсений зависает на секунду, а потом, не сдержавшись, коротко целует его, вынуждая расслабить челюсти и освободить и без того обкусанную кожу, и, кивнув, быстрым шагом удаляется.

Как будто вчера сошлись, честное слово. Это адреналин так влияет или морской воздух?..

Вспомнив, что идет к сыну Афродиты, который вмиг почувствует его настроение, Арсений заставляет себя успокоиться. Пять минут — и потом… Всё потом.

Сережа обнаруживается на верхней палубе, завернувшийся в плед, потому что ветер там довольно прохладный. И он — надо же — старательно что-то рисует в небольшом скетчбуке, но счастливым при этом ожидаемо не выглядит.

Арсений откашливается, привлекая внимание. Остается проигнорированным.

— Серег, — осторожно зовет он, — вот правда так совпало, что у меня был с собой лишний телефон. Возьми, а. Там…

— Я же знаю, что это твой, — отзывается Сережа, только мельком глянув в его ладонь.

— Нет.

— Да.

Интересно, правда узнал или просто догадался и подловил?

— Мы с Антоном будем пользоваться одним, это несложно, — вздыхает Арсений, не видя смысла отпираться. — Правда, возьми пока. В Афинах купишь новый.

Сережа мотает головой и прижимает к себе колени, закрываясь еще сильнее.

Что ж, ладно. Арсений, хмыкнув, открывает телефонную книгу и вызывает номер, записанный туда на всякий случай. Вот и «случай» предоставился.

Ему отвечают через два гудка.

— Здравствуйте, Арсений Сергеевич. — Голос Леши звучит настороженно. — Чем могу помочь?

— Здравствуйте, Леша! — Арсений отворачивается к морю, как будто там что-то безумно интересное, и с довольной улыбкой отмечает краем глаза, что Сережа вскинул голову и уставился на него. — Вы случайно не потеряли своего босса? Он последние полчаса не на связи.

Леша некоторое время молчит, должно быть, соображая.

— А он с вами?.. — наконец спрашивает осторожно.

— Да, мы в рабочей поездке. Не знаю, насколько это секрет, так что на всякий случай никому не рассказывайте. Так вот, вас не надо с ним соединить?

— Да! — тут же отзывается Леша с очевидным облегчением в голосе. — Да, если не трудно. Спасибо вам большое! Я тут… в общем, да, спасибо, вы очень помогли!

Арсений отнимает телефон от уха и смотрит на замершего Сережу, невинно хлопая ресницами.

— Там какое-то очень срочное дело, Алексей спрашивает тебя.

Еще пару секунд они сверлят друг друга пристальными взглядами, а потом Сережа, вздохнув, протягивает ладонь. Арсений старается не улыбаться слишком широко, передавая ему телефон. Сережа так ничего и не говорит, но коротко кивает с благодарностью.

— Алло, Леша? Да, я в ближайшее время буду на связи с этого номера…

Продолжение Арсений не слышит, спеша обратно в каюту.

Антон встречает его крепким объятием — но не таким, как хотелось бы. Он вжимается в его тело с такой силой, как будто хочет с ним слиться, спрятаться в нем, и одновременно — будто хочет спрятать его самого от всего мира.

— Маленький, — срывается с губ против воли, — ты чего?..

Антон мотает головой, вжимается губами куда-то в его шею, ненадолго замирает так, но всё же находит в себе силы отстраниться. Недалеко — только чтобы, перехватив его ладони, потянуть за собой на кровать.

— Подожди, пойдем руки помоем?

В ответ слышится добрый смешок. Но Антон не спорит, и они плетутся в ванную, глупо толкаясь, но не желая отрываться друг от друга. Через минуту возвращаются в комнату и падают на кровать — не эротично, без всякого подтекста, просто ложатся на подушки и тут же привычным движением удобно устраиваются в объятиях друг друга, плотно переплетаясь ногами и руками.

