Нагретая солнцем земля жжет открытые участки кожи, которые ее касаются, забивается в ноздри, рот, обжигая легкие при вдохе, однако жар собственной беспомощности все равно сжигает его сильнее.

Все, что может в этот момент себе позволить мальчик, так это сжаться в комок и, как можно крепче, обхватить ладонями голову, уберегая ее от ударов. Ему трудно дышать, из-за поднявшейся вокруг пыли, туловище раскалывается от боли, во рту стоит вкус собственной крови. Он не кричит, только тихонько, чуть слышно начинает поскуливать и плакать, роняя крупные слезы на землю под собой. Весь воздух, казалось, из него уже выбили и с каждым новым пинком вдохнуть все сложнее. Все, о чем он может сейчас думать так это о том, когда этим издевательствам придет конец. Когда же Чхве Джи Хёк со своими ребятами уже отстанет от него, насладившись местью?

— Попрошайка! — Джи Хёк явно почти выбился из сил, пиная и избивая Чимина. Брошенное им с презрением слово, вышло тише нежели тот намеревался его произнести и с характерным придыханием, из-за отдышки. — Нищеброд! Думал я так просто тебя отпущу? — Каждое слово сопровождалось двумя или тремя ударами, последний пришелся прямо в лицо и Чимин еще сильнее сжался, чувствуя, как засаднили костяшки пальцев на руке и резануло болью скулу.

Раньше Чхве Джи Хёк не заходил так далеко. В первом классе младшей школы он ограничивался подножкой или грубыми язвительными насмешками, но с каждым новым годом, как рос его мучитель, росли и его аппетиты. Джи Хёк становился наглее, самоувереннее от безнаказанности. Ему становилось мало тех бесчинств, и он находил себе новые развлечения, подвергая мальчика еще большим унижениям и издевательствам. Во втором классе к школьным испытаниям Чимина были добавлены: испорченная парта, куча мусора в личном шкафчике, разорванная форма и многократно пролитый на голову апельсиновый сок. В этом году одноклассник вдобавок решил еще и начать заниматься рукоприкладством, подзатыльники и пинки, к середине года стали выливаться уже в полноценные удары. Все это отягощалось присутствием младшего брата в школе. С начала этого года Гукки пошел в первый класс. Наблюдая за ним, Чимин начал чувствовать себя жалким трусом и неудачником. Ведь, какой из него старший брат, когда он и себя то толком защитить не может? Ему было страшно и стыдно от мыслей, что Чон Гук может увидеть или услышать, как над ним издеваются. Тогда, наверное, мальчик не смог бы больше смотреть ему в глаза. А потому, когда синяки стали частыми гостями на его теле, он начал постепенно отгораживаться от друга, боясь быть пойманным. Со временем они перестали ходить в школу вместе, Чимин избегал встреч с ним вне дома. Сначала, Чон еще доставал его расспросами, старался таскаться за ним по пятам, но не видя никакого отклика, он обозлился и теперь даже дома перестал с ним разговаривать. Терять близкого друга и брата насовсем, Чим не хотел и именно из-за этого сегодня он решил бороться.

Однако, какие бы мотивы не двигали Чимином в это утро понедельника, в итоге все вышло совсем иначе, нежели тот себе представлял. Его тихое и твердое «Нет» в ответ на вымогательства, как и ожидалось, повлекло за собой не самый радужный исход. Драться Чимин не умел, а потому уже после первого неудачного замаха, дружки Джи Хёка быстро повалили его на землю, продолжая уже пинать ногами.

Очередные два удара в спину, пришлись в одно и то же место, удваивая болевой эффект и мальчик вскрикнул громче, тут же закусывая губу, не желая показывать слабость своим мучителям, в любом ее виде. Троица одноклассников, все же услышала вскрик и тут же залилась унизительным хохотом, на время прекращая избивать его, зато принимаясь истязать морально, доводя до крайней черты отчаяния, откуда было недалеко и до истерики.

— Смотрите-ка, он плачет! — протянул Джи Хёк, подходя ближе и несильно толкая Чимина в бок, пытаясь перевернуть его на спину, намереваясь разглядеть заплаканное лицо получше. Однако мальчик не дал ему это сделать. — Как девчонка! Иди к своей мамочке-оборванке, она тебя утешит! — Эта очередная издевка, вызвала новый приступ хохота.

От насмешек Чимин, все так же лежащий в пыли, свернувшись калачиком, ощутил бессмысленность своих попыток сохранить «лицо», перестал находить в себе силы для дальнейшей борьбы и стал плакать сильнее и громче, доставляя неописуемое удовольствие одноклассникам. Он спрятал свое зареванное и красное лицо в ладонях, глотая пыль вперемешку с солеными слезами.

— Эй! — Громкий окрик дошел до него сквозь собственные вздохи и всхлипы, и Чимин замер, на секунду перестав плакать, прислушиваясь к затихшему смеху обидчиков. — Отойдите от него! — Слова отчетливо произнесены вновь и с должным вызовом. Мальчик слышит знакомый голос и немного раздвигает ладони в стороны, дабы убедиться в своих догадках.

Это было невозможно, тем не менее, вместо того чтобы находится в столовой во время обеденного перерыва, Чон Гук стоит всего в паре метров от него, на углу здания школы, грозно и забавно одновременно сдвинув свои брови на переносице. Не находя должной реакции на свои слова, мальчик снимает с плеч пиджак отбрасывает его на ветви подстриженного кустарника, росшего на клумбе, и делает шаг вперед. Он всем своим видом демонстрирует решимость остаться, он здесь задержится надолго. Маленького роста, худощавый, с темной копной волос на голове и черными большими глазами, на фоне его одноклассников он смотрится слабым, маленьким первоклашкой. Чимин смотрит ему в глаза сквозь пальцы и представляет, как должно быть жалко выглядит со стороны: порванная в двух местах школьная форма, заплаканное лицо, грязные, запыленные волосы — жалкое зрелище. Какой из него старший брат? Просто посмешище! И Чимин, начиная жалеть себя по десятому кругу, принимается вновь всхлипывать.

