Мицую тошнит.

      Тугой ком застревает поперек горла при взгляде на аккуратный кусок стейка с кровью на белоснежной тарелке. Примерно так же выглядела разбитая голова Рю, подчиненного Такаши, когда одна из шестерок Санзу проломила ему ломом череп. Хватило трех серьезных ударов, чтобы он треснул, и кровь с кусочками мозга запачкала светлую поверхность пола. Показательный забив, наглядно демонстрирующий то, как теперь поступают в Брахме с несогласными и предателями. Пятно наверняка уже оттерли, от трупа избавились, но вот вытравить этот образ из головы никак не выходит. И глядя на мясо, Мицуя обоняет тошнотворный запах крови, почти ощущает во рту её металлический привкус.

      — Ешь, Така-чан, — ласково просит сидящий по правую руку Ран, но в его голосе отчетливо проскальзывает скрытое предупреждение. — Мы ведь радушные хозяева. Не хочешь же ты нас обидеть?

      — Если бы хотели отравить, не стали бы портить еду, — милосердно добавляет Риндо.

      Оторвав взор от главного блюда вечера, Такаши наблюдает за тем, как братья Хайтани ужинают. Тихий семейный вечер, в который Мицуя никак не вписывается даже в качестве гостя. Его вообще не должно здесь, в логове этих диких зверей, быть. Но выбор сделан и теперь он вынужден с ним временно примириться.

      Последние часы прошли в туманной неясности. Мицуя помнит происходящее вырванными из контекста урывками и беспокоится, что мог сболтнуть лишнего, ведь часто терял себя между болезненными сновидениями и реальностью. Он не сможет назвать ни места своего нахождения, потому что отключился в машине от потери крови, ни как долго пробыл в забытье, качаясь в колыбели морфия, выписанного не по рецепту подкупным врачом. Вспышками мелькают воспоминания: чья-то рука нежно гладящая по голове, неаккуратно вогнанная в вену игла и бесконечное бормотание, не имеющее никакого смысла, мельтешащее лицо Рана и белые стены — всё это взрывалось монохромными вспышками за которыми всегда приходили кошмары. Такаши не из трусливых, но после них он просыпался на сырой подушке. А когда, наконец, вырвался из этого ада, то попал в другой — в комнату четыре на три, кем-то тщательно вымытый и подлатанный, в чужой не по размеру одежде. Нетрудно догадаться, кто обо всем позаботился.

      Первая мысль была о Хаккае, преданном мальчике, чья жизнь по вине Мицуи повисла на волоске. Жив ли он? Что сделал, когда обнаружил разворошенную квартиру, но не самого хозяина? Вторая — о побеге, сорваться с места, вернуться и отыскать Шибу. Они зазвучали синхронным ритмом, помогли поднять одеревеневшее тело с постели и встать на ноги, но вот дальше уйти не удалось. Появившийся на пороге Ран заявил, что пришло время для ужина, и так они все вместе оказались в просторной обеденной зоне.

      — Не заставляй кормить тебя силой. Отбиться не сможешь, — слова, сказанные с улыбкой, не лгут. И пусть каждая фраза Рана разжигает в Мицуе злость, заставляя крепко сжать ладонь в кулак, он прав — тягаться с ним Такаши сейчас не под силу. Тело, ослабленное ранением и убойной дозой медикаментов, требует времени на восстановление и раз так, то придется постараться следовать чужим правилам.

      Невероятных усердий стоит поднять вилку и подцепить кусочек заранее нарезанного мяса, ещё больше усилий требуется, чтобы поднести его ко рту. Под пристальным вниманием старшего Хайтани он все-таки заставляет себя разомкнуть губы и откусить кусочек. Но даже выбрав наиболее прожаренную часть, Такаши ощущает неприятный привкус, раздражающий рецепторы. Всё равно что жевать чье-то протухшее мясо.

      Вилка со звоном падает на тарелку. Мицуя зажимает руками рот, спешно вскакивая из-за стола. Снисходительно указанное рукой Рана направление ведёт на кухню. И под недовольное ворчание Рина, что ужин испорчен, молодой человек выскакивает за дверь.

      Цепляясь побелевшими от напряжения пальцами за раковину, Такаши склоняется над ней, пытаясь исторгнуть содержимое желудка, но там ничего нет. Его тошнит пустой и совсем немного желчью. Мицуя ощущает себя слабым и беспомощным, и это злит его сильнее всего на свете. Привыкший всегда быть в активной форме, игнорирующий простудные заболевания, и переносящий любые недомогания на ногах он забыл, каково это, когда нуждаешься в помощи. Но его спаситель — читай: палач — мечта самоубийцы и опираться на него совершенно не хочется.

