Воскресенье выдалось весьма оживлённым.

Помимо матери Эрика, было решено пригласить и мать Сфинкса. Красивая и интеллигентная женщина, явившаяся в гости к Циммерманам, больше всего взволновала именно Курильщика. Он смущённо смотрел то на неё, то на Сфинкса, выискивая сходства, и ведь он легко их находил. До этого Эрик особо не задумывался о том, что у Сфинкса когда-то были волосы, но теперь пытался представить его с копной светлых волос.

Женщина не упорствовала, называя Сфинкса по имени, но прозвище также её не сильно устраивало, поэтому она пошла на компромисс, называя его ласковыми “сынок” или “сына”.

Мать Эрика оказалась милой женщиной, которая, как и его отец, получила второе дыхание для жизни и начала поиски себя. Она была счастлива повидаться с сыном, но рядом с бывшим мужем явно испытывала некоторую неловкость.

Младший брат Курильщика не смог приехать, и Сфинкс даже был рад этому, хотя отец семейства жаждал их познакомить. Сам Эрик не слишком распространялся о своих взаимоотношениях с братом, но Сфинксу казалось, что он всё ещё винил себя в разводе родителей и боялся увидеть укор во взгляде младшего.

Сфинкс почти не виделся со своей матерью после выпуска. Ему казалось, что они упустили слишком много, чтобы вновь стать семьёй, но сидя рядом с ней на кухне в разгар оживлённой беседы с Циммерманами, он всё же ощутил теплоту на сердце.

К приезду гостей Эрик и Сфинкс даже смогли испечь неплохой пирог. Сфинкс отлично сладил со скалкой, а Курильщик, путём их частых в последнее время экспериментов, наловчился в работе с духовкой.

Неожиданностью для Сфинкса стало то, что в какой-то момент он заметил, как его мать и Эрик о чём-то оживлённо шушукаются. Когда Курильщик поймал взгляд друга, то только хитро прищурился и продолжил болтать с женщиной. Впрочем, и самого Сфинкса затянули в беседу отец и мать Эрика. Женщина иногда с искренним любопытством спрашивала о жизни в интернате, но явно тщательно подбирала слова и избегала всего, что касалось выпуска.

Когда обед подошёл к концу, и все переместились в гостиную, то матери вдруг ударились в воспоминания о том, какими их сыновья были когда-то малютками, и как они сильно выросли. Курильщика накрыло лёгкое смущение, в то время как Сфинкс вообще не понимал, что ему следует чувствовать в такой ситуации, слишком это всё не вписывалось в его жизнь до этого. Тёплая семейная атмосфера была по большей части забыта или неизвестна для обитателей Дома. Единственной семьёй становилась стая.

К вечеру матери уехали, отец Курильщика вызвался сам заняться уборкой, и парни переместились в комнату Эрика.

– Тебе завтра к какой паре? – вяло поинтересовался Курильщик, растянувшись на кровати.

– Ко второй, но там всего две пары, и их потратят на доклады. Я свой уже сдал, – Сфинкс уселся в изголовье кровати, рядом с головой Эрика, ожидая, пока тот устроится поудобнее и достанет им обоим сигареты. Протезы он снял, давая плечам отдохнуть.

– Останешься? – вопрос звучал так буднично, словно это не было чем-то из ряда вон выходящим для них обоих.

Сфинксу потребовалось некоторое усилие, чтобы всё его удивление не отразилось на лице, и чтобы не выдать себя и голосом, он просто кивнул.

Курильщик не казался напряжённым, но что-то еле уловимое в том, как он доставал и прикуривал две сигареты, выдавала лёгкое волнение. Его пальцы казались гораздо менее послушными, чем обычно.

Поймав себя на созерцании чужих пальцев, Сфинкс вдруг задумался и о том, что у всех людей, к которым он испытывал влечение, были руки, способные на что-то невероятное. То, как Волк играл на гитаре, как Слепой “смотрел” на мир через кончики пальцев, как Русалка плела и вязала… И вот теперь рисующий что-то невероятное Курильщик. Сфинкс задался вопросом, а не является ли это для него какой-то компенсацией.

Нет, пожалуй, сам факт того, что он признаёт своё влечение к Курильщику и ставит его в один ряд со столь важными фигурами из прошлого, должен был начать беспокоить Сфинкса куда больше.

Иногда он желал прикоснуться своими воображаемыми руками, представляя мягкость и тепло его кожи под ладонями, а Эрик, будто, чувствовал это, расслабляясь и придвигаясь чуть ближе.

Эрик льнул к нему, и это тяжело было отрицать. Конечно, он старался не показывать этого, возможно даже не осознавая, но с момента выпуска, Сфинкс не видел, чтобы Курильщик, дорвавшийся до Наружности, открылся ей и окружающим людям, он подпускал к себе только Сфинкса, рисовал что-то с нотками Изнанки и собирал заметки о Спящих. О последнем Курильщик не говорил с ним, и Сфинкс не спрашивал его об этом, просто иногда видел вырезки из газет и небольшие записки, которые появлялись на столе и исчезли в одном из ящиков.

