Так Человек стал жить у меня. Он спал в гостиной на старом диване, и ночью по всему дому разносилось его громкое сопение, но это нисколько не мешало, напротив, даже помогало, ведь спокойней осознавать, что ты не одна в темноте, и что там, за стенкой, спит Человек.

      Стало приятно просыпаться и ходить по дому. Человек уже знал каждый угол. В первый же день нашего общежития он выложил мне на стол какие-то бумажки, карандаши и один шуруп. Все это было найдено за диваном и шкафом, а шуруп под ванной. Человек навел красоту в ящиках, так что банки с крупой напоминали мне гордых пузатых военных в красных беретах, стоящих на параде. Все книжки были выставлены корешками вперед, и даже мой маленький фарфоровый кот с отбитым хвостом сделался нарядным.

      Да, вот такой домовитый Человек мне попался. Он сам готовил на газовой плите, овсянку отверг сразу, сказав, что это не еда, и положил мне на завтрак гречневую кашу.

      Я уговорила его мыть посуду по очереди, правда, и тогда Человек стоял у меня за спиной и следил, чтобы не осталось ни единого пятнышка. Потом он еще рассматривал все на свету и гладил меня по голове тыльной сухой стороной ладони.

      Все шло неплохо, даже здорово, пока Человек не узнал о пылесосе. Вечер воскресенья, я сидела в гостиной, Человек возился на кухне. Комната вовсе не казалась пыльной, да и убирала я только в четверг.

      Пылесос у меня был довольно старый, с плохой тягой, но шумел громко. Вообще еще в детстве я думала, что пылесос нужен главным образом для шума. Когда ты пылесосишь, все расступаются, отодвигают стулья и табуретки. Чувствуешь себя, если не главной, то по крайней мере очень значительной.

      Я открыла шкаф, достала пылесос и включила его в розетку. Вместе с привычным неистовым гулом носатого уборщика из кухни послышался шум, как будто что-то упало. Вскоре на пороге комнаты появился Человек в фартуке и с полотенцем в руках.

      — Что это? — он говорил тихо, но вопрос можно было легко прочитать по губам.

      — Пылесос, — призналась я.

      — Пусть он замолчит.

      Человек показался мне не столько испуганным, сколько страшно огромным, он словно еще больше вытянулся. Пылесос смолк, и в комнате стало совсем тихо. Потом Человек подошел ближе и стал рассматривать устройство.

      — Ты никогда раньше не видел пылесосов?

      Человек метнул на меня суровый взгляд:

      — Только благодаря этому и жив. Он же мог тебя съесть.

      Я неловко улыбнулась:

      — Нет, не мог. Его люди придумали для уборки.

      Но Человек только покачал головой:

      — Людоедов тоже люди придумали.

      — Их не бывает.

      Человек снова нахмурился:

      — Ты ничего еще не понимаешь, — а потом прибавил. — Слишком он шумный, невоспитанный.

      — Какой есть.

      — Нет, так не пойдет. Надо его спрятать.

      — Зачем?

      — Для воспитания.

      — Так он же неживой.

      Человек просто посмотрел на меня и вздохнул, его теплая рука легла мне на голову в покровительственном жесте:

      — Какая ты все-таки еще недальнозоркая.

      Он затолкал пылесос на самую верхнюю полку в шкафу, на ту, до которой я не смогла бы дотянуться.

      Я еще за ужином думала, почему вдруг снова стала недальнозоркой? И потом заметила, что со всеми вещами Человек очень аккуратен. Полотенце он никогда не швырял на стол, а бережно вешал на спинку стула, чашки и тарелки ставил бесшумно, дверьми не хлопал. А пылесос его так взволновал, что в тот же день Человек подошел ко мне со старой советской энциклопедией:

      — Вот, — Человек ткнул пальцем в середину страницы №37.

      — Даниэль Хесс, — прочитала я.

      — Родитель, — пояснил Человек и кивнул в сторону шкафа, где томился «подметатель ковров». — Только их тут таких много, и никто не воспитал как следует.

      Он снова вздохнул, уже третий раз за день.

      — Такое бывает, — попыталась объяснить ему я. — Вещи с каждым годом становятся лучше, совершенствуются. А совершенствуют их люди.

Человек махнул рукой:

      — Ничего не лучше. Не надо его больше трогать пока. У тебя есть веник?

      — Да.

      — Этот товарищ тихий. А вообще, нехорошо, жалко его.

      — Пылесос?

      — Да, — он погрозил мне пальцем. — Вот, я тебе говорил, спать вредно: опять я ничего не понимаю. И это тоже нехорошо, — и побрел на кухню домывать посуду.

      Я пошла за ним и стала следить, как он орудовал губкой, засучив рукава.

      — Скажи, а ты не домовой?

      Он посмотрел на меня и весело рассмеялся, да так громко.

      — Глупая, ой, до чего глупая.

      Человек не разрешал больше включать пылесос, сам к шкафу подходил часто. Один раз я слышала, как стоя в гостиной, он рассказывал шепотом про Даниэля Хесса, Айвза Макгаффни и что-то про Сэсила Бута.