      — Сколько я пробыл в отключке? — даже не оборачиваясь, ощущает за спиной чужое присутствие.

      — Почти двое суток.

      Это много. Больше, чем способны позволить себе люди, скрывающиеся от охотящейся на них мафии. Задавать следующий вопрос не имеет смысла, если заранее знаешь на него ответ, но Такаши всё равно пробует:

      — Что с, — осекается, — моими людьми?

      — Кажется, Санзу устроил резню, — так легко и непринужденно, словно сказать «сегодня на ужин пицца». — Ты же в курсе, какой он активный, когда ему, наконец, разрешают делать то, что запрещали прежде.

      — А Хаккай? — вырывается против воли, потому что да, Такаши знает, насколько амбициозен Харучие, когда дело касается предателей. — Он тоже?

      Ответом служит тишина.

      Когда Мицуя решает обернуться, мужчина вдруг оказывается на расстоянии вытянутой руки. Он всё ещё весел, но что-то в его взгляде и мимике меняется, становится жёстче.

      — Столько вопросов задаешь, Така-чан, а ни за один из них не заплатил. Я так не работаю, — ладонь, легшая на забинтованное плечо ясно дает понять, что отвечать он не собирается. — Давай-ка ты отдохнешь.

      Возражения не принимаются. Молодой человек вздыхает и отвечает согласием, он слишком ослаблен для громких дискуссий.

      .

      Спальня на втором этаже, в которой Такаши очнулся ранее, действительно подготовлена для него. И пусть Рана никто не просил, он любезно отводит туда гостя, попутно указав, что соседняя комната принадлежит ему.

      — Стучись, как соскучишься, — успевает произнести мужчина, прежде чем перед ним захлопнется дверь. Он мог бы легко преодолеть это препятствие, ведь с нее преднамеренно снят замок, но только хмыкает, позволив Мицуе остаться наедине со своими мыслями.

      Комната небольшая и необжитая, с минимумом необходимой мебели. Вещей, принадлежащих новоприбывшему, здесь разумеется нет. Не жаль денег — хотя они ему пригодятся — или порванной одежды, но там было фото с Дракеном и мобильный, с помощью которого можно было связаться с Хаккаем. Будучи не очевидным пленником, Такаши понимает, что его действия в доме Хайтани серьезно ограничены и свои границы ему предстоит узнавать на практике.

      Мицуя не наивен, а Ран не глупец. Уйти отсюда будет нелегкой задачей, потребуется время, чтобы изучить обстановку и продумать каждую деталь своего побега. Учитывая, что из окна открывается прекрасный вид на бескрайний лес, то без машины выбраться будет непросто. С незажившей раной, без осенней одежды и с Хайтани на хвосте среди хвойных великанов Такаши ждёт только смерть, а это то, чего он так отчаянно стремится избежать. Пока плечо заживает, есть смысл изучить то, как устроено здание и какова система безопасности. Вопрос только в том, какие именно планы в отношении Мицуи роятся в голове Рана. Благородство? Едва ли. Финансами он обеспечен до конца жизни. Такаши терзают смутные сомнения. Не получится ли так, что он пожалеет о своем выборе?

      Грузно осев на край кровати, молодой человек невольно косится на дверь. Когда знаешь, что в любой момент к тебе могут ворваться, сложно не то что отдохнуть, но даже расслабиться. Мицуя чувствует себя отвратительно и даже без зеркала знает, что выглядит так же ужасно. Благотворительный фонд имени Рана Хайтани, передавший ему свою огромную футболку и мягкие спортивные штаны, висящие на бедренных косточках, не способствует улучшению ситуации. В его одежде Такаши ощущает себя еще более некомфортно и неуютно, но выбора у него вроде как нет, ведь в шкафу пусто.

      Напряжение оседает в каждой клетке его тела, он весь сосредоточен и в ожидании чего-то ерзает, не сумев усидеть на месте. Уснуть не удастся ни через час, ни через три, и Мицуя решает, что ему следует осмотреться, как только братья заснут, но ожидание затягивается. Ориентироваться во времени без часов трудно, определить, во сколько Хайтани ложатся спать — ещё сложнее. Всякий раз, когда молодой человек решает, что пора выходить, он снова и снова себя останавливает: мнется у двери, пытаясь услышать звуки по ту сторону, и отходит, начиная безостановочно измерять шагами комнату. Это не паранойя и не страх, убеждает себя Такаши, он просто хочет минимизировать риски. И когда за окном первыми брызгами на небо ложится рассвет, Мицуя все-таки поворачивает ручку и осторожно выглядывает наружу.

