В ушах стоит противный звон, сердце разгоняется до ста пятидесяти ударов в минуту, кровь закипает от количества адреналина, в горле пересыхает, как после трёх часового марафона, футболка прилипает к спине, пропитанная холодным потом.

Мысли будто перемалывают в миксере, превращают в жидкую кашу, оставляя плавать на поверхности только блять блять блять блять блять...

Мышцы руки сводит, когда пальцы сжимаются вокруг железной ножки светильника, что роковой миг назад стоял в углу затхлой комнаты дешёвого мотеля. Никогда ещё ощущение реальности не было таким резким, таким чётким в его глазах.

***

За шесть дней до этого.

***

– С Вас сорок две тысячи йен, мистер...?

– Фушигуро.

– Фушигуро-сан. Понятно.

Он протянул купюры в костлявую руку. Пожилая дама презрительно разглядывала его снизу вверх, жуя ментоловую жвачку. К несчастью Мегуми, это не перекрывало тухлого запаха изо рта. Мятая сорочка свисала с иссохнувшего тела, оголяя заражённые варикозом ноги. Это выдавало её страсть к сигаретам, Фушигуро точно знал. Четыре года медицинского университета лежат в копилке.

Скрипучая дверь распахнулась, демонстрируя слабо освещённую комнату: кровать в углу скромных размеров, деревянная обшарпанная тумбочка, такой же шкаф напротив и настенный телевизор старой модели.

В конце помещения был проход в ванную, откуда на дощатый пол лился зелёный свет.

Всего неделя.

– Студент? – в голосе слышалась неприкрытое высокомерие. Фушигуро кивнул.– Девок водить запрещено, хобби с наркотиками тоже. Не хватало мне здесь уголовки. Ключи сдашь в среду, живу я по соседству – комната двадцать один. – в последний раз окинув парня ядовитым взглядом, – Хотя, просто оставь их под ковриком. – старушка шатающейся походкой вышла за дверь.

За что он получил такое отношение не ясно. Парень скинул чёрный спортивный костюм, что изрядно провонял всеми возможными запахами в пути, пока он добирался до сюда тесными автобусами. На кроссовке до сих пор сохранилось пятно от чужого харчка.

Он поспешил в душ. Взглянув на себя в зеркало, Фушигуро всё же понял презрение арендодательницы. Выглядел он потрёпанно: мешки под глазами от бессонных ночей, бледная кожа, волосы прилипли ко лбу, а на затылке сформировались колтуны.

Портрет героинового наркомана.

"Слава Богам": думал он, когда по спине табуном пробежали мурашки, горячая вода омывала тело, согревая мышцы, смывая стресс. В такие моменты атеистом быть сложно.

Похоронить сестру, сбежать от отца и его долгов – не самые рутинные вещи, которые Фушигуро посчастливилось пережить за последние двое суток. У него даже нет чёткого плана, всё, что он смог придумать – скитаться от одного города к другому, жить в самых дешёвых мотелях и питаться пищей быстрого приготовления. Позже он обязательно разработает схему возвращения к нормальной жизни, найдёт работу и возобновит учёбу. А может, начать путешествовать? Как ни посмотри, он молодой, умный, способный, считай, тьма возможностей у его ног. Нужно просто постараться.

Не то, чтобы он оптимист, но с этими мыслями надежда поселяется глубоко внутри, где-то на подкорке.

Игнорируя таракана в углу ванной, Фушигуро поворачивает кран и мечтает уткнуться в мягкую подушку.

***

Удар по спине возвращает Итадори к реальности, – Мы на месте, сопляк.

Смотреть на брата нет никакого желания, а за окном красного минивэна виднеется здание, похожее на десятки других мотелей, в которых они останавливались с начала месяца.

Все они пропитаны духом безысходности, в таких местах обычно не ночуют благополучные ребята или вдохновлённые путешественники. Что-то вроде пристанища для отшельников общества со сломленными судьбами, ну или тех, кто только собирается ими стать.

Рёмен выходит из машины, весь на веселе. Травка, видимо, в этот раз хорошего сорта. Итадори не разделяет такого настроя, хватает свои сумки и мчится к входу, пока брат оглядывается, – в зону камер не попадает – затем достаёт из глубины багажника чемоданчик. Пара секунд, и теперь вы приезжие из Осаки.

Итадори всем сердцем ненавидит Рёмена и его любовь к преступности. Хуже всего то, что он в ловушке. В грязных лапах мужчины, обязан следовать за ним, выполнять поручения и служить.

Я сбегу от него.

