Словно не ведая о бушевавшей ночью буре, утреннее солнце торжественно возносилось над волнистыми рядами облаков. Там, где причудливые небесные странники пытались его скрыть, оно прорывалось ослепительными лучами, способными дотянуться до самого потаенного уголка пробуждающегося мира.

Стид наблюдал за этим, держа в руках чашку с крепким кофе. Против ожидания, он встал очень рано и, не желая тревожить сон измученного Кракена, отправился коротать время на палубе.

Он вновь и вновь вспоминал, как морской хозяин прижимал его к себе, будто боялся, что он вмиг обернется прозрачной волной и, окатив постель и скорчившееся в ней существо, бесследно исчезнет. И хотя его самого еще до конца не отпустил стылый ужас от произошедшего, он упорно пытался ухватиться за упущенную в разгар шторма мысль о том, как освободить Кракена от власти безымянных темных сил.

Ведь они не готовы были смириться с тем, что их слуга обрел надежду на возвращение к подобию человеческой жизни. Его хрупкое обиталище – «Возмездие» – скиталось по их бескрайним владениям. За этим штормом мог прийти следующий… за ним еще один…

– Доброе утро!

Негромкий оклик заставил Стида обратить взгляд на палубу, залитую нежнейшими рассветными лучами. По лестнице со шканцев к нему поднимался Хорнберри.

– Доброе утро, Ричард, – с рассеянной улыбкой произнес Стид и осторожно отхлебнул все еще обжигающий кофе. – Попросить Таракана заварить и вам?

– Спасибо, чуть позже я сам спущусь на камбуз, – улыбнулся ему бывший пленник.

Оказавшись на корме, Хорнберри легким кивком спросил разрешения присоединиться, и Стид ответил ему радушным жестом, полным искренней приязни. Пусть его мысленные поиски и оказались прерваны, он был не против поговорить с Ричардом, прекрасно зная, что будет мучительно размышлять обо всем этом еще долгое время.

– Натаниэль сказал мне, что заменил вас у штурвала далеко за полночь. Вы с Эдвардом справились со штормом…

Услышав это имя из уст британца, Стид невольно напрягся. После слов Кракена о том, что Эдвард мертв, он не решался называть того прежним именем, опасаясь причинить боль. Команда предпочитала говорить «мистер Кракен» или «мистер Морской Монстр», и только Ричард спокойно произносил имя прославленного пирата, чья история закончилась в свинцовых водах залива Окракок. Должно быть, дело было в британской вежливости, желании продемонстрировать уважение, хотя между офицером Его Величества и опаснейшим преступником лежала пропасть, сравнимая с Марианской впадиной.

– По правде говоря, это исключительно заслуга Кракена. Я был совершенно бесполезен, – Стид произнес это без тени лукавства, признавая отсутствие у себя какого-либо опыта.

– То, что он превосходный моряк, известно всей Атлантике, – заметил Хорнберри, явно не соглашаясь с характеристикой, выданной Стидом самому себе. – Но в бурю штурвал даже такого небольшого судна, как «Возмездие», почти невозможно удержать в одиночку. Вы полноправно поучаствовали в нашем спасении, я в этом нисколько не сомневаюсь.

Стид неуверенно кивнул, как обычно не представляя, как реагировать на искренние похвалы Ричарда, но тот, успев привыкнуть к его смущенному молчанию, и не ждал ничего другого.

– Мы все-таки не сбились с курса? – поинтересовался он с веселой легкомысленностью, напомнившей Стиду о том, что с момента возвращения с испанского корабля он ни разу не заговаривал о своем освобождении. И все его поведение: то, как легко он принял на себя обязанности матроса, насколько близко сошелся с командой и с каким благоговением смотрел на капитана «Возмездия» – говорило о желании остаться.

Стид не раз слышал истории о том, как британские военные предпочитали переходить на сторону пиратов, оставляя позади муштру и унижения от вышестоящих. Что ж, он понимал желание вырваться из опостылевших оков как никто другой.

Вновь пригубив кофе, Стид ответил лишь тогда, когда терпкое послевкусие вернуло его мысли в нужное русло.

– К счастью, нет. Мы все еще идем к Багамам. Там мы пополним запасы, а потом…

На этого его планы обрывались, и, услышав собственное молчание, он неожиданно вновь испытал то странно чувство, будто стоило сделать незримый шаг вперед, протянуть руку, и ключ к разгадке окажется у него в руках.

– Потом решите, куда направиться дальше? – с непоколебимой верой в то, что стоящий перед ним человек знает, что делать, знает на каком-то глубинном уровне, произнес Хорнберри.

– Да, – ответил Стид, слегка досадуя на то, что мягкий, приятный голос Ричарда все-таки сбил его с пути к незримой цели. – Мы вольны выбрать любой курс.

Глянув себе через плечо, он заметил, что на палубе начали появляться сонные матросы. Щурясь в лучах утреннего солнца, они лениво потягивались, явно готовясь потратить первую половину дня на болтовню и избегание любой работы.