      Коридор, окутанный ночной дремой, пуст и тих. Как не прислушивайся всё, что улавливает его чуткое ухо — собственное участившееся дыхание. Он делает вдох и медленный выдох, стараясь унять не вовремя проявившее себя волнение. Не время для паники, разум должен быть чист, чтобы запомнить необходимые детали.

      Скудные познания планировки второго этажа Такаши ограничены двумя комнатами: выделенной ему спальней и той, что принадлежит Рану. Дверь в последнюю плотно закрыта, но даже так продолжает вызывать опасение. Несколько долгих секунд молодой человек не может оторвать от нее взгляд, ожидая, что вот-вот она приоткроется, и Хайтани с мерзкой улыбочкой выйдет навстречу. Выждав какое-то время и убедившись, что никто не собирается его останавливать, он, босыми ногами бесшумно ступая по полу, решается двигаться дальше.

      Рядом со спальней Рана находится ванная комната. Она не вызывает интереса в отличие от следующей двери, ведущей в просторный кабинет. Такой же стилистически лаконичный и простой, как и в других комнатах. Мицуя ценит минимализм в интерьере, но здесь всё кажется ему холодным и мёртвым, искусственно созданным, словно картинка, вырезанная из гламурного журнала и вклеенная в тетрадку. Не хватает ощущения жизни и уюта, мелочей, которые делают дом — домом. В отопляемой комнате Такаши чувствует озноб и очень хочет вернуться обратно, в свою небольшую квартиру в Токио, где чисто и тепло, и каждая безделушка к месту. Только вот возвращаться больше некуда.

      Обернувшись, он ещё раз внимательно прислушивается, но в доме по-прежнему спокойно. Либо у Хайтани крепкий сон, либо его попросту нет. В последнее верится слабо, и рядом с логовом зверя следует вести себя особенно тихо. Проскользнув внутрь кабинета, Мицуя мягко закрывает за собой дверь.

      Внимание сразу же привлекает прибранный рабочий стол: канцелярские принадлежности аккуратно разложены и расставлены по местам, не считая оставленной кружки с остывшим кофе. Первой на глаза Такаши попадается тонкая чёрная папка. Он щурится и близко-близко подносит извлеченные бумаги к лицу, чтобы прочитать их содержимое. Счета и долговые расписки перед Хайтани. Мутное дело, которое к Мицуе никакого отношения не имеет, но должникам он искренне сочувствует. Еще несколько документов касаются последних приобретений недвижимости в разных точках Японии. Если бы был телефон, можно было бы сделать несколько снимков на будущее, но пока это бесполезные бумажки. Все адреса не запомнить.

      Такаши заглядывает в первый ящик стола и терпит неудачу: снова длинные списки должников, из которых некоторые имена перечеркнуты красным. Не нужно складывать два на два, чтобы понять, как плачевно они кончили.

      — Кто в здравом уме будет у них занимать, — бормочет под нос и открывает второй ящик.

      Внутри — толстая папка с кипой бумаг, на обложку которой приклеен стикер. Всего пара слов и цифр, выведенных размашистым подчерком, образуют знакомый адрес. Тот самый, в котором Ран Мицую двумя днями ранее и обнаружил.

      Выходит, и правда следил. Только вот как долго? И почему из всех членов верхушки именно он? Человек, с которым Мицуя старательно сводил контакты к минимуму, подсознательно ощущая исходящую от него угрозу. Изучая содержимое папки, он хочет отыскать ответ хотя бы на один свой вопрос, но их становится только больше.

      Недвижимость, принадлежащая Такаши, члены его семьи и их местонахождение, статус и отношения с другими членами мафии — всё это подробно изложено на листах, обнаруженных внутри. Есть даже несколько его фотографий: одного, в компании своих людей (чаще — с Хаккаем) и их с Дракеном последняя встреча. Может ли быть так, что план по ликвидации приближенных к Майки был разработан многим ранее? Но тогда почему Мицуя ещё жив?

      — Вот ведь псих, — невольно слетает с губ на октаву громче шепота, когда в одной из таблиц обнаруживает перечисление тех магазинов, в которых привык закупаться. Это неадекватно, сродни безумию.