— А если не отойдем, что ты нам сделаешь, малявка? — Дружок Джи Хёка вышел вперед, уперев руки в боки.

— Я все рассказал дежурному учителю… он уже идет сюда. — Чон Гук никогда не врал, но даже сейчас сам Чимин в нем засомневался, что уж говорить о вновь залившихся хохотом одноклассниках.

Гук оглянулся назад, за угол, будто высматривая там кого-то и смех троицы постепенно сошел на нет. Они переглянулись между собой, широко раскрытые глаза, говорили об их страхе.

— Если не хотите попасться, то бегите прямо сейчас.

И как по мановению волшебной палочки, троица стремглав бросилась убегать с места расправы, скрываясь за углом, оставляя свою жертву в покое. Чимин мысленно трясется, думает, что сказать младшему, как оправдаться, но не успевает ничего толкового сообразить, Гук отворачивается от него и поспешным шагом уходит за угол, оставляя разбитого мальчишку продолжать морально умирать на раскаленной земле. Чим медленно принимает сидячее положение, подмечая, как пыль начинает осыпаться с его волос, давя в себе отчаяние, подступившее к нему в плотную. Как он и думал, теперь Чон Гуку будет неприятно с ним видеться или разговаривать, отныне они больше не друзья. Слабаки, такие как он, никому не нравятся, с такими как он, никто и никогда дружить не будет…

Всхлипы становятся еще громче, переходя в полноценные рыдания. Чимин уже ничего не видит из-за слез, мир вокруг размывается. Где-то вдалеке раздается детский, заливистый смех, которому вторят радостные выкрики со спортивной площадки, и мальчик, в душе которого нет места этой самой радости, накрывает ладонями уши, чтобы ничего не слышать, прикрывает глаза, чтобы ничего не видеть. Он даже не представляет, как сможет теперь вернуться домой, показаться на глаза матери, снова увидеть брата… Безрадостный поток его мыслей прерывает касание. Теплые ладошки ложатся на его сверху, вынуждая от испуга и неожиданности распахнуть пошире глаза, чтобы в ту же секунду наткнутся на обеспокоенный взгляд близких и родных шоколадных глаз.

— Гукки? — Он не может поверить в то, что видит перед собой, глупо смаргивая слезы и шмыгая носом. Младший сидит перед ним на корточках, с трудом убирает прижатые к ушам ладошки и, достав платок, принимается вытирать ему лицо.

— М-м-м? — Тянет, увлеченный своими действиями, брат.

— Ты на меня не злишься? — Чимину страшно узнать ответ, но он все равно ждет его.

— Конечно, злюсь. — Гук прячет, пропитанный кровью вперемешку с потом и слезами брата, платок в карман брюк и хмурится, оглядывая лицо Чимина. Вытереть начисто у него не получилось, только размазал грязь еще больше. — Теперь я буду защищать тебя, Хён, — он замолкает в нерешительности, закусив нижнюю губу, а затем неожиданно резко поднимает глаза договаривая, — только пообещай мне, что теперь будешь дружить только со мной!

В другой ситуации Чимин скорее всего рассмеялся бы такому заявлению брата, это показалось бы ему забавным и милым, он никогда бы не воспринял это взаправду. Ведь, как может маленький мальчик со стрижкой под горшок и большими, кривоватыми передними зубами, защитить его, большого и старшего брата? Но этот самый мальчик сказал это так твердо, с такой искренностью и пылом была произнесена его последняя фраза, что Чимин, только что боявшийся его холодности и отчужденности в будущем, буквально обжёгся правильностью подобранных им слов. Чон Гук его не бросит, мало того, он все еще хочет быть его другом. От наступившей легкости и облегчения слезы полились из глаз новыми реками.

— Что случилось, Чим-Чим?! Где у тебя болит?! — Младший, перепугавшись не на шутку такой реакции брата, тут же подскочил на месте, принявшись ощупывать его руки, плечи и другие возможно пострадавшие части тела, то и дело заглядывая в глаза и не находя там ответов.

— Я буду… — захлебываясь произносит мальчик, перебивая уже готовые сорваться с губ брата новые вопросы и тот озабоченно уставился на него, вновь смешно сведя брови на переносице. — Буду… только с тобой… дружить… — И Чимина обнимают так крепко, так сильно и резко, что дыхание сбивается.

Чон Гук обхватывает его своими руками, похлопывая ладонью по спине и терпеливо ждет, пока старший успокоится. Чимина же охватывает чувство дежавю. Такое уже случалось с ним, когда ему было четыре. Он слабо помнит все подробности, но чувства, что он испытал тогда въелись в его сердце. В тот раз он разбил коленку, и младший брат ровно также присел с ним на землю и, обняв, похлопывал своей маленькой ладошкой по спине, успокаивая, забавно и по-детски коверкая слова. Чимину становится немного смешно от того, что, похоже, ему придется просто смирится с ролью младшего брата в их дуэте, отдав первенство Чон Гуку. Гук всегда ведет себя, как его Хён, а не наоборот.