Стид приветливо помахал им рукой и вновь обратил взгляд к горизонту, безмятежно купающемуся в ласковых переливах теплых оттенков.

Он снова провел весь день на палубе, лишь изредка заглядывая в каюту, чтобы убедиться, что Кракен все еще крепко спит. Должно быть, морской хозяин потратил слишком много сил на то, чтобы увести корабль из-под удара стихии и спасти от волн его отчаянного капитана…

Баюкая в груди мучительный клубок из вины, благодарности и щемящей нежности, Стид не мог удержаться от того, чтобы не коснуться лба спящего невесомым поцелуем. В этот краткий миг все его страхи отступали, и он наполнялся уверенностью в том, что сможет защитить это тихое, смущенное, кажущееся таким простым и естественным, счастье.

Потом он уходил, скользнув взглядом по столу, на котором ждал давно остывший завтрак. Уносил с собой очередную книгу, чтобы провести время за чтением путевых заметок путешественников или исследований природы морских существ. Ответы так и не находились, но он продолжал искать, нуждаясь в ощущении, что ни мгновения не стоит на месте и движется к своей цели.

Когда на палубу «Возмездия» опустились сумерки, столь же мягкие, как недавние отблески рассвета, Стид, наконец, оставил чтение и поднялся с насиженного места у перил квартердека. Все тело затекло, и ему хотелось немного пройтись, тем более что море было настолько спокойным, что, идя по палубе, можно было вспомнить ощущение от прогулки по твердой земле.

Он был готов вновь проведать морского монстра, но, боясь потревожить его своими частыми появлениями в каюте, все-таки решил задержаться на палубе еще на какое-то время.

Вскользь поглядывая на безмятежную водную гладь, уже подсвеченную зажженными фонарями, Стид миновал скучающего у борта Люциуса и собрался было зайти за угол надстройки бака, когда удивленные возгласы команды заставили его обернуться.

На палубе появился Кракен. Он выглядел смущенным и растерянным. Должно быть, ему казалось, что он проспал слишком долго… На его плечи был накинут черный баньян, под которым виднелась такая же черная ночная рубашка.

Он искал глазами Стида, но матросы быстро обступили его и принялись о чем-то расспрашивать. Должно быть, о подробностях чудесного спасения от шторма, за которое им следовало благодарить именно его.

Стид собрался было поспешить ему на помощь, опасаясь, что морской хозяин стушуется от такого напора, но стоящий рядом Люциус совершенно неожиданно удержал его, поймав за рукав.

– Капитан, – прошептал он. – Вы, кажется, шли поговорить с Баттонсом?

Тот с удивлением и даже чуть раздраженно уставился на мальчишку, пытаясь понять, чего он хочет.

– Я знаю, вы очень волнуетесь за него. Но, пожалуйста, дайте ему возможность привыкнуть. Хорошо? Поговорите с Баттонсом. Желательно подольше.

Чувствуя, что в этом есть рациональное зерно, впрочем, как и во всех советах Люциуса, касающихся взаимоотношений между людьми, Стид послушно отступил в тень. Понаблюдав за происходящим у дверей в полуют и не обнаружив никаких признаков напряжения между Кракеном и командой, он нехотя развернулся и направился к стоящему на вахте старику.

– Как ты думаешь, «Месть королевы Анны» больше не следует за нами?

Стид задал этот вопрос только из желания прервать молчание, которое привычно воцарялось между ним и Баттонсом, стоило ему задуматься и перестать следить за ходом беседы.

Тот пожал плечами, заставив сидящего на его голове Карла дрогнуть сложенными крыльями, чтобы не потерять равновесие.

– Полагаю, нет. На корабле назревал бунт. Едва ли Хэндс мог удержаться у власти. Быть может, он уже давно съеден акулами.

Стид вздохнул, выразив этим надежду на то, что предположение Баттонса относительно бунта верно. Разумеется, он не желал смерти даже такому негодяю, как Иззи Хэндс, считая, что каждый имеет право на прощение и возможность измениться к лучшему, но мысль о том, что очередное появление черной громады может заставить Кракена снова тратить свои сверхъестественные силы, лишала его изрядной доли человеколюбия.

– Ну а если нет…

Баттонс глянул на него сверху-вниз, точно на дельфина, непонятным образом оказавшегося на палубе корабля, да еще и облаченного в одежду капитана.

– Если нет, мистер Кракен вновь обернется монстром, и море заберет свою добычу. Этому кораблю, который помнит еще крики и стенания рабов, давно пора найти успокоение на дне…

Лишь теперь, после этих слов, задумавшись о том, насколько вера старого матроса перекликалась с его собственными поисками ответов, Стид поднял на Баттонса потяжелевший от мрачных мыслей взгляд.

– Если бы море считало Кракена своим детищем, а не слугой…

На это Баттонс лишь философски покачал головой, и Карл все-таки счел за лучшее перелететь на релинг, подальше от ненадежного насеста.

– Нечто столь огромное, как море… как целый океан… не может считать нас, таких крошечных и слабых, достойными другого отношения. Мы сами идем к нему в руки, самонадеянно считая, что доски, тряпки и смола способны сделать нас неуязвимыми… Тем, кто боится стать его игрушкой, лучше не приближаться к берегу даже на милю.