      От количества полученной за раз информации у Такаши плавится мозг. Здоровой рукой он трет переносицу, вглядываясь в слова на бумагах. Слишком много неизвестных переменных, о которых знает только Ран Хайтани. А учитывая его нездоровый интерес, цена за информацию может оказаться слишком высокой.

      Среди документов несколько страниц неожиданно оказываются отведены Хаккаю. Мицуя хмурится, пролистывая сведения о его местонахождении. Последняя дата позавчерашняя — порт Йокогамы, где предположительно мог находиться Шиба. Был ли Ран причастен к нападению на него? Знает ли он, что с ним случилось?

      Сказанные ранее слова Хайтани о том, что за любую информацию необходимо платить, наталкивают Такаши на мысль, что деньги — последнее, что мужчине нужно. Среди бесчисленного количества имен и контактов только одно ему незнакомо. Аккуратно выведенные на корешки иероглифы взывают недоумение.

      — Рэйден Есикава, — вслух шепчет неизвестное ему имя, силясь вспомнить, слышал ли когда-нибудь о таком человеке, когда за пределами кабинета раздается хлопок. Показательно-громкий для такого раннего часа, нацеленный на то, чтобы каждый присутствующий на этаже его услышал. Такаши непроизвольно вздрагивает и захлопывает папку, напряженно вглядываясь в дверной проем. Тело кажется заржавевшим и непослушным от едкого чувства страха, но он заставляет себя вернуть бумаги на место и отойти от стола. В ту же секунду дверь распахивается, и на пороге появляется Ран.

      Босой, в мягких спортивных штанах и с распущенными волосами он выглядит странно уютно и совершенно не к месту. В таком Хайтани никто не разглядел бы мошенника и убийцу, но Мицуя знает наверняка: под красивой оболочкой скрывается монстр.

      — Так и знал, что найду тебя здесь, — Ран не злится. Его не смущает ни столь ранний час, ни то, что кто-то копался в его кабинете. Он словно заранее подготовился, исключив любые погрешности. И это до одури бесит.

      — Я искал свои вещи, — не правда, но и не ложь. — Где они?

      — Твои вещи? — с удивлением переспрашивает мужчина, но светлые глаза блестят ехидным озорством. — Разве тут есть твои вещи? Мне казалось, всё здесь принадлежит мне.

      И это акцентное «всё» подразумевает Мицую в том числе. Они оба это понимают, даже если между ними только размытое соглашение, держащееся на одной прихоти Рана. И все-таки принадлежать кому-то, пусть и вынужденно — неприятно. Такаши не собирается с этим мириться.

      — Я ведь не голым сюда приехал.

      — А жаль. Без одежды тебе гораздо лучше.

      В Ране отсутствует стеснение и правила приличия ему незнакомы. Он не прячет оценивающего взгляда, открыто рассматривая своего гостя от макушки и до самых пят. Мицуя чувствует себя неуютно в собственной коже, ему хочется натянуть повыше слишком большую для него футболку, закрыв открытые ключицы и шею, но он не позволяет себе такой роскоши. Ведь стоит дернуться, обнажить свои слабости, как сожрут с потрохами и не подавятся. Думать о том, что именно старший Хайтани отмывал его бессознательное тело от крови и переодевал, Такаши напрочь отказывается.

      — Хотя кое-что твое у меня и правда есть, — как бы между прочим добавляет Ран и направляется к книжному стеллажу. Мыча под нос какую-то попсовую песню, которую часто крутят по радио, он что-то выискивает между книг при сером свете встающего солнца. Его обнаженная спина беззащитно открыта, он не боится нападения исподтишка, подлого удара в спину, будто бы знает наверняка: Мицуя не нападет, в нем не так много скверны.

      — Ты же это искал? — он оборачивается, держа в руках фотографию.

      Ту самую, которую два дня назад спрятал в кармане куртки. Ту самую, с которой беззаботный Доракен ему улыбается.

      Помятая и испачканная кровью она вдруг кажется единственной вещью, которая у Мицуи осталась. Одна дурацкая фотография. Так смешно и вместе с тем грустно.

      — Верни, — требует Такаши и делает саму опрометчивую вещь на свете — подходит к Рану.

      Рука со сжатой фотографией тотчас взмывает вверх. И пусть молодой человек никогда не жаловался на недостаток роста, Хайтани достаточно высокий, чтобы такой пустяк стал проблемой. Вызвав, наконец, ответную реакцию, Ран расцветает в шкодливой улыбке. Словно им по пять, и они играют в глупую детскую игру, а не повязли в симбиозе общего безумия.

