Службу в армии Билли представлял иначе.

Да, у него есть оружие, но использует он его разве что на стрельбищах, а основной своей деятельностью считает перемещение между городами, сопровождая военные конвои под видом гуманитарной помощи местному населению.

Он уже выучил, что ящики с оружием разгружаются до въезда в Кандагар, чаще всего в знакомом Карзе, и на приемке стоит совсем не американская дипломатическая миссия (хотя и у моджахеда есть их диппропуск). Билли даже пробует сломать язык со своим «салам, зу Кандагар та», но моджахед окидывает его взглядом тяжелый карих глаз и спокойно отвечает на английском.

— Не трудись.

Билли быстро прикидывает, какое наказание ему достанется, если он вломит их союзнику, но справедливо понимает, что не доживет до разговора с сержантом. Мутный пустынник пристрелит его раньше и скажет, что так вышло случайно.

Сам нарвался (а Билли и правда умеет нарываться).

Поэтому он проглатывает ответ, но запоминает лицо моджахеда.

Еще увидятся.

В Кандагаре есть целая площадка для разгрузки гумпомощи, и тут иногда появляются арабские журналисты, которые своими грубыми словами рассказывают на камеры о благодетельности американских войск и жестоких правительственных подавлениях, которые вынуждают афганский народ голодать.

Билли уже достаточно наслушался мнений со стороны о том, что вся коалиция, которую поддерживают Штаты, — а это Иран, Пакистан и Саудовская Аравия — не хуже правительства Афганистана мучают своих же людей.

Но лезть в вопросы религии и гражданского подчинения не хочется, Билли в армии совсем не для этого. Он просто запоминает, что у США есть союзники, но они сами не ладят между собой. Поэтому лучше в один ряд не ставить Иран и саудитов, между ними всегда обязан посредничать Пакистан.

Какую религиозную карту по итогу разыграет Афганистан еще непонятно, но точно одно — очень важно, какого толка будет новый лидер страны, потому что от этого зависит будущее положение Афганистана на международной арене, а значит и транспортировка гашиша (а также выгодное расположение военных баз на ближнем Востоке).

Это все рассказывают во время занятий в Кветте, куда Билли все-таки добирается, но он, пускай и делает какие-то пометки на выданных листах, все еще не знает, зачем простому солдату такие глубокие политические детали.

Его задача — сопровождать конвои, сверкать автоматом и не грубить моджахедам.

А еще — вернуться в Кветту живым, чтобы выслушать очередной поток бесполезных лекций.

И вместо мудреных постулатов записать на листах новые письма.

«Привет, радость моя.

Я много езжу, редко задерживаюсь дольше недели на одном месте. Не могу сказать точно, чем занимаюсь, но считай, что у меня классный роад-трип. Виды правда так себе и возвращаться приходится всегда в одно и то же место, но я не против.

Если возвращаюсь в исходную точку, то значит советы просмотрели наш конвой у себя под носом.

У местных два языка, и оба нереально воспринимать на слух. Я попытался выучить какие-то слова, так один мудак начал сверлить меня взглядом и поправлять. Не поверишь, но я даже сдержался. В Хоукинсе я бы такому смельчаку уже разбил лицо. Ты точно знаешь

Но вообще английский даже здесь универсальный. Ходят слухи, что и коммунисты нас отлично понимают. У них есть специальные армейские подразделения, натасканные на перехват наших сообщений и их расшифровку. На днях наша разведка узнала, что советы уже давно слушают разговоры посла США в Тегеране со штабом за океаном. При том, что эти спецподразделения находятся на территории СССР.

Не знаю, можно ли мне было об этом писать, но ты только представь: им даже не надо быть рядом, чтобы знать о наших планах. Надеюсь, что американская сеть радио-разведки не хуже, иначе у меня есть вопросы.

Макс говорила, что у вас тоже была какая-то история с коммунистами в Хоукинсе. Я сначала не верил, но после всех рассказов больше не удивлен.

Не хочу много писать о службе, но это — единственный мой досуг. Нас теперь рано будят и заставляют до полуденной жары заниматься физподготовкой. Я в жизни так не выкладывался, и этого все равно мало. В какой-то момент ты так устаешь, что мечтаешь просто сбросить напряжение. Но в ограниченных афганских условиях это почти невозможно.

