Ни одно твоë слово

В этот момент Су как никогда отчëтливо понимал - ему не остановить Кевина. Если Кевин захочет - а он, бесспорно, захочет - ему не составит никакого труда смести его со своего пути, как помеху. Су намного, намного сильнее простых людей - но его сила не шла ни в какое сравнение с той, что была у сильнейшего воина человечества. Су знал - но в отчаянном, безрассудном порыве пытался.

Он откашливал кровь - вытирал её тыльной стороной ладони и вставал на ноги. Он смотрел Кевину прямо в глаза - и пытался найти в них что-то от старого Кевина, что-то, что когда-то заставило их сойтись, что заставило Су полюбить его, что заставляло чувствовать комфорт, называть эти глаза родными. Су смотрел - и перед ним был чистый, непоколебимый лëд. Су искал - и не находил под этим льдом чужое сердце.

Душу жгло отчаянием, тело жгло пламенем меча, ненасытного, широко лижущего кожу перед тем, как поглотить. Он не успел закрыть глаза, чтобы не видеть, как смерть приближается - не успел испугаться, шире расставляя руки, чтобы закрыть собой ядро Сумеру, и думая лишь о том, чтобы хватило времени, чтобы ещё хоть чуть-чуть...

Су знал - ни одно из его слов не сможет изменить эту часть. Со всем своим красноречием, со всем красноречием человечества ему не убедить Кевина, такого же упрямого, как в юности, и обладающего той же непоколебимостью, с которой он продолжил идти вперёд даже после смерти Мэй. Кем возомнил себя Су, если полагал, что его смерть способна что-то изменить?

Он пытался - безостановочно искал, думал, рассчитывал, но видимо, эта ссора, эта сцена - ключевая часть сценария их жизней, которую не стереть и не подменить. Видимо, это та точка, к которой вели их жизненные дороги. Видимо, этой точке попросту суждено стать для него последней. 

Су помнил вгляд Кевина из другого листа, другой вероятности - того, рука которого не дрогнула, лишая жизни лучшего друга. Лишая жизни его Су. Помнил, как тон того Кевина оставался таким же ровным, когда он бросил мëртвому Су безразличное прощание; как ничего, даже самой блëклой искорки не мелькнуло в его по-прежнему холодных глазах.

Больше, чем смерти, он боялся того, что действительно ничего не изменит - что для Кевина он будет лишь очередной убранной с пути помехой.

***

Человечество подобно яркому, бурлящему звëздному небу - оно полно разноцветных точечек-звëзд, сливающихся в картину. Среди огненных небесных шаров всегда есть те, что виднее, что вспыхивают сверхновой, затмевая собой других. Кевин был из таких звëзд - тех, что не горят, а сгорают - а Су был чем-то вроде тени, всегда за его светом следующей; чем-то вроде маленькой планеты, вращающейся вокруг своего Солнца.

Мог ли Су дотянуться до него, докричаться; мог ли он быть услышан?

Может ли планета что-то сделать, когда звезда вспыхивает, сжигая дотла и её?

Су не был идеален: в нём не хватало чего-то важного, того, что было нужно Кевину. Су был простым человеком - и постоянные потери, следующие одно за другим испытания ломали его; осколки внутри рамы уже не вставали, как положено, хоть рама и держалась из всех своих сил. Жизнь требовала от него слишком многого - большего, чем он мог дать. Су был слишком слаб, чтобы противостоять и не стираться в осколки.

Любовь требовала от него слишком много - и он выжимал себя досуха ради неё.

***

Кевин уже не боялся жить дальше - страх заморозился внутри него, умер вместе с его любовью - лежащей под стеклом, окрашенной в бледно-фиолетовые тона. Никакие угрозы нового дня уже не могли вызвать в нëм того ужаса, с которым он встретил начало катастрофы - этот ужас в нём изжился, впитался в кожу, встроился в самые кости и стал привычным.

Он больше не боялся, что останется в разрушенном мире один - их эра была мертва, осталась далеко позади, и он действительно был один в этом мире - новом мире новых людей, которому он был чужим. Он был готов нести груз своих грехов в одиночку и не собирался перекладывать их на кого-то ещё - он взял их на себя, чтобы от них защитить. Но... сердце всё ещё щемило непонятное ему глубокое чувство, которое никак не хотело умирать. И он думал - если ему удастся защитить Су, не дать ему окраситься в цвет пепла, которым пропахли собственные ладони - может, тогда он будет прощён.

Если Су останется рядом - он будет прощён.

И тем не менее - он всё ещё не мог позволить чужим словам остановить его.

Видел ли Су, смотрящий на него безмолвно по другую сторону водяной глади, на дне его ледяных глаз то, что осталось от прежнего Кевина? Видел ли его насквозь, как в былые времена - видел ли, какое чувство размягчило его сердце, дало пробоину в ледяном щите, стало его единственной слабостью?

Су не понимал этого - Кевин был такой же мозаикой, криво слепленными вместе осколками цветных зеркал. Он тоже не был совершенен - он не был той рыцарской фигурой из свинца, которой хотел казаться. Любовь, хотевшая жить дальше, слишком много от него требовала - и он не мог ей отказать.

Он не мог отказаться от этой слабости.

Яркий свет живой легенды, прародителя дома Каслан, всегда слепил Су - и возможно, потому за слоем горящего гелия он всё же что-то упустил.

***

Кевин видел Су, лежащего у его ног - так абсудно, как расплывчатый ночной кошмар; так невероятно, как Судья, вставшая на сторону людей. Слова, сказанные им, повисли в густом безвоздушном пространстве, запечатленные навеки как память; он никогда не думал, что скажет их ещё раз в своей жизни.

Кевин - вырвавшийся наружу, словно из глубокого сна, не имеющий больше никаких слабостей; теперь ему уже наверняка нечего терять. Су - словно только спящий, на минуту прикрывший глаза. И только раставший мирок Сумеру и кровь на его губах говорят иное.

Кевин думает ещё раз - как после смерти Мэй - что ему не страшно жить дальше, встречать рассвет за рассветом одному; не страшно идти по чужому для него миру без верного давнего спутника. Но эти слова, призванные придать ему храбрости, так же пусты, как тогда. Только слеза уже не катится, не сдержанная, с щеки, застывая в воздухе колким льдом. Сдерживать больше нечего - горечи больше нет, вся израсходована, вся сожжена.

Кевин продожит то, что начал - и ни одно из слов, сказанных Су, не заставляет его сомневаться.