И для Сфинкса Курильщик тоже оказался не частью Наружности, не тем, кто вернулся, а частью Дома, тем, кто вышел из иного мира в этот.

И рядом с Курильщиком ему было лучше.

***

Сфинкс просыпался постепенно, будто сон был пуховым одеялом, которое кто-то с него медленно стягивал. Впрочем, и без этого одеяла было тепло, не так, как в общаге. Они с Курильщиком уснули незаметно для самих себя, прямо поверх покрывала и не раздеваясь. Сфинкс видимо подполз во сне ближе к крестнику, прижавшись к нему всем телом. Эрик в свою очередь уткнулся носом в чужое плечо и нисколько не возражал против дополнительного источника тепла в виде другого человека.

Ужасно захотелось пошевелиться, но не хотелось будить Эрика, поэтому Сфинкс затаил дыхание, смотрел и чувствовал. Смотрел на запутавшиеся после сна тёмные пряди, на подрагивающие ресницы. Чувствовал тепло тела Эрика, трепет от его дыхания на своём плече.

Когда Курильщик пошевелился и приоткрыл глаза, Сфинкс ждал, что тот отстранится. Тело парня немного напряглось, их взгляды встретились. Не отрывая взгляда от зелёных глаз, Эрик вдруг прильнул немного ближе.

– Так неохота подниматься, – признался он.

Сфинкс лишь усмехнулся и кивнул.

Они пролежали так всего несколько мгновений. Курильщик поднялся первым, интересуясь у Сфинкса о том, что он хотел бы на завтрак.

Пока они чистили зубы перед двумя умывальниками разной высоты Сфинкс вдруг вспомнил про их разговор через зеркало в вечер, когда Лэри кинулся на Курильщика. Как же всё изменилось с тех пор…

– Знаешь… Моё отражение теперь меня вполне устраивает, – признался Эрик, видимо тоже вспомнив тот разговор.

Сфинкс взглянул на его отражение и встретился с зазеркальным Курильщиком взглядом. Он выглядел увереннее, но всё же как-то устало, будто он осознал достаточно много, чтобы перестать чувствовать себя потерянным ребёнком, но ещё не успел уложить всё это в голове. Он повзрослел достаточно, чтобы перестать закрывать глаза на то, что должно было настигнуть его ещё в Доме. В нём не было жалости к себе или самодовольства, только понимание и что-то вроде “теперь ты точно не одинок в Наружности, Сфинкс” во взгляде.

Завтракали они в полной тишине, и кажется Эрик начал подумывать, что сделал что-то не так, но Сфинкс просто не мог заставить себя говорить, осознание неожиданно навалилось на него тяжким грузом.

Наружность не любит тех, в ком Дом оставил свои ростки. Сфинкс был готов к тому, что в Наружности он не будет до конца “своим”, был готов к тому, что ростки других домовцев со временем завянут, но не был готов к тому, что у Курильщика вообще есть чему прорастать. Эрик мог жить в Наружности, привыкнуть к ней заново, сойтись с Чёрным, рисовать другие картины. Быть может это Сфинкс всё испортил… Теперь Эрик навсегда останется для других “не от мира сего”, всегда будет видеть сожаление во взгляде отца.

Сфинксу захотелось ударить самого себя.

Другие картины? Когда Чёрный предположил, что картины Эрика изменятся, Сфинкс был ужасно раздражён, а сейчас сам подумал о том же. Не важно рядом с Чёрным или рядом со Сфинксом, Эрик оставался Курильщиком, Курильщик оставался Эриком.

Возможно Сфинкса на самом деле пугало другое. У него было перо и была идея… Но что, если даже никогда не побывав в Доме Слепой останется Слепым, что, если Дом только помогал взрастить что-то внутри них, но семя было в каждом изначально.

– Знаешь, я собираюсь поговорить с Чёрным… - прервал-таки его размышления Курильщик.

Сфинкс с серьёзным видом кивнул, готовый слушать.

Эрик набрал в лёгкие побольше воздуха и продолжил:

– Он действительно очень нравился мне раньше, и я до сих пор буду рад поддерживать с ним связь, но это неправильно с моей стороны давать ему ложные надежды. Я сам думал, что моя симпатия к нему вернётся, но было глупо обманывать себя. Чёрный ещё не понял, что я совсем не тот, кто ему нужен, но я понял, что он не тот, кто нужен мне.

– И кто же тебе тогда нужен? – прямо спросил Сфинкс.

Курильщик заколебался, опуская взгляд.

– Кто-то умный, уверенный и способный меня понять, – ответил он, теперь глядя Сфинксу в глаза. На дне зрачков Эрика вновь плескалось что-то, чему было тяжело дать название.

– Прям мечта, – знакомо ответил Сфинкс.

– Некоторые мечты всё же имеют обыкновение сбываться.

Сфинкс не знал, что же такое видит в Курильщике, в его глазах, но это определённо ему нравилось. Даже, если в Эрике есть что-то такое неясное, Сфинкс всё же неплохо научился его понимать, оставалось надеяться, что его ума и уверенности тоже будет достаточно.