Зато я хорошо стреляю. Легким выстрелом сбиваю восемь и иногда даже девятки. По живым целям мне еще не приходилось палить, но все говорят, что это вопрос времени. И меня это не пугает.

Потому что за прицелом с другой стороны будет такой же парень, как и я, который не захочет умирать.

А останется только кто-то один.

Я понемногу начинаю забывать, что такое обычная жизнь. Как садиться за руль своей машины, не носить песчаную форму с нашивками США и просто проехаться по городу за очередной девчонкой на вечер. Будто мне больше не девятнадцать.

Мне пока сложно сказать, скучаю я по этому или нет. Здесь нет старшеклассниц, а местные так плотно замотаны с ног до головы даже в дикую жару, что на них нет никакого желания смотреть. Это тебе не Хоукинс, где зашел в бар и на тебя моментально вешаются. Ты понимаешь

Здесь еще приходится вечно что-то учить. Если это касается оружия или очередной военной тактики — пожалуйста, но вот историю и политику — увольте. У меня в отряде приписаны еще несколько задротов, которые знают другие языки, и этим постоянно раздражают. То перед отбоем слышно какую-то нечленораздельную ругань, то из магнитофона играют французские песни. Мы что, блять, на фестивале культур? Дайте мне английский и красивую девчонку со словарем.

Наверно, это письмо самое длинное из всех, что я писал. В последние недели происходит много нового для меня, но даже армейская рутина уже становится привычной, а я втягиваюсь в механизм.

Я — еще одна деталь армии США.

Я — всего лишь часть песочной бури на ближнем Востоке, которая либо сметет врагов, либо сама окажется уничтоженной.

Но даже этот факт не вызывает во мне страха или отвращения.

Наверно, потому что я, правда, неплохо подхожу для службы. Мой контракт однажды кончится, и я пока не представляю, что буду делать дальше. Торговать бытовой химией? Или работать в автосервисе? Видимо, перед таким выбором рано или поздно оказывается каждый солдат.

Я свой пока не сделал.

p.s. Недавно у меня спросили, знаю ли я фарси. Нет, ну скажи, я правда похож на человека, который знает что-то, кроме родного языка?

Вот и я так думаю.

Армия полна слепых кретинов.

Билли»

***

Однажды на кветтской базе устраивают праздник в честь удачной операции, которая совпадает с днем рождения кого-то из старшего состава. Им честно выдают выпивку и новые блоки сигарет, поэтому Харгроув, который не пил уже несколько месяцев, легко поддается на уговоры расслабиться.

В казарме со всех сторон доносится смех и какие-то рассказы, особенно буйные предлагают взять служебную машину и съездить на местное озеро Ханна.

— Говорят, вода там изумрудного цвета. Проверим, ребята?

Билли его как-то проезжал во время очередного маршрута, и издалека озеро показалось ему простой болотистой лужей. Возможно, сейчас он изменит свое мнение. Но пока привлекает внимание громким голосом и не позволяет кому-то долго занимать смысловой центр комнаты.

Билли, кажется, жизненно важно оставаться на виду, чтобы не чувствовать себя одиноким.

Эта тактика становится привычкой, и иногда даже работает.

Волосы немного отросли и снова начинают завиваться. Его новые друзья подшучивают, что в отряде он, похоже, самый привлекательный и может рассчитывать на то, чтобы продержаться дольше других в плену у врагов.

Билли за такие шутки быстро ставит на место захватом под довольный свист остальных солдат.

— Его ждет дома подружка, господа, — язык Клайдса, одного из соседей по койкам, путается в словах, — наш Билли вечно строчит ей любовные послания.

Но в этом как раз-таки и нет ничего обидного.

Билли действительно старается чаще писать письма, только не распространяется, кому их отправляет. В конце концов, Стива сложно назвать подружкой.

Пускай он его посланий и правда ждет.

В атмосфере всеобщего праздника Билли выходит на улицу, чтобы перекурить. Неожиданно на воздухе встречается с одним из лейтенантов, быстро отдает честь и расслабленно отвечает на простые вопросы, которые обычно спрашивают в курилке.

Да, не так давно на службе. Да, ему нравится. Возможно, планирует остаться.