Ему страшно. Очень. Страх – главная причина, почему он до сих пор терпел, причина, почему он до сих пор оставался, позволяя запирать себя в клетку и творить ужасные, отвратительные вещи.

– Чего такой кислый? Где твоя миленькая улыбочка, а? – Рёмен закинул руку на плечи брата, не облегчая подъём на второй этаж с рюкзаком и тремя спортивными сумками, – В этот раз у нас номер аж с двумя комнатами на семь дней. Твой онии-чан расщедрился! – от него так и пахло перегаром. Итадори пришлось поморщиться.

Их встретила старушка – болезнь в человеческом обличии. Она приветливо улыбнулась и помахала перед собой ключами, что-то вроде поддразнивания или заигрывания, направленное на Рёмена.

– Здравствуйте, Вы же Итадори Рёмен, верно?

У него есть другое имя. Другая личность.

– Конечно, мисс!

Именно поэтому тебе никогда не поверят.

Всегда такой дружелюбный и порядочный. Люди тянутся, интересуются им, а он рад подыграть. Даже вид у него, как у приличного человека, наверное, это и привлекло пожилую даму. В гардеробе тот предпочитает классику, парфюм дорогой, но запах ненавязчивый, осветлённые волосы старается укладывать по утрам, используя пенку, за щетиной следит, чтобы не отрастала, говорит, та прибавляет лет.

Правда, есть вещь, что легко его выдаст, проведи по щеке пальцем.

– Ох, а это должно быть Ваш брат. Рада познакомиться, Итадори э-э-э...? – она неловко посмотрела на Итадори.

– Я Итадори Ю...

– Это Итадори Юджи. – Ремён перебил его, как всегда. Широкая улыбка исказила лицо мужчины, когда пожилая мадам протянула руку.

– Приятно познакомиться. Знаете, поклон делать я уже не в силах, вы уж поймите, – ладонь её была холодной и неприятной, а рукопожатия какие-то совсем уж слабые.

Рядом послышался скрип двери. Юджи рефлекторно повернулся и случайно встретился взглядом с парнем, что вышел в коридор.

Глаза глубокого зелёного цвета окинули компанию. Он выглядел уставшим, но не вызывал отторжения. Тихо поздоровавшись, неизвестный проскользнул к лестнице и умчался вниз.

– Итадори-сан, мы вас ждём.

Юджи с ужасом понял, что отвлёкся.

Странная пара уже стоит в комнате, кажется, даже не заметив соседа. Рёмен вопросительно поднимает бровь, а старушка начинает нервничать.

– Уже иду! – объявляет Итадори, притворная улыбка окрашивает лицо.

Он чувствует напряжение, что исходит от брата, как только заходит в номер, слышит его фальшивую беззаботность в разговоре со старушкой. Мужчина часто проверяет дорогие наручные часы.

Опаздывает.

Юджи проходит в другую комнату, красные обои немного напрягают, но в остальном неплохо. Даже лучше, чем там, где они жили раньше. Кровать прогибается под весом сумок, издавая неприятный звук. Парень наконец скидывает кеды и блаженно разводит конечности на постели. За стеной Сукуна и арендодательница до сих пор болтают о пустяках. Это успокаивает – знание, что брата отвлекает кто-то назойливый, не оставляя шанса подойти к нему в истекающее перед миссией время.

Я сбегу.

***

Подушка, к сожалению, не оказалась такой мягкой, как грезил в своих мечтаниях Фушигуро. Ощущение после просонья, будто все четырнадцать часов он провёл, кувыркаясь на мощёной земле. Организм так утомился, что проигнорировал все неудобства и позволил вволю отоспаться.

Запас дешёвых закусок начал заканчиваться, подталкивая пойти в магазин, заодно провести разведку по окрестностям захудалого мотеля. Не сидеть же сутками в комнате, ожидая, когда и так хрупкий бачок начнёт подтекать.

В холле Фушигуро встретил новых заселенцев. Соседи, только не соседи! Его сильно удивила добродушность прежде душной старухи, увлекающейся эйджизмом, которая сейчас мило улыбалась какому-то высокому мужику в хорошо выглаженном костюме.

Конечно...

Рядом стоял ещё один парень. На этот раз симпатичный. Тот совсем не прислушивался к разговору, вместо этого смотрел огромными глазами на Фушигуро. В его взгляде сложно было что-то прочитать, но почему-то Мегуми стало тревожно.

Он кивнул ему, прошептал "Здравствуйте" и поспешил уйти, незаметно прошёл мимо, заляпанными кроссовками перепрыгивал ступеньки, пока не выбежал на улицу.