Только так сердце в полной мере успокаивается, осознает, что они рядом и — пока что — в безопасности.

— Мне страшно, Арс, — выдыхает Антон, щекоча его лоб ресницами.

Арсений сжимает его запястье, скользит по тыльной стороне ладони, переплетает их пальцы. Внутри всё противится осознанию, что больше ничего сделать он не может.

— Этого монстра больше нет, — проговаривает Арсений.

— Но есть другие.

— И есть еще куча проблем и опасностей, даже дома. Кирпич всё ещё может упасть тебе на голову.

— Но здесь риски выше.

— Антон… — Руки сами по себе напрягаются, прижимая его ближе, крепче, хотя куда уже.

Тот мотает головой и молчит. А Арсений думает. Думает, думает, машинально перебирая его пальцы.

И понимает в тот же момент, когда нащупывает на среднем смутно знакомое, но непривычное кольцо. Хмурится, ощущая холодок стали, хотя от тепла она должна была нагреться.

— Заметил, да, — вздыхает Антон, и это не вопрос. — Серега — Разумовский, в смысле — так от меня отшатнулся утром… Почувствовал, что ли?

— Наверное, — рассеянно тянет Арсений, поглаживая кольцо. Черное, с простым узором, но очень мощное даже в неактивном состоянии. Кольцо из Стигийской стали. — Почему решил надеть?

Антон долго молчит, и Арсению не нужно на него смотреть, чтобы знать, что он снова кусает губы в волнении, пытаясь подобрать слова.

— Эд правильно сказал, что здесь могут раскрыться новые способности. Я подумал… может… может я смогу как-то помочь, если опять что-то случится…

— Антон! — Арсений поднимается на локтях, чтобы увидеть его лицо, но руку из своей не выпускает. — Ты не обязан, ясно? Если не хочешь — не вздумай его использовать.

Антон медленно выпрямляется тоже и, глядя прямо на Арсения, тихо говорит:

— Я никогда не захочу. Но это же часть меня, так? Может… надо перестать этого бояться? Как тогда. — Он непроизвольно улыбается, и Арсений зеркалит эту улыбку. — Понимаешь?

Конечно понимает. Для них обоих принятие своих чувств проходило тяжело, но если Арсений, по крайней мере, точно знал о своих предпочтениях и противился любви к молодому коллеге — как дико это звучит сейчас! — то Антон переживал жесткий кризис ориентации. Ему было тяжело и больно, а тот факт, что фанаты активно распространяли творчество и догадки об их отношениях, делал всё только хуже.

Это давно осталось в темном прошлом. Но это не то же самое, что магические способности — особенно такие опасные.

— Антон… А как же твой отец?

— А что отец? — отфыркивается Антон, хотя по его телу пробегает заметная дрожь. — Если бы я был так уж ему нужен, он не позволил бы мне уйти, да?

Антон плохо помнит подробности того, что случилось с ним в детстве. Ему, в конце концов, было всего шесть. Но Подземное царство невозможно просто так забыть, побывав там однажды.

Он отчетливо помнит походы к психотерапевтам, таблетки, которые пил почти всю школу, и кошмары, которые годами его преследовали. А уж про букет появившихся фобий и говорить нечего.

Сейчас, спустя больше двадцати пяти лет, он почти смог восстановиться. Но по сей день сложно сказать, что может стать триггером и спровоцировать новые кошмары.

Впрочем, было ожидаемо, что после встречи с огромным морским монстром Антон полночи будет просыпаться и цепляться за Арсения до синяков.

Но Арсений совершенно точно не ожидал, что тот решится столкнуться со своими страхами лицом к лицу и достанет кольцо, которое само по себе оказалось у него после возвращения из Преисподней. Прощальный подарок отца — или вечное напоминание, что его будут ждать?..

— Аид может подавиться, — решительно говорит Арсений, сцепляет зубы и снова перехватывает ладонь Антона. Поднимает на него взгляд. — Слышишь меня? Пусть даже не думает.