Нет, ему не страшно.

Нет, домой ему не к кому возвращаться. Семья его не очень-то ждет.

На один из этих вопросов Билли откровенно лжет, но не сознается.

— Скажите, а на базе есть телефон? Мне по личным мотивам.

Лейтенант как-то таинственно усмехается и тушит окурок ботинком. Билли подобная заносчивость по-плохому нервирует.

— Есть, но рядовые к нему обычно не допускаются. Но раз сегодня такой хороший день, то для вас, Харгроув, сделаем исключение.

До него доходит сразу же.

— С днем рождения, сэр.

— Свободен, рядовой.

Прежде чем набрать номер, Билли быстро пробегается по последнему письму. Зачем-то кладет рядом фотографию, будто бы это поможет ему лучше представить вызываемого абонента.

И для полного комплекта закуривает еще одну сигарету, хотя не уверен, насколько это входит в рамки дозволенного.

Стив Харрингтон будет первым человеком из Хоукинса, с которым Билли лично свяжется за эти месяцы. Он звонит не родителям и даже не Макс. А парню, с которым едва ладил в старшей школе.

На линии щелкает переключать, и тонкий женский голос интересуется его служебным номером. А после соединяет с Америкой.

Над Кветтой краски сгущаются в сумрак.

И Билли совсем забывает про разницу во времени.

— Привет, красавица.

Подозрительное волнение он заглушает затяжкой и всматривается в лицо Стива на снимке. Выглядит он на нем правда неплохо.

— Я разбудил тебя?

В письмах совсем просто забыть о той манере, в которой они обычно общаются. Там ты наедине с пустым листком и рассказываешь то, о чем вслух предпочел бы не говорить.

В письмах ты веришь, что на другом конце есть человек, который тебя поймет и скажет, что все закончится хорошо. Или просто прочитает твои мысли, чтобы их запомнить.

— Я прямо сейчас смотрю на фотографию, которую Макс мне прислала от вас. Странно думать, что еще год назад я тебя чуть не убил у Байерсов в доме.

А теперь они перекидываются письмами, и Стив присылает ему голые обложки «Пентхауса». А еще просит держать его в курсе событий и чаще писать.

Билли неожиданно себя отдергивает, когда хочет попросить Стива прислать еще какую-нибудь фотографию.

Совсем повредился.

— Харрингтон, не говори мне, что вы там опять влипли в неприятности? Этот чертов город меня уже порядком бесит.

Сказал Билли из Афганистана.

Неудивленным тоном.

Этот чертов город на самом деле для него сделал многое, просто Билли об этом пока не подозревает.

— Будь осторожен, — говорит он в конце разговора, и только когда кладет трубку, понимает.

Он с этими словами обратился к конкретному человеку.

А не в привычном множественном числе.

***

Пуля входит в тело с мягкой нарастающей болью. Билли слышит чавкающий звук металла, раздирающего кожу, но не понимает, кто именно пострадал.

Он или моджахед, который валится мертвым слева от него.

По итогу, ранеными оказываются оба. Один навсегда, у второго пока еще есть шанс.

Их снова загнали сопровождать маршрут вдоль границы Пакистана, только теперь до нового города с именем Хост. Там их встретил связной (тот самый, с карими глазами), который должен был забрать груз и развести его через Гардез по полевым командирам до самого Панджшерского ущелья.

Данная поездка считалась последней в этом году из-за погодных условий, которые всегда осложняют эту часть маршрута с ноября по март.

Теперь она станет последней для многих.

Карие глаза заливаются кровью, и Билли хватает свой автомат, хотя не представляет, куда в этой предрассветной мгле стрелять. Шквальной враждебный огонь сгорает на их машинах и телах, кажется, со всех сторон.

Но он все равно упрямо нажимает на курок и верит, что его выстрел найдет заданную цель.

То, что правое плечо горит, а форма вязко пропитывается густой кровью, Билли понимает не сразу. Только когда успевает влезть в ближайший грузовик и обрадоваться, что за рулем не просто водитель, а знакомый ему Майлс.

— Сваливаем, Харгроув, пускай советы все забирают. Я не собираюсь подыхать за кусок взрывчатки и несколько автоматов.

Билли рассеянно кивает.

И зажимает плечо рукой.