Ощущение свежести в воздухе знаменовало о ранней весне. Тучи сгущались, возможность промокнуть росла с каждым шагом.

Телефон в кармане выключен четвёртый день, хотя Фушигуро сомневается, что отец будет терроризировать его в ближайшие дни. Как только церемония похорон подошла к концу, он напился до беспамятства. После литра водки вряд ли вообще можно выжить, но старик у него крепкий, пара суток у белого друга – и он как новенький.

Опять начнёт трезвонить, жаловаться на коллекторов и просить деньги на новую бутылку. Мегуми зажмурился, тяжело выдохнул.

Может, стоило всё-таки оставить хоть немного йен на кухонном столе?

Цумики поступила бы именно так, даже если месячная зарплата с подработки еле покрывала стоимость самого дешёвого номера, даже если, чтобы накопить ту сумму, что сейчас лежит в кармане Мегуми, ему приходилось работать дневными и ночными сменами, почти забив на успеваемость в университете.

Но он не Цумики, он не застал время трезвости Тоджи, он не получал столько любви, сколько успела получить сестра, и он больше не собирается спасать чужой зад.

Мысли о раздробленной который год семье вызывают тошноту. Решить таким образом, чего ему хочется на ужин становится сложно.

На ум приходит универсальный вариант.

Набив пластиковые пакеты лапшой быстрого приготовления и пачками растворимого кофе, вкус которых, мягко говоря, отвратителен, Фушигуро борется с ржавой замочной скважиной.

Не хватало ещё сломать ключ. Слабо верится в то, что в такой ситуации к нему потянутся руки помощи. Вид у всех здешних, будто едят фекалии на завтрак.

В поле периферийного зрения попадает открывающаяся соседняя дверь. Фушигуро оборачивается и слегка вздрагивает от угрожающего настроения мужчины, который выходит в коридор. Они виделись часом ранее. Тот создавал другие впечатления.

Всеми клеточками своего тела Мегуми надеется на то, что человек окажется таким же апатичным, как другие постояльцы, и не захочет помогать ему.

– У Вас какие-то проблемы?

Внутренний голос Фушигуро послал его далеко и надолго, а физический произнёс:

– Всё в порядке, – затем, наклонив голову к соседу, – дверь заклинило, но я разберусь, – Фушигуро попытался выжать что-то вроде улыбки.

Металл ключа натирал кожу пальцев, когда рука вертела его сильнее, желая поскорее попасть внутрь.

– О, эти двери ужасны, давай, я знаю к ним подход. – дружелюбно предложил мужчина, и не дождавшись ответа, подошёл вплотную, обхватил его за талию и крепко схватил чужую кисть, отводя в сторону.

Фушигуро растерялся, не понял, что происходит. Ему что-то объясняли, а потом он стал ощущать прикосновения сквозь тёмные джинсы, где-то в районе задних карманов грубые пальцы лапали его. И вот тогда всё стало ясно. Он резко вырвался, желудок неприятно скрутило, кулаки сжались у бёдер, готовые врезать по морде.

– Вау, вау, спокойно. Я просто знакомлюсь, – сосед поднял руки вверх, будто признал поражение. Главное слово в этом предложении – "будто". У таких людей нет совести. А если есть, то она дремлет и просыпается уж слишком поздно.

Мужчина подмигнул и резко ударил плечом о дверь, с лёгкостью отпирая её. На лице отразилась огромная самодовольная улыбка.

– Ну вот и всё, – в грудь Фушигуро прилетела связка ключей, – а ты нервничал. Надо будет затусить, сосед. Рад помочь!

С этими словами он умчался к лестнице. Фушигуро чувствовал себя отвратительно. Мозг кричал ему тогда занести кулак подальше и хорошенько прописать по кривой ухмылке, но тело не могло пошевелиться, словно взгляд мужчины был наделён сверхспособностями медузы-горгоны, заставляя того превращаться в камень.

"Надо будет затусить, сосед"

Чёрта с два они затусят. Фушигуро просто надеется никогда больше с ним не пересечься.

Всего неделя. Даже меньше. Он повторяет, как мантру.

***

– Я ухожу. За пределы мотеля не суйся.

Брат поправляет воротник рубашки, смотря в разбитое зеркало. Это почти метафорично: сколько осколков – столько и личностей, что Рёмен меняет ежедневно, по щелчку пальцев.

Тот Рёмен, который пяти секундами ранее болтал о пустяках с дамой, испарился в воздухе так быстро, как захлопнулась прогнившая от сырости дверь.