Взгляд Антона темнеет, но не от гнева или страха.

Непонятно, кто из них первым подается вперед. Через секунду они уже целуются, стоя на коленях и обнимаясь крепко, до хруста костей. Целуются жестко, сталкиваясь зубами, оставляя влажные следы на губах и подбородках.

Арсений резко дергает его на себя за бедра, опускает голову и впивается в изгиб шеи, оставляет на ней засос — наверняка яркий, но не болезненный, потому что боль Антону не нравится.

Зато нравится грань, поэтому он легко проходится зубами по ключицам и с удовлетворением слышит жаркий стон над ухом.

— Никому тебя не отдам, — бормочет Арсений на грани рыка, опрокидывает Антона на спину и накрывает своим телом, прижимается к нему, осыпает шею поцелуями. И продолжает шептать: — Не отдам. Мой, слышишь? Не отдам тебя.

«Если сам не захочешь уйти», — но это он не договаривает. Оба знают, они обсуждали еще давным-давно, в самом начале, а потом еще раз, незадолго до свадьбы.

Нет необходимости напоминать об этом — потому что ни у одного и мысли такой не возникнет. Они — друг друга. До остановки пульса, до потери памяти.

Антон стягивает с него футболку, Арсений с него — штаны. Движения за много лет выучены и отработаны до автоматизма, и всё равно в такие разы, как этот, искрит и срывает крышу, будто это их первая близость.

Когда они остаются обнаженными, Арсений вжимается пахом ему между ног, толкается вперед, выбивая судорожный всхлип, накрывает губами покрасневшее ухо, прикусывает мочку. И утробно рычит:

— Как ты хочешь?

Вместо ответа Антон вдруг крепко сжимает его бедрами и переворачивается, меняя их местами. У Арсения перехватывает дыхание. Такого Антона он до сих пор не научился вывозить.

За короткую передышку, в которую Арсений приходил в себя, Антон тоже перевел дыхание и теперь хитро ухмыляется, сверкая глазами из-под трепещущих ресниц. Он едва ощутимо ведет тазом вперед-назад, дразняще скользит промежностью по стоящему члену, и Арсений жадно вцепляется в мягкие бедра.

Антон пробегается ладонями по его груди, по шее, по лицу, наклоняется, впиваясь поцелуем во впадинку между ключиц и…

— Да бля. — Он отрывается от его кожи, опирается ладонью о кровать рядом с его головой и тянется куда-то вперед. — Куда ты смазку переложил? Она же тут была!

— Никуда я ее не перекладывал.

— Тогда где она?

Арсений закатывает глаза и пытается дотянуться до сумки, не меняя положения, но не достает и с ворчанием спихивает Антона с себя. Переворачивается на живот, подползает к краю кровати, подцепляет сумку и легко достает почти новую упаковку смазки ровно из того кармана, где она и должна была находиться.

— Ее там не было, — с железобетонной уверенностью, заявляет Антон.

— Ну да, я же фокусник и достал ее, как кролика из шляпы.

Антон хочет сказать что-то еще, но Арсений, снова закатив глаза, быстро выдавливает гель на пальцы, хватает Антона за руку, опрокидывает на себя и прежде, чем тот успеет возмутиться, опускает смазанную ладонь ему между ягодиц. Антон вздрагивает от неожиданности и прохлады, но ничего не говорит, наоборот — послушно разводит ноги, чтобы было удобнее.

Желание охватывает с новой силой, и очень скоро он подтягивает Антона так, чтобы было удобнее, но тот снова решает сам: выпрямляется и, нагло подмигнув, направляет его член в себя. Выдыхает, ждет пару секунд и начинает двигаться.

Долго они в таком положении не остаются: Арсений хочет быть максимально близко, его разрывает не желанием даже, а потребностью касаться Антона всем телом, вживлять его себе под кожу. Закрыть собой и защитить.

