***

— Вы всё же вернулись, — сказал Леонтьев, столкнувшись в гостиной комнате с Алексеем Юрьевичем.

Тот перевёл взгляд с книги на гостя и удивлённо поднял брови. Алексей Юрьевич никак не ожидал увидеть здесь Сашу Леонтьева. Тот выглядел лишним в богато обставленном доме. Дело было не в том, что ему, Леонтьеву, не рады, наоборот, его визита ждали (если судить по реакции самого старшего Горшенёва). Проблема состояла в том, что Леонтьев просто чересчур сильно отличался от хозяев поместья. Последние своим внешним видом напоминали породистых ухоженных лошадей, а Леонтьев – «простого» рабочего жеребца, пашущего поля.

— Здравствуйте, — зачем-то поздоровался Леонтьев и осторожно протянул руку Алексею Юрьевичу.

Тот сразу заметил мозоли на чужих пальцах, неаккуратные ногти и шрамы. Внешний вид ладоней прямо говорил, что их владельцем был человек, привыкший много и долго работать руками.

— Здравствуйте, — Алексей Юрьевич не побрезговал и пожал чужую ладонь. — Что же вас привело сюда?

"Вы" — именно этого ответа так жаждал услышать Алексей Юрьевич. Он слепо надеялся, что в сердце Леонтьева осталась та подростковая влюблённость. Ох, какой же она была сладкой, запретной и от того манящей. О ней никто-никто не знал, от того и возникал риск быть замеченными, что будоражило интерес. Он прямо-таки побуждал Алексея Юрьевича поцеловать Леонтьева прямо в гостиной, где как никогда можно попасться на чужие любопытные глаза.

— Меня позвал ваш отец, Алексей Юрьевич, — Леонтьев поправил глупые очки. — Он сказал, что вашей матери плохо.

Алексей Юрьевич почувствовал неприятный укол горького разочарования. Конечно, любому было бы больно услышать, что некогда любимый человек не вспоминает о тех счастливых днях.

— Разве в таких случаях не должны вызывать врача? — Алексей Юрьевич пожирал взглядом гостя.

Тот сильно изменился с последней встречи: стал в несколько раз выше, шире в плечах, заимел уставший взгляд, да и голос погрубел. Это всё было естественным, ведь Леонтьев не мог вечно оставаться худощавым крестьянским мальчишкой. Да и сам Алексей Юрьевич не имел способности застрять в том «сладком» возрасте, когда любовь впервые посещала сердце.

— Алексей Юрьевич, я врач и довольно уважаемый, — Леонтьев продемонстрировал сумку, которую повсюду носили с собой врачи.

– Врач, значит... – Алексей Юрьевич медленно поднялся с кресла и подошёл к гостю. – Вас, наверное, нужно проводить до комнаты моей матери. Пойдёмте, пока ей не стало совсем худо.

– Благодарю, Алексей Юрьевич, но я помню, где находится эта комната, – на губах Леонтьева на мгновение расплылась та улыбка, с которой обычно люди вспоминали лучшие дни своей жизни.

Горшенёв кивнул. Он бы удивился, если бы Леонтьев позабыл ту самую комнату, где они, Леонтьев и Алексей Юрьевич, проводили самые страстные минуты, дарили друг другу самые сладкие поцелуи и крепко-крепко обнимали. Именно в комнате родителей это и происходило. Во всём было виновато желание острых ощущений и интерес, подогревающийся страхом быть замеченными.

Леонтьев ушёл к Татьяне Горшенёвой, а Алексей Юрьевич попробовал вернуться к чтению книги. Её текст быстро наскучил и заставил вернуться к воспоминаниям. Сейчас они особенно грели сердце, ведь Алексей Юрьевич вернулся из-за границы, где провёл добрые восемь лет, домой. Именно здесь находилось особенное место, которое заставляло сердце трепетать.

Алексей Юрьевич дождался, когда Леонтьев освободится и предложил пройтись по яблоневому саду. Леонтьев согласился и сразу начал тоном, присущим всем врачам, говорить о состоянии Татьяны Горшенёвой. Алексей Юрьевич слушал всё вполуха, потому что состояние матери явно не могло быть плохим. Сейчас разум молодого человека волновал лишь врач, чей внешний вид был слишком усталым и измученным, прямо как у рабочих лошадей.

– Как тут текла жизнь, пока меня не было? – Алексей Юрьевич попытался сменить тему разговора.

– Спокойно, ваши родители занимались какими-то своими делами, а лично я пошёл учиться, – Леонтьев как-то грустно усмехнулся. – Я же в Москве учился, работал там же, получил уважение, заимел хороших товарищей, – настало короткое молчание. – А в итоге я вернулся сюда.