Сейчас он не Итадори Рёмен, о нет, он – Сукуна. Имя, полученное в его наркодиллерских, преступных рядах. Конечно, история не супер впечатляющая. Если Юджи не изменяет память, то прозвала его так гадалка, заказавшая партию. Рёмен приехал, представился фальшивым именем, что успел придумать, но женщина так и продолжала называть его Сукуной по какой-то неизвестной причине. Звучало лучше и страшнее. Было решено оставить этот вариант.

Юджи только мычит, листая ленту твиттера. Под одеялом тепло, даже не хочется обращать внимание на запах старья, исходящий от простыней. На этой неделе у него нет поручений. Что-то типа отпуска, если такая трактовка ситуации вообще подходит.

Идеальное время.

Сукуна уходит, оставляет свои вещи, документы, деньги и всё на Юджи. Неужели он так свято доверяет младшему брату? Неужели он так уверен в его послушности?

Да. Рёмен знает, что Юджи боится, он сделал всё, чтобы выработать такое отношение. Вся жизнь, вся жизнь с монстром под одной крышей.

Но кое-что Сукуна упустил. Юджи тоже не догадывался о такой своей черте.

Терпение. Оно имеет свойство заканчиваться. Когда терпение истекает, контролировать страх становится очень просто. Точнее, твой организм и психика забывают о том, что такое чувство вообще можно испытывать. Страх застилает агрессия, накрывает, как пелена, а сдерживаться кажется нереально сложно.

Это и случилось с Юджи.

Он пересекает комнату прыжком, выбравшись из мягкого кокона одеял, смотрит через окно на парковку. Ждёт, когда появится брат, а того всё нет и нет. Нога нервно постукивает. Проходит минут десять, и знакомая фигура всё-таки выходит на стоянку. Красный минивэн уезжает. Адреналин в крови Юджи подскакивает.

Я сбегу. Вертится на языке, когда руки лихорадочно запихивают минимум взятой с собой одежды в синию спортивную сумку. Я сбегу! Ему хочется прокричать это в татуированное лицо брата, неприкрытое слоем тонального крема. Я сбегу! Шелестят грязные купюры, когда их пересчитывают.

Я сбегу! Я сбегу! Я сбегу!

Юджи застёгивает молнию, та издаёт протяжный свист. Наверное, с такой же скоростью бегут его мысли.

Он отключает звук на телефоне, стоя у двери. Сердце колотится в груди от предвкушения. От нетерпения. Тяжело выдохнув, Юджи хватает холодную ручку двери. Шаг – и перед ним открываются два пути: свобода или могила. Пятьдесят на пятьдесят, как повезёт. И, Боже, он готов рискнуть.

Парень распахивает дверь, но в этот же момент останавливается, как вкопанный.

Нет нет нет

Тело налилось цементом, лицо побелело. Пол будто ушёл из под ног, отправляя его в неизвестное пространство, туда – где темно и ничего не слышно. Это не страх, нет. Он чувствует себя идиотом.

Хочется пробить плотину, что построилась перед ним. Ударить, расцарапать, запинать. Желательно к этому ещё и кричать, кричать, кричать. Может быть, если бы он был быстрее, он бы успел, он бы выбежал и испытал удачу, рискнул, как всегда хотел.

Неясно сколько Юджи находился в фрустрации, пошевелиться было невозможно.

Сукуна стоит перед ним. Почему... Почему он вернулся? Прошло всего ничего, он должен быть на миссии...

Мужчина поднимает правую бровь, – Ты куда это?

Юджи сглатывает, – Ты... Ты почему вернулся? – игнорировать вопрос брата рискованно.

– Я всё-таки опоздал и решил совсем не появляться. У меня что-то на туфлях? – лёгкость в его голосе настораживает.

Юджи поднимает подбородок вверх – Сукуна смотрит прямо в душу, соединив руки на груди, веки слегка опущены, перекрывая тёмные зрачки, бровь дёргается в судороге. Ритмично так... Тик-тик-тик...

Он раздражён, Юджи выучил это выражение лица.

– Так ты ответишь на мой вопрос?

Указательный палец треплет заусенец, почти отдирая кожу до крови.

– Я собирался в магазин. – ровным тоном отвечает Юджи.

Внутренне он ноет из-за своего ужасного навыка вранья. Вот почему на миссиях ему запрещено слишком часто открывать рот.

Холодные карие глаза падают на сумку. Когда-то он использовал её для занятий боксом.

– С сумкой?

Итадори не успевает ответить. По скуле прилетает тяжёлый кулак, хорошо знакомый ещё с подросткового возраста. Каждый раз оглушает, как в первый.

