Римус не считал себя особо тактильным человеком. Он относил себя к той редкой касте людей, которым не нужно было ежемоментное удостоверение в существовании человека через касания, объятья — ему все это было не нужно, волчьи инстинкты помогали чувствовать любого человека и быть уверенным в его существовании в физическом мире. Но как же Римус любил прикосновения Сириуса. Его слегка неловкие прикосновения к плечу, дрожащее потрёпывание волос, выбивающие дыхание объятья. Но поцелуи… Господи, Римус был готов на все, ради прикосновений к губам Сириуса. Это была лучшая часть нового яркого будущего, открытого одним признанием на выдохе, это были лучшие моменты каждого дня нового яркого будущего, открытого одним дрожащим ответом.

      Каждое утро начиналось с едва заметного прикосновения к растрепанным волосам с запутавшимися в них остатками сновидений, с неторопливого умывания и нарочно замедленных движений щетки по зубам, с брошенных украдкой взглядов, с выслеживания через зеркало посторонних около умывальников, с искрящегося нетерпением Сириуса. Римус стал замечать эту новую рутину только спустя неделю внезапно разделенной утренней рутины и недовольного бурчания Джеймса о внезапно изменившихся повадках Сириуса, разбавленного советами пойти к мадам Помфри, потому что «чувак, ты меня пугаешь, кто ты, и что ты сделал с Сириусом Блэком, который встает в срань утра?!». Было сложно объяснить Джеймсу, что Сириус был всё тот же, всё также рано встает, но теперь притворяется спящим и разглядывает лежащего на соседней кровати Римуса, закопавшегося щекой в подушку. Было сложно объяснить, что совиный образ жизни Римуса даёт Сириусу пятиминутный карт-бланш на утренние нежности. Наверное, даже Римус не до конца понимал эту одержимость Сириуса утренней лаской, не понимал он и трепетного скольжения ладонями по плечам, малопродуктивным попыткам пригладить торчащие локоны русых волос, аккуратных разглаживаний указательным пальцем морщинок между бровями, рассматривания шрамов на лице и шее с обязательными нежными поцелуями, оставленными на каждом их миллиметре. Римус не понимал всего этого, не стремился вникнуть в магию происходящего утреннего таинства. Он просто знал, что Сириусу так проще говорить о своих чувствах, а лишать его возможности говорить о своем обожании, которое считывалось невооруженным взглядом, из-за своей нетактильности — особенно по утрам — он не хотел. Римусу понравилось купаться в любви Сириуса. Он внезапно осознал, что холодная вода не так бодрит и заряжает энергией, как эти молчаливые признания.

      Неторопливые умывания давали маленькое преимущество и в общей спальне — Питер и Джеймс уже были на завтраке, оставляя спальню в распоряжении Бродяги и Лунатика. Уже полностью проснувшись, Римус старался переодеться в школьную форму как можно скорее, чтобы подарить свою любовь Сириусу, который с аристократичной дотошностью старался выглядеть как самый главный распиздяй. Сидя на кровати и наблюдая за тем, как Сириус закрепляет свой пучок палочкой — будь проклят и благословлён тот день, когда Сириус догадался убирать свои волосы, сводя Римуса с ума — Римус находился на низком старте, чтобы сорваться со своей наблюдательной точки. Сириус редко говорил о своих эмоциях и чувствах, но Римус чувствовал каждую его реакцию, поэтому уверенно обхватывал своими большими ладонями лицо, не терпя возражений — потому что знал, что никаких возражений не будет — прижимался к губам Сириуса, уделяя особое внимание верхней. Римусу не обязательно было слышать от Сириуса рассказа о том, как лучше его целовать, он уже слышал заполошное биение сердца, чувствовал дрожь, проходящую по всему телу, судорожный выдох в самом начале поцелуя. Чуть позже Римус всё же обязательно спросит, как же Сириусу больше нравится, но сейчас окрыленность эйфорией первых дней взаимной любви делала каждый поцелуй волнующим. Римус хотел бы, чтобы со временем каждый поцелуй сохранял важность и ценность. Ну и чтобы коленки Сириуса дрожали от каждого прикосновения Римуса. Сириус поначалу терялся в поцелуе, не знал, куда себя деть, как положить руки, но паника всегда заканчивалась сжатым в кулак свитером на талии. Римус хотел бы проводить целые дни в объятьях Сириуса с его поцелуями на губах — позднее открыв волнительное цунами чувств и слетающих с катушек волчьих инстинктов от сидящего на его коленях Сириуса, это желание все чаще возникало в списке дел на день. Но, понимая, что было бы сложно объяснить Джеймсу и Питеру такое длительное отсутствие и пропущенный завтрак, Римус нехотя отрывался от припухающих коралловых губ и старался не сойти с ума. Легкий поцелуй в кончик носа и «люблю тебя» на выдохе, решительное отступление и слепая хватка на ручке сумки с книгами, решительное движение к двери и общая комната Гриффиндора. Волк слышал шаги за спиной, пульс под сто двадцать. Римус установил для себя правило — не оглядываться, потому что остановить себя от возвращения в спальню с запирающими, заглушающими и отталкивающими заклинаниями из-за очаровательного румянца, всё ещё припухших губ и грёбанной галактики в глазах станет банально невозможно.

      Завтрак проходит спокойно, с переплетёнными ногами на уровне щиколоток и икр, потому что на большее смелости у обоих пока не хватает. Хитрый всепонимающий взгляд со стороны Эванс, который Римус перехватывает, заставляет кончики ушей покраснеть. В первый день нового светлого будущего это грозило разговором шёпотом в библиотеке после занятий. Сейчас это был взгляд человека, который умеет соединять точки и делать выводы, чем не мог похвастаться Джеймс — разговор с ним и Питером висел домокловым мечом.