Он рывком садится и чувствует, как сдвигается внутри него, попадая по нужной точке, и Антон, с готовностью принявший его в объятия, хрипло скулит ему на ухо. Арсений прижимает его голову к своему плечу, широко проводит ладонью по спине, ласкает выступающие лопатки. Губами тычется, куда получается, и плавно двигается. А Антон двигается ему навстречу.

Они оба любят такой темп, неспешный и вдумчивый, и сейчас, несмотря на недавнюю вспышку страсти, он кажется самым подходящим.

— Люблю тебя, — выдыхает Антон, и Арсений сминает его кожу ладонями, а потом скользит к его шее, обхватывает обеими руками лицо и впивается губами в его.

Это даже не поцелуй — они просто прижимаются губами, постепенно ускоряя темп, пока наконец не отрываются, только чтобы соприкоснуться лбами и застонать в унисон. Один голос, одно дыхание.

— Давай, мой хороший, — на выдохе шепчет Арсений, опускает руку на его член, и Антон задерживает дыхание, чтобы через пару движений кончить ему в ладонь.

Арсений осторожно опускает его на спину, еще несколько раз двигается между его расслабленных коленей и, дойдя до точки, в которой его ослепляет близостью оргазма, выходит из его тела и кончает от одного прикосновения к члену.

Сумка теперь лежит рядом на кровати, так что Арсений тянется за салфетками и умудряется даже ничего не заляпать. Он вытирает сначала свою ладонь, затем живот и бедра Антона и только потом наконец падает рядом с ним, тут же оказываясь в объятиях.

— И я тебя люблю, — выдыхает Арсений, прижимаясь губами к его лбу, проходится по макушке, по-лисьи фыркает, от чего кудряшки смешно разлетаются в разные стороны.

Антон тихо смеется. Он наконец-то расслаблен, и Арсений считает это гораздо более важной победой, чем почти синхронный оргазм.

Пару минут лежат молча. Антон машинально водит кончиками пальцев по его торсу — соединяет родинки, как всегда любил делать. Постепенно он подбирается к паху, и Арсений хихикает:

— Не-не, даже не надейся на еще один разок. Ты же знаешь, я с самой школы не умею быстро восстанавливаться, на первом курсе либидо уже стало падать.

Антон замирает. Даже не дышит, кажется.

— Нет, ну это не значит, что вообще нельзя шевелиться…

— Арс, погоди, — говорит Антон неожиданно серьезно и садится на кровати, легонько морщась. Его взгляд, сложный и сосредоточенный, направлен куда-то в пространство, брови нахмурены. — Как ты сказал?..

— Что? Либидо стало падать, ты в курсе про это.

— Нет… — бормочет Антон, потирает лоб, встряхивается и продолжает о чем-то думать. Арсений садится тоже. — Что-то про школу, я… извини, я просто…

— В чем дело-то?

Взгляд Антона проясняется, как по щелчку. Он смотрит на Арсения, и ничего хорошего, кажется, не собирается сказать.

— Шаст, ты меня пугаешь.

— Я вспомнил, — отрезает Антон и, нервно сглотнув, поясняет: — В школе, еще классе в седьмом, к нам перевели пацана. Он долго не проучился — всего месяца два, а потом его забрали в больницу. Не знаю точно, что у него было, но что-то неизлечимое… Арс, это страшная хуйня, и я очень хорошо ее запомнил. Близость смерти, ее… необратимость.

Арсений старается не показывать своих эмоций и максимально ровно спросить:

— Так, и что?

— Я всё не мог понять почему-то, как дурак, ходил думал, — частит Антон, нервно перебирая пальцами. — Оно другое, но это… оно. У Олега. Арс, с ним что-то не так. Он скоро должен умереть.