Дверь за ними захлопывается с трескучим стуком, аж стены ходят ходуном. Вот и всё. Ставни заперты, из клетки попробуй выберись.

Юджи пошатнулся, но не планировал отступать. Бояться больше нет смысла. Раз начал, надо продолжать. Он замахнулся, ожидаемо, Сукуна оказался быстрее, опыт от боёв в переулках отпечатывается на животе Юджи в виде гемотомы, десять лет посещения секции бокса образуют синяк на щеке, и свирепое, мерзкое собственничество бросает его тело о стену. Голова стукается, звон распространяется по черепу. Больно, очень больно.

Юджи хватают за подбородок, – Какого чёрта ты ослушался? Думал, я поверю такой тупой отмазке? – Сукуна сейчас так взбешён, аж слюни брызжут во все стороны, – Сбежать хотел, да? – он по-змеиному шипит, запах травки в этот раз не щекочет нос Юджи.

Вот в чём дело.

Это вновь испытывает его терпение. Не успел накидаться и отыгрывается на брате? Вены на висках Юджи вздуваются, пропитанные гневом и ненавистью. Он со всей силы ударяет коленом по чужим яйцам, от чего мужчина сгибается пополам, а его глазные яблоки почти выкатываются из орбит. Юджи долго не ждёт, локтём врезается в спину, и Сукуна издаёт сдавленный звук.

–Тренируешься?

Юджи останавливается посреди отжиманий. Семьдесят три. Уже лучше. Он мог бы продолжить. Со лба к кончику носа стекает капелька пота.

Он почти празднует победу...

Юджи смотрит на брата исподлобья, мышцы в руках сводит до дрожи, но последнее чего ему хочется – показаться слабым. С губ Рёмена слетает надменная усмешка, – Как страшно...

И он всё-таки слаб. И он проигрывает. Его талию быстро и крепко сжимают, а затем поднимают в воздух и бросают на пол.

Ощущение было, будто мозги скачут по черепу. Дезориентация одолевает его, и всё, что оставляет связь с реальностью – звук моросящего за окном дождика, который превращается в ливень. Юджи мечтает оказаться там и промокнуть до нитки, смеяться до посинения, а после греться, сидя у котацу, и чтобы в руках остывало горячее какао.

– Пошёл ты нахуй, братец. – Удаётся прохрипеть ему. Юджи клянётся, это самое смелое высказывание за всю его проклятую, двадцатитрёхлетнюю жизнь

Клянёшься?

Чужая рука теперь сжимает горло, зубы у Сукуны скрипят друг о друга, нет идей, как возразить. Вытатуированные глаза просвечивают сквозь плёнку косметики, блестят демоническим светом. Ноздри раздуваются, словно у огнедышащего дракона. Точно Сукуна.

Взор Юджи пятнами заслоняет темнота, когда кислород перестаёт насыщать лёгкие, а веки наполняются свинцом, становясь тяжелее.

***

Ночью он обнаруживает себя лежащим на полу у порога, в комнате Сукуны, там, где они дрались. Точнее, где происходило избиение.

Юджи приподнимается на локтях и почти воет от боли, пронизывающей от пяток до ушей. Принять положение сидя нереально. Он смотрит вниз. Кровь. Любимые рваные джинсы, в которых он собирался ехать в Оцу, отброшены в сторону, чёрные боксёры свисают с лодыжки.

Из горла вырывается жалобный вой, голова трещит, готовая взорваться, по вискам начинают стекать дорожки из слёз, попадая и скапливаясь в ушных раковинах. Ногти впиваются в толстовку до побеления костяшек. Голос Юджи срывается, ему хочется позвать на помощь, упасть в тёплые объятия дедушки и всё забыть, будто ночной кошмар.

Но он думает, что недостоин. Грязный, испорченный, мерзкий. Слишком слабый, чтобы не позволить использовать себя в роли игрушки. Слишком самоуверенный, раз решил, что избавление от страха поможет выиграть. Слишком наивный, раз когда-то поверил в обещания брата о лучшей жизни, работай он с ним.

Юджи не хочет себя жалеть и другим не позволит, сил на это уже нет. Шмыгая носом, на трясущихся ногах он ползёт в душ, смыть боль и следы прикосновений.

Сукуны в номере нет. Свалил. Оно и к лучшему.

***

Растворимый кофе не помогал перекрыть воспоминания прошлого дня. Осадок такой же неприятный, как вкус у напитка копеечной марки. Гадкая ухмылка закрепилась в подсознании, словно паразит, и сеет ненависть в сердце.