Когда мальчик все же окончательно берет себя в руки, Чон Гук, захватывая его ладони в свои, тянет того вверх, заставляя подняться. Он мгновенно принимается отряхивать запыленную ткань, пытаясь хоть как-то привести костюм в божеский вид. Постоянно попадает по ушибам и Чим ойкает, пыхтит, от чего младший бросает на него озабоченные взгляды, своих больших темных глаз. Чон никогда так не делал, он хмурился, растягивая губы в тонкую линию и молча терпел, когда кто-то из взрослых обрабатывал его ушибы и ранки, после падений. От осознания этого, мальчик перестает издавать какие-либо звуки, держится из последних сил, пытается отвлечься и вспоминает слова Гука. Ведь никакого учителя не было, никто не пришел.

— Ты соврал. — Чимин улыбается, глядя, как младший ухаживает за ним, все еще крепко сжимая его левую руку своей.

Гук, не разгибаясь, поднимает на него свое лицо. Он щурится от солнца, лицо его, до этого серьезное, освещается теперь не только светом, но и широкой улыбкой, вызывая в Чимине желание его вновь обнять и благодарить за поддержку.

— Нет. — Просто отвечает тот и выпрямляется. — Я не врал.

— Тогда почему учитель не пришел? — Изумление на лице старшего отражается в глубине глаз Чон Гука.

— Мне не хотелось, чтобы еще кто-то увидел тебя в таком состоянии, — мальчик умолкает и смотрит так пристально, прямо внутрь его души, не мигая, храня молчание, будто в этой тишине Чимин должен был уловить что-то очень для себя важное, а затем, опуская взгляд вниз, продолжает незаконченную фразу своим прежним ребяческим голосом, — когда дежурный учитель показался из-за поворота, я просто пошел ему на встречу и рассказал все, что видел, указав, куда побежали эти трое трусов. — Гук вытянул руку с оттопыренным указательным пальцем в сторону, будто повторяя свои действия для пущей правдоподобности. — Учитель Мо, конечно же доверил мне заботу о пострадавшем ученике, а сам, не теряя времени, пошел искать нарушителей.

Чон Гук замер, упиваясь восхищенным взглядом своего хёна, а Чимин, не в состоянии больше сдерживаться, тянется рукой к его волосам, погружая ладошку в темные пряди на самой макушке. Он намеревается погладить его по голове, как всегда делал, на что младший громко возмущается, пыхтит и сбрасывает его ладонь.

— Эй! Перестань! Я между прочим первый класс почти закончил!

— Хорошо-хорошо, не буду. — Чимин тихонько посмеивался, прикрывая ладошкой рот.

Улыбка медленно сползает с лиц обоих мальчишек, когда они замечают продольную дырку на рукаве пиджака и содранные в кровь костяшки пальцев.

— Аджума будет ругаться. — Констатировал голый факт Чон Гук. Взгляды их, поднятые с рваного рукава друг на друга, светились страхом.

— Но ты же меня защитишь? — С надеждой спросил Чимин брата. На что тот сразу дал утвердительный кивок и вмиг посерьезнел.

— Только, Чим-Чим… — Мальчик весь подобрался и беря его ладошку в свою, ласково ее сжимает, стараясь не задеть царапины.

— Что? — Чимин больше ничего не может сказать, он пропадает в топленом шоколаде его глаз, так серьезно сейчас смотрящих на него.

— Помни. Ты обещал дружить только со мной.

Именно эта давняя фраза сейчас набатом раздается в голове Чимина, конкретно этот умоляюще-серьезный взгляд, он снова видит перед собой. Это ранит, и парень больше не в состоянии увернуться от столкновения с острыми углами их судеб, вновь пересекшихся так неожиданно. Он знал Чон Гука с самого начала своего жизненного пути, помнил их разлуку и свое дальнейшее существование без него. Та пустота, жажда душевной близости постепенно заполнилась другим. Юн Ги-хён вытеснил все связанное с ним, заставил забыть и научил жалкого мальчишку жить настоящим, а не умирать в прошлом. И вот он вновь разбивается о собственную ограду, ведь прошлое никуда не делось, оно временно спряталось, притихло, но осталось с ним. В голове крутятся сто и один вопрос, от чего кровь в висках начинает пульсировать сильнее. Как так получилось, что его маленький Гукки оказался в клане якудза? Зачем именно сейчас он раскрывает все карты? Как давно он знал, что их связывает больше чем искореженное ложью настоящее? Что же ему теперь делать с этим грузом?

Теплота от его ладони на запястье не греет, она прожигает в его стене самообладания и безразличия огромную дыру и Чимин не знает, сможет ли залатать ее когда-либо, ведь все рушится, на глазах опадая грудой никчемного мусора. Он касается неловкими пальцами ткани рукава пиджака Чон Гука, удерживающего его запястье с оружием, что холодит ладонь, желая ощутить ту же заботу, что и в детстве. Любовь, как и прошлое никуда не исчезла. Помятая, побитая им самим, она заставляет рвано биться его сердце, которое уже сжарилось, сварилось в котле этих пылающих адовым огнем запретных чувств.

Глаза напротив говорят Чимину многое и молчат одновременно, заставляя цепляться и видеть только ярко красные строки, всплывающие на их дне, горящие ярче всех звезд на небе, будто кричащие ему о своей преданности. Он не использовал его, Чон Гук любил так же остервенело, как и он сам. Чимин парализован его любовью, искалечен ею до неузнаваемости. Но что толку ему от этой суки сейчас, когда от него прежнего ничего уже не осталось. Если бы тот прежний Чимин был еще жив, он бы без раздумий сейчас бросил все и всех, ради Него, желая лишь быть спасенным им, оживать в его руках проживая день за днем. Чимин ощущает безнадежность своих попыток найти выход из вечного лабиринта их ошибок и, когда раздается приглушенный бетонными стенами выстрел, его будто окатывает холодной водой, отрезвляя.

