О том, что отец ему и не отец вовсе Белиал задумывается рано. Сначала подталкивают окружающие, а затем и он сам замечает, что ничем не похож ни на старшего близнеца, ни на отца. Возможно, это гены матери, но тут сравнивать не с чем — отец молчит, фотографий и свидетельств нет, а в памяти пусто. Разница в характерах все усугубляет. Когда брат и отец предпочитают тишину и постоянство, Белиалу всегда не сидится на месте.

Переломный момент наступает в первый день в школе. «Я приемный?» — спрашивает он, придя домой. Брат в другой комнате и не слышит. Отец окидывает его пронизывающим взглядом и, впервые в жизни, бьет. В это же время Белиал учится и лгать. Врет брату, что красный отпечаток на щеке оставили мальчишки из старших классов. Брат все еще наивен и верит.

Свою привлекательность Белиал осознает рано. Учителя легко ведутся на лучезарную улыбку, одногодки падки на симпатичное лицо и услужливость, все остальное покупается ложью, правда из которой всегда составляет, по крайней мере, треть. Светлолицый брат не уступает, располагая к себе уже наивностью и добродушием. Отец смотрит на них беспристрастно. Одинаково хвалит за высокие отметки и достижения. Поддерживает их начинания и даже, во что Белиалу верится с трудом, несмотря на оставляемое впечатление, участвует в их школьной жизни.

Во время спортивного фестиваля на третьем году младшей школы Белиал сталкивается с изменением в отношении. Спросив, чем они собираются заниматься по жизни, отец хвалит выбор брата пойти по его стопам и не говорит ни слова Белиалу, пожелавшему связать себя с миром искусства. Брат, разумеется, замечает и спрашивает о причинах, но отец, как полноценный взрослый, мастерски уходит от объяснений, переключая их интерес на более насущные проблемы. Белиал запоминает этот первый раз, когда ему предпочитают брата. Последующие, пускай и существенные, уже не считает, хотя поначалу пытается. К первому году старшей школы это входит в привычку, и брат перестает замечать разницу в отношении.

«Я приемный», — все чаще и чаще начинает крутиться в его голове. Окружающие на его потребность во внимании с охотой отвечают, прогоняя эту мысль, но промежутки спокойствия и самоуверенности становятся все короче и короче. «Я первый в школе!», — горделиво заявляет Белиал в конце семестра, протягивая отцу листок с оценками. «А Люцифер?» — незаинтересованно спрашивает отец и Белиал, хотя твердо стоит на полу, чувствует, как подкашиваются ноги. Отвечает, что брат второй. Отец кивает и возвращается к работе, бросив напоследок: «вот как».

— Я приемный, — все-таки вновь произносит Белиал тем же вечером в комнате брата. — Он мне не отец.

Брат ошеломленно моргает, мотая головой. Вскакивает с кровати и, прямо как когда-то отец, бьет его по лицу, но в этот раз Белиал готов и перехватывает руку. Они ссорятся, и не разговаривают целую неделю. Одинокими вечерами ужиная не с семьей, а в своей комнате, Белиал приходит к заключению, что отец ему и правда больше не отец, ни биологически, ни как пример для подражания. Пытаясь отмахнуться от нехватки чужого внимания, ищет его в книгах того, кем он восхищался с самого рождения. Столкнувшись со множеством сложных медицинских терминов, не опускает руки и, вооружившись словарем, окончательно погрязает в желании знать отца лучше, чем кто-либо. Спустя год у Белиала выходит поддерживать с отцом разговор. Выбор будущей профессии меняется кардинально и Белиал наконец-то слышит от отца заветное «не подведите меня», направленное и на брата, что полностью пропускается мимо ушей.

Последний год старшей школы для Белиала проходит одним мгновением. Кажется, еще вчера он корпит над заданиями для подготовительных экзаменов. Все-таки мирится с братом, оказавшись в одном классе. Ведет беседы с отцом. Отказывает целому множеству заинтересованных его внешностью, будь то одногодки или взрослые, важно машущие перед лицом визитками. И просыпается, как минимум, раз в месяц, от того, что ему снится то, что не должно.

Вечером за ужином с братом, Белиал оценивает его будто видя впервые. Сравнивает по памяти с отцом, оставшимся сегодня на ночь на работе. Они как две капли воды, которых, на самом деле, одинаковых и не бывает. Брат нежен, добродушен и многословен. Отец же… Белиал улыбается.

— Сегодня что-то хорошее случилось? — участливо спрашивает брат. — Возможно, это твоя девушка?

Растягивая губы шире, Белиал качает головой. Подцепляет пальцами кусок пиццы — редкое баловство, бережно хранимое ими от ушей и глаз отца.

— Я расстался с ней на той неделе.

Брат удивляется. Смеясь, Белиал переводит тему. Девушка, как и многие предыдущие — эксперимент. Итог всегда один, но этот контрольный, где Белиал этот результат подтверждает окончательно — они его не интересуют, как не интересуют и люди одного с ним пола. Единственный человек, на которого теперь всегда направлен его взгляд его собственный отец.