Прошлой ночью дождь всё-таки пошёл, вперемешку с громом и сверкающими молниями. Фушигуро отхлёбывает из бумажного стаканчика, стоя на общем балконе.Тучи заполонили небо, создавая ранние сумерки, воздух пахнет озоном, мокрым асфальтом и свежестью, запах такой сладкий, что щекочет ноздри.

Петрикор – землистый запах, который вы ощущаете после дождя. Термин придумали исследователи...

Экран телевизора гаснет. Тоджи опять задремал на диване с бутылкой пива в руках. Она почти выскользнула из загрубевшей работой ладони, когда Мегуми удалось её поймать, не разлив всё по мягкому ковру. След остался бы некрасивый, а Цумики говорила, что этот ковёр любимый их покойной матери.

Мальчик накрывает отца шерстяным пледом и жмётся ближе. Гроза беспощадна и страшна для маленького сердца, в то время, как...

Дождевая вода всегда ассоциируется у Мегуми с освобождением, словно она умеет смывать прилипчивые мысли, может столкнуть груз с плеч и наполнить грудь силой для новых свершений.

Но не в этот раз.

Сейчас он чувствует только тоску. Что снаружи, что внутри – всё кажется серым. Остатки сна слипаются на ресницах, тяжело было спать, когда за окном сталкиваются облака, а за стеной раздаётся шум.

Фушигуро знает кто там живёт, мурашки бегут по коже, если слишком долго думать об этом. Он старался не разбирать слова, не вслушиваться, игнорировать. Стены почти картонные, трясутся при малейших движениях, а звуки совсем не поглощают.

Не моё дело.

Ещё один глоток. Кофе почти остыл и теперь он более мерзкий. Можно ли назвать мазохизмом распитие ужасного на вкус кофе после домогательства и жуткой ночи в самых дебрях этой страны, смотря на проливной дождь? Фушигуро думает, что это вполне справедливо звучит.

Дверь слева от него скрипит и на балкон выходит кто-то ещё. Он на секунду впадает в панику, бумажный стаканчик почти выскакивает из руки. Что если это он?

Фушигуро оглядывается и громко-громко выдыхает. Перед ним стоит паренёк, которого он видел во второй день пребывания здесь. Кажется, он заселялся вместе с...

"Надо будет затусить, сосед!"

Ком застревает в горле.

– Ой, здравствуйте. Не помешаю? – парень легонько улыбается и неуверенно подходит к поручню, чтобы облокотиться. Вспышка молнии освещает крупный синяк на скуле. Мегуми вздрагивает, но не от детского страха перед грозой.

Он машет головой и отводит взгляд.

Их разделяет полметра, в то время, как тишина будто связывает ниточкой, и тянет и тянет, вызывая желание заговорить.

В холодном воздухе электризуется напряжение. Происходит что-то страшное, и, хотя он твердит самому себе, что это не его дело, в душе саднит, а шестое чувство, если оно вообще существует, говорит ему просто убедиться. Спросить. Может он всё себе накрутил. Может, это способ убедиться, не мудак ли парень рядом с ним. В любом случае, они больше никогда не увидятся, а высыпаться по ночам не такое уж наглое желание.

Они просто незнакомцы. Дурацкий неловкий диалог не сделает хуже.

Мегуми прокашливается, – Эм... Прошлой ночью я слышал шум...

– А? Простите, Вы что-то сказали? – тот наклоняется чуть ближе, его слова звучат нечётко из-за сигареты в зубах. Перед тем, как включить зажигалку, он спрашивает: – Вы не против?

Мегуми снова мотает головой, огонёк на конце сигареты освещает тёмный балкон, окутанный завесой сильного ливня, а шоколадный запах табака ударяет ему в ноздри вместе с дымом, что следует за ветром.

– Так о чём Вы говорили? – плечи у парня трясутся, он поправляет горло бадлона, следом и капюшон толстовки, притягивая ближе, видимо, чтобы согреться. Взгляд его устремлён вперёд, выжидая момент, когда ещё раз выстрелит из тяжёлого облака яркая молния.

Мегуми прячет руки в карманах, – Я слышал в соседней комнате шум сегодня ночью. Мне мешали спать. Комната, что под номером двадцать, вы что-то...

– О, простите! – перебил парень, резко посмотрев на него большими расширенными глазами, – Мы с братом иногда ссоримся ха-ха... Не знаем меру, всё такое. — он почесал выбритый затылок свободной рукой, и резко оторвал её, брови свелись вместе, будто от боли. – Постараемся больше не мешать.

– Всё в порядке. – только и сказал Мегуми.

Вот как...

