Настоящим извещением подтверждается, что рядовой Уильям Харгроув признан пропавшим без вести.

Билли пережевывает песок Герата, который осколочно лезет ему в горло.

У полевого моджахедского командира разорванный взгляд (по причине бельма на левом глазу) и крайне неприятное лицо. Какие-то арабы снаружи перетаскивают оружие из американских машин в свои грузовики, пока командование сравнивает последние стратегические данные. Фергюсон чинно переводит диалог, руки складывает за спиной по стойке «смирно» и даже не сбивается в вязи незнакомого Билли языка.

Ему же остается просто вытягиваться недалеко от выхода и изображать из себя гордого солдата великой нации.

И еще немного давиться рыжей песочной пылью.

— Советы плотно взяли Панджшерское ущелье в кольцо, но мы не можем отступить, — доносится четкий голос Фергюсона после грубого афганского наречия, — Исмаил-хан распорядился держать позиции. Если мы отступим, то уже никогда их не вернем.

Имя Исмаил-хана Билли слышит с завидной регулярностью.

Один из крупнейших полевых командиров, идейный вдохновитель и приверженный сторонник новой исламской революции в Афганистане. Настолько влиятельный человек в кипящей арабской клоаке, что одним его словом можно отправить новые отряды в Панджшер на смерть.

Что, собственно, сейчас и происходит.

— Войска ДРА получили новое вооружение. Но мы рассчитываем уравнять силы, когда ваша помощь достигнет наших бойцов в ущелье.

Американцам остается только кивать в согласии. Демократическая республика Афганистан (ДРА) как-то воспрянула духом в последнее время.

У Билли складывается непонятное предчувствие подковерной игры: будто бы вслух произносят не так много информации, но она короткой дробью слов выбивает в воздухе красноречивый смысл.

Который от соображений Билли все еще бесконечно далек.

— Надеемся на полное сотрудничество с нашими друзьями в вопросах защиты Панджшерского ущелья.

Фергюсон, как глашатай, переводит туда-обратно вежливо-точные фразы и немного мнется, когда на иностранном выдает «разумеется». Зачем-то смотрит на Билли и расходится своей неуверенностью у него по коже. Подозрения Харгроува лишь укрепляются, когда они выходят на пекучий афганский полдень, и командир просит далеко не расходиться. Еще немного оставаться на своих местах.

— Не понимаешь, да? — Остин Фергюсон снимает очки и в бессильном жесте закрывает глаза, оборачивается против солнца. — Совсем не понимаешь?

Билли таких подводок к новостям не любит.

Остин ему, конечно, товарищ по военным рядам и узким койкам в казарме, но сейчас может попробовать землю под ногами на вкус. И после оставить рецензию сразу на двух афганских языках.

— Нас перекинут сегодня в Панджшер. Им не хватает людей для сопровождения конвоев. Основные отряды были перегруппированы еще неделю назад, и Герат почти что пустой. Некому везти в ущелье минометы и ракеты для стационарных установок.

Наверно, оглушает примерно так.

Не взрывной волной и не хлопком от выстрела. А узкими предложениями, которые выстраиваются в нелицеприятную смерть. У нее, как у Билли сейчас, челюсть остро выступает вперед, а в глазах мерцает зарево далеких перестрелок.

Из Панджшера практически не возвращаются. Дорога туда, как в Изумрудный город.

Ведет только в одну сторону.

От Кабула и дальше на север.

— Не может этого быть.

Дружелюбный Остин усмехается по-волчьи и предлагает быстро поспорить, пока командир не огласил приказ. Билли ввязываться в это дело не сильно хочет, потому что иначе такая реальность начнет обретать перед его глазами объективные черты. Поэтому он отмахивается от Фергюсона и отходит в сторону, впервые не чувствуя полуденного жара.

Его пробивает ледяной озноб.

Американские войска не участвуют в крупномасштабных операциях, не проводят бои с неприятелем. Они тренируют моджахедов, открывают пустынные базы и беспрестанно привозят самолетами боеприпасы. Иногда отправляют солдат на Азорские острова для повышения квалификации. Или в Турцию — когда за жизнь раненного еще можно побороться.

Кожа на руках у Билли, золотая от терпкого загара, моментально сереет, когда объявляют приказ сопровождать конвой в Панджшерское ущелье. И в списке зачитываемых имен он оказывается почти что первым. Сразу после переводчика Фергюсона, который на стрельбищах ни разу не показал выдающихся навыков для целесообразного использования его в полях.

Из головы исчезают все мысли. Им становится гулко среди пик грядущих опасений.

— Прошу прощения, — Билли находит главного и не думает показаться наглым, задавая вопросы, — вы ведь возвращаетесь на базу, сэр?

— Так точно, Харгроув. В Кветту.

Отлично. Кветта ему подходит. Он там уже когда-то был.

— Я могу попросить вас или кого-нибудь из солдат вашего сопровождения передать на базу пару писем? Я хочу написать родным.

По сухому согласию становится понятно, что не только Билли не уверен в успешном исходе этой миссии. Ему указывают на одного из рядовых, который будет ответственен за передачу посланий, и просят поторопиться. Через час американское командование отбудет в сторону границы с Пакистаном.

Пока оставленные солдаты будут ждать захода текущего дня за горизонт, чтобы отправиться по столичной дороге в горящую пропасть павшей страны.

Кто-то подкидывает Билли ручку, смятая бумага находится среди вещей. У него все строчки расплываются в голове, Билли сейчас не вспомнит ни одно из своих прошлых писем. Поэтому решает не тратить себя на долгие рассуждения и записывает первое, что приходит на ум.