      — Прекрати это ребячество.

      — А что я получу взамен этой миленькой фотографии с твоим мёртвым ебырем?

      Что-то внутри, меж белесых ребер, противно скребет и жжется при упоминании Рюгуджи. Призрачный дракон, который никак не найдет покоя, пока Мицуя жив.

      — Удар по яйцам подойдет?

      — Как грубо, Така-чан! — наигранное возмущение легко сменяется лукавой улыбкой. — Как насчет поцелуя?

      — Тц, как насчет пойти нахуй?

      — Если ты так хочешь. Но нет поцелуя — нет фотографии, — выуживая припрятанную в кармане штанов зажигалку, Ран пару раз щелкает ею, заставляя огонь осветить их бледные лица. — Ну так, что ты решил?

      Вот, что Такаши ненавидит в нем больше всего — умение подвести человека к невыгодному для себя выбору. Всё это становится игрой, в которой победитель заведомо известен, потому что Хайтани умеет вычленять в людях их слабости и, давя на них, шаг за шагом разрушать личность изнутри.

      И, может быть, это просто фотография, но она дорога для Мицуи, потому что Доракен стал прахом и это то немногое, что от него осталось.

      — Хорошо, — шаг неуверенный, но крепкий. — Наклонись.

      Теплое дыхание Рана щекочет лицо, когда он поддается навстречу. Гипнотический взгляд антрацитовых глаз столь же пленителен, сколь и опасен. Мицуя не забывает о том, что прикасается к чудовищу, мягко выдыхая в приоткрытые сухие губы. И когда Хайтани в нетерпении готов перенять на себя инициативу, Такаши резко тянется здоровой рукой к фотографии, желая выхватить ее в момент чужой уязвимости. Но Ран оказывается быстрее: вовремя перехватывает его ладонь и больно сжимает в своей.

      — Ой-ей, ты что же, хочешь меня надурить, Така-чан? Не надо так.

      Мицуя пытается уйти от нежелательного контакта, когда Ран крепко хватает его за горло. Так, чтобы не сдвинуться, так, чтобы продолжал смотреть глаза в глаза неотрывно. Маска игривого мальчика трескается, обнажая уродливые рытвины души. Взвинченный, но не добившийся своего Хайтани по привычке применяет насилие. И вот под его пальцами бьется ускорившийся пульс выбранной жертвы, и он волен надавить сильнее или ослабить хватку. Это как поводок, мол: вот твое собачье место, закрой пасть.

      Ран не медлит и не осторожничает, когда с требовательным поцелуем врезается в чужие губы. Хватка на горле становится крепче, и Такаши в попытке вдохнуть больше воздуха вынужден разомкнуть зубы. Этого достаточно, чтобы чужой язык беззастенчиво вторгся в его рот: скользнул по нижним деснам и приласкал неактивный язык. За талию притянув Мицую ещё ближе, Ран не оставляет между ними никакого пространства и, прервав поцелуй, чтобы отдышаться, хмыкает:

      — Будешь притворяться, что не умеешь, будем стоять здесь, пока не отсохнут губы.

      Словам Хайтани нет веры, но это обещание звучит достаточно убедительно, чтобы поддаться на провокацию. Поэтому Такаши позволяет поцеловать себя снова — мокро и голодно, словно в попытке испить его без остатка — и, крепко зажмурившись, вынужденно целует в ответ. Когда хватка на горле исчезает, а рука Рана бессовестно забирается под футболку, оглаживая поясницу, Мицуя больно кусается, оставляя кровоточащую ранку на нижней губе.

      — Ауч, — слизывая языком выступившую каплю крови, усмехается Ран и позволяет, наконец, отстраниться. — Значит, любишь использовать зубы.

      — Мерзость какая, — с силой вытирая опухшие губы тыльной стороной ладони, кривится Такаши. Ему мерзко от того, как легко этот ублюдок заставил его подчиниться, но гораздо противнее от себя, потому что позволил этому случиться.

      — Держи. Как и обещал, — и добросердечно вручает снимок.

      Вырвав фотокарточку из чужих рук, Мицуя срывается с места, желая как можно скорее избавить себя от скверной компании. Но убежать от объекта своей ненависти не равно убежать от себя и своих мыслей, ведь его шея горит призрачным отпечатком чужих прикосновений, а губы всё ещё саднит от поцелуя. И как бы он не старался стереть оставленные Раном следы, ни черта у него не получается. Это словно клеймо, даже если на время.