Чуть-чуть подождав, он снова задал вопрос, – Эм, простите, я уточнить, Ваш брат... Это такой высокий блондин в пиджаке?

Юноша кивнул головой, руки его слегка дрожали, – Ой, а что, он успел уже что-то натворить?

Мегуми сглотнул вязкую слюну и отвёл взгляд.

А что ещё он мог бы натворить?

– Нет, нет, я просто видел его в коридоре, когда вы заселялись. Ну и потом ещё раз. Тоже в коридоре. – он пожал плечами, допивая последний глоток холодного кофе. Губы дрогнули, хотелось поморщиться.

Тишина, разбавляемая звуками грома, вернулась на прежнее место. Ветер слегка шевелил чёрные локоны, когда Мегуми вытянул ладонь вперёд, чтобы поймать капельки, совсем не боясь получить электрический разряд.

– Знаете...

Мегуми прислушался.

– Пожалуйста, вдруг что, не суйтесь в это дело.

Он резко повернулся, молнии, словно посланные с неба по воли самого Зевса, словно испускаемые скипетром, стреляли прямо в янтарные радужки, заставляя их волшебно блестеть. Но никакого волшебства здесь не было. Жуткий взгляд дрожал под светом гроз, сильнейших рёв донёсся издалека, такой мощный и громкий, как если бы тысячи облаков завихрились, разогнались и столкнулись друг с другом в схватке, где нет победителя, а есть только проигравшие.

Сигнализации машин начали хаотично гудеть, не поспевая друг за другом, собаки завыли, как волки в полнолуние, и все боялись. Все.

Неужели шторм? Вода полилась с неба сильнее, разбивалась о землю оглушительным треском.

Он не смог возразить, ответить или пошевелиться. На душе стало тревожнее. Стало страшнее.

Сигарету затушил ветер, и парень бросил её на пол, на всякий помяв её носком кед. И больше не сказал ничего, просто скрылся за дверью также быстро, как и появился.

***

Это не давало Мегуми покоя следующие два дня.

Он не из таких людей. Обычно, ему всё равно на всех и всё, если это не касается его близких. Он эгоистичный эгоист, кто не бросился бы ценой своей жизни под гребень цунами, как герой из еженедельных новостей, чтобы спасти ребёнка.

Он скорее бы пожертвовал миром ради своей семьи, чем семьёй ради целости мира.

Но сейчас жертвовать особо нечем. И он больше склоняется к тому, что переживает за свой собственный зад в ситуации с уродом по соседству.

Именно поэтому он стоит у чужой двери, когда в очередной вечер услышал крики и швыряние чего-то или кого-то о стены.

Серьёзно, его сильно раздражал шум.

Только это?

И продолжало удивлять, насколько всем остальным плевать. Старушка должно быть живёт в комнате под двадцать первым номером, но Мегуми ни разу не слышал в коридоре её ворчания, следовательно, ей ни жарко, ни холодно.

Другим постояльцам, видимо, тоже. Пристанище уродов.

"Пожалуйста, вдруг что, не суйтесь в это дело."

Та фраза тоже вызывала напряг и непреодолимое желание всё-таки в это дело сунуться.

Он слышит плач.

Рука взлетает, решимость собирается в кулаке, и он намеренно громко стучит.

Тук

Тук

Тук

Проходят секунды, растягивающиеся, казалось, в бесконечности. Вместо воды и крови в его органах налилась тревожность, заполнила до краёв.

Мистер тревожность.Так его называла Цумики перед вступительными экзаменами в медицинский университет.

За дверью раздаются шаги, ключ в ржавой скважине поворачивается, и перед ним предстаёт тот самый мужик. В рубашке набекрень и чёрной медицинской маске тот облокачивается о косяк, улыбаясь глазами. Он пьян, воняет перегаром. Из комнаты также исходит гнусный аромат пота, алкоголя и чего-то ещё.

– О! Это ты, сосед! Слушай, прости за тот случай, я...

– Что за шум? – Мегуми перебивает, грозно уставившись вверх, старается не выдавать дрожь в голосе, а наоборот сделать его более басовитым. Если это просто периодическая пьянка, и он всё себе надумал, тратить здесь время не придётся, можно будет вернуться в комнату, смирившись со своей тревожной личностью.

Брови на лице мужчины взлетели аж к линии роста волос. Мегуми наклоняется вправо, чтобы заглянуть внутрь – он слышал хныканье. Но чужая огромная рука дёргает дверь на себя, заставая парня врасплох.

Мегуми тяжело вздыхает, обращая внимание на чёрную полосу вокруг запястья. Похожую он заметил ранее на открытом плече– Сейчас одиннадцать, Вы мешаете мне спать. И это уже не в первый раз.

