Апрель. Самый настоящий, я проверяла по календарю. Снег сошел, начались душистые дожди. Я достала свое любимое пальто и шляпу.

      Хотелось все время выбежать из дома, не важно куда: в булочную за углом, в аптеку на другом конце улицы или на ту же работу.

      Сидеть в четырех стенах было совершенно невозможно. Под окнами появлялись птицы, которых никто не видел, но все слышали. Они щебетали с утра до самого вечера, хотелось открывать дома все окна и глядеть на колыхание занавесок. Скрипела дверь, и шелестела страницами книга, оставленная на столе. Моя квартира наполнялась весенним ветром и становилась как будто живой. И я, как по команде, начинала любить все: и работу, и душную комнату, и даже степлер без скрепок под рукой.

      Ковыряясь в салате вилкой, заметила, как Человек очень внимательно следил за мной. Моей задачей было есть, а его — следить, чтобы на тарелке ничего не осталось. Потом он мыл посуду, мне оставалось только насухо вытирать ее полотенцем и расставлять в буфете. Но сегодня работа не спорилась: недавно прошел дождь, и я смотрела на еще черный асфальт, вдыхала запах мокрой земли.

      — Какой воздух замечательный. Весенний.

      Человек высунул голову из окна и сделал глубокий вдох. И, помолчав, произнес:

      — Нет, этот еще не весенний, — и вернулся к раковине. — Это старый воздух. Потом уйдет.

      — А когда? — я изумленно уставилась на его спину.

      — Когда придет настоящая весна, — Человек усмехнулся. — Это не каждый может определить.

      — Ты можешь?

      — А то, — он посмотрел себе под ноги. — У меня всегда, когда весна, чешется пятка. Левая.

      — А какой он, весенний воздух?

      Человек замер, припоминая, взъерошил волосы:

      — Он сырой, тепло-холодный, и от него во рту вкус укропа, — с этими словами он вышел из кухни, а я засеменила следом.

      Становилось интересно. Человек, заметив мое любопытство, взглянул на меня сверху вниз, гордый и довольный собой:

      — А знаешь, какие еще запахи бывают?

      — Какие?

      Он опять усмехнулся и сел на диван, вытянув ноги, выдержал паузу и начал рассказывать:

      — Весна это одно, а это совсем другое. Вот зима, представляешь, как пахнет?

      — Как?

      — Мокро. По-сухому мокро.

      — Как так?

      — Снег — это же вода? Но вода сухая. Понятно?

      — А какая зима на вкус?

      — Разная. Зима вообще капризная. Иногда кажется, что ты мандарин жуешь. А иногда, точно тебе в рот черемшу сунули.

      Я села рядом на самый край дивана и посмотрела Человеку прямо в лицо:

      — А лето?

      Комнату потряс громкий возглас:

      — Лето!

      Человек вскочил и оживленно заходил передо мной по ковру. Он то и дело замирал, вскидывал головой и топал ногами.

      — Дачей оно пахнет и еще… Слово забыл. Такое… Понимаешь?

      — Нет.

      — Такое! Что на даче летом есть?

      — Дом есть.

      — А в доме?

      — В доме деревом пахнет.

      — Это тоже. Еще! Рядом с домом что?

      — Лес и поле.

      — А там что?

      — Грибы и комары.

      — Комары, — Человек почти обиделся. — Комары своего запаха не имеют, от них болотом пахнет.

      Он так бегал, так махал руками, что я сама начала задыхаться. Мне сделалось жарко и снова захотелось открыть окно. Наконец, меня осенило:

      — Земляника!

      Человек радостно кивнул:

      — Вот, — он снова сел. — Земляника. С землей.

      Мы, довольные, замолчали. Я все думала, что точнее описания запаха лета и быть не может. Именно земляникой и именно с землей.

      На улице становилось все тише. Изредка лаяла сварливая собака, но пение невидимых птиц даже ее сделало чуточку добрее.

      Я слезла с дивана и спросила:

      — Ну, а осень?

      — Осень, — грустно улыбнулся Человек и повел меня к шкафу.

      Он стал вытаскивать из него коробки, старые книжки и журналы. Я стояла в стороне и не мешала.

      — Все, — сказал Человек.

      Шкаф оказался почти совсем пустым. Я и не знала, что он был таким большим, мне почему-то всегда казалось, что в нем с самого начала обитали все эти незнакомые, но, безусловно, нужные вещи.

      — Залезай.

      Я уселась в углу, Человек чудом протиснулся следом и прикрыл дверцу.

      Стало темно и странно тихо, будто снаружи и не было ни комнаты, ни улицы, ни собаки с птицами, ни весны.

      — Вот, — раздался голос Человека в черноте. — Это и есть запах осени. Старый, да?

      — И пыльный.

      — И это тоже. Но хорошо, — он заерзал. — Знаешь, я раньше жил в шкафу. Только мой был меньше раза в два.

      — Как же ты в нем тогда помещался?

      — Так, — он ненадолго притих, а потом прошептал. — Тогда людям и в шкафу хорошо жилось. Тогда было главное не высовываться и поменьше чихать.

      — Это когда такое было? — недоверчиво спросила я.

      — Давно. Хотя, по мне, так было всегда. Ну, тебе еще рано жить в шкафу. Для этого надо сначала часы во рту научиться прятать так, чтобы они не тикали, и ребенка в чемодане закрывать так, чтобы он не плакал. Понятно?

      Я кивнула, и только потом поняла, как это глупо: кивать в темноту.

      Мы вылезли из шкафа, отряхнули друг с друга пыль с паутиной, кое-как начали заталкивать вещи на прежнее место и с удивлением обнаружили, что у нас не поместились целых три коробки.

      — Ну, все, сжался, — вздохнул Человек и почесал левую пятку.