      — Оставайся таким же интересным, — доносится Такаши вслед, что выводит только сильнее.

      .

      Утро выдается промозглым и серым. Мицуе так и не удается сомкнуть глаз после встречи с хозяином дома. Его истощенный мозг взбудоражен переизбытком стресса и отказывается позволить заснуть хоть на минуту. Мысли, тяжелые и вязкие, сводятся к одним и тем же вопросам, но получить на них ответы, будучи затворником, невозможно, и выйти за пределы спальни всё же придется. Как и унять дикий голод: в желудке Такаши пусто уже третьи сутки.

      В доме по-прежнему тихо, только из кухни доносятся звуки присутствия. Подойдя ближе, Мицуя обнаруживает там Риндо, готовящего кофе. Наблюдать за тем, как он высыпает в турку перемолотое зерно странно, учитывая, что рядом стоит кофемашина, но ещё чуднее, когда тот, даже не обернувшись, спрашивает:

      — Пить будешь?

      — Да.

      Младший Хайтани теряется на фоне старшего брата. Заострив внимание на последнем, Такаши забыл, что их вообще-то двое, и они оба опасны. И если про Рана можно было сказать многое, то Рин остается тёмной лошадкой. Но здесь и сейчас Мицуя не ощущает от него угрозы, поэтому принимает чашку с ароматным напитком и делает первый спешный глоток, обжигая язык.

      — Вкусно, — нехотя признает Такаши.

      — А то. Я в этом мастер.

      В отличие от кофе еда заказана из ресторана. От выбора блюд разбегаются глаза и противно стягивает желудок, но молодой человек не подает виду и ограничивается рисом. Они с Риндо молча едят прямо на просторной кухне.

      Поглощенный едой Мицуя не сразу осознает, что в комнате их теперь трое. Загребущие руки Рана внезапно обхватывают его за талию, а подбородок неприятно вдавливается в плечо, заставив от неожиданности поперхнуться. Такаши откашливается и инстинктивно пытается ударить локтем под ребра, но Хайтани прижимается теснее, тем самым ограничив возможность двигаться.

      В одно мгновение Ран будто бы заполняет своим присутствием всё пространство: исходящая от него аура собственника готова подавить любой признак слабоволия. Мир сужается до его рук, голоса, запаха, и Мицуя противится, пытаясь из навязанных объятий вырваться.

      — Ты понятия не имеешь, что такое личное пространство? Убери руки, — для сохранения спокойного тона приходится приложить усилия. Нельзя давать повода вывести себя из равновесия, уподобиться тому поведению, к которому Хайтани привыкли.

      — Ты в моем доме, Така-чан, — мурлычет прямо в ухо. — У нас здесь другие правила.

      Безучастный к происходящему, но очевидно не желающий принимать в этом спектакле участие Риндо отрывается от своего завтрака и спрашивает:

      — Слышали новости? Про перестрелку в Йокогаме.

      Мицуя замирает, перестав сопротивляться нападкам и уставившись на младшего из братьев. Непереваренный рис комом оседает в желудке, хватка, впивающихся в предплечье Рана пальцев, ослабевает.

      — Что за перестрелка? — обожжённый язык кажется тяжелым, едва способным шевелиться.

      — Ты ведь даже понятия не имеешь, столько дел натворил, а? — теплое дыхание щекочет ухо, вызывая волну мурашек вдоль шеи, но вовсе не от того, что Такаши приятно. — Сейчас как раз будут показывать новости. Хочешь посмотреть на успех своей плодотворной работы?

      Не хочет. Ни смотреть, ни слышать, ни знать. Он уверен: что бы ни произошло в том злосчастном порту — всё закончилось плохо. И самое худшее — именно там оборвалась связь с Хаккаем. Смог ли он уйти от преследования? Был ли он вообще жив? Внутри холодеет от одной мысли о потере близкого друга, отзываясь тупой болью в сердце. И это то, что заставляет Рана довольно хмыкнуть и, взяв гостя за запястье, потащить в сторону гостиной, чтобы продемонстрировать последствия его выбора.

      На темном экране телевизора яркими красками вспыхивает реклама парфюма, — красивая, картонная история любви, — прежде чем смениться заставкой ежедневного утреннего выпуска новостей. Наблюдая за тем, как открываются и закрываются подкрашенные губы телеведущей, Мицуя не сразу вникает в смысл сказанного, так сильно у него шумит в ушах.

      « ..произошла перестрелка вследствие внутренних междоусобиц в Брахме, преступной группировке, известной своими мошенническими махинациями», — ровным тоном сообщает девушка с экрана.