– Приношу извинения, – мужчина шатко наклоняется над Мегуми, тот рефлекторно отстраняется, скрывая отвращение. – но у тебя были когда-нибудь младшие? – Он еле говорит, парень подыгрывает и вертит головой. – Ну вот тогда послушай и пойми меня, со мной сейчас живёт брат, а мы всегда с ним соревновались, дрались, всё такое... И, знаешь, он такой раздражающий, прямо заноза в заднице, иногда хочется просто, – мужчина показывает свободную ладонь и крепко-крепко сжимает её, – Ха-ха! Шучу, шучу. Мы просто развлекаемся. Скоро успокоимся. Скажу ему вести себя потише.

И дверь захлопнулась.

Все сомнения и домыслы стёрлись под весом страха и ненависти, что сейчас испытывал Мегуми. Он в шоке уставился на поцарапанное дерево и был уверен, что не может это так оставить. Не может. Во что бы он там не верил, как бы он о себе не думал, забить болт на происходящее и вернуться в постель не получится.

Доносятся жалобные вопли, что резко притупляются.

Мужик точно сумасшедший.

Вызвать полицию? Привлечь соседей?

Что делать? Что делать? Что делать?

Ногти впиваются в ладонь, пока он стоит на месте и думает, мешкается. На пятках Мегуми поворачивается влево – путь к номеру старушки, уже собирается идти, как по ту сторону прилетает что-то тяжёлое.

Время выбирать.

Мегуми не знает с какой целью, с какой идеей, он сейчас выламывает незапертую по чьей-то глупости дверь и забегает внутрь. Им движут чистые эмоции и мнимая смелость. Возможно сейчас он открывает свою новую сторону – синдрома спасателя, героя из новостей, рыцаря, кого-либо ещё, кем он не мог считать себя буквально час назад, кем он со скрежетом на зубах не собирался становиться.

В номере он не обнаруживает никого, хотя хныканье и шёпот слышно. Сердце стучит в ушах, дальше есть проход в другое помещение, Мегуми медленно, так чтобы не поймали, шагает туда и останавливается.

Воздух застревает в лёгких.

Мигающий свет поглощают красные обои, по комнате разбросаны вещи и стекло от бутылок. Прямо у дверного проёма кровать, где он видит широкую, татуированную чёрными линиями, спину, что склоняется над извивающимся в борьбе телом. Мужчина бормочет проклятия, слова унижения и разочарования.

Ногти добавляют к чёрным рисункам красные следы, которые начинают кровоточить, сжатые пальцы почти вырывают с корнем сожжённые осветлителем волосы, кулаки намереваются оставить синяки.

Когда из-за спины показывается заплаканное, испачканное в крови лицо с ртом, наполненным мозолистыми пальцами, словно корни сорняка, пытающиеся заткнуть и оскорбить молодую землю, и скулами, что разрезают острым кусочком стекла, Мегуми с ужасом узнаёт в нём парня, соседа, с которым общался на балконе.

"Пожалуйста, не суйтесь в это дело."

Тот всё рвётся и рвётся, пинается, пытается кричать, но выходит только тихий скулёж побитого зверька. Мужчина не отвлекается, давит глубже на рану, вырезая на нежной коже полумесяцы, питается зрелищем и отчаянием, словно паразит, иссушитель душ.

Мегуми нащупывает рядом за что ухватиться. В углу рука находит старый торшер, металл ножки холодит ладонь, тяжесть предмета, он прикидывает, подходит.

Довольный работой, мужчина приподнимается, потянувшись за ремнем на своих брюках, окровавленное стекло падает на пелёнки, что уже раскрасились в алый и испачкались дорожками слёз.

Мегуми хватается второй рукой, слышит звук брошенного ремня, и, совершенно не думая, заколдованный ненавистью, страхом и спешкой, заносит торшер над головой, а потом...!

Удар!

Тяжёлая туша валится на пол.

В ушах стоит противный звон, сердце разгоняется до ста пятидесяти ударов в минуту, кровь закипает от количества адреналина, в горле пересыхает, как после трёхчасового марафона, футболка прилипает к спине, пропитанная холодным потом.

Мысли будто перемалывают в миксере, превращают в жидкую кашу, оставляя плавать на поверхности только блять блять блять блять блять...

Мышцы руки сводит, когда пальцы сжимаются вокруг железной ножки светильника, что роковой миг назад стоял в углу затхлой комнаты дешёвого мотеля. Никогда ещё ощущение реальности не было таким резким, таким чётким в его глазах.