Отца нет дома, чем Белиал пользуется. Пока брат в своей комнате, идет в комнату отца. Ложится на его кровать. Вдыхает чужой запах. Одновременно родной и незнакомый. Медленно выдыхает. Сглатывает, ощущая, как кружится голова и глубже зарывается лицом в подушку.

— Я люблю тебя… — произносит оставленное в детстве, — …папа.

Осознает ошибку утром, приходя в себя от криков ищущего его брата. Раскрывает глаза, зевая, садится. Собираясь ответить, обводит взглядом комнату. С ужасом осознает, что не в своей. Опускает взгляд и встречается с опаляюще холодными глазами.

— Пусть замолчит, — цедит отец, зарываясь с головой обратно в одеяло.

Не в состоянии мыслить здраво, Белиал вылетает из комнаты прямо на брата, едва не сбивая того с ног.

В общем-то ничего не меняется, как Белиалу кажется сначала. Отец не поднимает эту тему, брат не знает. Все вместе они прекрасно продолжают имитировать хорошую семью с одним родителем. Пока Белиал, прекратив бояться, не пробирается в комнату отца вновь, уже не попадаясь.

— Моя кровать настолько удобная? — произносит отец на следующее утро. Готовый к работе еще раньше, чем детям нужно в школу. Брат, вышедший вслед за Белиалом на кухню, еще сонный и не улавливает сказанного.

— Возможно, — дает отстраненный ответ Белиал. — Надо будет и кровать Люцифера опробовать.

Брат непонимающе хлопает глазами и они переводят тему на безопасную.

Третий раз в выходной, спустя несколько недель. Субботнюю ночь брат гостит у друга. До поступления, а следом и переезда в общежитие, остается всего ничего. Сначала Белиал долго думает, решая, стоит ли идти напролом, однако другого шанса может не предоставится. Уверив себя, что неизвестность страшнее всего, он идет в комнату отца.

Света нет. Ступая и ориентируясь на ощупь, Белиал находит кровать и с громким шелестом забирается на свободную половину под одеяло. Сон отца всегда чуткий. Но проходит мгновение, следом секунды, а реакции нет. Сомневаясь, Белиал зовет отца.

— Что?

Моментальный ответ поражает и радует. Белиал придвигается ближе. Замирает, вслушиваясь в чужое ровное дыхание. Прикрывает глаза. Без какого-либо волнения говорит:

— Я люблю вас, отец, — сразу же добавляет, — но не как отца, а мужчину.

— Вот как.

В будничной незаинтересованности Белиалу мнится желание отдохнуть, никак не слушать капризы ребенка. Позволяя чувствам просочиться в голос, повторяет:

— Я вас люблю.

— Я слышал. И что с того?

Стук собственного сердца в ушах в тишине Белиала оглушает. Осознав, что так они ни к чему не придут, он садится, протягивается через отца к лампе у кровати и включает свет. Отец щурится, прикрываясь рукой. Теперь уже точно ощущая себя нашкодившим ребенком, Белиал не теряется. Нависает над отцом, смотря ему прямо в глаза и вновь говорит:

— Люблю. И хочу услышать ваши чувства.

Отец недовольно вздыхает. Морщит лоб.

— Именно поэтому ты выпроводил сегодня Люцифера? Не давать мне спать?

Несмотря на сонность, реакция у него отменная и он вовремя перехватывает лицо Белиала, когда тот хочет его поцеловать.

— Любишь или нет — мне все равно, пока ты оправдываешь мои ожидания.

Белиал мотает головой, не в состоянии возразить словами — рука отца на его рте не дает говорить. Смотрит с мольбой, надеясь. Не мигая, отец отвечает пустым взглядом. Белиал не уступает, все еще слабо сопротивляясь.

— Ладно.

Не ожидая, Белиал едва успевает осознать, как его рывком скидывают с себя и переворачивают на спину. Не давая опомниться, отец вжимает его в кровать. Буквально впивается в губы поцелуем. Не отпускает до тех пор, пока перед глазами Белиала, забывшего, как дышать, не пляшут белые точки.

— Этого достаточно.

Отец ложится рядом, обыденно спокойный и отрешенный. Накрывает их обоих одеялом.

— А как же?.. — было, пытается возражать Белиал.

— Спи, — злобно пресекает попытку отец. — Веди себя как следует, и я подумаю о большем.

Отец почти сразу же засыпает. Белиал же лежит всю оставшуюся ночь с открытыми глазами. Думает, какое именно «большее» может и, самое главное, как именно, заслужить.

В обед, когда возвращается брат, они оба ведут себя, будто ничего не было. Если бы он все-таки уснул, Белиал мог бы подумать, что ночь была сном. Однако.

Отец кидает в его сторону частые взгляды. А сам он счастливо улыбается и ужасно приветлив и услужлив с братом.

«Большее» Белиал все-таки получает. Не через год и не через два, о чем ни разу не жалеет. Как не жалеет, что проверяет свою давнюю детскую причуду «отец мне не отец» еще позже. Сухие строки о результатах теста отвергают, что он приемный. Отец, теперь не воспринимающий его как сына, их оправдывает.