Придя в себя, он тихо застонал. Жалобный звук исторгся из его груди будто против воли, в ответ на гнетущее чувство, что тянуло вниз, лишало сил сопротивляться… Пошевелиться было страшно. Казалось, незримые нити оборвутся, и он канет в густую, вязкую черноту. И, что пугало еще больше, он ощущал чье-то присутствие рядом.

– Любимый? – позвал он слабым голосом. Не потому, что странное, тревожащее копошение было хоть сколько-то похоже на близость дорогого ему существа. Он просто не представлял, кто еще мог нависать над ним, так откровенно прижимаясь всем телом, с влажными звуками покрывая поцелуями живот.

Но сумеречный гость не спешил отвечать. Он вновь и вновь нырял головой вниз, сосредоточенно продолжая свое занятие. И отчего-то каждое его прикосновение все больше ослабляло Стида, делая невозможным даже самое незначительное усилие.

– Я счастлив, что ты вернулся… мы справимся со всем, ведь правда? – произнес он с дрожью, надеясь, что все-таки услышит голос Кракена. Чуть хрипловатый, бархатистый, родной…

И он услышал. Не сразу оторвавшись от беззащитно раскинувшегося под ним тела, глубинный монстр медленно поднял голову и с совершенно незнакомой, жуткой интонацией проговорил:

– Едва ли ты переживешь эту ночь…

Зрачки Стида расширились, он все-таки сумел приподняться, чтобы взглянуть в лицо своей судьбы, но потрясли его не выпуклые, тускло блестящие глаза без белков, а алчно приоткрытый рот, в котором виднелись иглы невообразимо острых зубов. С этих зубов на подбородок густо стекала темнеющая в сумеречном свете кровь.

Когда же монстр снова склонился над его животом, Стид, наконец, увидел огромную зияющую рану и собственные внутренности, которые Кракен алчно пожирал.

Теряя рассудок от ужаса, он бессильно дернулся, но тут же осознал, что ни за что не вырвется, что Кракен не отпустит свою добычу, дарующую жизненные силы. Нисколько не опасаясь этих жалких попыток, тот продолжал насыщаться плотью любимого.

И эта слабость, эта безысходность вдруг надломила Стида. Он обессиленно опрокинул голову и снова застонал. По вискам заструились теплые слезы.

Быть может, в этом и был смысл… Ведь он так малодушно предал Кракена, оставил его в одиночестве и страхе перед морскими силами. И если его возлюбленный оказался лишен последней надежды, то разве не справедливо было забрать жизнь того, кто отнял эту искреннюю веру?

– Пусть… будет так… Прошу, прости меня… прости за все…

В последнем усилии подняв уже не слушающуюся руку, Стид осторожно положил ее на затылок чудовища и принялся ласково, одобряюще гладить.

Сознание милосердно вернуло его из чудовищного сна, но невыносимая душевная боль никуда не делась. В первые мгновения после пробуждения он даже жалел о том, что не остался там, где Кракен, пусть и до дрожи пугающий, был рядом…

Попутный ветер неостановимо гнал «Возмездие» к его родному острову, с каждой морской милей отдаляя от любимого, должно быть, все еще уверенного в скорой встрече.

Стид представлял, как тот выходит на берег, чтобы оглядеться… как вода струится с длинных прядей, как тревога изгибает выразительные брови, как дрожат в темных глазах затухающие отсветы заката… И хотя он был готов принять как должное желание монстра расквитаться, в глубине души он знал, что Кракен почувствует иное…

Плененная морем душа, так недолго гревшаяся в руках того, кто заверял, что любит ее даже в облике чудовища, кто обещал заботиться… неизбежно уйдет на самое дно отчаяния и окончательно уверится в справедливости своей ужасной участи. И больше некому будет протянуть ей руку, осветить ее своим неверным светом…

Охваченный этими мыслями, точно какой-то странной агонией, Стид поднялся с постели и принялся одеваться. Ему казалось, что у него не осталось сил на то, чтобы совершать самые простые действия, но он упрямо толкал себя вперед, словно деревянную марионетку, в уверенности, что это жалкое тело должно продолжать жить и сопротивляться. Хотя бы для того, чтобы он мог исправить часть своих чудовищных ошибок…

Ведь по другую сторону от того момента, когда он отдал свое сердце Кракену, осталось прошлое, которое теперь взывало к нему не менее мучительными образами.