      Кадры, демонстрирующие порт, сняты в отдалении, но Такаши замечает на заднем плане тела, накрытые белой тканью. Кто-то из подчиненных Хаккая? На ум приходят Юдзи и Иоширо, которых Мицуя знал лично. Два безобидных балбеса, чьи пороки ограничивались погоней за славой и красивыми девушками.

      «Трое человек были найдены мертвыми два дня назад в порту Йокогамы, в том числе местный житель, ставший случайным свидетелем конфликта. Однако к списку жертв добавился ещё один человек, чье обезображенное тело было обнаружено рыбаком сегодняшним утром. Эксперты пытаются выяснить личность погибшего. Полиция от комментариев воздержалась».

      Имя последнего погибшего не названо, но Мицуя чувствует странную пустоту в подреберье слева. Она разрастается, заполняя его изнутри, чтобы после — разорваться, оставив после себя одну только агонию.

      «Есть ли шанс, что это не Шиба, а кто-то другой?» — уродливая в своей эгоистичности мысль пронзает опустевший разум, будто бы этот кто-то достоин жизни меньше, чем Хаккай. Это неправильно. И Такаши прекрасно об этом знает, но потерять последнего друга равно потерять всё.

      — Это ведь твои люди, я прав? — голос, принадлежащий ненавистному человеку, звучит так издевательски громко и близко. — Те, кто доверил тебе свои жизни, кто пошел за тобой, уверенный в том, что в безопасности, ведь ими руководит само благородство Такаши Мицуя, — дыхание перехватывает, словно кто-то перекрыл весь кислород в легкие, и Такаши хочется схватиться руками за шею, но он не может пошевелиться. — И что теперь? — пальцы Рана зарываются в спутанные волосы и тянут-тянут, чтобы поднять чужую отяжелевшую голову, заставить посмотреть на себя. — Их пустили на корм рыбам. И чья же это вина? — загадывая в глаза, желая уловить малейшее изменение, эмоцию загнанной мыши, панику, Ран задает вопрос, на который сам же, помедлив, отвечает. — Твоя, Мицуя.

      Вина.

      Едкое, разъедающее изнутри чувство, знакомое Такаши не понаслышке. Оно поселилось в нем задолго до происходящих событий, из года в год прорастая все глубже и глубже, пока не оплело некогда нежное сердце, исколов его ядовитыми иглами.

      — Все твои люди мертвы из-за тебя, а ты тут сидишь, в тепле и безопасности, — слова Хайтани лишены сочувствия, глаза пугающе пусты. Мицуя хочет, чтобы он просто заткнулся, перестал смотреть на него так, словно Такаши самый плохой человек из всех, кто присутствует в этой комнате. Даже если так, то что? Разве он имеет право о таком говорить?

      — Закрой свой рот, — с уст срывается неясный хрип.

      — Неприятно? Но ведь не я завтракал с моим братцем, чьи руки по локоть в крови. Уверен, что Риндо, сделавший для тебя кофе, не причастен к смерти твоих людей?

      — Да заткнись ты! — фитиль догорает и происходит взрыв. — Замолчи! Замолчи! Замолчи!

      Мицуя — загнанный в угол зверь, вынужденный обнажить клыки. И он скалится, пытаясь укусить руку, которая так благородно — смешно — его кормит. Отталкивая от себя Рана, он оказывается ослеплен желанием причинить тому такую же боль, которую мужчина непрерывно приносит ему. И именно оно его губит, потому что эмоции не позволяют увидеть картину шире, потому что Такаши всё ещё слаб, а Хайтани не из тех, кто упускает возможности.

      Увернувшись от удара, Ран бесцеремонно бьет Мицую в лицо и затем, не выжидая ответа, целится в самое солнышко, в два счета лишив противника не только стимула бороться, но и дыхания.

      Согнувшись пополам, молодой человек пытается сделать вдох, но спазм от удара на несколько секунд блокирует эту возможность. И даже в такой момент мысли Такаши обращаются к своему палачу: «Ран ведь мог ударить и посильнее». Он способен забить до смерти, если на чистоту, но не стал этого делать ни тогда, ни сейчас. Его манипуляции с Мицуей похожи на игру или на дрессировку строптивой собаки.

      На пол громоздкими каплями обрушивается кровь. Мицуя зажимает сломанный нос, жадно глотая ртом ставший снова доступным воздух, но меньше ее не становится. Она просачивается сквозь тонкие пальцы, пачкая лицо, волосы и одежду, оставляя на светлом ковре темные пятна.