Алексей Юрьевич кивнул в сторону скамейки, расположенной возле одной из яблонь. Каждое деревце одним только внешним видом заставляло вспомнить бурные отрочество и юность. Тогда ничего не волновало, ведь мысли были только о любимом человеке. В то поистине чудесное время Алексей Юрьевич даже не думал, что любить крестьянина ненормально, что лучше оттолкнуть его и выбрать какого-нибудь соседа (или соседку) из дворянской семьи. Алексей Юрьевич просто любил и наслаждался каждым мгновением, проведённым с Леонтьевым.

– Раз в Москве всё было хорошо, зачем вы вернулись сюда? – Спросил Алексей Юрьевич, вдыхая запах яблок.

Именно такой аромат имела первая любовь Алексея Юрьевича. Он всегда назначал свидания в яблоневом саду, где часами напролёт говорил с Леонтьевым, читал книги и целовался. Как же тогда было тепло и хорошо, как же хотелось вернуться обратно, снова став подростками, которым так далеко до взрослости. Жаль, что не существовало часов, способных повернуть время вспять.

– Потому что я скучал по дому. У меня была квартирка в Москве, но я не мог назвать её домом и ненавидел находиться там слишком долго. А здесь мне так хорошо, что я даже не хочу думать о возвращении в Москву, – Леонтьев посмотрел на Алексея Юрьевича. – А вы почему вернулись? Я слышал, что у вас всё хорошо там, за границей. Зачем же вы вернулись сюда?

– Потому что тоже скучал по дому, – Алексей Юрьевич слабо улыбнулся. – А ещё по яблоневому саду. Каждый день вспоминал его, мечтал ещё раз прогуляться здесь и... – Алексей Юрьевич помедлил, потому что не мог представить реакцию Леонтьева. – А ещё по вам. Мне не хватало вас.

Леонтьев покачал головой и улыбнулся, так болезненно и измученно, что сердце Алексея Юрьевича невольно сжалось.

– Я тоже скучал по вам, Алексей Юрьевич. Вы, наверное, посмеётесь, но я так сильно плакал, когда вы уехали. Я мог и не уезжать в Москву, но сбежал туда, чтобы не вспоминать о вас. Знаете, а ведь это не помогло: я стал тосковать только сильнее и в итоге вернулся, чтобы хотя бы видеть этот сад, – Леонтьев нервно похрустел пальцами. – Знаю, что глупо и как-то по-крестьянски это – возвращаться к своему «барину», но я ничего не могу с собой сделать, Алексей Юрьевич.

Тот обнял собеседника одной рукой и прижал его к себе. Листья яблоней тихо шептались друг с другом.

– Ничего это не глупо: я сам чуть не умер от тоски. Знаете, а ведь за границей много интересных людей, но ни один не смог заменить мне вас. Я пытался найти кого-то похожего, но не смог, – Алексей Юрьевич тяжело вздохнул. – Столько лет я бегал, а теперь вернулся сюда.

Леонтьев робко уложил голову на чужое плечо и тяжело вздохнул. Алексей Юрьевич устало усмехнулся.

– Помните, как мы читали «Евгения Онегина» в этом саду? – Вдруг спросил Леонтьев, сняв очки.

– Конечно помню. Я тогда читал за Онегина, а вы за Татьяну. Мы ещё постоянно менялись ролями и пытались придумать продолжение. Вы говорили, что Онегин станет декабристом и умрёт с петлёй на шее, – Алексей Юрьевич блаженно улыбнулся. – Как же тогда было хорошо.

Хотелось отказаться от дурацкого обращения на «вы» и вернуться к простому, но такому родному «ты». Однако, что-то мешало изменить местоимение и переступить ту самую черту, из-за которой образовалась непонятная стена. Она постоянно давила, но никто не решался её разрушить.

– Я тут без письма на французском, но вы ответите на мои чувства? – Спросил Леонтьев, надев очки на нос. – Алексей Юрьевич. Вы хотите снова встречаться в саду, как это было раньше?

– Я согласен с ними, Саша, ты только не ищи себе никакого князя N и не уходи к нему, – быстро, почти не думая, ответил Алексей Юрьевич и осторожно поцеловал собеседника в обкусанные губы.

Конечно, отношения не будут такими лёгкими, как много лет назад, но именно они сейчас необходимы Алексею и Саше. Они целовались уже не так страстно, но при этом нежно, словно долгих лет разлуки и не было.

А яблони зашептались громче, они словно радовались счастью двух людей, вернувшихся из долгого странствия домой. Им оказалась ни другая страна, ни большой город с уважением и работой. Домом остался яблоневый сад.

***