Он будто своими глазами видел, как Мэри, его смелая и бесконечно упрямая Мэри открывает дверь пылающего дома и быстрым шагом идет через комнаты к шкафу, где хранятся бумаги… намеренная не позволить стихии разрушить свою жизнь, столь старательно оберегаемую все эти годы… несмотря на нелюбовь мужа, на собственное горькое разочарование… Он слышал, как испуганно кричит Луис, когда одно из окон взрывается осколками, и пламя вырывается наружу… как Альма закрывает ему глаза, а сама стоит ни жива ни мертва и только молча молится, чтобы мама вновь появилась в дверном проеме…

Его там не было… И это было худшим из того, что он мог совершить по отношению к своей семье. Едва ли его возвращение способно хоть как-то залечить этот ужасный ожог, под черной коркой которого скрывается необратимо изувеченная плоть… Но отныне его место – у постели ослабшей от потрясения жены, а не в каюте парусника, рассекающего волны на пути к мечте.

Приведя свой внешний вид в порядок, Стид подошел к столу, собираясь достать из ящика все необходимое, чтобы проверить правильность наспех прочерченного курса. Но когда он потянул за изящную ручку, первое, что попалось ему на глаза – бархатный мешочек с жемчужиной, которую он перестал носить в нагрудном кармане жилета, опасаясь, что она случайно выпадет и потеряется. Дрожащими пальцами достав маленькое сокровище – подарок любимого, он сжал жемчужину в ладони и долго не мог шевельнуться, пытаясь совладать с собой. Но вскоре его плечи затряслись от еле сдерживаемых рыданий.

– Ну-ка, капитан, посмотрите на меня…

Перед ним возникло обеспокоенное лицо Таракана, непривычно лишенное даже намека на улыбку. Послушно взглянув в его теплые, хоть и немного сумасшедшие глаза, Стид вздрогнул и начал приходить в себя.

– Я…

– Что вы там прячете? Кинжал?

– Ох, нет… Это… жемчужина.

– Красивая, – бесхитростно восхитился Таракан, старательно разжимая все еще безотчетно сжатые на подарке Кракена пальцы. – Давайте вы ее мне отдадите… Я положу ее в другое место. Здесь, у вас. И скажу, куда, когда вы немного придете в себя. Хорошо?

Стид по-детски доверчиво кивнул, и Таракан получил возможность забрать драгоценность из его ладони. Пару раз потерев ее о свой фартук, он положил жемчужину в мешочек и отправился к нише с книгами, чтобы найти для нее место.

Скользнув по столу рассеянным взглядом, Стид обнаружил стоящий рядом поднос с завтраком.

– Вам нужно поесть, – услышал он со стороны ниши. – Уверен, вы не хотите, но вам лучше все-таки немного подкрепиться. День предстоит тяжелый…

– Оставь, я позже… – безразлично отозвался Стид.

Хотя он видел, что Таракан принес лишь пару сладких булочек и крепкий чай, мысль о еде вызывала отторжение. Тревога, клыки которой были еще тоньше, чем те, что вонзал в него монстр из кошмара, успела изувечить его нутро, лишив возможности чувствовать голод.

Вернувшись к столу, Таракан вновь глянул на него с беспокойством и долей недоверия.

– Учтите, Баттонс понимает язык чаек. Карл непременно расскажет, если вы отдадите свою еду его крылатым приятелям.

– Нет, что ты… Уверен, булочки чудесны…

Таракан все-таки улыбнулся, как и любой повар, радуясь похвале своей стряпни, и мягким шагом покинул каюту. Стид не сомневался, что на палубе его нетерпеливо ждали остальные, снедаемые волнением за своего капитана.

Сколь бы незаслуженным это ни было, они любили его. И эта трогательная преданность еще одним грузом ложилась на его плечи. Он должен был заботиться о них, но теперь не знал, что с ними будет. Все, чего он так отчаянно пытался добиться от своей жизни, неминуемо оборачивалось чужими несчастьями. И за желание дарить тепло и получать его в ответ он каждый раз оказывался жестоко наказан.

С трудом вдохнув воздух в бесплотно стиснутую грудь, он сел за стол и достал карту, но очертания островов тут же начали расплываться, будто его глаза пытались сопротивляться тому, чтобы увидеть, насколько близко он был от родного дома…

Юго-восточный ветер все не ослабевал, и паруса гудели так, что были плохо различимы даже отголоски мыслей в его объятом пламенем сознании. Именно поэтому Стид все чаще покидал каюту и одиноко стоял на квартердеке, оставленный в покое матросами, которые наверняка были проинструктированы Люциусом.

«Возмездие» уже миновало Доминику и Мартинику, чьи очертания он хорошо знал, и теперь оставалось лишь несколько часов до того момента, как он увидит волнистую линию холмов Барбадоса.

Еще одна мучительная ночь, пытавшая кошмарами, осталась позади, но он не смел желать, чтоб стало легче. Теперь ему казалось, что боль не должна ослабевать ни на миг, чтобы он помнил о том, какими разрушительными последствиями оборачивается его присутствие в жизни других.

– Я отправлюсь на берег вместе с вами.

Стид даже не вздрогнул, словно все окружающее перестало его интересовать. Но, пропустив пару мгновений с совершенно безучастным видом, он все-таки повернулся к Хорнберри.