Юн Ги. Хён все еще там, в темноте здания, пойманный в ловушку руками его близкого и желанного человека. Возможно этот выстрел сделал он сам, а возможно наоборот и Белый Дракон, в эту самую секунду, истекает кровью, умирая, пока Чимин топится в любви к его убийце.

Эта жестокая и правдивая мысль, заставила Главу «Двойного Дракона» вздрогнуть, сбросить оцепенение, наброшенное на него внезапностью сокрушительной правды. Он перестает смотреть Чону в глаза и всматривается куда-то через его плечо, в темноту, что расползалась по неосвещенным местам парковки, подобно его страху, внезапно заполнившему все тело. Мысли о Юн Ги вернулись к нему, вернулась и трезвость разума. Чимин слышит, ругательства У Сока, готового сорваться на помощь другу сию секунду и искренне недоумевающему, отчего Чимин медлит.

 — Если ты сейчас же не возьмешь себя в руки, я клянусь, что сам выстрелю в этого ублюдка! — Голос хёна звучит резче чем нужно, слова выходят необдуманно из-за ситуации, в которой они оказались. Он забывается с кем разговаривает.

Чимин оборачивается на него, подмечая с каким сомнением на него смотрят остальные его люди, поверх прицелов своего оружия, все еще наставленного на якудза «Семи Звезд». Что ж, он сам виноват в этих взглядах. Позже. Он выскажет У Соку, но позже.

— Опустите оружие. Без моей команды не стрелять. — Четко и ясно произносит он. Он уже не сможет убить Гука, не даст этого сделать и другим. Парень вглядывается в каждого из своих парней, последним одаривая обозленным взглядом До У Сока.

Чимин вновь сплетается взглядами с Чон Гуком, одёргивает руки, высвобождая себя от жалких крох тепла, прячет пистолет в кобуру. Тот не сопротивляется, не останавливает, позволяя ему делать то, чего он хочет. Чон смотрит на вмиг изменившееся лицо, колкий взгляд и теряет уверенность в себе, в Них, если Они еще есть в пределах этой реальности. Растерянности и замешательства, охватившей его Чим-Чима ранее, будто и не было, перед ним вновь стоит едва узнаваемый чужак, только черты его все еще продолжают путать реальность с воображением самого Гука.

— Что ты задумал? — Задает вопрос тот в надежде, что ему все же ответят взаимностью. Однако, вместо этого Чимин одаривает его лишь холодом и равнодушием. Бесцветность его голоса делает очередной выпад, и багряная вспышка гнева застилает глаза Чона.

— Скажи мне, где Юн Ги. — Чон Гука окатывает нестерпимым холодом от этих слов Чимина и осознания, что возможно пуля от любимого человека это меньшее из зол, которое он может сейчас выбрать.

— Давай отойдем. — Голос мертвеца, Чон почти мертв от его безразличия. Чимин кивает и идет вслед за ним, удаляясь в направлении выезда из подземной парковки.

Отойдя на довольно большое расстояние, Чон Гук замирает в полосе солнечного света, морозный воздух холодит их и без того остывшие сердца, треплет светлые пряди волос Чимина, бросая их ему на глаза, полы их пальто то и дело разлетаются в стороны, подставляя тела ветру. В паре метров от них замирают их телохранители. Чимин нервно поглядывает на У Сока, который с каждой секундой становится мрачнее. Чон Гук же улавливает боковым зрением движение слева от себя, но не обращает никакого внимания на Хи Чона, грузная фигура которого всегда ярко выделялась на фоне остальных. Парень поглощен Чимином, его колкий морозный взгляд янтарных глаз сейчас соревнуется с самою зимой, жаля не столько внешнюю оболочку, сколько нанизывая его безвольную душу, словно коллекционер обреченного мотылька на острую иглу бесчувственности.

— Ты ведь узнал меня. — Его голос сочится злостью и непониманием, а Чимину так и хочется крикнуть ему в лицо, что это знание ничем им обоим уже не поможет, наоборот оно делает все запутаннее, усложняет до крайней степени и так непонятные отношения между ними.

Чимин вздыхает безнадежно, время уходит, а он продолжает топтаться на одном и том же месте не в силах предпринять более решительные шаги.

— Узнал. — Пустота в собственном голосе пугает его даже больше, чем взгляд шоколадных глаз, напротив. — Как мог я не узнать тебя, когда ты так явно пытаешься мне это донести. Наше с тобой общее прошлое не имеет больше никакого значения, Гукки. — Его имя он произносит с особой ироничностью. Ведь так называть его он уже не имеет никакого права. Это детское прозвище должно уйти в складки времени и затеряться там навсегда, тогда возможно ему легче будет вновь возненавидеть его, легче выстроить свою жизнь, разнесенную в щепки противоречиями, после его появления в ней. — Мы больше не семья. Сейчас мы с тобой находимся по разные стороны баррикад.

— Не смей утверждать будто мы враги, Чим. Это не так. — Парень слышит угрожающие нотки, наблюдает, как сходятся брови на переносице. Если в детстве такое суровое выражение лица выглядело забавно на маленьком мальчишеском личике, то на лице взрослого мужчины, приобретало совсем другой оттенок, вызывая совсем иные ощущения. В Чимине оно пробуждало страх, уважение, но никак не смех. — Я до сих пор верен своему обещанию. Я пытаюсь защитить тебя! Неужели ты не видишь, что я все еще на твоей стороне!