XX. ДИМА

Стоило, наверное, порадоваться, что доработанные Эдом очки позволили Диме видеть всё так, как оно было на самом деле. Но он предпочел бы никогда в жизни не видеть того, что происходило.

И, может быть, было бы легче справиться с осознанием этой новой реальности, легче пережить тот ужас, если бы не четкое понимание, что это не всё. Это был лишь один монстр из сотен существующих.

Монстры, полубоги… Черт бы их всех побрал.

И всё-таки Дима не жалеет, что пошел с Игорем. Он бы никогда себе не простил, если бы его оставил, а потом узнал, что что-то случилось. Оно могло — и всё ещё может.

Дима честно старается помочь хоть как-то, внимательно слушает, о чем говорят негласные лидеры их миссии — поиска, — и запоминает, думает, делает выводы.

И осознаёт, что он здесь никто. Обуза.

Вчера Сережа поговорил с ним и мягко подвел к мысли, что остаться на острове будет лучшей идеей, и Дима, пожалуй, был почти готов это сделать… но всё сложилось так, как сложилось.

Была и еще одна мысль, с которой Дима смиряться не хотел, но начинал понимать, что придется. Если сын богини любви намекает ему, что нечего тратить свое время и силы, значит шансов… ну, совсем нет.

Поэтому Дима дает себе обещание: последняя попытка, последняя надежда, и если она не оправдается… что ж, он-то любить не перестанет и от своего обещания держаться рядом он не откажется. Но, наверное, он признает в первую очередь перед самим собой, что вечно так продолжаться не может.

— Игорь, — негромко зовет он, когда ребята начинают расходиться после недолгого обсуждения плана. — Можем поговорить?

Игорь не сразу его слышит, увлеченный чем-то — или кем-то — в другой стороне. Дима прослеживает его взгляд и без удивления понимает, что кроме Пети Хазина там никого нет.

— Он на какого-то актера похож, — говорит Дима, против воли грустно улыбаясь.

— А?.. — Игорь поворачивает к нему голову, моргает. — А. Не знаю. Не думаю… Ладно, чего ты хотел-то?

Дима понимает, что не может найти слов. Чего он хотел? Да столько, что не выразить, не перечислить и за вечер!

«Помоги, мне страшно. Я боюсь за тебя — да и за себя, если честно, тоже. Обними меня, потому что только в твоих руках мне становится спокойно. А лучше — поцелуй, хотя бы просто прикоснись губами. Хотя бы раз позволь узнать, как это. Скажи, умоляю, просто скажи, есть ли у меня надежда. А можешь просто помолчать, только позволь побыть рядом».

Дима смотрит Игорю в глаза и видит отражение каждой своей непроизнесенной фразы. И по тому, как Игорь резко отводит взгляд и неловко отходит, он вдруг отчетливо понимает: нет, дубина, нет у тебя шансов.

Игорь не виноват. Просто так бывает, что чувства не взаимны. И Игорь слишком благороден и слишком ценит его, Диму, чтобы обнимать или, упаси бог — боги — целовать, точно зная, что это ничего не значит.

Дима медленно мотает головой, чувствуя на губах всю ту же печальную улыбку.

— Ничего, — проговаривает он. — Ничего серьезного, забудь.

И уходит. Он, конечно, с этим справится, но ему нужно хотя бы немного времени. А пойманный краем глаза виноватый взгляд, что ни говори, тешит самолюбие. Всё-таки Игорь — не бесчувственный чурбан.

Просто так бывает.

Дима твердит это себе раз за разом и, кажется, убеждает себя в этом. Во всяком случае, ком из горла пропадает. Становится даже почти спокойно.

Если можно назвать спокойствием состояние, когда запираешься в ванной и сидишь на полу, прислонившись к двери и тупо глядя перед собой, не замечая летящее мимо время.

Дима в порядке, он даже плакать не хочет, в конце концов. Ему просто немножко тяжело и нужно немножко времени.