– Спасибо, но я должен разобраться сам…

– Прошу прощения, почему вы решили…

В тоне британца прозвучало упрямое желание сопровождать его под любым, пусть даже выдуманным, предлогом. Но Стид не собирался допускать, чтобы хоть кто-то оставался рядом, неизбежно рискуя стать еще одной жертвой его невольной жестокости.

– Барбадос – крохотный остров на самом краю моря. Не может быть никакой причины, чтобы вы действительно хотели посетить его…

– Возможно, я собираюсь…

– Ричард, – произнес он севшим, надломленным голосом. – Пожалуйста…

Хорнберри ничего не оставалось, кроме как сдаться, но от попыток позаботиться о Стиде он отказаться все-таки не смог.

– Поговорите с Питером. Назначьте день, когда мы сможем получить от вас хоть какие-то вести…

– Я… подумаю об этом. Спасибо…

Ему показалось, что лязг якорной цепи услышали все жители острова, хотя он выбрал самое безлюдное место вблизи западного побережья. Бесчисленные морские птицы отозвались на этот звук тревожными криками.

Закат уже погас, и водный простор медленно укутывали сумерки, еще сильнее сгущаясь над холмистым берегом. Стид видел в этой естественной угрюмости знак того, что земля готова принять его лишь раскаявшимся, признавшим свою вину…

– Спустите лодку… пожалуйста.

– Капитан…

Команда стояла перед ним. По их глазам он видел, что они хотели бы сделать шаг вперед и поочередно обнять его… но это было небезопасно для его шаткого самообладания.

– Прощайте…

– Мы еще увидимся!

Он перешагнул через борт и с ловкостью, приобретенной за время путешествий, начал спускаться вниз. Бок судна, успевший покрыться ракушками, маячил перед глазами, точно тело огромного зверя, доверчивого и послушного, с надеждой ожидающего хозяйской ласки.

Стараясь не смотреть наверх, он спрыгнул в лодку и завозился с веслами, вставляя их в уключины. С собой он ничего не брал, но рядом с ним на лавке обнаружился мешок, и он почему-то с легкостью представил, что в нем: заботливо завернутая в ткань еда от Таракана, любимая игрушка Джона, перо Карла – на счастье… и прочие мелочи, о которых было трудно думать, чтобы опять не защипало в глазах.

Возможно, где-то там была и жемчужина…

Чувствуя, как деревенеют мышцы лица, Стид принялся грести от «Возмездия» прочь.

До берега было не так уж близко, но он не опасался выбиться из сил. Однообразные движения успокаивали, помогали на время забыть о том, что с ним происходит. Хотя любой неосторожный взгляд на водную гладь тут же заставлял его внутренне сжаться от мучительного чувства, которому он попросту боялся дать название. Собираясь провести остаток жизни на крохотном клочке суши посреди бескрайнего океана, он понимал, что не сумеет избавиться от этого до самого конца…

Берег был тих и безлюден. Хоть и не без труда, Стид затащил лодку под сень ближайших пальм и наспех привязал. Теперь ему предстояло пройти несколько миль строго на юг. Он мог бы двигаться вдоль берега, но не хотел видеть по правую руку свой корабль, издалека кажущийся еще более изящным и хрупким. Поэтому, отыскав тропу среди кустов гибискуса, он направился вглубь острова.

Усадьба родителей Мэри была гораздо ближе, чем его собственный дом, и потому он был избавлен от тяжкой необходимости смотреть на пепелище. Хотя и понимал, что позже его посещения не удастся избежать.

Он даже не пытался придумать, как будет отвечать на вопросы мистера и миссис Элламби, что скажет Мэри, впервые увидев ее после разлуки… не решался предположить, позволят ли дети обнять их… Заранее подбирать подходящие слова казалось ему низким, недостойным. Он должен был стерпеть все отчуждение и презрение, стократ усилившееся, как он был уверен, после его побега.

Вскоре тропа влилась в прибрежную дорогу, и та повела его мимо чужих садов, к северной оконечности Бриджтауна. Округа темнела, утопая в ночном благоухании и бархатистой тишине, таких знакомых, но столь непохожих на запахи и звуки моря…

Он был на полпути к своей цели, когда вдруг услышал странный пересвист. Свистела не какая-то неведомая птица из здешних, островных. Это определенно был голос человека.

Стид обернулся, и три неразличимо темные фигуры тут же бросились к нему с разных сторон. Он опасливо попятился и хотел бежать, но его в мгновение ока настигли и повалили с ног. Уткнувшись лицом в траву, он почувствовал, как один из нападавших придавил его своим весом.

Он уже набрал в грудь побольше воздуха, чтоб закричать, но удар по затылку заставил его бессильно обмякнуть.