После последней его фразы, рядом послышался шумный вздох. Человек Гука несомненно слышал все и сейчас был поставлен в затруднительное положение. Он подчинялся непосредственно ему, кормился с его рук и решал свои дела с его одобрения, но одновременно с тем громила состоял в клане «Семи Звезд», что требовало от него верности Ким Нам Джуну, врага которого сейчас его Босс заверял в своей преданности. Однако после этой фразы ничего не происходит, якудза продолжает молча наблюдать ничего не предпринимая.

Было ли это безрассудством со стороны Чона или его отчаянной попыткой достучаться до него, Чимину не хотелось это выяснять, не хотелось думать о возможной искренности говорящего, хотя склонялся он все же к первому пункту. В то, что их любовь сможет жить, уже слабо верилось. В, только чудом сохранившуюся, детскую привязанность и того меньше. Они враги, должны ими и остаться.

— На моей стороне? — Горькая ухмылка уродует красивое лицо. — Заманивая моего брата в ловушку? Это, ты называешь, быть на моей стороне? — Чимин уже уверен, что из-за своего промедления, живым Юн Ги не увидит и от того его слова сочатся желчью и ядом.

Чон Гук чувствует закипающую ярость и болезненные уколы ревности. Брат! Брат! Брат! Почему он продолжает нести эту чушь?

— Я твой единственный брат. Другого у тебя не будет. — Обида и уязвленная гордость щиплют в груди, заставляя ту гореть огнем. Вместо того чтобы довериться ему, Чимин продолжает стоять на своем, упорно отрицая их связь, как в прошлом, так и в настоящем. — Почему ты постоянно называешь этого двуличного гада, своим братом?! Может, чтобы достучаться до тебя, мне стоило дать ему выпотрошить тебя сегодняшней ночью?! — Его ярость достигает своей вершины, последнее слово он почти выкрикивает, от собственного бессилия.

— Ты сделал поспешные выводы Чон Гук, основанные на той информации, которую я сам и распространял, и правдивость которой поддерживал до сегодняшнего дня. — Спокойствие и горечь в голосе Чимина показывает всю тщетность его увещеваний.

Чон Гук кажется начинает понимать, что пытается донести до него брат. От своих догадок он шумно выдыхает, выпуская облачко пара изо рта. Парень отворачивается от Чимина, не в состоянии смириться со своими глупыми порывами, броситься ему в ноги и вымаливать прощения незамедлительно. Ведь то, что сделано его руками, поправить никак не получится.

С верху начинают доноситься отдаленные звуки пальбы, сначала одиночные выстрелы следуют друг за другом, затем их частота увеличивается, принимаясь разбавлять собою повисшую тишину, и Чон Гук понимает, что проиграл. Со стороны въезда, к их небольшой компании, плавно подъезжала иномарка. Чимин, проследив за направлением взгляда Чона, уже примерно знал, кого ему ожидать, когда дверца, припарковавшейся прямо перед ними машины, открылась.

— Кого это к нам занесло? Какая приятная неожиданность. — Ким Нам Джун немного удивлен, он облокачивается о все еще раскрытую дверцу машины, хищно улыбаясь. Чон Гук чувствует, как сжимаются все его внутренности от этой улыбки. — Единственное, что для меня является неприятным, так это наличие огромного количества вооруженных людей прямо у меня под носом. — Голос, как и лицо, главы клана «Семи Звезд» вмиг приобретает угрожающий вид, рассеивая те нотки гостеприимности, что ощущались ранее.

— И поэтому ваши люди решили перейти в открытый конфликт с кланом «Двойного Дракона»? — Вторит ему Чимин, соревнуясь в холодности тона, по-прежнему стоя позади Чон Гука. Выкрики снаружи становятся громче и яростнее, отчего парень сжимает кулаки до хруста. Сейчас там, у центрального входа, гибнут его люди. И гибнут они из-за его слабости.

— Нет, не поэтому. — Нам Джун хрипло посмеивается, опустив голову и скрыв белозубую улыбку. Когда его смешок затих, он немного приподнимает лицо, чтобы впиться хищным взглядом в тело Чимина. Он отталкивается от дверцы машины, подходит довольно близко, засунув обе руки в карманы бежевых брюк. Глаза его неотрывно прожигают дыры в парне, но не заставляют почувствовать и толику страха. — Раз ты сам заявился сюда, то я просто не мог не воспользоваться этим шансом и снести сразу две головы дракона.

На лбу появляется испарина и Чон Гук, зачёсывая свои волосы назад, чувствует предательскую влагу на пальцах. Парень хаотично перебирает в своей голове варианты усмирения брата, но они уже бесполезны. Он прекрасно знает Нам Джуна. Знает, что Чимину он уже не даст выйти живым. Чон чувствует неотвратимость приближающегося выбора и его разрушительные последствия, он своими костлявыми и уродливыми лапами полосует его жизнь на «до» и «после».

— Слишком опрометчиво. — Чимин же отчаянно хамит, прекрасно зная, что его бравада — это все, что у него сейчас осталось. Выстрелы наверху уже стихают, для приезда подкрепления Сан Ду, прошло недостаточно времени, а значит все, кто остался там, навряд ли останутся в живых.

— Сейчас перевес на моей стороне, мальчик, — мужчина обращается к парню, как к ребенку, имитируя нравоучительный тон взрослого, пытаясь вывести того первым на открытый конфликт, — людей у тебя почти не осталось, остальные члены вашего клана, вряд ли станут мне мстить за твою смерть, они скорее поблагодарят меня за это. ЧТО же ты мне сделаешь? — Глаза Нам Джуна блестят жаждой смерти, рука его тянется за пояс, выуживая оттуда пистолет. Хищник сейчас просто играет со своей жертвой, почувствовав, что цель всей его жизни почти достигнута и мчаться больше не зачем. Это Конечная. –ЧЕМ ты можешь меня напугать? — И дуло медленно, но неотвратимо, направляется прямиком в грудь парню.