Стид хотел было что-то возразить на это, но понял вдруг, что попросту не знает, что сказать, и молча уставился на едва заметные на темной глади барашки волн. Возможно, Баттонс был прав, и спорить с его словами было бессмысленно… возможно, бессмысленно было пытаться что-то сделать с тем, что раз и навсегда изменило судьбу Кракена…

Еще не успев в полной мере почувствовать боль от этой безнадежной мысли, Стид вдруг поднял голову и чутко прислушался. Едва ощутимый ветер донес до него звуки пения, но голос не принадлежал ни главному певцу «Возмездия» – Шведу, ни кому бы то ни было из его команды…

Тихий и слегка хрипловатый, этот голос был наполнен столь осязаемой печалью, что сердце Стида тут же болезненно сжалось, будто признавая свое родство с ней.

Не сказав Баттонсу больше ни слова, он, точно завороженный, двинулся в сторону шканцев, где, как он не сомневался, собрались сейчас все его люди, чтобы провести вечер под звуки бесхитростных матросских песен.

Они действительно сидели на своих излюбленных местах у бочки, но непривычным было то, с каким благоговением они внимали поющему в полной тишине, разбавляемой лишь ненавязчивым перебором лютни Француза.

Кракен стоял перед ними, сложив руки в трепетном жесте, будто собираясь начать молиться, но не Богу и даже не Богине, не морю… а, скорее, бескрайнему звездному небу, внимающему каждой одинокой, неприкаянной душе.

Мелодия была проста, а слова несли в себе не больше смысла, чем наивные, но берущие за душу истории про любовь моряка и девушки из прибрежной деревушки, но Стид слушал, буквально остолбенев от чувств такой силы, что они легко могли разорвать его исстрадавшееся сердце. Ему казалось, что печальная песня Кракена, словно магическое заклинание, лишает его возможности скрывать все то, что составляет суть его существа…

Поэтому, когда морской хозяин закончил петь, он внезапно обнаружил себя стоящим рядом и нежно обнимающим свое сокровище. Его руки с трепетом оплетали талию Кракена, чувствуя ее изящный изгиб сквозь ткань баньяна, взгляд завороженно следил за загадочными переливами отсветов пламени в его бездонных глазах, губы силились произнести хоть что-то, но не могли…

– Поцелуйте же его, – вдруг послышалось со стороны невольных свидетелей того, как наваждение объяло капитана «Возмездия».

– Да, поцелуйте!

На миг Стид ощутил настоящую панику… но Кракен мягко, счастливо улыбнулся и с готовностью закрыл глаза. Стид тут же подался вперед и сделал то, что просила его команда. Под звуки их довольных восклицаний он долго и невыносимо сладко целовал любимого, крепко прижимая его к себе.

Они вернулись в каюту вместе, оставив матросов многозначительно переглядываться и шепотом высказывать весьма двусмысленные предположения. Какое-то время они самозабвенно продолжали начатое на палубе посреди погруженного во тьму зала, а потом Кракен взял Стида за руку и потянул к себе в логово.

Устроившись на подушках, влюбленные долго не желали делать ничего другого, кроме как с невыразимой нежностью ласкать друг друга. И Стид, уже раскрывшийся, точно водяная лилия, был готов пойти дальше, отдаться полностью, сбросив все оболочки и оковы – стыда, неверия, сомнений, страхов… но в какой-то момент он почувствовал, что Кракен останавливается и замирает в ответ на зовущие прикосновения.

– Ты… не хочешь? – голос Стида чуть дрожал, он был весь объят волнением, отчаянным желанием понять.

– Я боюсь…

– Чего?

– Моя природа ужасающа… Я не могу подвергнуть тебя риску.

Произнеся это, Кракен принялся с болезненной нежностью целовать лоб, глаза, виски Стида… будто пытаясь загладить свою вину за то, что не может позволить ему стать ближе… так близко, как он хочет.

– Все хорошо… я понимаю…

Тяжело дыша, Стид зарылся лицом в шелковистые волосы Кракена и на какое-то время совсем перестал шевелиться, словно боялся, что новые ласки могут показаться тому слишком откровенными.

Все страхи любимого существа поднялись вдруг перед его мысленным взором, точно огромная волна, увиденная им во время шторма. Он понял, что Кракен не сможет ощутить себя по-настоящему свободным и счастливым, пока не принадлежит себе, пока над ним довлеет это страшное предназначение. 

И в этот момент Стид, наконец, сумел поймать ускользающую от него мысль и заговорил с невероятно сильным чувством:

– Я не позволю им забрать тебя! Мы сбежим от них. Они не смогут дотянуться до тебя вне пределов Атлантики…  Мы доберемся до Тихого океана и навсегда оставим этот ужас позади... Ты же… согласен?

И после долгого молчания, заставившего Стида усомниться в том, что его сил достаточно, чтобы воплотить в жизнь этот дерзкий план, Кракен едва различимо прошептал:

– Да.