Когда телефон, машинально сжатый в ладони, вдруг вибрирует, Дима даже не сразу это замечает. Смотрит в экран, видя надпись «Валик Калигари», но не осознавая текст.

Снимает трубку, тоже особо не осознавая.

— Да? — Надо же, как сильно хрипит голос.

— Дим? — Валик звучит с помехами, но всё-таки его слышно. — Дим, с тобой там всё хорошо? Ты где вообще, я еле дозвонился.

Щелчок.

И Диму прорывает. Он даже подумать не успевает, как его складывает пополам, и он оказывается уже не сидящим, а лежащим на кафельном полу, в слезах, с зажатой в зубах ладонью и приставленным к уху телефоном.

Как мало ему, оказывается, было нужно от жизни. Просто чтобы спросили, в порядке ли он. Просто совсем чуть-чуть внимания.

— Дим, я слышу тебя, — спокойно продолжает Валик, не озвучивая «ты плачешь», и от этого сердце болезненно щемит. — Мне продолжать говорить?

Дима издает невнятный, испугавший его самого звук, но, кажется, в этом звуке достаточно отчетливо прозвучало согласие. Главное, что Валя понял его правильно.

Он действительно просто продолжает говорить. И постепенно этот самый банальный способ отвлечь и успокоить срабатывает. Первую минуту Дима просто слушает его голос, не осознавая информацию, а уже через четверть часа он тихонько, но искренне смеется с забавной истории, произошедшей утром с их общими коллегами.

— В общем, Цветкова ждет веселая неделька, — резюмирует Валик, и Дима согласно урчит что-то. Недлинная пауза. — Ну ты как, полегче?

— Да, — выдыхает Дима и наконец-то поднимается обратно в сидячее положение. Это не ложь, ему и правда наконец-то становится легче дышать. — Спасибо. Ты извини, что так расклеился при тебе, да еще по телефону… Так глупо.

— Даже не бери в голову, — строго говорит Валик, и это невольно вызывает улыбку. — И если что, всегда звони мне, ладно?

Дима вздыхает.

— Ладно.

Почему он не может влюбиться в Валика? Всё ведь было бы намного проще. Может, когда-нибудь… когда он вернется… А впрочем, зачем гадать и сомневаться?

— Когда вернемся, — проговаривает Дима, не позволяя себе думать, — хочешь, сходим куда-нибудь? Я, кажется, должен тебе кофе.

В конце концов, любовь — всего лишь эмоция, которая рано или поздно проходит. А такая, болезненная и безответная, тем более. Может, стоит приложить немного усилий, чтобы помочь ей уйти — и чтобы позволить прийти на ее место другой.

Валик молчит, и Дима хмыкает, вдруг представив, как тот ошарашенно замер прямо посреди участка.

— Ты должен мне далеко не одну кружку, — наконец отвечает тот с отчетливо слышимой улыбкой. Голос, мягкий и бархатный, становится совсем уютным, как мурчание огромного котяры. — Придется сходить несколько раз.

— Думаю, я буду не против.

Наверное, неправильно пользоваться вниманием парня, чтобы забыть другого парня. Но ведь Валик прекрасно обо всём знает — и Дима в любом случае всё расскажет ему на первом же свидании.

Свидание… Надо же, Дима и забыл, что это такое.

— Я еще позвоню попозже, хорошо? — спрашивает он, окончательно приходя в себя.

— Конечно, Дим. В любое время. Я рядом.

Они прощаются, и Дима заставляет себя подняться и умыться. Потом долго смотрит на себя в зеркало; отражение чуть расплывается из-за снятых очков. Он несуразный, не особо красивый, совсем не умеющий флиртовать.

Раньше, глядя на себя в зеркало, Дима горько думал — ну конечно, как такой мог понравиться Игорю Грому? Теперь он, невесело ухмыляясь, гадает: и как такой мог понравиться Валентину Гашпарову?..

И даже немножко жалеет, что уехал.