«Привет,

у меня тут неожиданное поручение по службе. Возможно, задержусь где-то в пути и нескоро выйду на связь. Как со всем закончу, наверно, позвоню. Давно стоило это сделать, хотя я не представляю, о чем бы мы говорили. Может, ты как раз придумаешь, пока я буду молчать. Макс, мне..

Надеюсь, что Хоукинс все еще стоит на своем месте. Не представляю, что еще там у вас может произойти.

p.s. Недавно меня снова обрили чуть ли не под ноль. Пришлю тебе как-нибудь фото, повеселишься.

А то мне пока что-то совсем не смешно.

Билли»

Если бы он звонил Стиву Харрингтону, то точно бы нашел для него слова.

Если самого Стива Харрингтона уже выпустили из полицейского участка, а не пустили по кругу беспочвенных обвинений.

Времени остается предельно мало, чтобы Билли в одном письме мог сказать то, чего не написал за все эти месяцы. Но он очень старается.

«Привет, герой.

Надеюсь, что когда я вернусь в Хоукинс, ты еще будешь работать в своем видеопрокате, потому что я бы в него вошел к тебе заглянул. Посоветуешь мне пару новых фильмов? А то за время службы в этой пустыне я отстал в развитии как минимум на несколько лет.

Ты работаешь один, или твоего потенциального сменщика придется попросить уйти на обед? Я бы не хотел впервые за все это время встретиться с тобой, чтобы оглядываться на посторонних.

Как-то странно получается.

Я уезжал, когда мы едва ладили, а теперь пишу тебе мутное письмо с такими же мутными намерениями. И предлагаю увидеться, когда я вернусь.

Увидимся?

p.s. Знаешь, я рад, что даже в Афганистане ты со мной.

Не покидал меня ни на мгновение.

Билли»

Он всучивает два письма малознакомому солдату и настойчиво просит «только не потеряй, а», всматривается в отдаляющиеся на стыке пейзажей машины. Они-то едут в Кветту, там нет установок противоракетной обороны и вечной грызни за клочок приграничного рельефа. Выдох застревает между ребер.

Билли передал для Стива письмо, в котором как бы обещает, что вернется. Билли пытается убедить в этом не Стива, а самого себя. Все-таки ему до сегодняшнего дня везло. Что может поменяться?

Одиозная волна страха внутри забирает свое. Билли почему-то точно знает, что в письме он врет.

Но другого ему и не остается.

— Кому ты пишешь? — отстраненно интересуется Фергюсон, когда влазит в одну машину с Билли.

Серость за окном, слившаяся в единый дорожный поток, начинает разбавляться легкими полутонами. За ночь они добрались до Кабула, чтобы несколько часов назад выехать на одну из тайных троп, ведущих в ущелье. С мертвенной тишиной вдоль заезженных военных путей. Билли успел несколько раз уснуть беспокойным сном, но даже сквозь него постоянно слышал трескочущий ужас между колес.

Возможно, это был он сам.

Возможно, его однажды раздавит таким же колесом.

— Сестре, — достаточно простой ответ на незамысловатый вопрос, — и другу.

Можно было назвать Стива одноклассником. Знакомым. Приятелем.

Но Билли выбирает слово «друг» и немного приободряется от этой мысли. Получается, в родном городе у него еще остался кто-то не-чужой. С кем он всегда может пообщаться на поверхностные темы, пускай и на трансатлантическом расстоянии.

— А я матери, — Остина никто не спрашивал, но его, кажется, трясет от нагнетания обстановки, поэтому Билли не останавливает его речевой поток. — Отца нет, а мне вот предложили неплохой вариант с армией... И я... В общем, часто пишу матери, да. Она волнуется, но это ничего. Все же матери так делают.

У Билли матери давно нет.

Он предпочитает думать, что ее никогда и не было (иначе снова перекосит себя глупой злостью за старые поступки безразличных ему теперь людей).

Он не умеет успокаивать, никогда не находит нужных слов. Да и не способен на сочувствие в целом.

Поэтому не отвечает заученными фразами про то, что для них все кончится хорошо. Статистика ведь зависит от многих показателей. И они ей планируют тоже кое-что показать.

Горизонта впереди не видно из-за шеренги машин. Билли это несколько нервирует, потому что он привык ехать в начале и знать, что ждет его впереди.

Сейчас с этим труднее.

Где-то там просыпается солнце. Панджшер подкрадывается к ним горной породой дорог и крутыми ухабами со стороны.

Скоро все кончится.

— А подружке? Не пишешь?

Харгроув только ухмыляется. У него на губах плотно усаживается вполне определенная мысль.

— Мне кажется, я..

Уже ей написал.

Билли не успевает произнести свое признание до конца. Одна из первых машин в колонне сходит с пути под градом неожиданных обстрелов, разливающихся откуда-то сверху. Вторая — зажигается под боевым ураганом из разрывных снарядов. Их же водитель намеренно уводит броневик вбок, предугадывая тактику враждебных ударов.

Остин, кажется, кричит.

Но Билли его не слышит.

В принципе, ничего неожиданного. Мир вокруг заходится запахом пороха, и энергией тепловой волны пробуждает Афганистан после недолгой ночной тишины.

В принципе, они знали, куда ехали.

Просто не попали в хорошую статистику.

Кровь стальным звоном просачивается в воздухе, забивает лобовое стекло машины вперемешку с поражающими выстрелами.

Билли заученно тянется к выданному ему автомату, снимает его с предохранителя. И возвращает Фергюсону тот самый взгляд, который поселился между ними вместе с иностранным словом «разумеется».

Он все прекрасно понимал с самого начала. Просто другим об этом не говорил.

Делает глубокий вдох и открывает дверцу машины.

— Ну что, пошли?