      Перед глазами появляются голые ноги Рана, подошедшего ближе. Он не трогает и не прикасается, но Такаши инстинктивно хочется дернуться и отойти, увеличить между ними расстояние. И это чувство вдруг становится очень страшным.

      — Ты не в том положении, чтобы перебивать меня, — предупреждает Хайтани непривычно спокойным, сдержанным голосом. — Сядь на диван. Я принесу лёд.

      И Мицуя садится, всё ещё пытаясь отдышаться после удара в грудь. Кровь то тут, то там пачкает диван и, судя по громкому цоканью Риндо, тот явно не в восторге от происходящего, но не спешит что-то предпринимать. Младший Хайтани вообще не похож на того, кто заинтересован в присутствии в их с братом доме постороннего.

      — А вот и я! — совершенно в другом настроении возвращается Ран, держа в руке пакет со льдом. На губах легкая полуулыбка, глаза озорно блестят. Он останавливается между ног Мицуи и, убрав от лица его руки, с придирчивой внимательностью осматривает результат своих усилий: сломанный нос, влажное от крови лицо и пальцы, но самое главное — напряженный взгляд светлых глаз, с опаской смотрящих на него из-под ресниц.

      Рану нравится. Ран в восторге. Он говорит:

      — Мило, — и заправляет окровавленную прядь волос за ухо своего гостя. — Но ещё милее, знаешь, что?

      Мицуя не отвечает, но мужчине этого и не нужно.

      — То, что ты позволил своим товарищам умереть, променял благородную смерть на то, чтобы стать моей маленькой, миленькой зверушкой, — большой палец надавливает на нижнюю губу, заставляя шире открыть рот. — Я ведь могу делать с тобой всё, что захочу. И ты не только позволишь мне это, но и сам попросишь.

      Закономерность, о которой Мицуя предпочел бы не знать: поцелуи Рана всегда сопровождаются кровью. И хотя этот не похож на предыдущий — обманчиво мягкий и не настойчивый всё равно что пряник после кнута, — Такаши тошнит от металлического привкуса и тошнит от своей слабости тоже.

      Губы Хайтани кроваво-красные, когда он отстраняется. Мужчина вытирает рот большим пальцем, но только сильнее пачкается. Всучив Мицуе пакет со льдом, он улыбается ему самой широкой из своих улыбок и уходит. Молодой человек смотрит ему вслед, чувствуя себя грязным. Хочется залезть в ванную и провести в ней целый день, отмываясь от чужих прикосновений.

      По телевизору по-прежнему показывают утренние новости, но Риндо, всё это время сидящий в соседнем кресле с чашкой кофе, залипает в телефон. Почувствовав на себе тяжелый взгляд, он отвлекается от ленты новостей и вопросительно смотрит в ответ.

       — Не знаешь, как пользоваться пакетом со льдом?

      Лёд и правда тает на коленях Такаши, оставляя на штанах сырые разводы, но ему все равно. После всего этого цирка его интересует только одна вещь.

      — Хаккай был среди погибших? — вопрос опрометчив, Мицуя хорошо это понимает, но у него нет выбора.

      Рин медлит, то ли намеренно оттягивая, то ли размышляя над ответом, прежде чем лениво пожать плечами и сказать:

      — Кто знает, — и снова утыкается в смартфон.

      Так они и сидят вдвоем в гостиной под непрерывное гудение телевизора. Такаши смотрит на то, как на экране одна картинка сменяется другой, но едва ли разбирает, что конкретно там происходит. Его нос опухает и болезненно ноет, хотя лед отчасти помогает облегчить боль. Засыхающая кровь неприятно стягивает кожу, но молодой человек словно и не чувствует этого. Его мозг пытается отыскать пути выхода, только вот Мицуя слишком устал, чтобы попытаться проанализировать ситуацию. Ему нужен сон и отсутствие Рана примерно навсегда. И если с последним есть проблемы, то с отдыхом затягивать больше нельзя.

      — Мой тебе совет, — вдруг говорит Риндо, когда Такаши находит в себе силы подняться с дивана и пойти в выделенную ему комнату, — веди себя так, как хочет Ран, и всё будет в порядке.

      Из груди Мицуи вырывается хриплый смешок.

      — Я не собираюсь под него стелиться.

      — Странно. Тогда зачем согласился с ним пойти? — взгляд Рина тяжелый и почему-то очень серьезный.

      Мицуе нечем крыть, и он просто шлет его нахуй.