Чон Гук погружает свою руку под ткань пиджака, что остается незамеченным старшим Кимом. Поглощенный собой и близкой расплатой Нам Джун, кажется, вообще забыл о стоящем рядом брате, полностью отдавшись мести. До этого невнятный и слабый шепоток начинает обретать внутри Чона свой голос. Пусть руки трясутся, а душа иссушается, поступить по-другому он уже не может, Чимин не оставляет ему другого пути. Чон Гук чувствует, как с каждой секундой своего молчания, давление увеличивается, решимость крепнет, и он опережает мысли, готовый ко всему, что пошлет ему в ответ рок, вставляя свое слово.

— Я не дам тебе сделать то, что ты планируешь, Хён. — Твердость голоса младшего брата, всегда поддерживавшего и одобрявшего, а теперь перечащего, вынуждает Нам Джуна обернуться к нему.

— Что ты имеешь в виду? — Глаза мужчины метают молнии, что бьют точно в цель, угроза в голосе страшит, но Чон Гук все еще стоит на своем, твердо встречая тяжелый взгляд. Между двоими братьями всего шаг, который отделяет их от пропасти и старший делает его первым, нарушая хрупкий баланс черного и белого. — Не зря мне показалось странным, что ты выпрашивал у меня сохранить ему жизнь! Ты уверен, что сможешь пойти против меня? Наплевать на свою семью? — Горечь все же проскальзывает в голосе брата, выдавая его отношение к происходящему.

Молчание — знак согласия, а молчание со стороны младшего подкрепляется еще и красноречивым взглядом. Глава «Семи Звезд» расплывается в горькой улыбке, принимая расслабленную позу.

— Что, так и не смог распрощаться с детством? — Сарказм старшего попадает в самую цель.

Чон Гуку становится очевидно: брат давно все знал. Тот знал, кем ему приходится Чимин и все равно требовал от него невозможного. Он подходит вплотную, неуклюже обнимая высокую широкоплечую фигуру Нам Джуна. Утыкается ему в плечо, сжимая руками крепче, пытаясь остановить, мчавшийся на всех парах, поезд. Он, казалось бы, смирился и все равно продолжает свои нелепые попытки пойти против судьбы и нажать на тормоз, который, очевидно, был сломан.

— Хён, я прошу тебя… — Его мольба звучит слишком жалко для Нам Джуна, который свободной рукой слегка приобнимает парня, зажимая его в медвежьей хватке.

— Ты стал мне братом, Ты стал частью моей семьи и клана. Значит должен понимать, если бы дело касалось лично нас с тобой, Гукки, я бы сдался, отступил, ведь люблю тебя. Но, увы, дела обстоят немного иначе. — Чон Гук слышит дрожащие нотки, в голосе старшего, чувствует, как напрягаются мышцы правой руки, сдавливающей рукоять пистолета, очевидно борясь с желанием его опустить.

— Пожалуйста, Хён… я ведь никогда ни о чем тебя не просил… — Сдавленным голосом произносит Гук, надеясь, что тот все же опустит оружие. Но он слишком хорошо знает своего брата, для которого цели клана стоят выше его собственных, чтобы не понимать, что Нам Джун, несмотря ни на что, нажмет на курок.

Поэтому, когда мужчина едва различимо дергает своей рукой, чтобы освободиться от объятий младшего, Чон, зажмурившись, делает то, что должен, опережая брата. Холодная сталь вонзается и тут же выходит из мягкого тела, расплетая кровавую ленту, срывая с губ Нам Джуна сдавленный стон, лишь за тем чтобы войти вновь, уже по самую рукоять. Старший с силой хватается за его предплечья обеими руками и отдирает его от себя, чтобы в последний раз заглянуть в глаза. Но они плотно закрыты и не желают видеть того, что натворил их хозяин. Ноги Главы внезапно становятся ватными и подкашиваются, он падает на пол, опуская свой взгляд на деревянную рукоятку ножа для разделки рыбы. Его пальцы смыкаются на ней, будто проверяя реальность предмета, после чего он медленно опрокидывается назад, хрипя и пыхтя от боли.

Только Чон Гук почувствовал, как руки брата окончательно соскользнули с него, он решается поднять отяжелевшие веки, лишь за тем, чтобы увидеть фигуру мужчины в светло-бежевом костюме, распростертую на бетонном полу. Светлые тона всегда очень шли его фигуре, делая того более статным, даже сейчас он кажется поверженным гигантом, а не обычным человеком. Мужчина все еще дышит и Чон подходит к нему ближе, ловя на себе взгляд, полный любви и боли. Под лежащей фигурой медленно и неотвратимо расползается лужа темной, густой крови, захватывая все больше территорий в свои владения. Мелкие камушки тонут в ней, словно острова, окрашиваются в ее цвет, придавая рельефности и ломанности отражению Чона. Брат растягивает губы в улыбке, обнажая окровавленные зубы, силится что-то сказать, смотря на него снизу в верх. А Чон Гук борется со своим желанием просто рухнуть на пол, и подержать того за руку. Он стоически выдерживает последний вдох умирающего, ощущая жгучую влагу в уголках своих глаз, следя за тем, как блеск в глазах напротив тухнет, взгляд становится пустым, а улыбка сползает с лица, словно старая краска.