      Расписание шестого курса оставляло бы достаточно возможностей для уединения, если бы Римусу и Сириусу повезло. Но по иронии судьбы у них было катастрофически мало свободных от занятий часов, чтобы иметь возможность чаще проводить время наедине. Первая половина дня у Римуса почти всегда была занята, они пересекались иногда с Сириусом на Чарах или Трансфигурации, но это удовольствие с соприкосновением локтями и украденными касаниями к пальцам друг друга во время занятий выпадало только по вторникам и четвергам в виде сдвоенных занятий. Чаще всего их встречи выпадали на обеды с взрывом сверхновой в глазах Сириуса, когда тот замечал Римуса, который от такой искренней радости хотел простого человеческого — утащить Сириуса в ближайшую кладовку и целовать его до сбитого дыхания и черных пятен перед глазами от сбивающегося дыхания и зашкаливающих эмоций. Среда была любимым днем Римуса, потому что после обеда он мог вполне легально утащить Сириуса на время окна, впервые за неделю совпадающее у них двоих. Он бы хотел корить себя за то, что не занимается в это время переводом очередного текста для Рун, но у него есть ещё одно окно, во время которого он может и посидеть в библиотеке. А вот расцеловать Сириуса — который именно в это окно после полудня в среду впервые уселся на Римуса, вызвав слишком бурную реакцию у своего парня, вылившуюся в слишком сильную хватку на бедрах и потерю рассудительности с последующим засосом на шее — удается не так часто, как хотелось бы, упускать такой шанс — преступление.

      Преступлением же являлось упущение возможности усесться на стол в самом дальнем углу библиотеки вечером, после ужина и оставшихся занятий дня, чтобы Сириус смог устроиться между бёдер Римуса, смог целовать его жадно и исступленно, прокладывая руками путь от колен к ребрам в рассинхроне, чувствуя нетерпеливое вытаскивание палочки из волос — Сириус знал, какое влияние оказывает этот пучок на Римуса, он не мог ничего с собой поделать, продолжая сводить своего парня с ума — и сводящий с ума кипяток ладоней в волосах. Сириусу нравилось меняться с Римусом местами, потому что то, как Римус умел растворять его в своих невероятных руках невозможно описать словами. Эти встречи в библиотеке были самими любимыми и долгожданными, потому что чаще всего именно они были единственными встречами наедине за весь день. Сириус радовался, что Римуса мало волнует возможность быть застуканными за их наверстыванием упущенного за день, да и мало кого можно было найти в поздний час в библиотеке, только пятикурсников и семикурсников, сходящих с ума в экзаменационной лихорадке. Вот уж кому точно нет дела до двух целующихся гриффиндорцев в самом дальнем углу библиотеки с недостаточно ярким освещением и небольшим сквозняком.

      Римусу нравилось целовать Сириуса. Римусу нравилось отказываться от кредо нетактильности ради Сириуса.

      Сириусу нравилось целовать Римуса. Ему нравилось то, как Римус в порыве чувств теряет самообладание, утыкаясь носом в его шею, вдыхая, как утопающий, запах Сириуса. Это сводило с ума, заставляя в редкие моменты — со временем почти всегда — сдавленно скулить, вызывая еще большую реакцию в виде усиливающейся хватки на бёдрах или талии. Спустя месяц после признания Сириус не смог уйти на Зельеварение в послеполуденный перерыв в среду, снова влетая в пустой кабинет, который они с Римусом нашли по карте. Для него было слишком сложно и невозможно уйти от своего Лунатика, к черту это Зельеварение, Лунатик важнее.

      Сириус вихрем влетел в кабинет, скидывая свою сумку, и впечатался в Римуса, одержимо расцеловывая его скулы. Он лишь краем сознания понял, что Римус пробормотал все необходимые заклинания на дверь кабинета, левой рукой крепко обхватывая его талию. Сириус был готов молиться на эти длинный руки, способные обвить его и крепко прижать, на эти горячие ладони, прожигающие кожу через мантию и рубашку, на эти длинные пальцы, способные проникнуть в каждую клеточку его тела с аккуратными прикосновениями. Закончив с дверью, правая рука Римуса вплелась в локоны Сириуса, слегка оттягивая и открывая доступ к шее, чтобы появилась возможность уткнуться носом в ключицы, вдыхать сводящий с ума запах Сириуса, опережающий поцелуи в шею. Разгоряченное часом объятий своего Лунатика сознание подвело, не давая отслеживать реакцию своего тела и голоса — вместе с выдохом с распухших губ сорвался стон, выбивший почву у Римуса, который и так держался на честном слове. Рука, ведомая Волком и желанием услышать ещё один стон, устремилась к ягодице Сириуса, сжимая и притягивая ещё ближе к себе. Такого напора Сириус не мог выдержать, срываясь на новый стон, более громкий. Избыток эмоций заволок сознание обоих туманом, никто толком не помнит, как Сириус оказался сидящим на столе с широко разведёнными ногами, трущимся о пах Римуса. Это событие привело их к решению немедленно сообщить Хвосту и Сохатому об их отношениях, а также срочной корректировке их встреч. Сириусом же была сделана персональная заметка, что ему нужно провести детальное расследование — поиск наиболее чувствительных мест Римуса и его слабостей — одержимость Римуса Сириусом, переходящая в звериную, как показала практика, самая желанная для Бродяги реакция.