Теперь он будет нести это бремя до конца своих дней. Чон знает, что ему больше никогда не стать полноценным. Повернувшись боком к своему телохранителю, стоящему поодаль, Чон старательно держит на лице маску деланного безразличия.

— Хи Чон, — обращается он к якудза, так, будто ничего и не произошло, голосом полным непоколебимой уверенности. — поднимись на верх и вели прекратить огонь по Драконам.

Якудза молча отправляется выполнять его распоряжения. Остальных же, стоящих слишком далеко чтобы что-то услышать из их разговора, но не кажущихся слишком шокированными произошедшим, парень смеряет тяжелым взглядом, который перенял у своего брата.

— Сворачиваемся и по машинам! — Громко крикнул Чон Гук, внутри истекая кровью, словно это в его груди торчала рукоять ножа. Второй приказ был принят безоговорочно, как и первый. Его люди были пока на его стороне, чего нельзя было бы сказать об остальных членах клана, с коими ему еще предстояло иметь дело.

Чон оборачивается наконец к Чимину. Он долго смотрит ему в глаза, размышляя над тем, что будет теперь с ними двоими. Сможет ли он когда-нибудь смотреть на него так, как прежде? Смотреть и не видеть на дне его глаз тело брата, в бежевом костюме.

Чимин делает шаг к нему навстречу, в нем больше нет отчужденности, исчезла злость и дерзость. Гук протягивает ему навстречу раскрытую ладонь и Чимин подходит ближе, вкладывает в нее свою без малейшего промедления, утыкаясь лбом ему в плечо. Чон видит, что тот чувствует его боль и делит сейчас ее с ним напополам.

— Теперь мы с тобой квиты. — Шепчет он ему, куда-то в макушку, глотая ком в горле. — Я лишил брата тебя, из-за тебя же, погиб мой.

Чимин резко вскидывает голову, смотря на него расширенными, полными слез глазами, будто только сейчас вспомнил о том, за кем сюда приехал. Чон Гук размыкает свои пальцы, выпуская маленькую ладошку и указывает ему куда-то в дальний угол парковки, на темную выемку в стене, там едва различимо видна железная дверь.

— Эта депутатская сука увела Дракона в левую комнату, в конце коридора. Забирай тело и уходите. Вас никто не тронет. — Чимин сперва никак не реагирует на его слова и тогда Гук слабо подталкивает парня вперед, следя за тем, как он делает первый шаг все еще не решаясь разорвать зрительный контакт с ним. — Иди, я найду тебя после. — Услышав последнюю фразу Чона, парень уже не оглядывался больше, он уходил от него все дальше, шел сначала медленно, затем ускоряясь и в конце, срываясь на бег.

— Босс, что делать с трупами? — Грубый голос Хи Чона, подошедшего со спины, заставляет его отвлечься. От того с какой бесстрастностью был задан этот будничный вопрос, его передергивает.

— Вывезите на нашу стройку. — Сказать это выходит не просто. Внутри него борьба давно утихла, и все равно что-то с нестерпимой силой придавливало его к земле. Взгляд падает на якудза, что, схватив под мышки тело брата, оттаскивал его вглубь парковки, намереваясь погрузить в разинутую черную пасть салона авто.

Предсмертная улыбка брата вновь предстает перед его взглядом, губы беззвучно двигаются, выводя собою слово «Молодец» … С самого начала он знал, что так будет, если выберет Чимина. Черт, ведь он знал, он мысленно готовился к этому! Тогда почему? Почему это так тяжело? Подсознание опять сладко шепчет свой ответ: «Тебе никогда не станет легче…». Свивается кольцами у его ног скорбь, собираясь остаться с ним навечно.

— Остановись! — Выкрикивает коротко Чон Гук, заставляя якудза замереть с его ношей. Он сам не знает зачем, но вопреки всему, он похоронит Нам Джуна, как положено. У его брата должна быть своя могила.

***

В груди Чимина бьется самый настоящий монстр, иначе как объяснить себе то, что несмотря на состояние Чон Гука, он смог оставить того одного, бросив самостоятельно справляться с навалившейся утратой, помчаться навстречу к слабой надежде увидеть брата. У Сок догнал его у самой двери, замершего в нерешительности, тяжело дышащего не столько из-за короткой пробежки, сколько из-за страха. Рука парня лежала на ручке, то сжимая, то разжимая пальцы.

— Давай это сделаю я? — У Сок скорее не спрашивает, а утверждает, берясь следом за полу прогнившую железку, дергая дверь на себя.

— Не подходите! — Громкий, уверенный женский голос заставляет обоих непроизвольно дернуться.

В полумраке помещения, прямо посередине лежит повернутое на бок тело На Ын, лица ее не видно, зато парень различает возле головы и груди трупа довольно большую лужу крови, кое-где края ее были смазаны, будто на ней кто-то умудрился подскользнуться. Обводя взглядом комнату, Чимин натыкается на твердый взгляд глаз, смотрящих на него с нескрываемой ненавистью. В самом дальнем углу, сидит девушка, и дуло пистолета в ее руках дрожит и мечется, словно не знает кого выбрать своей целью.

— Не подходите, иначе выстрелю, я не шучу! — Девушка вновь повторяет предупреждение, глаза ее блестят от недавно пролитых слез. На коленях ее покоится голова мужчины и в первые секунды Чимин не сразу узнает в нем Юн Ги. Через чур бледная кожа, сильно перемазанное в крови лицо и темнота не дали ему этого сделать сразу.

— Юн Ги! — Выкрикивает он, улавливая слабое движение груди хёна при дыхании, в надежде что тот очнется, услышав его голос.

Он намеревается подойти ближе, но У Сок его останавливает, дергая за рукав пиджака, глазами давая понять, что делать сейчас этого не стоит. Обернувшись обратно парень замечает черный зев дула, направленного теперь только на него. Он опускает свой взгляд с оружия на нежно придерживавшую затылок его хёна, женскую, закованную в наручники руку, натянутая цепь от которых тянулась прямо к батарее позади. Чимин начинает догадываться, кто эта незнакомка и почему она так рьяно защищает Юн Ги.

— Не бойся. Мы вреда не причиним. — Чимин говорит спокойно и уверенно. — Позволь помочь?

Он вытягивает руки вперед, раскрывая пустые ладони, делает шаг вперед, под зорким взглядом девушки, как раздается выстрел, заставляя его вжать голову в плечи.

— Сумасшедшая! — выкрикивает У Сок и дуло тут же находит свою новую цель, заставляя его попятиться. — Ты могла нас убить. — Уже тише, но не менее озлобленно говорит он.

Девушка продолжает хранить молчание, наставив оружие на одного, а взглядом наблюдая за другим. Чимин подметил, что теперь она прижимала голову Юн Ги крепче, будто боялась, что его могут у нее отнять. Для Чимина стало ясно, что она не в себе, достаточно было заглянуть ей в глаза, из которых безумие буквально выплескивалось через край. Ему необходимо срочно найти способ завоевать ее доверие, иначе Юн Ги будет уже невозможно спасти.

Но как это сделать, одними разговорами здесь не помочь, девушка едва ли станет верить на слово кому-либо еще в этой жизни, в лицо она его не узнавала, а это значило, что хён ей не показывал их совместные фото. Но возможно он упоминал ей о нем?

— Меня зовут Чимин. Юн Ги-хён должен был тебе рассказать обо мне, хоть что-то. — Парень подмечает как сильнее дернулась ее рука и ,принимая это за хороший знак, решается продолжить. — Пожалуйста, разреши мне отвезти его в больницу.

— Чимин? — Зачем-то спрашивает она и глаза ее начинают сильнее мерцать, в то время как парень делает еще несколько шагов навстречу.

— Да. Я его младший брат. — Оборона девушки дает трещину и на секунду она теряет бдительность явно пытаясь вспомнить что-то конкретное.

Этого мгновения Чимину хватает чтобы ухватиться рукой за дуло, резко рванув его вверх, обезопасив себя и У Сока от последующих выстрелов. Второй рукой он хватает ее запястье, придерживавшее голову хёна, от чего девушка начинает кричать и биться у него в руках, словно маленькая птичка. Однако птичка оказывается через чур сильна в своем отчаянии и Чимину очень сложно дается зайти ей за спину и скрестить у нее на груди руки, смыкая в кольце своих.

— Забирай его! — От натуги голос выходит хрипловатым, но У Сок его услышал и, как можно быстрее, запрокинув бессознательное тело друга себе на спину, тяжело встал на ноги.

Наблюдая за тем, как от нее забирают Юн Ги, девушка забилась еще сильнее, намереваясь ударить Чимина головой, но тот лишь перехватил ее запястья одной рукой, второй обездвижив голову. Тогда она начала брыкаться, отталкиваясь от пола ногами, и здесь Чимину захотелось дать ей пощечину, чтобы оборвать все нарастающую истерику.

— Отвези его к нам в больницу! — из последних сил выкрикнул он, вслед уже скрывшемуся за дверным проемом мужчине. Сразу после этих слов, девчонка резко прекратила борьбу, замерла и обмякла в его руках. Парень почувствовал обжигающую холодность ее слез, упавших ему на ладонь, тяжело и быстро поднимающуюся грудь при вздохах, судорожно бьющееся сердце, которое сорвалось на бешеный ритм и доставало своими отчаянными ударами до его груди.

— Тише, тише… — Начал приговаривать он, в попытках ее успокоить.

— Вы правда отвезете его в больницу? — Сдавленный, робкий голос задавший ему этот вопрос, был совсем не похож на тот, заряженный смертью пять минут назад. Будто она была одержима, а он всего парой слов смог изгнать всех бесов из ее хрупкого тела. — Вы не убьете его?

— С ним все будет хорошо, я обещаю. — Он желает успокоить ту, ради которой его хён пошел на сделку с дьяволицей, поэтому его голос звучит еще мягче. Чимин чувствует, как ее затылок касается его плеча, а тело обмякает еще больше, наваливаясь на него, затихая.

Парень очень осторожно разжимает руки и опускает тело девушки на пол, подмечая выступившую кровь на правом запястье, от наручников, большую ссадину на локте, многочисленные царапины на ногах и огромную гематому на скуле. Ее нужно было тоже доставить в больницу, вполне вероятно, что увечья, нанесенные ей, могли быть опаснее чем при поверхностном осмотре. Но сначала нужно было освободить ее от наручников. Чимин присел на корточки возле трупа На Ын, стараясь не испачкаться в крови, и начал обшаривать ее карманы. Ключа у покойницы не оказалось и тогда он обратил внимание на еще один труп, напротив. Этот был мужчиной. Взглянув в его лицо, парень было подумал, что где-то уже видел его, но так и не вспомнив кто он, бросил эту затею, принявшись проверять и его карманы на всякий случай. Стоило ему сунуть руку в первый же попавшийся, как пальцы мгновенно нащупали маленький кусочек холодного металла.

Уже ровно через минуту, Чимин вынес девушку из душного, пропахшего кровью помещения, направившись на выход, так и не обернувшись назад.